Висельники

«…Белену я использую редко, памятуя о том, что как-то сам едва ей не отравился. Ощущения не из приятных, пускай мне повезло, только сутки было трудно говорить и зрение ухудшилось на время, не более. Но если правильно использовать белену, она приводит к своеобразному подобию сумасшествия… Отравленный начинает почти бояться света, голова трещит, человек перестает понимать, где находится, что видит и слышит на самом деле, а болезненные судороги сжимают горло до смерти. Многие до последнего мечутся в бредовых видениях, полностью разрывающих связь с миром и другими людьми. Не зря белену называют еще бешенницей и одурью…» В утренней тишине Инграм одевался неторопливо, привыкая к легкой прохладе, но небрежно надетую рубаху оправлять ради тепла не стал — по коже, еще едва пахнущей вереском, пробежали мурашки. Начинать новый день не хотелось совершенно, еще и тело не сбросило до сих пор слабость… Все-таки поднявшись с кровати, он уже собирался уходить вниз, но его остановил ровный расслабленный голос: — Ты говорил, что не переносишь чужие руки. Надо же, запомнил. Инграм молча повернулся, скользнув глазами по Мираку: тот невозмутимо лежал на искомканной простыни, заложив руки за голову, едва ли собираясь вставать. От откровенного разглядывания пришлось воздержаться — все еще не без некоторого труда. — Прикосновений против моей воли я не люблю, — ответил Инграм. — Но ты не чужой. Мирак хмыкнул, только в этот момент слегка лениво раскрыв глаза, будто очнулся от полудремы. — Ты собираешься? Сам хотел выйти пораньше. — Не я стал причиной задержки, — чуть насмешливо произнес Мирак. — Жду тебя внизу. Пошагал прочь Инграм почти торопливо, пропустив мимо ушей тихий шорох одеяла, и понадеялся, что в слабо освещенной спальне было хотя бы непросто рассмотреть выражение его лица и цвет потеплевших щек. Хотя сожаления или стыда за прекрасно проведенное время он не чувствовал ни капли. После визита на Глотку Мира прошло только пять дней. Виндхельм на это время объяли метели, державшие практически всех по домам, и Инграм, проводя по полдня прямо у очага, даже думать не хотел, что творилось севернее Истмарка. Мирак, убедившись, что Древний Свиток действительно спрятан на совесть и хранится в подполе, тоже не горел желанием прорываться сквозь буран. Ожидание его, казалось, даже тяготило, но ни единого слова об этом он не сказал. Зато Инграм обнаружил, что Мирак совершенно не был ограничен в своих стремлениях, и главным из них было отнюдь не уничтожение Алдуина. Мирак хотел обладать. Целиком и полностью обладать тем, что недоступно другим, чем-то уникальным, подчеркивающим его силу. Когда-то это были знания, особый Крик, подчиненные драконы, потом, пока позволяли обстоятельства — власть над целым древним островом. Со временем, кажется, он в своих желаниях стал еще избирательнее, а Инграм принял, что вошел в число его прихотей. В постели Мирак требовал смотреть в глаза, и с удивлением Инграм понял, что жадный взгляд в собственное лицо даже приносил толику удовольствия. Ощущать себя настолько желанным было непривычно, быть с любовником лицом к лицу — тоже, хотя свыкаться с этим оказалось довольно приятно. При этом же Мирак давал и поблажки. В близости он позволял касаться, сколько захочется, не уклонялся от поцелуев и, как ни странно, не замыкался на собственном удовольствии. Инграм многое мог бы отдать, чувствуя, насколько было хорошо, когда под ладонями бугрились мышцы его рук и ходила ходуном его грудь. Чистое плотское наслаждение никогда не приносило подобного удовлетворения и шанса расслабиться. Инграм честно старался не слишком радоваться такому раскладу, но иногда просто не мог сдержать довольный вздох. Глянув за окно, Инграм отметил, что снег еще шел, но перестал