И звезды сходятся

— Запал ты мне в душу, красный молодец. С тех пор как увидел ясны очи твои. Как тебя звать, молодец? — Алёшенька. — Будь женихом моим, Алёшенька. Мороженое солёное, о него разбиваются капли. Слава продолжает есть и всхлипывать. Фильм старый и простенький, но очень трогает, потому что сам Слава чувствует себя крайне несчастным. Он помнит, какая она, влюблённость. Что-то… сказочное. И, когда тебя любят, тоже хорошо. Когда дома ждут. Когда вообще ждет хоть кто-то, кроме его домашней оранжерии. Слава плачет навзрыд. Интересно еще так становится, какой Витя со своим мужем. С этим самым загадочным омегой, которого любит, ради которого держит в узде свою садистскую натуру. Сразу вспоминается Дрюня и его альфа. И Витя, наверное, такой же. Такой же нежный и чудесный. С мужем. Не с ним. С ним вежливость, хорошие отношения и классный секс. А с мужем любовь. Его мытарство прерывает звонок. Слава расстроенно глядит на экран и берет трубку. — Милослав Павлович! Вы где? Что случилось? Этот конченный Вас украл? Насилует?! Запер?! — Нет, — плаксиво отвечает Слава. — А что с Вами? Он опять Вас бросил? Слава молчит секунды две или три, а затем вновь заходится рыданиями. Его ведь снова бросят. Опять. Одного. И уже, наверное, навсегда… Рано или поздно, но бросят. — Вы дома? — Да… — Я еду к Вам! — Не надо, Ром. Всё хорошо, просто… у него же му-у-уж! — Я еду, Мил Палыч! — Господи… ну езжай. **** — И что он? — А он наиграется и бросит! Через неделю, месяц или год… Или когда состарюсь. Сколько там осталось? Лет пять-десять? А я больше не выдержу, Рома-а, не смогу, второй раз точно не смогу… — Бросайте его! Бросайте первым! А мы потом с Вами поедем отдыхать на пару недель, а? На Тенерифе куда-нибудь. Или — хотите? — я Вас со своим одуванчиком познакомлю. Он так готовит — просто улёт! Забуримся к нему, пусть готовит, убирает, а мы гоночки включим и с пивком… Ка-а-айф! — Так вот чем ты занимался всё это время? — Да не, Вы что? Мы трахались чисто. Ну он в перерывах готовил ещё. Не отходите от темы! Надо его бросать! — Кого? Одуванчика? — Бандюгана Вашего! — Так его попробуй брось… Я бросал, Ромка, а он не бросается, прикинь? Всё равно припирается. — Значит будем Вас скрывать! Вот, звоните ему. Сейчас вот берите телефон и звоните. Давайте-давайте. Слава с тяжким вздохом берет с дивана телефон и замирает взглядом на номере. Рома прав. Но сердце ведь… — Звоните, Мил Палыч. Я Вас из петли вытаскивать не собираюсь. Звоните! Слава звонит. Нервно ужасно, тем более что Слава вдовесок трезвый. Но Витя не отвечает. Связь обрывается после превышения лимита гудков и всё. — Ну что? — напряженно спрашивает Ромка, хотя и так понятно «что». — Не отвечает. — Вот же!.. Звонит. Сил поднять трубку нет. С Витей очень легко находиться рядом и общаться тоже легко. Ну, ему то есть. Но бывают моменты, когда Слава его ненавидит. За одно его существование. Связь снова обрывается. — Мил Палыч! — возмущенно вскрикивает Ромка. Он и так всё понимает. Звонит. Снова. И будет, наверное, звонить до опупения или вообще припрется сюда. — Да? — Господи, Милошенька, не пугай ты так! Чего ты плачешь? Случилось что? — Нет. Я дома, всё хорошо. Просто хотел тебя кое о чем попросить… можно ведь? Слава знает: его «застенчивость» вызывает у альфы приступы переумиления. Слава ничего не стесняется, но очень умело использует свои знания. — Конечно, родной мой. Все звезды мира твои! Тебя обидел кто? Или просто захотелось чего? Хочешь, мороженку твою любимую привезу? И кофейка, м? С солёной карамелью. Су-ка. Слава прикрывает глаза, пока по щеке вновь катится слеза. Ни родители, ни Андрюша, ни Ромка — никто не знает его настолько хорошо. Слава хочет. И кофе, и мороженое. Честно хочет. — Нет, Вить, не угадал, — голос ранимо подрагивает, и Витя это слышит. — Можешь больше не приезжать, пожалуйста? Я… С тобой я не хочу ничего большего, чем секс, а так ведь… не получается, Вить. Витя молчит. Недолго, но… весомо. — Ты так думаешь? — Да. Я прошу тебя, Витя, не приезжай. Мне хорошо без тебя. — Хорошо, — как-то заторможенно отзывается альфа и тут же реабилитируется. — Хорошо, Милош. Я тебя услышал. Больше ничего сказать не хочешь? — Ничего. — Ладно. Давай тогда, удачи. Витя скидывает. Слава отстраняет от уха влажный телефон, находясь где-то в прострации. — Поехали к твоему одуванчику, Ром. Что-то я… не уверен в его честности… **** — Ну!.. Ну!.. Ну давай же, тормоз, боже! Бля-а-а, ну куда ты прешь, придурок?! Поворот же!.. Ой, бля… — Еблан какой-то. Я за синенького болею, он мощнюга. — Да не, Вы чё? Синего щас этот чёрный обгонит через полкруга. Синий газанул жёстко со старта — он так долго не продержится. — Да? Ну мне всё