Когда умирает солнце

Зал суда братья Ли покидают одними из первых. Ли Ён идёт впереди, Ли Ран — следует за братом. Они не то чтобы куда-то спешат, но старший лис кажется немного встревоженным. Спустя некоторое время они входят в парк; хён прибавляет шагу, и в какой-то момент Ран просто теряет его из виду. — Эй! Ён-а! — горланит младший. — Может, подождёшь меня немного? Тишиной ему отвечают зелёные своды деревьев. Ран чувствует себя… нет, не брошенным. Потерявшимся. Завидев какой-то ствол дерева, поваленный однажды неким стихийным бедствием, младший Ли в задумчивости опускается на него, в конечном итоге решая не торопить события и подождать, к чему же приведёт его бездействие. На некоторое время он просто погружается в эти звуки природы, окружающие его со всех сторон, не думая ни о чем и даже не размыкая век. — Ли Ран, — вырывает его из мыслей неожиданно чей-то голос. Глаза открывать не хочется. Вообще никакого желания нет пытаться как-то среагировать. — Ты меня слышишь, перестань притворяться! — И в этот же миг чья-то рука дотрагивается до его плеча в попытке привлечь внимание младшего из братьев Ли. Лицо нарушителя его спокойствия едва различимо в этом сизом тумане, и всё же… Ран узнаёт его. Не может не узнать. — Имуги, — цедит он сквозь зубы, в одно лишь слово вкладывая всё своё презрение к этому… нет, не человеку — существу, всю свою ненависть. — Ага, он самый, — кивает в ответ второй юноша. — Как же приятно сознавать, что спустя годы тебя всё ещё помнят. — Было бы что помнить. Имуги всегда был для Рана кем-то бессердечным, неполноценным до абсурда. Трудно было сказать, что лис испытывал в большей мере по отношению к змею: ненависть или же презрение. Пожалуй, и того и другого предостаточно. Имуги был… моральным уродом, воплощением совершенной неодухотворенности и бессмысленной жестокости. Одно существование кого-то подобного было невероятным расточительством. — Подумать только, и года не прошло, а твой драгоценный хён снова бросил тебя одного, — после небольшой паузы, исполненной театральности и излишней драматичности, протянул Имуги. — И почему я не удивлён? После таких слов хочется хорошенько побить этого ушлёпка. Ну зачем лезть в чужие отношения? Делать больше нечего, что ли? — А ты умеешь вообще — удивляться? — уточняет Ран, чьё лицо выглядит особенно бледным и пугающим в не рассеивающихся клубах тумана. — Я думал, эмоции — это не про тебя. На лице Имуги явственно читается злость. Что, неприятно, когда тему больную затронули в разговоре? Так ты сам первый и начал, Терри-щи. — А я думал, что ты ненавидишь своего старшего брата, — выплёвывает в ответ змей. — Или вдруг снизошло осознание своего места, подстилка девятихвостого? Двойное оскорбление. Зря ты так, Ли Терри. Ран ведь даже не начинал тебя оскорблять пока что. К чему же давать лишний повод для нападок со стороны оппонента. — Вот как? — Ли Ран — само спокойствие, и каждое его слово сочится неразбавленным ядом. — А почему бы тебе не поискать прежде своё место, а потом уже другим что-то указывать, а? Или у тебя как раз таки вообще этого места нет? Твоя дружба с Джиа-щи… дешевый фарс, переполненный наигранностью. Ты ведь не думаешь, что она и правда считает тебя своим другом?.. — Ты просто боишься, что она снова у тебя Ёна уведёт, — парирует Имуги этот поток оскорблений искрометной фразой. — Думаешь, я сам своих проблем не знаю? В отличие от некоторых я пытаюсь их решать, между прочим. И как же Имуги свои проблемы решает? Огонь в бумагу заворачивая? Или же пряча остроту кинжала в неискренности своей улыбки? Любой вариант выглядит крайне ненадежно, это