Когда умирает солнце

Машина Кэнэо не уезжает далеко от школы, тут же останавливаясь. — Разве мы не собирались, ну… разъехаться по домам? - уточняет Рю Хонджу, которой внезапно овладевает необъяснимое предчувствие, что что-то значительное должно произойти. — Конечно, нет, — произносит Талуипа, словно бы это само собой разумеется. Взгляд директрисы выражает предельную сосредоточенность, когда она прибавляет к сказанному: — Кое-кто сегодня будет пойман с поличным. *** Хван Юмин выходит из мрака ночи одетый в клоунский наряд. Улыбка на его лице алеет широкой полосой, а белила на узкой физиономии придают образу нотки жуткости. Честно говоря, Юмин немного нервничает. Загадочный господин «Красно-белая маска» назначил ему встречу в школьном дворе, пояснив свои действия интересом, который вызывают у него сами-знаете-какие работы старшеклассника. Это интригует… и немножко пугает. Впрочем, Юмин преисполнен надежд, что благополучный исход ему обеспечен. Подозрительно одинокая машина неподалёку от территории школы не вызывает у него никаких опасений. Всё идёт по плану, и всё в совершенном порядке: бояться нечего. Встречает его у ворот школы в самом деле человек, чьё лицо скрыто маской красного и белого цветов. Выглядит немного зловеще, особенно при сегодняшней полной луне, однако и грим Юмина - не сказка, так что никаких претензий к своему «тайному поклоннику» парень не имеет. Анонимный господин в маске задаёт ему разного рода вопросы. Как давно Юмин занимается подобной деятельностью, какие работы парень считает самыми лучшими. Хван отвечает честно и гордо, предвкушая что-то замечательное, однако… — А как же так случилось, что последние несколько недель никаких обновлений не было? Вопрос вышибает из колеи, потому что… это не то, о чем Юмин готов здесь и сейчас говорить. Снова вспоминать то позорище в мужской раздевалке, когда мелкий ушлёпок Ли Ран уделал всех его парней? Ну уж нет - увольте. — Ты ведь понимаешь, что то, чем ты занимался — это незаконно? Что за дьявол скрывается за этой гребаной маской? Юмин совершает попытку ударить анонима, но тот мало того, что уклоняется, так ещё и позволяет юноше влететь со всей силы в кирпичную стену здания школы. В этот миг цоканье каблуков разряжает пронзительность тишины. Из тени выходит недавняя скрипачка, в чьих руках зажата камера. — Думаю, теперь улик достаточно, — улыбаясь заключила она. - Муён-ним, спасибо за помощь. «Красно-белая маска» лишь плечами пожал: — Брат моего брата - мой брат, - загадочно туманно произнёс мужчина, принимая камеру из её рук. Судьба Хван Юмина ожидала теперь не самая радужная. *** — Это был Ран-а? — поражённо обратилась Джиа к Терри. Тот лишь коротко кивнул вместо ответа. — Но почему он в женской одежде?.. — Понятия не имею. Нам нужно дождаться завершения этой прекрасной постановки. А дальше события развиваются с удивительной стремительностью. Директриса с супругом, преподаватель литературы, полицейский из участка… Они спорят о чем-то некоторое время, а потом уезжают все вместе в направлении ближайшего отделения полиции. — Мы ждём чего-то ещё? - уточняет у друга Джиа. Тот не без разочарования, видимо, так и не дождавшись, гвоздя сегодняшней программы, качает головой: — Джиа-я, пойдём провожу тебя домой. *** Салон машины пропах дорогим одеколоном, в растворе которого Ран, очевидно, ванну принимал последний раз. — Хё-он, — почти что стонет он. — Мы ведь так и не завершили наш поцелуй!.. Эти детективные штуки, разоблачение Юмина… а о самом главном и забыли… — Паршивец, ты ведь трезвый вроде как был, - нехотя отзывается старший. - Не видишь, что я за рулём? — Давай у обочины встанем, — тут же находится Ран, слегка оттопыривая свои ярко-красные губы. В этот же миг Ён и правда сворачивает на обочину, чтобы потом произнести поразительно ровным тоном: — Первый раз в машине намного больнее, чем в нормальных условиях человеческой комнаты, понимаешь, дурья твоя башка? Пабо-я, научись быть терпеливым. Хорошо ночью спится тому, кто хорошенько поработал днём. — Но я не хочу спать! — не прекращает возмущаться Ран, и его голос такой певучий и мягкий, что в пору хоть здесь на месте и умереть. — А я и не предлагаю тебе спать, — замечает на это Ён. — Просто дай мне нормально доехать до дома, хорошо? Дальше они едут без разговоров. Напряженность и