быть той необъятной громадой метели, которая застилала на улице все в последние дни. Значит, у них получится сегодня добраться до Скелетного гребня: стражники там заметили дракона, и Мирак однозначно заявил, что тварь хочет убить. Инграм в подобных вопросах решил вовсе не подавать голос, его куда больше интересовала возможность найти остатки хоть чего-то из трав и их корней, если это не успел уничтожить снег. На стол Инграм уже без лишних мыслей накрывал на двоих. Утром еды всегда было немного: не из-за недостатка в деньгах или скупости, а по обоюдной привычке. По обоюдной же привычке на столе появились две кружки с травяным чаем, на сей раз с медовой таволгой, небольшие запасы которой стоило уже полностью пустить в дело, чтобы трава не залежалась. Мирак спустился быстро, хотя — Инграм это уже точно знал — потратил наверху время на то, чтобы застелить постель и заранее собрать все нужные вещи. Подобное стремление к порядку не отталкивало, не вызывало особого восторга, лишь легкое любопытство. За столом Мирак тоже был максимально сдержан, не говорил ничего о самой пище и молча принимал то, что предлагал дом. Зато каждый раз, когда менялся травяной сбор для чая, он задавал вопросы — и все никак не удавалось понять, хотел он просто больше знать или опасался до сих пор, что Инграм сумеет его отравить. В этот раз он не спросил ничего. Выпил отвар до капли и, в задумчивости глядя на кружку, обронил негромко: — В моей семье варили эль с таволгой. Дыхание застыло в горле, настолько Инграм удивился — и хотел бы услышать еще хоть слово. Но Мирак безмолвно отставил посуду и вышел из кухни, не оглядываясь. Он всегда так поступал, если считал разговор или дело оконченными… Никогда он не говорил о себе, как и ничего не спрашивал об Инграме. …Из Виндхельма они вышли очень скоро, не ведя напрасных бесед. С неба все медленнее опадали мелкие снежинки, оседая на вершинах небольших сугробов, становившихся все больше с каждым шагом к краю каменного моста. На самом сходе Инграму приветливо кивнула рыжая Сольдис, сказав, что дороги замело, как ни пытались патрульные прокладывать по ним тропки даже в метель. Ответив за обоих короткой благодарностью, Инграм поспешил следом за спутником, опасаясь, как бы не пришлось вовсе повернуть обратно. Державший путь через сугробы Мирак поворачивать не собирался вовсе. С продвижением на юг снега постепенно становилось все меньше, хотя особого тепла в воздухе не ощущалось. Редкие проталины начали появляться лишь после того, как путники пересекли Белую реку и миновали речную хижину, а вдалеке начал слышаться плеск теплых источников. Оглядываясь, Инграм с сожалением отметил про себя, что вскоре снова придется съездить в Солитьюд, чтобы добыть некоторые ингредиенты, которые зима уже проглотила. Ко времени, когда они добрались до Скелетного гребня, облака истончились, кое-где сквозь бледно-серую их дымку иногда проглядывало солнце. Дракона можно было видеть издалека: зверь с рыжевато-красной шкурой уселся на одной из скал, вытянув шею и глядя в небо, будто подставив морду слабым лучам, совсем как обычное животное… Инграм поспешил отвести взгляд. — Будь здесь, — велел Мирак, остановившись у груды камней. До подножия Скелетного гребня оставалось еще шагов пятьдесят, не меньше, а до вершины и вовсе несколько минут ходьбы. — Ты пойдешь один? Выгнутая в вопросе бровь Инграма не смутила. — Я мог бы сделать хоть что-нибудь… — Будь здесь, — уже жестче повторил Мирак. — И не поднимайся, пока все не уляжется. Увидев, как ладонь опустилась на ножны кинжала, Мирак молча покачал головой, отвергнув и эту помощь, и уверенным, но на удивление тихим шагом направился к полузаметенной дорожке вдоль холма. Дракон, все еще недвижный, как изваяние, его не