лишь отсрочка, но не разрешение внутре-внешнего конфликта. В общем, ценности подобные заявления не имеют никакой. Ясно лишь то, что вместо решения проблемы Имуги предпочитает от неё уходить. Самый глупый способ, который только можно выбрать из всех существующих. И все же… порой Ран и сам к нему прибегает. Когда выхода больше нету. Между змеем и полулисом никогда не было дружбы или вражды. Их сотрудничество неизменно отличалось взаимовыгодностью. Деловые отношения — не более. Смотрел ли когда-нибудь Имуги на Рана другим взглядом? Возможно. Придавал ли значение подобным своим мыслям? Очень маловероятно. И всё же… не зная, но подозревая о характере тех отношений, что связывают братьев-лисов теперь, змей не может отказываться от этого уксуса, выпивая его чашу за чашей. Подходя к Ли Рану ещё ближе, Имуги глубоко втягивает носом этот аромат… Пахнет Ёном, и что-то ёновское пульсирует совсем рядом. — Он тебе ещё и еву кусыль свой отдал, — замечает змей. — Посмешище. И разворачивается, скрываясь в тумане, больше не имея, что сказать. *** То, что Ран отстал, Ён замечает не сразу. Ещё некоторое время продолжает идти вперёд. А потом останавливается, ошеломлённый осознанием. Ну и куда этот мелкий запропастился? — Ран-а! — кричит кумихо в непроглядность туманную. — Ты где там плетёшься, мелкий? — Ён? — неожиданно спрашивает девичий голос. Лис оборачивается и в следующий же миг встречается взглядом с той, с которой и не планировал встретиться так скоро и неожиданно. — Нам Джиа?.. Она стоит призраком самой себя. Бледная. До смерти чем-то напуганная чем-то, очевидно. — Ён, как мы здесь оказались? Что это за место? — встревоженно меж тем вопрошает девушка. — Я ведь забыла что-то важное, да? Он смотрит на неё и не знает даже, что сказать в ответ на такие речи. Они будто несколько веков не видали друг друга — не меньше. Такая чужая и знакомая. Глядя на неё сейчас, он силится вспомнить то необъяснимое чувство, которое однажды к ней питал — не вспоминается. — Мне очень жаль, но я тебя, наверное, не люблю, — признаётся вдруг Джиа, и есть в этом что-то по-детски наивное. — Всё в порядке. Не бери в голову, — с каким-то почти блаженным спокойствием отвечает Ён. — И тебе не обидно? Ни капельки? — изумляется девчушка. — Зачем мне на тебя обижаться? Знаешь, Джиа, говорят, насильно мил не будешь. Если нет чувства, не стоит и пытаться. Они стоят друг напротив друга, неизбежно изменившиеся. Было ли между ними что-то однажды, не было ли… теперь это не имеет значения. — Как чудесно цветёт нынче ликорис… — после довольно продолжительной паузы с тихим вздохом произносит неожиданно Джиа. Ён следит за тем, куда направлен ее взгляд, и вскоре сам находит кроваво-алые соцветия паучьей лилии, пятнами багрового безумия пронзившие туманный бред. — Предсмертная красота, — отстранённо комментирует он. — Легенды гласят, что эти цветы растут на берегах реки, ведущей в Загробный мир. — Легенды также гласят, что девятихвостый зол и жесток, съест твою печень и не подавится, — парирует девушка, после чего бросает на лиса выжидающий взгляд. — Легенды не возникают на пустом месте, — после некоторых раздумий отвечает Ли Ён. — За каждой сказкой стоит чья-нибудь история. И снова тишина. Наверное, им просто больше не о чем говорить. Что за человек Нам Джиа, что она любит, что вызывает у неё негодование… Ёну это неведомо. Он всё ещё желает для неё хорошее спокойное будущее, лишенное бед и невзгод, однако… он больше не может быть частью этого будущего. Возможно, дело в том, что порой пути так расходятся, что и не сойтись им больше снова в единую широкую тропу. *** Рану