равно синий нравится, — Слава отпивает пивка и улыбается подошедшему с кухни омеге. — Спасибо, зайка. Зайка робко улыбается в ответ, ставит на журнальный столик перед ними закуски и убегает обратно кашеварить. Зайка думает, что Слава Ромкин двоюродный брат, очень уважаемый, к тому же Ромкин начальник, так что очень сильно старается ему понравиться и обращается также уважительно как Ромка. Милый мальчик, к слову. — Ты его любишь? — спрашивает невзначай, просто потому что интересно. Интересно, что Рома собирается делать с этим зайкой. — Вы смеетесь, что ли? — бормочет бета в ответ, не отрывая внимательного взгляда от экрана. — Нет. Понятно, что любовь — слишком громко, но ведь какие-то чувства есть? — Какие-то? Есть, наверное… — Ромчик вдруг подскакивает с дивана, разочарованно цокая, когда чёрный не вписывается в поворот и слетает с дистанции. Сжимает губы и поворачивается к нему. — Он классный, Мил Палыч. Он мне нравится, весь. Я бы его окольцевал. — Вау… Поздравляю, Ромаш. — Спасибо. Слава больше ничего не спрашивает. Ему становится как-то… неловко. Он знает Рому, он знает, как Рома загорается факелом от ярких чувств, готовый снести все стены вокруг. А сейчас Рома выглядит равнодушным. И о таких вещах как брак говорит как о чем-то… левом вообще, второстепенном. А ведь только недавно летел к одуванчику на крыльях влюблённости… Славу неожиданно осеняет. Слава прикрывает глаза, подавив тяжкий вздох. Ромка, полудурок, блин… Ромка его, Славу, любит. Поэтому и волнуется, поэтому и звонит постоянно, поэтому и срывается к нему в любое время, слушает его сопли, а затем забирает к себе, пиво пить под гоночки. И сидит с ним как верный пёс, ни на шаг не отходя. И влюблённость свою забрасывает куда подальше, лишь бы просто не бередить Славе раны. — Ром. — А? — Я тебя люблю, — трагично всхлипывает омега, привалившись к крепкому плечу. — А… Д-да ладно Вам, Мил Палыч, — Ромка неловко ерошит шевелюру на своем затылке и приобнимает его за плечи. — Я Вас тоже, блин, люблю… Вы ж… Да где бы я вообще был, если бы не Вы, давайте по-честному? — Не в этом дело, Ром. — Не в этом. Я Вас бы и нищим любил. Не так сильно бы, конечно, но… Слава добродушно смеётся, и Ромка тут же сам взрывается хохотом. — Ой, Ромашка… Спасибо тебе и омежке твоему тоже. Он золотце, кстати. Я… пойду, наверное. Классно посидели, но мне недавно пуансетию придарили, а она пока не адаптировалась… — Пуансетию? Так месяц ещё до рождества. — А продают уже сейчас. — М-м… Опять поклонники Ваши? — Мужик какой-то на улице всучил, — вяло морщится омега, — я отказать не смог. Про красивые глаза там что-то плёл, мол, ёбнуло любовью в моменте, все дела… Ромка опять ржёт, зараза. — Ну, как обычно. А может, задержитесь всё-таки? На ужин хотя бы. — В следующий раз, — тонко улыбается Славочка, — когда вы будете вместе уже официально, а не вот эти вот недомолвочки. — А что с Виктором? — уже помогая ему надеть пальто в прихожей, вдруг спрашивает Ромка. — Вы же хотели от него скрыться? — При всём желании… если бы он хотел меня найти, то уже был бы здесь. Телефон я, конечно, дома оставил, но твой-то с тобой. Эти бандюганы… Они прощаются ещё минут пять-семь. Одуванчик делает огромные глаза, которые едва не слезятся, и искренне просит его остаться на ужин, который вот-вот подойдёт. А потом умоляет прийти к ним ещё раз, хотя бы разок. Слава умиляется. Слава целует обоих в щёки и благословляет. И уходит. Оба ещё, правда, собираются с ним, проводить до такси, но Слава сбегает раньше. В кармане несколько смятых купюр на такси и ключи. На улице всё уже прихвачено морозцем, и дышится свежо. Горит парочка рыжих фонарей у подъезда. Что-то тихонько метёт с неба… Тихо и спокойно. Пустовато разве что. А перед глазами его лицо, родное и какое-то взрослое, с первыми морщинками трудной жизни. Ему больно за каждую морщинку. Он не знает, как и когда они появились, и это тоже больно. Ни капли той беззаботной юности, которую Слава когда-то любил, в этом лице. Слава до сих пор любит того бесшабашного разнузданного юношу с жестокими повадками, но и взрослого альфу, который без капли веселья творит все те жестокости, искренне ломая себя рядом с ним каждый раз до трясущихся от нежности рук, ровно как и в молодости, любит не меньше. Витя напротив вздыхает и, без слов сняв с себя пальто, укутывает в него Славу до самых ушей. Слава тонет в тепле и феромонах, жадно вдыхая их у воротника, где пахнет сильнее всего. — Пойдём, Милош, — тянет ему ладонь как в детстве, возьмёт или нет. У Славы нет права не дать ладонь Вите, потому что Витя всегда может на него расчитывать. Что бы там ни случилось. Слава сжимает широкую ладонь, но с места не сдвигается. — Я