И звезды сходятся

— Бусинка! Что ты там режешь?! Остановись! У Славы глаза по пять копеек, потому что Витя в помощи ему явно увлёкся. На морозе в семь утра подрезать розы все мечтали. Витя, наверное, тоже. Роз, признаться, дохрена. Белых. Высокие, почти одичавшие кусты закрыли весь фасад целого особняка. У Славы тоже есть белая роза, домашняя, маленькая, одна, хотя из всех растений больше всего Слава любит именно белые розы. Витя, конечно, знает… — Ты же сказал, срезаем вот так. Все срезаем, — Витя в смешной шапке, спортивках и мастерке на голое тело, недоуменно глядит на него, показывая, что там и как он обрезает. — Ну блин почки-то оставь! Хотя бы штучки две-три на боковых побегах. Вот они малюсенькие — видишь? Их вообще не трогай. — Хорошо. Как скажешь, любовь моя. Чмокает его и отпускает. Слава прячет улыбку, потому что ну… счастлив. Не верится ещё слегка, что всё так просто. Продолжает обрезать кусты, думая вообще не о кустах. Глупо, наверное, думать об этом сейчас, когда еще ничего толком не образумилось, но он хочет замуж. Хочет чего-то… серьёзного уже. Семью хочет, очень сильно. — Ты чё припёрся?! — кричит Витя, поднимаясь с кортанов с секатором в руках. Слава прослеживает направление его взгляда и застывает. У ворот стоит так называемый «Костя». Костя его тоже замечает. — Так, это… разбудить тебя хотел. Думал, подскочим там, решим пару вопросов… — мнется явно, не решаясь подойти ближе, а Слава просто в ужасе. — Привет, зайка! Извини, милый, за прошлый раз, я ж не знал! Я Костя, кстати! Сзади бережно обнимают, а в висок целуют. — Не бойся, Милошик, это мой друг. Хамло, конечно, но друг, — гладит его по руке и, склонившись, заглядывает в глаза. — Если хочешь, я поболтаю с ним за забором недолго и вернусь. — А… Н-нет, всё… нормально… Пускай заходит, бусинка, друг ведь. — Ты уверен? Он не тупой, всё понимает и не обидится. — Нет-нет, бусь, надо когда-то знакомиться с твоими друзьями, да? Слава сжимает в ладони рукав мастерки своего альфы и слабо улыбается. Витя вздыхает. — Заходи, Костян. — Ты извини, омега, правда, я ж не знал, что вы уже помирились тут. Думал, приду, разбужу его, не дозвонишься же, — неловко оправдывается Костя, уже когда они сидят все вместе в гостиной. — Да если б я знал, что ты любовь всей жизни Владимирыча… А я так, подумал, что, может, если не нужен сильно, то мне отдаст… В общем, извини ещё раз. — Я Милослав, — Славе ещё страшно, но Витя буквально сидит под боком, и он тянет ладонь. Костя ладонь не пожимает — целует. — Ты дебил? — устало спрашивает Витя. — Ой, Владимирыч, заткнись. Таким омегам руки только целуют. Извини, Милослав, если обидел тебя этим. Ты… ничего, если мы о своем поговорим? — Говорите, — с облегчением отмахивается омега, поднимаясь с дивана. — Чай? Кофе?.. Могу на ты? — Конечно, Славочка. Ничего не нужно, милый, отдыхай. Костя улыбается ему. По-доброму, ласково и… есть в этой улыбке что-то слишком личное. Как в прошлый раз. Слава ёжится, сваливая в спальню. Витя всегда смотрит на него другими какими-то глазами, чем на кого бы то ни было. Тёплыми. Этот Костя… смотрит так же. Жутко немного, хотя… если Слава действительно похож на омегу этого Кости… В любом случае Костя ему не нравится. Ему в целом не нравятся такие люди как Костя. И как Витя — тоже. А Витя и Костя — очень похожие люди. Вот уж точно, скажи мне, кто твой друг. Так что… возможно, друг у Вити вовсе не плохой. — Золотой мой, — поскребшись в дверь, зовет бусинка. — Открывай. Можешь не спрашивать каждый раз, а просто входить. — Я просто не хочу тебя стеснять. — Ты мне слишком родной, чтобы как-то