нечем дышать. Туман сгущается, и кажется, эти испарения ядовиты. Иначе почему с такою силой стискивает виски, откуда эта рябь в глазах и тяжесть в конечностях? Смерть и безысходность для полукровки всегда были словами-синонимами. Терри-Имуги скрылся в сизости туманной. Несомненно, возвращаться змею причины больше нет. Непроглядное одиночество сковывает мысли Рана, как лёд сковывает реки и озёра в зимнее время года. Лис больше никого не зовёт в надежде, потому что надежда тоже потерялась где-то в непроходимости промозглой. Наверное… здесь начинается безумие предсмертной агонии. Крепкая ладонь ложится на его плечо, и Ран даже не вздрагивает, всё ещё витая где-то не здесь. Холодно, но этот холод не вызывает желания закутаться в сто пледов плюшевых и приступить к поглощению горячего молока с мёдом. Напротив хочется отдаться во власть этой безысходности, раствориться в ней, приняв неизбежность, не совершив и попытки что-то противопоставить безумству стихии. — Пора уходить, — шепчет кто-то полулису на ухо, и Ран позволяет увлечь себя в крепкие объятия, после чего гравитация неожиданно исчезает ко всем чертям, и лесная туманность остаётся где-то далеко внизу, и вообще… — Ран-а, — этот бархатный голос, чьё звучание словно бы обволакивает слух младшего Ли… под аккомпанемент таких вот благозвучий и в мир иной отойти не жаль будет. Ран зажмуривает глаза крепко-крепко, стискивает кулаки до боли ладоней, в которые впивается ногтями-когтями. — Зачем ты пришёл снова? — тихо спрашивает младший лис, даже не открывая глаз, по одному лишь звучанию голоса, по крепости хватки определяя своего неожиданного похитителя. — Пабо-я, а куда ж мне уйти и к кому надо было, по твоему мнению? — вопрошает тот в ответ. Ран глубоко втягивает носом чужой запах, лёгким амбре примешавшимся к естественному запаху хёна. — Ты был с ней, — констатирует младший Ли. — Почему же с ней ты и не остался? — Глупый, — жилистая ладонь мягко гладит растрёпанные волосы Рана. — Зачем мне уходить к ней, после того как я столько времени ждал тебя? — Ты ждал… меня? — от удивления Ран широко-широко открывает свои карие глаза, вмиг вспыхивающие золотом. Иногда Ли Ран такой ребёнок, что Ёну даже неловко делается, право слово. — То есть ты думал, пожертвуешь жизнью ради меня, уйдёшь креветкой перерождаться, а я спокойно буду счастливую семейную жизнь строить в новом прекрасном мире?! — не выдержав, восклицает старший лис. — Ты совсем идиот или просто притворяешься? Ран ловко выворачивается, несмотря на некоторое неудобство подобных действий в таком весьма неустойчивом положении, чтобы в следующий же миг встретиться взглядами со старшим Ли. — А что, нужно было позволить твоей драгоценной Джиа принести себя в жертву, а потом ты бы вернулся и пришёл ко мне со своими упреками и недовольствами? — изогнув бровь, уточняет Ран, вкладывая в свой тон максимум иронии и сарказма, культовые он только может выжать из себя на данный момент. — Но тогда мне было бы по крайней мере кого упрекать, — возражает Ён. — Или я, по твоему мнению, совсем бесчувственная сволочь, способный про любые связи забыть ради сиюминутного влечения?.. Губы младшего Ли складывается в горькую улыбку: — Полагаю, ответ на этот вопрос ты и сам прекрасно знаешь… хён. Это раздражает. После стольких лет терпеливого ожидания, после этих двух месяцев, которые Ён потратил на то, чтобы доказать свою искренность, ему всё ещё не доверяют. Конечно, старший лис и сам хорош — почти полтысячелетие потратил на прокрастинацию и рефлексию, страдая из-за своей Аым… Но всё же… — Ты мне совсем не веришь, Ран-а? — осторожно спрашивает он