заметил. Инграм наблюдал. Снова мог только смотреть издалека, слушая отзвуки собственного сердцебиения, медленного до секунды, в которую по хребту дракона прошла дрожь вместе с солнечным отблеском. После звуки переплавились в смесь животного рычания, мерного плеска воды и грохота боровшихся Голосов. Глазами Инграм то и дело ловил взмахи крыльев, мелькавшие над погребальной стеной рога и волны Криков, то несшихся вскользь, то сшибавшихся, как раскаты грома. Дракон почему-то не взлетал с самого начала схватки, но громкий рев и столбы пыли доказывали, что тварь бьется и на земле. Вопреки чужой воле, Инграм пошел по протоптанной в снегу тропинке, внимательно слушая, напряженно стискивая обеими руками ремень сумки, переброшенный через плечо. Он не считал мгновений, но был уверен, что предсмертного протяжного рыка дожидался не минуту и не две. На вершину он стал подниматься спустя десяток секунд, не слыша окрика или зова. Распластанный драконий скелет Инграм обошел равнодушно, даже не задержав взгляда, который в метаниях остановился лишь на знакомой фигуре. Мирак сидел на нижней из ступеней, ведущих к Стене Слов, откинув капюшон на плечи, и прислоненный к его колену меч притягивал внимание неестественным для кости темным багрянцем. К нему вела дорожка из таких же красно-коричневых на земле мазков. — Я знал, что ты сделаешь глупость. Эти слова Инграм просто проигнорировал, заметив на одежде Мирака слишком много буреющих пятен. Через миг дошло: все левое плечо было покрыто кровью, очень вряд ли принадлежавшей дракону. — Рану покажи, — отрывистые слова показались едва ли не резкими. Оказалось, что дракон успел перед погибелью вцепиться во врага и даже по-собачьи попытаться рвануть. Видимо, сил у зверя оставалось всего ничего, и во многом только это спасло Мирака от потери руки: похолодевшими пальцами Инграм достал из самой глубокой раны кончик старого клыка и сразу принялся за магическое лечение. Он не представлял, как Мирак вообще остался в сознании, и судорожно подумал, что оказаться на его месте не желал бы — он сам вряд ли отделался бы сцеженным сквозь зубы ругательством и порванной одеждой. Проходясь ладонями по почти заживленной коже над сращенной ключицей, Инграм не был уверен, кого успокаивает этими касаниями в большей степени. Вид собственных рук, замаранных кровью, его нервировал, но прикрытые глаза и ровное лицо Мирака напоминали: все уже прошло. Лишь в эти мгновения, когда Инграм осознал, что по-настоящему ужасной раны больше нет, он расслышал неожиданно многоголосый шепот, исходивший от Стены. Вот уж о чем он думал в последнюю очередь… — После такого часто не выживают, — напряженно заметил Инграм, последний раз проведя кончиками пальцев по обнаженному плечу в черно-алых разводах. — Ты успел вовремя. — А мог не успеть, если бы тебя послушал. Уловив свое отражение в темных синих глазах Мирака, заметив его мимолетное недоумение, Инграм понял, что только что огрызнулся. Не насмешливо, как в свое время на Солстхейме, а подлинно, едва не грубо, пряча уже почти улегшийся трепет глубоко в груди. После того Инграм привычно не дождался никаких благодарностей, вообще никаких слов по меньшей мере пару часов. И позже, при единой мысли о разговоре на эту тему горло высыхало, словно нарочно, запечатывая голос и напоминая, что права на озвученное мнение у него нет. …Следующие бесснежные дни не отсрочили зиму, лишь показали, что она и без своего шлейфа может угрожать морозами. В городе, однако, было не так холодно, только поэтому Инграм время от времени сам выходил на улицы, попутно получая заказ или пару на приготовление лекарств. Ехать в столицу не пришлось — хватило посланной в Рифтен весточки, чтобы Инграму собрали сундук, полный контрабандных растений, причем за