никуда с тобой не пойду, — говорит тихо, но двор пустой и слышно его изумительно. — Я знаю. Но я всё-таки надеялся… — Витя смотрит на него почти умоляюще. — Я очень не хочу травить тебя хлороформом, бить, естественно, — тоже — но ты же не согласишься по-хорошему, боже мой… А если связать, так ты ж, сука, сопротивляешься. Вот что мне с тобой делать, а? — Забыть? **** — И как оно? — спрашивает без тени улыбки. Слава редко видит Витю таким, но Слава слишком рад, чтобы обратить на это внимание. — М? Ты о чем? — снимает пальто и шарф у входа, весь светясь. — На мерине как? Понравилось кататься? — Да супер. А что, по-другому должно было быть? — облокачивается сзади на спинку дивана, прямо рядом с головой своего альфы. — Бусь, мне в командировку предлагают. В Испанию на две недели за счёт фирмы. Босс там какие-то контракты подписывать будет, а я ему помогать. Но это всё херня, бусинка-а-а! Тройной оклад. Тройной, бусинка, ты прикинь?! — Классно. — Ещё бы! Работы меньше, а бабок больше! Я даже не думал, бусь, согласился сразу. Ну, мне щас загран сделают, и через пару-тройку недель вылетаем. — Прикольно, Милош, прикольно. Как думаешь, может, и мне ему отсосать? Или он альф не любит? — Чё? — Да ничё, Слава, ничё. Босс же у вас каждого сотрудника по домам развозит, да? Или только своего секретаря? Странно, не находишь? — Господи, бусь, не начинай опять. Я ему нравлюсь, но у нас чисто рабочие отношения, я же говорил уже. Может, он и пытается ко мне так подкатить, но… — Но что? — Но я не даю повода, — твёрдо отвечает Слава. — Ты издеваешься, что ли?! — Витя подскакивает, наконец оборачиваясь на него, а глаза больные и бешеные. — Повода не даёшь?! У тебя есть альфа, который спокойно может отвозить и привозить тебя, но ты шлёшь меня нахер и ездишь с ним! — Я же о тебе забочусь, бусь! — Реально?! — Да! Ты приезжаешь заполночь заебанный, а потом отсыпаешься полдня! Я не хочу тебя будить, потому что ты и так почти не спишь! — Да поебать на это! Я не первый раз прошу тебя не ездить с ним! — Да потому что мне не поебать на тебя! — Ты серьёзно?! А Испания эта, блядь?! Это тоже ради меня?! Чтоб я тут выпилился нахуй, представляя, как ты с ним ебёшься тринадцать ночей, четырнадцать дней, или чё?! — Знаешь, что?! У меня с ним ничего нет и не будет, пока я с тобой! Я просто хочу нормально жить! Нормально, блядь, зарабатывать! Только-только ведь начало всё налаживаться!.. — Налаживаться начало, потому что у меня появился нормальный доход! А босс твой!.. Он тебе копейки платит! — Это пока я на стажировке был! А сейчас всё по-другому будет, вот увидишь! В Испании… — Закрой рот, Слава! В Испании?! В Испании ты ему сосать на пляже будешь, понятно тебе?! По-хорошему не захочешь — выпнет из отеля без документов и шмоток! С какого вообще хера ты принимаешь такие решения без меня?! Я тебе кто?! — Лю-любимый, — уже сквозь слезы отвечает Слава. — Да?! А мне кажется, что я для тебя сожитель! Поебались — круто — а остальное херня! Заработок ты только свой считаешь, к мнению моему не прислушиваешься и решение уехать в другую страну говоришь мне уже постфактум! — Витя смотрит на него, захлебывающегося слезами, и шумно выдыхает, растерев лицо ладонями. — Я тебе не любимый, Милошенька, уже давно нет. — Вить!.. — Тише-тише, Милош. Езжай в Испанию, отдохни там как следует, а я к своим друзьям-ушлепкам с района. Видишь, приоритеты-то какие разные… Слава мотает головой из стороны в сторону, зажмурив мокрые красные глаза, пока лицо не обхватывают ладонями. — Витя… Витя целует красные соленые, приоткрытые в удивлении губы простым касанием, а потом целует нежный лоб, задерживаясь дольше. — Береги себя, Милошик, лучше, чем берег я, хорошо? — Вить!.. — Слава цепляется за широкие тёплые ладони, ловит их и не отпускает. — Н-не… пожалуйста! — Я от тебя ухожу, милый. Я об этом думал — это не спонтанное решение. Я этого хочу. Тебе нужно будет отпустить, Милошенька. Отпустишь? — Нет! — Ш-ш-ш, солнце, ты не переживай так сильно. — У Вити дрожат руки, как и у него, и, кажется, слегка покраснели глаза. — Я ухожу, Милош, но это не значит… Просто, если вдруг кто-то будет тебя обижать, ты всегда можешь позвонить мне, и я надеюсь, что будешь звонить. Я помогу, родной, в любом случае. Витя делает глубокий вдох и выдох, а потом разворачивается и уходит. Без слов. — Витя! — плаксиво выкрикивает омега, ломанувшись следом. Слава нагоняет его на лестничной клетке, едва не переломав ноги по пути. — Ты… Ты же вернёшься? Я… Я никуда не поеду, хочешь? Никакой Испании, бусинка, я обещаю, только… возвращайся, ладно? Витя плачет. Пара слез, вроде, но Слава никогда не видел его слез до этого. — Ты себе представить не можешь, как больно