у младшего, словно тот вдруг возьмёт и скажет, что конечно ему верит и давным-давно простил хёну все его грехи. — Дело не совсем в этом, просто… Я не всегда понимаю суть твоих мотивов. Я… ты ведь и правда мог бы прожить прекрасную жизнь с Нам Джиа. Ты ведь этого и хотел, разве нет? Так зачем… зачем так упрямо цепляться за прошлое? Если ты хотел получить моё прощение, то ты его получил. Я тебя прощаю, слышишь?!.. Слёзы застилают глаза младшего лиса, когда он почти выкрикивает последнюю фразу. Он правда не хочет быть обузой для Ёна, но, чёрт побери, как же больно отталкивать того, в ком нуждаешься больше всего на свете! На самом деле, смерть и правда была бы лучшим выходом. Но дьявол его теперь разберёт, что там лучше было бы, а что — хуже. Наверное, Ран совсем ничего в этой жизни не смыслит, если раз за разом наступает на одни и те же грабли. — Я думаю… — после весьма продолжительной паузы произносит Ён, обхватывая пальцами подбородок младшего, вынуждая последнего снова посмотреть ему в глаза. — Я думаю, дело в том, что я сам не всегда достаточно ясно выражал свои мысли и желания. Ну и? — так и хочется спросить в ответ на такие речи. И что следует из этого? Это что-то должно значить или просто для «красного словца», так сказать, произнесено было? — Мы вместе живём, едим за одним столом. Мы обменялись чёртовыми лисьими бусинами! Так что ещё тебе нужно для подтверждения серьезности моих грёбаных намерений, идиота ты кусок?! — вспыхивает старший лис, чьему терпению, очевидно, пришёл конец окончательно и бесповоротно. — Я искал столько лет способ тебя вернуть! Чёрт побери, я не торопил события, пока ты решал, что делать со своей ненавистью ко мне!.. Так почему ты снова решаешь, что умнее всех, что лучше меня самого знаешь, о чем я думаю и к чему стремлюсь?! — Не знаю, — просто отвечает Ран, в самом деле не имея, что сказать. — Это… был самый очевидный вывод, вот я к нему и пришёл. Они смотрят друг на друга, и ещё чуть-чуть — молнии меж ними заискрятся от этого напряжения взглядов. Самый очевидный вывод. Наверно, это грабли, на которые они наступают по очереди на протяжении веков. Потому что… скольких проблем можно было бы избежать, просто обсудив всё то, что между ними творится! Но нет, раз за разом они предпочитали молчание адекватной беседе, догадки и предположения относительно определенному знанию. И вот они здесь. Пришли, к чему пришли и с чем пришли. Собственно говоря, даже обвинить некого — оба хороши весьма и достаточно. — Ран-а, ты всё ещё не веришь мне?.. — тихо спрашивает Ён. — На тебе ее запах, — вместо ответа, произносит младший лис. — А от тебя пахнет ревностью и рептилиями, — беззлобно парирует Ли Ён. — Мы не… — начинает было Ран, прежде чем возмущенное фырканье на такой вот наезд неожиданный слетает с уст. — Хён, мы просто поговорили! Не придумывай лишнее. — Хм… — в задумчивости Ён чешет подбородок. — А чем же мы с Джиа занимались тем временем, по твоему мнению? Или твоё чуткое обоняние вынуждает тебя страдать от одного лишь намёка на призрак её запаха? Ненадолго Рану даже удаётся сохранить на лице выражение обиды и ущемлённой гордости. — Что ж, надеюсь, теперь мы этот вопрос уладили, — подытоживает Ён, и они наконец-то прекращают эту безумную игру в гляделки. Вместо этого Ран позволяет себе оглядеться, осознавая вдруг, что давненько не находился в подобном положении восхитительной невесомости. Туман далёк и невозможен, а кроны деревьев с такой высоты кажутся золотисто-багряным морем. И небо оказывается такое синее… Но до чего же пронзителен кроваво-алый диск солнца, умирающего в закат. Близится вечер.