стеснить. — Мне очень приятно это слышать, Милошик. Я чего зашёл? — бусинка отчасти неловко чешет затылок. — Мне с Костей отъехать надо будет. Как раз заеду за всей этой лабудой для роз. — Надолго? — Часа полтора… два — максимум. Соскучиться не успеешь. — М-м… Подкинешь меня до квартиры? Витя замирает, будто стойку принимает как гончая. — Зачем? — вкрадчиво так. — Вещи соберу, хотя бы основные, а на обратном пути заберёшь. — Ла-адно… — мнется всего пару секунд, прежде чем выдать очердной трэш. — А можно будет тебя там запереть? — Господи, какой же дурной… — Слава к этому трэшу давно привык. — Ну запри. — Хорошо. Одевайся тогда и поехали. Бусинка склоняется к нему и нежно чмокает, перед тем как самому начать одеваться. Слава довольный. **** — Ты же знаешь, что я в любом случае тебя найду? — с насмешкой вздернув брови, напоминает бусинка, стоя по ту сторону порога. — Я тебе уже всё сказал, — Слава незаметно сглатывает и вдруг, сделав рывок, тянет за затрещавший воротник куртки альфу к себе. — Через порог нельзя, — шепчет в чужие губы и целует, горячо и влажно, с намёком на будущее продолжение. — Я тебя люблю, Виктор Владимирович, и я тебя хочу, так что… пока ты ведёшь себя хорошо, я никуда не сбегу. — Ты ж мой золотой, — выдыхает жарко, чувствуя ровно то же, что и он. — Через час-полтора я вернусь. Собирай самое необходимое — остальное потом заберём. — Хорошо, мой альфа, хорошо, — послушно соглашается Слава с улыбкой. — Привезти тебе чего-нибудь вкусненького? — Давай. — Жди, солнышко. Снова чмокает его и уходит. Слава стоит у двери, слушая, как щёлкает несколько раз замок снаружи. Конечно, Слава может сбежать, но не хочет. Подразумевается, что ему должно быть одиноко, но нет. Славе хорошо и в одиночестве. Он заваривает себе вкусного кофейка, проходится неспешно по всей квартире, проверяя состояние своих «деток». Его садовники работаю оперативно, так что детки за пару дней его отсутствия совершенно не пострадали. С квартиры переезжать не особо хочется. Он любит свою квартиру, свой район и вообще свой образ жизни. Особняк кажется ему бесполезно громоздским, к тому же удалённым от города. Из плюсов, пожалуй, одна природа. И Витя. Витя любит жить с размахом во всех смыслах. Просторный дом, просторный двор, просторный район (который лес) для него одного, просторная спальня, машина, работа, просторная, необъятная любовь. Славе напротив всегда было достаточно малого. Да — он ни в жизнь не напялит на себя дешёвые тряпки и — да — никогда не будет жрать херню, пить херню и общаться со всей этой сворой тупых бомжеватых быдлоганов. Ему вообще достаточно одного своего шикарного Вити. Трезвонит телефон, который брать, честно говоря, не хочется. Но это может быть бусинка, его беспокойная бусинка. — Я Вите уже позвонил, рассказал. Думал ты с ним, но он сказал, что нет, так что звоню и тебе, — возбужденно тараторит брательник. — Каро-оче, я же всем родителям рассказал, что вы сошлись, и наши на радостях рванули с Иркутска обратно — через пару дней будут — а Витькины вообще поехали в ЗАГС — у них там знакомые, через которых договориться можно, — выбрали вам уже красивую дату, все дела. Так, чего звоню-то? Родня хочет вас видеть вдвоём, как только наши вернутся. Праздновать у вас будем, чтоб они сразу гнездышко ваше посмотрели, помогли там, если что. Отцы вам уже подарок присмотрели, путёвка там куда-то на моря. Смотри, вы на следующее утро после свадьбы едете в аэропорт, улетаете и кайфуете четырнадцать дней, тринадцать ночей. Хотели месячную взять, типа медовый же месяц всё-таки, но побоялись, что у вас с работой накладки выйти