видеть тебя таким, — говорит, и по щеке катится новая слеза. — Иди домой. Слава никуда не идёт. Слава опускается на короточки и наблюдает. Наблюдает, как Витя уходит. И больше не возвращается. Никогда. **** Плохо. Сушит. В голове как-то мутно и… присев на постели в абсолютно темной комнате, чужой комнате, Слава понимает, что не помнит. Не помнит, как здесь оказался и даже что сегодня делал, не говоря уже о времени суток. Он медленно встаёт, слегка покачнувшись, но всё равно идёт к двери. Дверь поддаётся, что уже несколько радует. Обстановка незнакома совсем. Он идёт на свет по тёмному дому. В широком холле он останавливается у окна, наблюдая за крупными хлопьями мокрого снега. Он в доме, именно что в частном доме с нехилой территорией. Вдали виднеются верхушки тёмных сосен, протыкающих мутное молочное небо. Что-то скребется на подкорке, но мыслить получается с трудом. Голова болит. — Милошенька, — издалека зовут знакомым голосом. Он хмурится на несколько секунд, не понимая, скрываться ему или… Витя. Голос его. И больше не страшно. Один, наверное, Витя знает, как сильно его пугают всякие… подкрадывания. Слава идёт на голос. Витя смотрит в проем, где он появляется, с очень… спокойным и грустным, наверное, выражением лица. Слава не боится. Слава подходит ближе, присаживается рядом и мгновенно жмется к нему, укладывая раскалывающуюся голову на удобное плечо. Ноги поджимает под себя, глаза прикрывает, весь мелко подрагивая. На затылок ложится теплая ладонь, мягко поглаживая кожу головы. — Плохо, Милош? — Д-да. — Это из-за меня. Я уёбок, солнце моё. От одного раза, конечно, ничего не будет, но я всё-таки это сделал. Воды, может, хочешь? — Хочу, хо-хочу, — Слава судорожно кивает, потеряв опору, пока Витя уходит за графином, а, когда тот возвращается, спрашивает, уже всё понимая: — Что ты со мной сделал? — Пей, — придерживает графин, а Слава пьет жадно, будто возрождаясь. — Это был хлороформ. — С-сука. Дрожь вновь охватывает всё тело, и Слава обнимает себя за плечи ладонями. Витя тут же сдергивает перекинутый через спинку дивана плед и накидывает ему на плечи. — Я знаю. Конченный, да? Бандюган. — Д-да. Витя улыбается. Не так уж и весело, конечно… — А по-другому ведь не получается, не умею. Витя всё ещё стоит напротив, не спеша подсаживаться обратно, хотя именно сейчас Славе нужна его поддержка. Слава хмурится, потихоньку вообще начиная думать, начиная вспоминать. — Что ты от меня хочешь? Я ведь… всё сказал. — Ты давно мне всё сказал. Я конченный просто, надеюсь ещё на что-то… Ты не простишь, ничего не простишь — я знаю. А я… надеялся ещё, что у тебя уже семья или альфа просто, ну, любимый. Надеялся, что тогда перестану… надеяться, — Витя слабо усмехается, взъерошивая волосы на затылке. — А ты один. Я не удержался, Мило-оши-ик, не удержался. Как тут вообще?.. Удержаться-то. — Что ты?.. — Милош, — Витя сглатывает, задерживая на нем взгляд дольше, намного дольше, чем нужно, отчего становится даже неловко, — я тебя люблю. Слава дергается сразу. Пытается выпутаться из пледа рывками, пока альфа не хватает его за плечи. Слава замирает изваянием с широко распахнутыми глазами. — Отпусти, — шепчет жалко, из последних сил, не понимая и половины из того, что тот сказал, но уже понимая, что всё это плохо. — Милош! — Витя резко отстраняется и падает перед ним на колени, обхватив ладонями его ноги. — Я ведь люблю тебя, Милошенька, я ведь надеюсь, что ты, может быть… простишь. Ты… ты золото моё, Милошик, такой чудесный, такой… идеальный. Я же весь мир к твоим ногам, родной мой, ты только скажи. Я сдаюсь. Как альфа. Перед тобой. Витя роняет голову ему на колени, но обнимает их крепко, несмотря на бережность. А потом снова поднимает глаза. — Ты даже сам не знаешь, какой ты, какой ты нежный и чувственный, и хрупкий, Милошенька, как все твои цветочки. Я тебя обожаю, Милош. Я жить без тебя не могу, не знаю как, не знаю зачем. Я… всё это время я жил только мыслью, что однажды тебя увижу. Случайно. Никогда, никогда-никогда ничего про тебя не узнавал, просто… надеялся. Что смогу стать тебе полезным когда-нибудь, что ты, может быть, простишь. — Прекрати, — всхлипывает Слава, жмуря красные глаза. — Хватит, Вить. — Извини. Извини, милый мой, за всё. Ты не хочешь наступать на те же грабли. Ты вообще… ничего не хочешь, — Витя горько усмехается, а лицо его косит и ломается от взгляда на его слезы. — Тебя ничего не держит. Работа, разве что, но я-то понимаю, что тебе, в целом, и на неё плевать. Так что… может, ты согласишься просто быть рядом? Я не прошу меня прощать. Уже не прошу, Милошик, а если и надеюсь немного, то… совсем чуть-чуть. Живи со мной? Весь мир к твоим ногам, Милош, — ты же