меньшие деньги, чем вышло бы в Солитьюде. Подобное происходило частенько, ведь Инграм, в отличие от многих, покупал любые травы, включая ядовитые, не возражая, если за некоторые дешевые приходилось доплатить, чтобы сбросить цену на более дорогие. В этот день Инграм был не один. Наплевав на возможные кривотолки, Мирак пошел с ним, отгоняя любопытных тяжестью взгляда и беседой со спутником, больше похожей на обмен бесцельными репликами. — Давно тебе претит слава? — Такая — всегда. Интересно было заметить, что не отваживал так резко Мирак только стражников: они встречались глазами, воины кивали, и на этом своеобразный знак внимания просто обрывался. Исключением стал только один человек, шедший с товарищем навстречу, от северных особняков к кузнице, которую медленным шагом миновали Инграм со спутником. — День добрый. Вермунд оживлением откликнулся на приветствие, останавливаясь рядом. Соратник его качнул головой и пошел дальше в одиночестве. — Я… эм, приветствую, — даже шлем не скрывал, что Брат Бури немного стушевался, скорее всего, из-за присутствия Довакина — того, с которым бился бок о бок. — Это Вермунд, заместитель главы городской стражи, — коротко объяснил Инграм, приметив, как приосанился стражник в довольстве от упоминания его недавнего повышения. На несмело протянутую руку Мирак пару секунд лишь молча смотрел. Казалось в эти мгновения, что он, даже будучи чуть ниже Вермунда, был единственным хозяином положения, явно глядевшим на других сверху вниз. Но, к удивлению Инграма, когда тишина грозила перескочить порог неловкой, рукопожатие все-таки состоялось: далекое от теплых чувств или благодушия вообще, но крепкое. Может быть, даже чересчур. — Рад знакомству, — не потеряв улыбки в голосе, Вермунд все равно выглядел неуверенным. — Это честь для меня. Поняв по холодному кивку, что Мирак совершенно не настроен на околодружеские беседы, Инграм, и сам чаще всего выбирающий избегание людей, поспешил перетянуть внимание на себя. — На службе все в порядке? — Так точно. Пару дней назад загнали на стену пришлого карманника из Драконьего Моста, а вчера к вечеру прибыл корабль с того острова на севере. Еще больше остроухих… Инграм, за годы привыкший к капюшону, словно к части себя, еле заметно наклонил голову набок, чтобы безопасно осмотреться из-под покрова ткани. Глаз уловил у дальнего входа на рыночную площадь несколько силуэтов, один вид которых заставил замереть, забыв обо всем прочем. Четверка вооруженных воинов в грязно-черных хитиновых доспехах с Солстхейма. Они оставались на месте, пытаясь кого-то разглядеть в толпе, переговаривались исподволь, не убирая рук с длинных рукоятей мечей. Инграм прекрасно знал, как ведут себя убийцы. За ним приходили далеко не единожды. — Это что за темные ребята?.. — протянул Вермунд, видимо, проследивший за более явным взглядом Инграма. — Данмеры, — со звенящим льдом в голосе отозвался Мирак. — Убийцы из Мораг Тонг. С трудом сглотнув, Инграм понял, что они втроем и четверка в хитине теперь пересеклись взглядами. Легкий шелест подсказал, что Мирак, дальновидно не расставшийся с оружием, неторопливо вытащил меч из ножен. Вермунд поколебался, но вдруг быстрым рывком выхватил боевой топор и принялся окриками отправлять людей подальше: как стражник, Вермунд хотел избежать жертв. Когда Мирак буквально задвинул Инграма за свою спину, протестовать не возникло никакого желания. Ассасины, прорезав толпу убегавших в панике людей, налетели на громовую волну Голоса, так что одного из них впечатало в стену дома у кузницы. Схватка завязалась с поражающей стремительностью, Инграм даже не вполне осознавал, что тоже выхватил кинжал и уже отскочил по привычке. Глаза словно зацепились за буквально выросшего перед ним убийцу, а тело мягко