могут. Если всё норм с работой, то вы щас им скажите, они на месячные путёвки поменяют. А папы — это самое милое! — выбрали вам уже обои в детскую! Ты офигеешь: такие милые! Конечно, когда соберутся все у вас, там и посмотрим, где детскую организовывать будем. Они, кстати, заявили, что меньше двух внуков не ждут, так что имей в виду. У Витьки, если что, в роду тройняшки были, так что, может, повезёт и сразу три организуете. Ну вы только не тяните, а то, сам понимаешь, не мальчики уже. Мы, в общем, надеемся, что в медовый месяц малышей и сделаете. Круто же, да? Мы уже даже просчитали с папами, кем малыши по знаку зодиака будут. Кароче… Слава, тихонько опустившийся на пол ещё в начале разговора, нажимает «отбой». **** Витя приезжает через обещанные полтора часа. Слава успокоился и вещи собрал. Слава даже придумал, как они будут объясняться перед родней. Позвонят и скажут, что это их жизнь и их отношения, и они сами будут решать, когда и как играть свадьбу, детей рожать. В конце концов, они сошлись всего как два неполных дня! Когда щёлкает замок, Слава выкуривает четвертую за час сигарету. — Милошик! — звонко зовет бусинка. — У тебя тут куревом воняет. С окна затянуло, что ли. Витя переводит удивлённый взгляд с сигареты на него. — Что-то случилось, Милош? Я тебе мороженого фисташкового захватил. — Всё хорошо, просто… я знал, что Дрюня растрещит, но как-то подзабыл и… Это кошмар! — Кошмар? — потерянно переспрашивает бусинка. — Конечно! С чего они это всё взяли?! Свадьба, дети!.. Бо-оже… Слава, возмущенный, внимание на Витю особого не обращает. Слава экспрессивно тушит сигарету и скрещивает руки на груди. — Это я им сказал. Про свадьбу. Слава наконец смотрит на своего альфу. Витя серьёзен, а Слава… — Некрасиво как-то получается, наверное, но я не хотел больше ждать, — Витя падает на колено перед ним и достаёт из кармана маленькую бархатную коробочку. — Я люблю тебя, Милош. Я обещаю, что приложу все силы, чтобы ты со мной был только счастлив. Выходи за меня. Коробочку открывает, а там изящная красота с небольшим чистейшим камнем цвета его глаз. — Вить… ты не думаешь, что это рановато?.. — Нет. Ты не хочешь? — грустно полуулыбается бусинка. — Я могу дать тебе время. Год, Милош, не больше. — Нет, я… я согласен. Я согласен. По щеке катится слеза, а бусинка надевает ему кольцо на нужный палец, любуется и целует его кисть. — Нравится? — Да, — плаксиво отвечает омега, шмыгнув носом. — Прости, что без романтики. Устроим романтику на медовом месяце, м? Слава что-то угукает, уткнувшись в плечо своего альфы и обняв того за шею. Витя улыбается, гладит его ласково по голове. — Ну чего ты, золотой мой? — Пообещай, что не бросишь меня. — Я обещаю, что никогда тебя не брошу. — Правда? — Слава расстроенный и очень трогательно слабый в этот момент. — Правда, родной, правда. Никуда я от тебя теперь не денусь, даже если сильно попросишь. **** — Я Вас очень прошу: не приезжайте! — едва ли не молит Слава. На связи вся родня, намеренная припереть к ним толпой. — Дайте нам отпраздновать вдвоём! — Ну как же так, Славочка? — ахает Витин папа. — Новый год и без родни? Мы же мешать не будем. Встретим вместе, салют запустим, посидим за столом… — Я романтики хочу! — не выдерживает Слава. — Извините, но я правда очень-очень хочу провести его только вдвоём! Тем более… как встретишь, так и проведёшь, так что… — Слава! — с укором цокает уже его папа. — Да оставьте вы детей в покое! — гаркает отец. — Ну… Славочка, вы заезжайте тогда. Если не тридцать первого, то в первых числах, ладно? Мы вас ждать будем. — Заедем, — соглашается Слава. — Спасибо вам за