понимаешь. Хочешь в золотую клетку? — Не хочу! — Слава вырывается, отползая на другой край дивана, и прижимает колени к себе. — Отстань от меня! Уйди! Я не верю тебе, ясно?! Ты снова бросишь меня! — Милошенька… Я не мог смотреть на то, как ты чахнешь со мной. Ты ведь и сам понимал, что та жизнь не для тебя. Ты действительно думаешь, что я ушел, потому что разлюбил? — Да! Да, я так думаю! Где твой муж, Вить?! Ты только недавно клялся, что любишь его больше жизни, а теперь!.. Где он, Вить?.. — Муж? — Витя удивленно вздергивает брови, медленно поднимаясь с колен. — Его и не было никогда. Официально я в браке, но этого человека не существует. — Что?.. — Милош, — Витя уже совсем рядом и тянет к нему руки. — Не трожь! — Слава кричит, съеживаясь в углу дивана. Витя замирает. Сглатывает и отходит на несколько шагов, поднимая руки ладонями к нему. — Не трогаю, солнце, не трогаю. Я и не трону тебя, если ты против. Но я не отпущу. Считай, что это похищение. Пожизненное. Слава судорожно всхлипывает, поднимая глаза на альфу напротив. — Что ты несёшь?! Хочешь, чтобы я Андрюше позвонил?! Или вообще твоим родителям?! Что они скажут, Вить?! — А, кстати, — Витя достаёт из кармана телефон, его телефон, — был у тебя на квартирке, забрал. Звони. Кидает телефон рядом с ним на диван, а Слава смотрит на него во все глаза. — Ты с ума сошёл?! — Да. Мне плевать, что они скажут. И Андрюша, и родители, и твои родители тоже. Поебать. Я их просто за забор не пущу. Что они сделают? Ментов вызовут? — с последнего Витя искренне смеется. — Ну, найдут они допустим нужных знакомых. Да и у тебя ведь они по-любому, знакомые эти, есть. Но, Милош, я жизнь положил за то, что сейчас имею, так что… нужных всё-таки, наверное, не найдётся. — Пошел нахрен! — истерично вскрикивает омега, подскакивая с дивана, ринувшись куда-то вглубь дома. — Твоя спальня — та, откуда ты пришёл! Обещаю, тревожить не буду, если хочешь побыть один! — кричит ему в догонку Витя. Слава залетает в ту самую спальню, захлопывая за собой дверь и защелку на ней. Сомнительная преграда, но хоть что-то. Постель мягкая. Слава сжимается на ней в комок и рыдает. Витю он не боится. Витю он ненавидит. Рыдает он ещё часа пол, а потом, успокоившись, валяется на боку и смотрит в окно без особых мыслей. Любит… Подонок. Слава не верит, что можно бросить любимого ради денег и авторитета. Не любимый значит. Конечно, Слава всё понимает. Слава Вите родной, близкий очень, к тому же идеальный любовник. Идеальный спутник по жизни, в общем-то, если учитывать, что на ёбнутого Витю адекватный омега не согласится. А Славе мерзко и унизительно. Слава не хочет быть с таким человеком, даже если на самом деле хочет. Не стоит. Глубже закапываться не стоит. В доме тихо. Славе малость интересно, чем занят Витя. Пьёт, наверное. Или вообще на «работу» поехал. Слава снимает блокировку с телефона, так, посмотреть от скуки. Слава всё это время был уверен, что телефон ему Витя кинул с издевкой, уверен был, что симку Витя вытащил. Но симка на месте. Слава замирает на списке контактов. Нужных людей достаточно, действительно достаточно. А вот, кому позвонить первым… Взгляд прикипает к номеру в списке пропущенных. Контакта у него этого нет, но номер он помнит наизусть. Глупо, конечно, но если и есть человек, который поможет всегда, то именно он. Слава звонит. Трубку берут не сразу, но берут. — Помнишь, — Слава всё ещё тихонечко всхлипывает, — ты говорил, что я всегда могу позвонить тебе, если… помощь нужна. В ответ тишина, но Слава знает, что его слышат. — Мне… нужна помощь. Сейчас. Звонок не сбрасывают, но телефон явно бросают — собеседника там больше нет. А через пару минут дверь в его спальню распахивается, выбивая защелку. — Ты нормальный? — пораженно шепчет омега, глядя на взъерошенного альфу в проёме. — Выходи. — Ты говорил, что не будешь меня тревожить! — Выходи, Слава. — Да иди нахрен! И дверь закрой! — Ты тупой?! — рявкает альфа. — Это ты тупой! Дверь из-за тебя теперь не закроется! — Это всё, что тебя волнует?! — Да! Он не видит глаз альфы в темноте, а тот молчит. — Я отвезу тебя домой. И больше никогда не потревожу. Выходи, Милош. — Ты… серьёзно? Нужный человек это ты? Глупо тогда всё это было затевать. — А ты считаешь, что украсть тебя было гениальным решением? — Не знаю. Не знаю, что у тебя в голове, Вить. — Там ты. Слава молчит несколько секунд. — Дверь закрой. С той стороны. Витя не закрывает. Витя подходит ближе, останавливаясь у края постели. — Пожалей меня. Пожалуйста. Нечего больше рвать, чтобы отпустить тебя. Я и так как труха весь. Сейчас я готов это сделать. А потом ты меня снова убьёшь своими слезами. Просто поехали. Я клянусь тебе, что больше