невысказанные претензии витают в воздухе между ними. Когда машина наконец припаркована, Ён первым покидает салон, чтобы потом открыть Рану дверь и помочь ему вылезти. Всё же каблуки - крайне непрактичный атрибут женской сногсшибательности (и вряд ли Ран ещё раз однажды решит обуться подобным образом). После нескольких неуверенных шагов на подкашивающихся от многочасовых танцев в неудобной обуви ногах Ран оказывается подхвачен на руки старшим Ли. А тихий шепоток на ухо: «Продолжим дома» - становится для него своего рода обещанием. Первое от чего Ран избавляется, стоит только зайти в квартиру, - это туфли. И о да, свободу прямоходящим и их бедным сводчатым стопам! За каблуками следом отправляется и парик (нет, длинные волосы это круто, конечно, но лучше когда они длинные сами по себе, а не вот такими жаркими муками). А дальше самостоятельно Рану уже не справиться, и тесемки корсета ему развязывает Ён. Теперь можно и дышать начать после стольких часов адских мук. С тихим шелестом корсет и платье опускаются на пол, обнаруживая отсутствие какой бы то ни было одежды под собою. В любое другое время Ён обозвал бы его мелким извращенцем, переведя происходящее в шутку, но… Дыхание обоих тяжелое, и в комнате буквально витает запах возбуждения и обоюдного вожделения. Ён опрокидывает его на кровать, где всё это время они не занимались ничем кроме спокойного сна, с поразительной  силой, склоняется над ним, как хищник над добычей, и начинает выцеловывать его лицо в шаге от того, чтобы его действия превратились в звериные вылизывания. Постепенно к поцелуям примешиваются лёгкие покусывания. Хён спускается всё ниже и ниже, с терпеливостью садо-мазохиста «растягивая удовольствие», пока влажные губы не касаются сочащейся смазкой головки возбужденного органа младшего. — Пожалуйста! — срывается стон с уст Рана, уже и не знающего, о чем именно он просит Ёна, будучи ослеплённым желанием и похотью, но, кажется, тот понимает его верно, заглатывая налитый кровью член едва ли не целиком, чтобы потом так же резко отстраниться, и снова вобрать полностью, почти что касаясь губами яичек, и всё больше и больше набирать темп, пока парень под ним вперемешку со стонами и хрипами выкрикивает его имя, закусывая губы до терпкого привкуса железа во рту. — Ён-а! - как странно звучит уменьшительно-ласкательное из этих уст, как восхитительны эти крики. Когда подрагивающие пальцы зарываются в его волосы, Ён воспринимает это, как одобрительно-поощрительный жест в ответ на свои действия. Отдать контроль буквально в руки младшего почти не страшно. Следуя за движениями ладони, Ён ускоряется в своём скольжении вдоль ствола начинающего подрагивать органа, а когда приближается пик, не отстраняется а лишь ещё плотнее сжимает губы, позволяя Рану излиться в своё в достаточной степени расслабленной горло. — Т-ты… - шепчет Ран, ощущая невероятное замешательство от такого странного поступка со стороны хёна. - Ты и правда это сделал?.. — Ага, — кивает Ён в ответ на подобные речи. — Такой ужин мне определенно по душе. Старший всё ещё возбуждён и даже не близок к удовлетворению. Ран способен почувствовать это даже через брюки, поражаясь тому факту, что Ён всё ещё не отправил их в кучу к одежде младшего. Поэтому теперь Ран проворно расправляется с бесконечным количеством пуговок на рубашке хёна, затем расстегивает пряжку ремня, после чего стаскивает одним рывком с брата брюки, в итоге оставляя Ёна в одном исподнем. Расширяющийся зрачок затапливает радужку и возбуждение возвращается с новой неистовой силой, когда подтверждение желания хёна стоит прямо перед глазами Рана во всех смыслах слова. — Дьявол, как же я хочу, чтобы ты меня сегодня тра… Жилистая ладонь зажимает ему рот, не давая договорить начатую фразу. — Какой у тебя грязный рот, Ран-а, — возмущается Ён, повышая градиент абсурдности. — А твой чистый что ли? - поражается Ран. — Люди называют это «заниматься любовью». И вовсе ни к чему при этом говорить всякие пошлости! - продолжает поучать Ён. — То есть тебя ни капельки не возбуждает, когда я говорю о желании быть трахнутым тобой? Прям ни капельки? Во взгляде Ёна видна внутренняя борьба, прежде чем губы Рана накрываются яростным поцелуем: — Более того, это заставляет терять остатки контроля, - почти рычит старший Ли, в следующий миг засовывая