ушло из-под удара. Инграм был достаточно ловок, хотя открытые сражения никогда не были его сильной стороной. Он поднырнул под руку ассасина и атаковал, не успевая думать: выпрямившись, он с силой вонзил кинжал в шею данмера, сбоку, ощущая, что пробил ткань воротника. Убийца отшатнулся, роняя меч и пытаясь зажать рану, хотя булькающий хрип отчетливо говорил о тщетности этих попыток. Послышались новые голоса: другие Братья Бури подоспели на выручку, хотя из всей четверки ассасинов в живых к тому моменту остался только один, раненый, загнанный в угол и припертый к стене. Инграм повел глазами, не задерживаясь ни на чем, и неловко отошел в сторону от распростертых тел и горластых стражников. Проклятье, немного вымазал рукав в крови… — Инграм, ты в порядке? От ладони, легшей на плечо, Инграм отшатнулся почти так же, как от острого клинка. Вермунд и сам выглядел встревоженным, тут же поспешил убрать руки, но никак не нашелся со словами. Даже если ему хотелось каких-то объяснений, ничего подобного он не получил бы: Инграм просто не мог заставить себя заговорить. Вплотную подошел Мирак, намеренно или нет закрыв собой Вермунда. — Нашли бумагу, — заговорил он. — Темные эльфы пришли по мою душу. Трупов на их драгоценном острове им оказалось мало. То, что ассасины явились за Мираком, для Инграма дела не облегчило: кончики пальцев подрагивали, с запозданием в мозгу обрисовалась мысль о сжатом в руке кинжале. — У них наверняка были сообщники в Квартале серых, — больше Вермунд не подходил, но взгляда не сводил до сих пор. — Надо прочесать дома и улицы. — Бесполезно. Эти приползли с Солстхейма, у них свои законы и повелители. — Но это нельзя оставить так просто, могут ведь прийти другие… Рядом чуть зашуршал снег и заскрежетал по-костяному хитин — другие стражники утаскивали трупы. — Забудь, если не хочешь переплывать море и иметь дело с целым островом данмеров, — отрезал Мирак, сделав после пару шагов в сторону. — Идем. На этот зов Инграм откликнулся с секундным запозданием, улавливая в ушах эхо своего же сердца, вроде бы вернувшего обычный темп. Убрав, наконец, оружие в ножны, он осмысленно кивнул. — Если хочешь, я зайду попозже… Приглушенные слова Вермунда чуть не скрылись за гомоном зевак, возвращающихся к рынку, но Инграм услышал и мотнул головой: — Не стоит. — Как скажешь. Мимолетные и мажущие взгляды людей почти не трогали, но спина еще долго зудела от пристального внимания одних конкретных карих глаз. Даже в стенах дома Инграм не ощутил настоящей безопасности — он не думал, что так отвык от угрозы своей жизни. Может, дело было в том, что он заранее знал, что очень скоро останется один: Мирак собирался завтра же утром самостоятельно отправляться на Глотку Мира. Мысль об одиночестве, кажется, ни разу не вызывала столько тревоги со времен первых недель в Скайриме, а это нападение… Оно слишком сильно напомнило дни после Хелгена, полные беспорядочных перепуганных шагов то ли по стеклу, то ли по углям. — В чем дело? Повинуясь руке, крепко сомкнувшейся на плече, Инграм медленно обернулся. От стоявшего рядом Мирака веяло желанным покоем, защитой, на которую он уже слишком привык полагаться. Наивный глупец. — Ты… можешь остаться еще на день? От собственного полушепота Инграму захотелось скривиться: он не хотел говорить этого так, не собирался просить, тем более у него. Не желал демонстрировать настолько очевидную слабость… Мирак не ответил сразу. Ни слова не обронил по поводу самой просьбы, убрал теплую ладонь, вгляделся в лицо Инграма, не мигая. Лишь после, как будто чего-то дождавшись, — или наоборот — сказал ровно: — Останусь. И принеси воды… Его пальцы Инграм нежданно почувствовал на щеке, задержавшиеся так на миг и исчезнувшие вновь. — …у тебя чужая кровь на лице.