понимание. Огромное. — Так, молодые! — трубку вырывает Витин отец. — Кайфуйте, про родню не вспоминайте! Надо будет — сами о себе напомним! Поняли? — Спасибо, дядь Вов. — Всё! Про нас не вспоминать! И скидывает. Слава улыбается. Тридцатое число уже. Андрюша умотал со своим хорьком куда-то на снежный курорт, и они с Витей слились, так что… родственники, конечно, в шоке. Снова звонят. Слава с улыбкой принимает видеозвонок. — Славка! Ты не представляешь! Тут така-ая красотень! Андрюша где-то в заснеженных горах, сидит на балконе в шикарном атмосферном номере. Холодно, наверное, ужасно, но Андрюшка никогда толком не мерз. Сидит, собственно, в теплом свитере с высоким горлом и расстегнутой демисезонной куртке с чужого плеча. И бокалом вина, конечно. Снимает ему захватывающий вид с этого балкона на белоснежные пики и покрывающие их ели. Альфа у Андрюши явно не бедствует. Слава такое только в кино видел. А Дрюня, словно модель, смотрится в такой обстановке донельзя правильно. — Сла-а-ава-а, счастливый я человек! — снова переключает камеру на себя, улыбается до ушей. — Мы вчера так накатались, что даже сил на секс не осталось. Так, выпили немного, понежились у камина и баиньки. А какой здесь воздух! Съесть его хочется почему-то. Я б окно вообще не закрывал, но мой, вон, подмерзает что-то на сквозняках, бедненький. — Ой, Дрюня, отдыхай! Сказал бы, что завидую, но не завидую. Есть у меня какая-то навязчивая мысль, что стоит нам с Витей отпраздновать дома, вдвоём. Ну… может, глупо, но всё-таки, как встретишь… В общем, я решил так. — И правильно, Милош. Вам гнездышко вить надо, тёплое, родное, для двоих, а я вот на правах любовничка развлекаюсь. — А где твой-то? Мёрзнет в номере? — Да нет, спит ещё. Он еле вырвался с работы, пахал как проклятый, теперь отсыпается. — Вот и Витя так же… — вздыхает Слава. У Андрюши что-то шуршит и хлопает. — Доброе утро, — слышится заспанный баритон. Слава видит альфу только снизу, в тапках, без трусов и с эрекцией. Судя по размеру эрекции, никто там не мёрзнет. Альфа Дрюньку целует, и Слава скидывает. Этого добра он и на работе видит. Снова вздыхает, поднимаясь с дивана. Кутается в вязаный кардиган, хоть дома и тепло, всегда тепло настолько, что ходить можно в одних трусах. И без них, кстати, тоже можно даже ему-мерзляку. Но в такую погодку хочется кутаться. Или обнимать кого-то тёплого. Тёплый куда-то умотал еще до его пробуждения. На часах уже одиннадцать утра, а тёплый так и не вернулся. Хочется кофейка, вкусного, с солёной карамелью. Но ему снова звонят. — Мил Палыч! Вы там как? Празднуете уже? — звонко тараторит Ромка. — Так тридцатое ещё. Чего праздновать? — Уже тридцатое, Мил Палыч! Праздновать уже надо! — А ты там чего? Умотал куда-то? — переводит тему омега, потому что… он бы с радостью, но Вити нет. — Нет ещё, — вздыхает горестно. — Мой лапулечка потащил меня знакомиться с его родителями, так что улетаем завтра с утра. Страшно, Мил Палыч. Родители-то у него не одуванчики. — И что? Ты его любишь? — Ну… да. Я думаю, что да. — Поверь, если они нормальные, то всё будет хорошо. Для родителей ведь главное, чтоб их ребёнка любили, Ромаш. Ну, а если они шизики, то тут уж ничего не попишешь. Шизики никого в принципе не приняли бы. — Это да… Но, блин!.. Ай, ладно! Я кремень, в конце концов! — Да, Ром, ты кремень. Купите им гостинцев и езжайте. А куда улетаете потом? — В горы! На сноубордах кататься! — И вы туда же… — М? А-а, Вы про Андрея Палыча! Он мне фотки присылал — да — красиво! Мы поскромнее, правда, но тоже круто, поверьте! — Верю, Ромашка. Отдыхайте. И ничего не бойся! Ты