свои пальцы в приоткрытый рот младшего. Это словно последний день до конца света, когда можно почувствовать себя живым, а они прилагают все свои усилия для повышения остроты ощущений. Первое, что касается набухшего от возбуждения, но пока что девственно узкого сфинктера младшего, - это вовсе не пальцы, а влажный и юркий язык, позволяющий оценить всю обильность слюноотделения, которому в эти мгновения подвержен старший Ли. За языком следуют ласкающие движения указательного пальца, спустя некоторое время проникающего прямо внутрь. Дискомфорт едва ощутим, хотя возбуждение и слегка опадает, прежде чем мягкие губы снова дотрагиваются до крайней плоти снова наливающегося кровью органа. Некоторое время хён просто осторожно исследует его тело внутри указательным пальцем, пока не находит ту самую точку, от одного прикосновения к которой Рана словно током прошибает. Ещё несколько толкающихся движений, чтобы удостовериться в правильности угла, и к первому пальцу добавляется второй и третий… Ран почти доходит до своего пика, но в этот же миг с чавкающим звуком пальцы покидают его нутро. — Ты всё ещё хочешь, чтобы я сделал это сейчас? — суть вопроса Ли Ёна доходит до младшего не сразу, а когда Ран наконец понимает, что именно тот имеет в виду, тут же начинает активно кивать. Потом полубезумная идея приходит в голову про то, что лучше вязкой горящей слюны смазки у них этой ночью не будет. Ран снова меняет их с хёном позиции, оказываясь сверху и довольно быстро спускаясь вниз, где возбуждение старшего столь очевидно и столь возбуждает его в ответ.  Неумелое прикосновение накрашенных губ не сулит продолжения этого акта в оральном контексте. Впрочем, обоим Ли прекрасно ясно, что это лишь прелюдия, своего рода apéritif перед основным блюдом. — Может мне поучиться где-нибудь поиграть на какой-нибудь флейте? — потеряв остатки стыда и скромности, спрашивает Ран, отстраняясь от чужого органа, всё ещё подрагивающего от возбуждения. — Только попробуй, и обладатель этой флейты познакомится поближе с моим искусством пыток, - проникновенным шепотом возражает хён, и Ран близок к тому, чтобы кончить, ни разу к себе сам не прикоснувшись. Их взаимодействие продолжается, когда язык хёна вновь возвращается к вылизыванию тугого колечка мышц, подрагивающего в предвкушении. — Если ты всё ещё хочешь… — шепчет Ён. - просто постарайся расслабиться в таком случае, хорошо? В следующий миг истекающая липкой влагой головка его члена, мягко касается промежности парня под ним. Странно, Ран ждал мгновенной боли, но вместо этого Ён не торопится, совершая круговые движения вокруг ожидающего проникновения ануса младшего Ли. — Пожалуйста… — пальцы Рана цепляются за плечи старшего, и эта мольба пронзительна, как вой лиса на пепелище того, что раньше называлось его домом. Само время остановилось в этой консистенции не нашедших иного выхода боли и отчаяния. Так умоляют о смерти палача люди, обреченные на бесконечно долгие пытки и страдания, так плачет ребёнок, оставшийся в беспроглядном мраке одиночества… Слёзы текут по щекам Рана, и причина их ему не известна. Только старший Ли, склонившийся над ним, сцеловывает каждую горячую солёную каплю, прежде чем одним рывком наполнить дрожащую, разбивающуюся на осколки  пустоту внутри Рана, тёплом живого тела, попадая точно по простате, вынуждая младшего стонать и выгибаться под ним самым непристойным способом. — Ён-а… Шёпот, вспарывающий тонкость кожи острым скальпелем, отделяя плоть от костей, превращая все кругом в пыль и прах. Ён готов умирать бесконечное количество раз, лишь бы звуки этого голоса никогда не умолкали. В каком-нибудь слезливом романе герои давно бы уже клятвенно уверяли друг друга во взаимности романтических чувств, но им, видящим друг друга чуть ли не насквозь, вовсе не нужны эти пустые слова, когда один взгляд может сказать о большем, чем сотни бессмысленных фраз. Когда в одном поцелуе столько выразительности, столько убедительности, сколько ни в одной из тех любовных клятв и заверений не сыщется. Они достигают пика в один миг, и в эти минуты для обоих оргазм почти эквивалентен своему поэтическому эвфемизму «маленькая смерть».  Пока они так близки, что ближе просто некуда, а биение чужого сердца гулким эхом в ушах отдаётся, стуча почти в одном темпе с твоим… даже смерть не страшна.