ты меня не увидишь. — Нет. — Хорошо. Витя вздыхает и, откинув край одеяла, забирается рядом с ним. Слава выбирается из постели, топая к выходу. — И куда ты? — лениво спрашивает альфа. — Туда, где закрывается дверь, — манерно хмыкает омега. Витя за ним не идёт. Спальню Вити он находит быстро. Витю он знает как свои пять пальцев, так что… Он утопает в мягком одеяле, жадно вдыхая насквозь пропитавшие белье феромоны. Комфортно аж жуть. И Слава почти сразу засыпает в объятиях с той подушкой, что пахнет сильнее всего. **** — Украл, прикинь. Говорит, пожизненно. — А ты чё? — Я ничё, морковку жую. В холодильнике ничего нет, ну я так, по-быстрому плов приготовил. Украл у него, кстати, футболку. И трусы. — А носки? — У него полы тёплые. — И что? — манерно хмыкает Дрюнька. — Ты ж на улицу пойдёшь? — Пойду. У него там всё розами засажено. Бедные розы! Я бы садовнику руки оторвал и в нужное место вставил. Подстигу хоть их, бедных. Проснется, вон, пошлю за грунтом нормальным. Утеплить их ещё к зиме надо. Я понимаю, что осень в этом году затянулась — они ещё отцветают — но заморозки уже пошли, а их так никто и не укрыл! — О-о, удачи. А меня мой с родителями зовет знакомиться. Давно зовет, но сейчас очень настойчиво. — Да ладно тебе, езжай. Знакомство с ними не обязывает тебя к браку. — Слав, я после секса с их сыном бегу к другим альфам. Как им в глаза-то смотреть? — Н-да-а-а… Не особо, конечно. А может, ты всё-таки уговоришь его попробовать? Типа побаловаться, разнообразить там немного. И в лайт-версии. Отшлепать попросишь или ролевушку какую типа полицейский и нарушитель, а вместо дубинки стек. — Его инфаркт хватанет, если я скажу что-то из терминологии. Я пару раз случайно обмолвился, так он до сих пор как черт от ладана шарахается. Он у меня романтик и секс нежный любит, чувственный. Это очень приятно, честно. Когда он трахает меня, мне кажется, что я… в любви его купаюсь будто. Но, блин, сессии… Это тебе не курить бросить. — Доброе утро, золото моё! — кричат издалека. — Ой, ладно, Андрюш, давай, проснулся похититель. — Давай. Ты это, напомни ему, что он обещал мне пару билетов. Постановка уже через два дня, а он, гад, молчит. — Угу, понял тебя. Целую. — Целую. Андрюша скидывает. — Ты Андрюше какие-то билеты обещал. — Точняк. Надо потрясти кое-кого. Он со своим альфой куда-то там хотел сходить. — Через два дня постановка. — Черт… — Витя, трогательно сонный, взъерошивает шевелюру на затылке и, склонившись, чмокает его в щеку. — А чем так пахнет?.. Вау, это плов? Ты золото, Милошик! — Я знаю. Мне нужно купить грунт для роз и утепление им на зиму. До обеда справишься? Темнеет уже быстро — я так могу сегодня всё не успеть. — Конечно, милый, съездим вместе, если хочешь. — Хочу. — Тогда подожди полчасика. Покушаю, искупаюсь и поедем. Ты сам ел? — Давно уже. Я не знал, что ты до обеда дрыхнешь. — Сейчас только одиннадцать, а я давно не высыпался. Пожалей мои седины. Витя уплетает за обе щеки с неподдельным удовольствием на лице. Плов с утра — не лучший вариант, но… Кого это волнует? Витя и пучок петрушки бы захавал, если б он сказал, что это завтрак. — Думаю, поедешь ты всё-таки сам, — задумчиво выдаёт Славка, расслабленно пялясь на природу за окном. — Я в таком видочке не выйду. — Я заберу твои вещи по пути. — А растения? — И их заберём. — Только очень-очень осторожно, бусь. Может, службу какую вызвать? Просто я боюсь, что они случайно поломают мне всё. — Я разберусь, солнце. — Да? — Да. Посиди на попе ровно. — А кофе мне возьмёшь? — Возьму. Тебе какой? С солёной карамелькой? — Да… Слава поднимается из-за стола и уходит наверх, в Витину спальню, которая теперь его, без слов. Внутри распирают слишком яркие эмоции, а Витю… хочется затискать. Но рановато ещё, рановато, да и… странно всё это ощущается. Витя на радостях вообще ему не перечит, а он делает вид, что ничего не было. А было-то, сука, всё. Славе некомфортно. Хочется любиться, а по факту, пока они не поговорят обо всём серьёзном и неприятном, ничего не получится. — Милошенька, — в дверь игриво постукивают, — открой дверку. Мне переодеться нужно. Слава открывает. Витя смотрит на него задержав дыхание и через несколько секунд выдыхает с улыбкой. — Ты очень хорошо здесь смотришься. — Как украшение твоего холостяцкого логова? — В том числе, конечно, — альфа с места сдвигаться не спешит, как и Слава, в общем. — Мне кажется, нам нужно поговорить. — Так… говори. — Почему ты остался? Тяжело. Невероятно, неподъёмно тяжко говорить о таком. Смущающе как-то и страшно, всё ещё страшно, что, может быть… бросят. — А ты мне… бар обещал показать, да? — Обещал. Хочешь попробовать сейчас? — Очень, Вить. — Может, всё-таки кофейка? Слава