кремень! — Да! Спасибо Вам! И Вам с Виктором Владимировичем удачи! — Спасибо. Он снова скидывает и снова тоскливо пялится в окно. Они даже ёлку не поставили. Они оба относятся к украшениям довольно… равнодушно. Славе, честно сказать, хватает настроения и без этого. Украшений хочется на само тридцать первое и первое, так что… Он думал, что украшать они будут сегодня. Они всегда раньше украшали в этих числах. Хочется позвонить Вите, но он немного обижен. Витя сказал, что у него сегодня выходной. И на все праздники тоже, между прочим. И где Витя?.. Всплакнуть хочется, и ничего не мешает ему это сделать. Он садится за кухонный стол спиной к окну, чтобы не видеть серебристого снега, и тихонько плачет в тишине, один. Даже мерцающих гирлянд нет. Сейчас это убивает особенно сильно. Плакать в новогодней атмосфере всё-таки поприятнее. Без этой атмосферы он и так плачет. Замутненный взгляд случайно натыкается на сверкающее кольцо на нужном пальце. Краси-и-ивое… А они до сих пор не в браке. Папы настаивали сыграть свадьбу весной, в красивую дату, а он, дурак, согласился. Хотя, господи, какая разница когда! Главное ведь!.. Главное, что он мог бы уже называть Витю мужем. А сейчас не может. С улицы слышится какой-то шум, но ему уже плевать! Меньше чем через минуту входная дверь открывается. Снова слышатся шорохи, тихие маты себе под нос. — Милош, помоги, пожалуйста! — зовет бусинка. Слава трагично всхлипывает, но идет к двери. Останавливается напротив Вити через порог. Молча. Тот усердно запихивает огромную ёлку в проем. — Давай, ветки по краям подгибай, чтоб не мешали, а я толкаю. — Ты… дурак? — снова всхлипывает омега, у которого начинает подрагивать нижняя пухлая губа. — Какая ёлка? Витя поднимает на него глаза и застывает. — Мы же никто друг другу. Так, женишки какие-то… Слава не сдерживает очередной громкий всхлип и уходит обратно на кухню плакать. Судя по звукам, Витя пытается ломануться следом, но ёлка очевидно мешает. Витя снова матерится. Через несколько минут Витя, конечно, приходит. — Милошенька, любимый, — зовет осторожно, касаясь худой вздрагивающей спины, — ты чего так расстроился? Как это мы друг другу никто? Ты для меня целая жизнь, родной. — А я!.. Я хочу называть тебя мужем! — Называй, — так просто отвечает бусинка. — Ты… ты дурной? Я хочу быть твоим мужем! — Собирайся тогда, поехали в ЗАГС. Паспорта возьмём и хватит. Пару знакомых напрягу — нас распишут через час. Слава поднимает заплаканные глаза на своего альфу. Думает несколько секунд и в результате отрицательно машет головой. — Не хочу, — шепчет жалобно, — не хочу праздновать годовщину вместе с Новым годом… — Правда? А что хочешь? — бусинка улыбается ласково, по головке его гладит. Слава утыкается в твёрдый пресс и сопит туда. — Хочу в красивую дату, весной… — Ну называй меня тогда женихом, и я тебя так буду звать, хочешь? Мужем всю оставшуюся звать будешь, а женихом ведь всего несколько месяцев. — Не хочу… — Кофейка, может, хочешь? Твоего любимого. — С карамелькой? Солёной? — Слава с интересом поднимает взгляд. — Да. Будешь? — А у тебя есть? — Есть. Купил по дороге, не успел ещё с машины вынести. — А где ты был? — У родителей. Они мне с шести утра названивали, чтоб узнать, когда мы приедем. Я им сказал, что мы не приедем, и… Ты же не против? Вдвоём провести? — Я только за. — Ну слава богу. Так вот, они там салатов на целую роту наготовили, а оказалось, что никто к ним не приедет, поэтому заставили меня к ним ехать, часть салатов забирать, потом я за ёлкой заехал, потом за украшениями, потом за гирляндами, потом, думаю, возьму-ка я кофейка к твоему пробуждению…