Когда умирает солнце

Зал полон свеч и света. Старомодно, зато как эффектно! Что-то из викторианской эпохи, причудливо замысловатое, с нотками готической мрачности. Нишам, занавешенным тяжёлыми балдахинами тёмно-пурпурного цвета, вполне подошли бы те черепа с картин vanitas с каким-нибудь помпезным лозунгом вроде «Memento mori». Сегодня карнавал пёстрых масок всех мастей. У школьников, наполняющих зал, как звуки наполняют остинатность тишины, не видно лиц. Они пришли чтобы танцевать и предаваться гедонизму житейских радостей. Чужая культура, чужой праздник, чужая маска, скрывающая истинное лицо танцующего. Танцы, обязательно танцы в самом начале, своего рода introductio для дальнейшего развития событий. — По-моему, это уже немного перебор, — замечает мужчина в костюме, чёрном, как сама ночь, и в рубашке коньячного цвета, воротник и рукава которой обшиты по краям затейливой бахромой. Безвкусица на ком угодно, но не на этой лисьей маске в лучших корейских традициях, недвусмысленно открывающей прозорливому наблюдателю суть её изящного обладателя. — Ты недооцениваешь важность хлеба и зрелищ, — не без нотки укоризненности замечает женщина в ханбоке выдержанной строгости, столь же уместной на этом балу, как траурный марш на свадьбе. Впрочем, веселье, что царит здесь этой ночью, есть суть мрачное веселье, оттого и одеяние женщины выделяется так же, как и одеяние любого из присутствующих. — В самом деле недооцениваю? — притворное изумление сквозит в этом ироничном тоне, подобно тому, как насмехается над умытой дождями землёй солнце в ненастный день, снова скрываясь за тучами. Лисья маска скрывает только верхнюю часть лица мужчины, в то время как кончик его носа и губы, кривящиеся в недоусмешке, выставлены на всеобщее обозрение. Маска на лице женщины — незамысловатая безделица из гипса и папье-маше. Своего рода бутафория венецианской маски, на которую пожалели и деньги, и нервы, предпочтя вычурной роскоши подобную классическую простоту. Женщина не улыбается. Губы её плотно сжаты, взгляд — внимательный, изучающий. — Значительная часть правды откроется нам именно сегодня, Ён, — замечает она, наконец, особенно выделяя имя своего иронирующего спутника. — Тебе следовало бы надеть хотя бы маску серьезности этим вечером. Да, в чем директриса Талуипа мастер, так это в сохранении строгости и спокойствия даже в те моменты, когда полунамёки на каламбуры слетают с её уст. — Ради вас всё что угодно, моя госпожа, — произносит Ли Ён с каким-то уж чрезмерным придыханием, очевидно переигрывая свою роль учтивости и галантности, которые ему совершенно не к лицу. Сегодня Ён будет один. Где-то в зале мило беседуют Муён и Хонджи, ожидая начала танцев. Школьники давно разбились на парочки, словно какие-нибудь утки-мандаринки… Даже директриса скорее всего в конечном итоге сдастся под напором своего супруга и провальсирует с ним что-нибудь не слишком сложное и яркое. Похоже, только у Ёна нету пары на этот вечер. Невольно в душе просыпается даже лёгкая обида на подобную несправедливость… С другой же стороны, мужчина прекрасно понимает, что он не танцевать сюда пришёл на самом деле. И в этот момент в зал входит она. Знаете ли вы эти объёмные платья с пышными юбками, бархатной тяжестью лежащими на металлических каркасах? Эти платья из позапрошлой эпохи, скрывающие и обнажающие душу и тело в одно и то же время… Глядя на это великолепие, невольно чувствуешь себя попавшим на королевский бал. Это точка невозврата, когда уже не развернуться и не пойти другой дорогой. Незнакомка в платье цвета густой кровавой субстанции, вязкими струями текущей из вскрытых вен, относится к типу тех незнакомок, которые