резво мотает головой, зажмурив глаза. — Нет. Нет, Вить, завтра. Уже завтра. — Хорошо, — медленно выдыхает альфа, — но мне всё равно нужно переодеться. И искупаться желательно. Он ничего не говорит. Отходит от проёма, но… Витя не спешит. — Милош… Можно тебя обнять? Я не буду наглеть, просто… не верится, что ты здесь. — Обними, — тихо-тихо отвечает Слава. Витя обнимает. Бережно и крепко, будто не виделись давно. Дышит им, такой большой и сильный, родной. Слава прикрывает глаза, стискивая пальцами крепкие бицепсы, от которых просто растекается. Комфортно. Очень сильно комфортно и приятно, конечно. — Может, ты не пойдёшь никуда? — расслабленно бормочет глупый омега. — Пойду, милый, а ты пока можешь поискать бар. Витя треплет его по волосам, ласково, и уходит в душ. Слава чувствует себя немного одиноким. Он идёт в гостиную, искать бар, который никто и не скрывает. Бар действительно стоящий. Витя любит коньяк и виски и периодически перебивается каким-то чудесным самогоном, подогнанным каким-то чудесным знакомым. Слава любит коньяк. Пахнет изумительно. Такой хочется смаковать. Слава с удовольствием греет его ладонью в бокале, а потом пробует. Сначала на язык, ловит непередаваемое ощущение вкусного алкоголя и пьёт. Витя парится, что Слава его не простил. Он простил. Он много чего непрощаемого прощал Вите. Иногда Славе кажется, что он понимает саму свою любовь, только когда вновь прощает. Ни единой душе, даже родителям, наверное, не простил бы, а ему… прощает. Ненавидит. Искренне ненавидит в том числе и за то, что не простить не может. Неконтролируемый, сука, процесс. Витя возвращается минут через десять. Спешил, наверное. Слава уже пьяненький. На трезвую он до сих пор не выносит чего-то серьёзного, психика слабая, жалкая, нужен анестетик. У Славы иногда сложно с алкоголем, но Витя ни разу не заикнулся. Наследственное, наверное. Андрюша алкашит по-жёсткому. Удивительно, как Андрюша скрывает это от своего альфы… А Слава не скрывается. Не обязан. — Отыскал? — с тёплой улыбкой спрашивает альфа, облокотившись на спинку дивана позади него. Волосы мокрые, с них капает Славе на голову и плечи, но это почему-то кажется приятным. — Естественно, — пьяненько улыбается Слава в ответ. — Ты такой красивый. В глазах у Вити теплая нежность, простая-простая. Вите не нужен ответ, вербальный или нет, Вите вообще ничего не нужно. Витя смотрит на него и тает как шоколад, оставаясь молочной сладостью на пальцах и языке. — Я тебя очень люблю, Милослав, — прядку его подцепляет, чтобы заправить за ухо. — Ты ж мой золотой… Всё, что ни сделаешь, — представляешь? — тоже люблю. Ты пей-пей, солнышко. Слава рефлекторно глотает от души. — Я так люблю видеть тебя таким роскошным, в хороших условиях. Мне всё равно, во что ты одет, — без одежды ты ещё краше — но душа моя спокойна, что теперь ты ни в чем не нуждаешься. Когда я смотрю на тебя такого, то понимаю, что не ошибся, Милош. Хоть ты и обижаешься на меня за это. — Не… ошибся? Что бросил меня? — Да. Где бы мы сейчас были, если бы не разошлись? — Не знаю… Я с ним спал, бусинка. Хмель разгоняет кровь. Не стоит о таком говорить, но Славе обидно. До сих пор обидно. Всего-то ради денег… — А потом он оставил мне часть наследства, на которое я организовал свой бизнес. — Я знаю. Что спал. Всё к этому шло. — Он был заботливым, — голос надламливается, хрипнет. Первый альфа после Вити… Конечно, Слава до сих пор его помнит. — А я хотел забыться, тебя забыть. Сравнивал постоянно… Но ты такой один. Витя ничего не говорит. Славе тоже было бы неприятно, если бы Витя рассказывал о том, как спал с кем-то. С кем-то, кого Слава знает, к кому Слава ревновал. Но Слава пьяный и уставший, и отчаянный. Ему нечего терять. — Я так и не смог тебя забыть. Ни на секунду, бусь. А ты? Как тебе было без меня? Хорошо? — Плохо, Милош, было, — Витя запускает пятерню ему в волосы, ласково массируя кожу головы. — Иногда, знаешь, я себя ненавидел за то, что ушел. Первые года три вообще во все тяжкие пустился, думал, может, сдохну. Не сдох. Зато все признали ебанутым, прикинь? Поднялся нереально. Витя усмехается, а Славе не смешно. Слава растекается с прикрытыми глазами и слушает. — А потом я вспомнил, чего хотел изначально. Я хотел, чтобы ты жил как принц. Потихонечку всё и выстроилось на тоненькой надежде. Но… ты со мной был. Всё это время был со мной, в моей голове, вот такой, трогательный и нежный, ранимый. Зайчишка мой боязливый. Витя целует его в корень волос. Слава поднимает голову и тянется выше, чтобы поцеловали снова. Витя целует. Губы мягкие и тёплые, Слава сам их целует, нежно и ласково, не углубляясь. — Коньяк чудесный, — шепчет ему в губы альфа, когда он слегка отстраняется. — Правда? — Да. Слава цепляется за воротник чужой футболки. Ещё не тянет, но… готов. — Хочешь меня? — Да, — выдыхает омега. Бусинка перегибается и подхватывает его под задницу. Слава испуганно ахает, а в футболке что-то трещит. — К-куда? Там же… диван был. — Я сдохну от счастья, когда увижу тебя затраханного в своей постели. До спальни Витя добирается быстро, но осторожно, подобрав по дороге пару косяков. Его голову, правда, тщательно бережёт от неожиданных встреч с наличниками, уложив ладонь на затылок. — Милошенька, золотой мой… У Вити дрожат руки, которыми он стаскивает с себя шмотки. Взгляда от него, томно развалившегося на постели, не отрывает. Слава с ленцой стягивает объемную футболку, оставаясь в болтающихся на нем трусах. Витя забирается на постель, берет его ножку под коленом и, подняв ближе к лицу, целует от ступни до бёдер мелкими нежными поцелуйчиками. Слава задерживает дыхание. Откровенно так. Бедра ерзают по простыни, потому что мало, но прерывать альфу не хочется. Иногда души их требуют чувств более нежных, и вся эта нежность периодически выплескивается в секс. В этом плане он очень хорошо понимает Дрюню, который не может отказаться от настолько чувственного секса. Витя склоняется к его паху, запускает пальцы под трусы, ведёт ими по паховым складкам, будто дразнит, главного совсем не касаясь. Слава изнывает, дышит тяжело, ерзает и ерзает, но это так хорошо. Ноги сами собой раздвигаются всё шире, а бедра приподнимаются, чтобы стянул уже наконец чёртову тряпку и… — Витя-а-а, — стонет Славочка, вцепляясь в волосы любовника. — Что такое, родной мой? — и пальцем указательным легонько ведёт от основания возбужденного уже члена к головке. — Возьми меня, — выдыхает, вновь приподнимая бедра, чтобы потереться о подбородок своего альфы. Витя ловит губами высунувшуюся из-под резинки головку и придерживает тут же взметнувшиеся бёдра, придавливая обратно к постели. — Бусь!.. — Тише, Милошенька, не спеши. — Но я не могу… Трусы с него наконец снимают. Слава мокренький, готовый — только возьми. Витя берет. Чувственные стоны продирают горло. Хорошо… Витя двигается неторопливо, смакует каждое движение, и это тоже нравится. Как там Дрюня говорил? В любви купается?.. Слава купается, плавает в ней, чувствуя всего своего альфу. — Витя… Обнимает за плечи, облизывает солноватую кожу и мягко-мягко прикусывает. Он любит этого альфу. Любит его трогать, чувствовать рядом, чувствовать в себе, на себе, во всех смыслах. Витя ведь и так в нем. Никуда не уходил всё это время. — Я тебя люблю, — срывающимся тихим голосом произносит Слава во влажную шею. Витя дергается, стонет коротко несдержанно и, сбившись с темпа, замирает. Слава, плавающий на тёплых волнах, сначала не понимает, не понимает, почему остановился, а, чуть придя в себя… — Извини, — шепчет альфа, затуманенными томным удовольствием глазами смотря прямо в его. Подрагивает так искренне, дышит глубоко. — А… — и слов нет. Витю до оргазма ещё попробуй доведи. Полчаса отсасывай — хер кончит. Плюс ещё и садистская натура, без удовлетворения которой тоже не всегда получается кончить. — Так можно было? Ты всегда будешь кончать, когда я говорю, что люблю тебя, или это единоразовая акция? — Подозреваю, что единоразовая, — довольно вздыхает альфа, вытаскивая из него так и не опавший член. — Давай сзади. Слава знает, что второй раз всегда долгий и грубый, потому что чувствительность кое у кого снижается и начинается, блядь. Растягивать секс не особо хочется, но он так и не кончил, так что… Слава становится раком, выпячивая попу прямиком в чужие ладони. — Мой хороший, — ласково мурлычет альфа, растирая подтекающую сперму по промежности. Витя вставляет. И нежности заканчиваются. Трахает его быстро и сильно, с новыми силами, так сказать. Через несколько минут оргазам начинает дышать в затылок уже Славе. Витя только «разогнался», поэтому смысла терпеть нет. Слава знает, что успеет кончить ещё раз. Он замирает натянутой струной, а Витя от души дотрахивает, прекрасно зная, что ещё чуть-чуть и… Не хватает. Слава цепляется за простынь и ноет, потому что ощущение «вот-вот» не отпускает. Хочется, хочется, хочется, но не хватает. Витя тоже замечает, что что-то не то. Слегка замедляется и как вдаривает ему по заднице. Слава взвизгивает, потому что больно, сильно больно, до звёздочек перед глазами. И кончает. Ярко и долго с постыдным скулежом. — Солнышко моё, — мурлычет, довольный. Целоваться лезет и, отстранившись, звонко шлепает по щекам несколько раз. Слава жмурится, пока изнутри продирает удовольствием. — Милошенька, любимый мой. Слава и сам почти кончает от одного этого «любимый». Нежность, конечно, приятно, но так… ка-айф.