заставят ваше сердце биться чаще, а колени невольно подогнуться, признавая великолепие обладательницы этой неземной красоты. Густые чёрные локоны ниспадают на обманчиво хрупкие плечи, каскадом струятся по обнаженным лопаткам. Корсет туг, лишь подчёркивая стройность стянутой талии, а лёгкая газовая накидка, прозрачным дымом окутавшая белизну плеч, скорее, ещё более подчёркивает обнажённость открытых участков тела, нежели пытается их скрыть. Отчего-то… Ёну мнится, что в незнакомке есть что-то смутно знакомое. Пригласить её на танец становится для мужчины делом чести, и вот, спустя некоторое время, они вместе танцуют менуэт, открывающий этот вечер своей торжественной величавостью. — Какая интересная маска у вас, господин, — произносит партнёрша Ёна, пока они танцуют, и её бархатный голос низок, тягуч и почти что знаком мужчине, ведущему её в этом танце (вспомнить бы только, где и когда Ён его слышал). — Не менее, чем ваша, — улыбается в ответ её партнёр, не без любопытства разглядывая занимательные узоры в форме лисьих морд и хвостов на красной ткани чужого залога анонимности. Она смеётся, и они продолжают танцевать. Нормально ли желание поцеловать ту, с которой едва знаком? Ён очень сильно в этом сомневается, но на одном из кругов вальса он прижимает чужое тело к себе чуть ближе, чем того требует необходимость, подхватывает пальцами подбородок красавицы, вынуждая ту смотреть ему прямо в глаза: — Что, даже имени своего не скажете? — с долей упрёка и надежды вопрошает Ён. — Не скажу, — смеётся та в ответ. Когда танцы заканчиваются, она исчезает в толпе так же едва уловимо, как и появилась до этого. *** Джиа не танцует. Бокал с алкоголем в её руке мерно покачивается в такт с музыкой, и никакой истины на дне его не наблюдается. Среди танцующих она чувствует себя лишней. А Ран, кажется, вообще не пришёл, потому что среди сотен масок она так и не разглядела своего странного друга. Чёрное платье струится вдоль ее тела подобно водам реки Сандзу. Туфли на высоком каблуке обнимают изящные стопы, а лодыжки перетянуты чёрными лентами, не позволяя обуви слететь с девичьих ножек. Волосы Джиа убраны в традиционную высокую прическу, а верхняя часть лица, как и у всех на этом карнавале скрыта куском элегантной материи такого же чёрного цвета, придавая девушке своей пернатостью сходство с вороном — этой птицей, питающейся гнилью и падалью. Терри подходит к ней, держа в руках два стакана с безалкогольными коктейлями (что-то с молочной сахарной пенкой и сладким клубничным сиропом), завязки его карнавальной маски значительно ослаблены, а сама маска опущена до уровня груди. Увидев в руке у девушки уже ополовиненный бокал чего-то более крепкого, Терри лишь присвистывает: — Вот это скорость, — с почти что искренним восхищением произносит парень. Одет он, вопреки наряду своей спутницы, в ослепительно белый ханбок достойный плеч благочестивого даочжана. На голове его парик в стиле древних эпох, когда длинные волосы были ещё в моде, создавая образ неистового мужества у любого уважающего себя воина. Интересно, это пародия на наряд бродячего заклинателя или Ли Терри просто надеть нечего было? Губ Джиа касается тень усмешки при мысли о том, как долго её друг прихорашивался перед зеркалом, прежде чем сюда прийти: — Будешь? — не слишком задумываясь, она протягивает свой бокал Терри, а тот, не успев подумать, принимает напиток из её рук, чтобы сделать небольшой глоток, вновь возвращая девушке её алкоголь. Джиа тоже отпивает, прежде чем многозначительно изречь: — Косвенный поцелуй. Терри смеётся в ответ на её комментарий: — Мы больше месяца обедаем из одного контейнера одними и теми же рисовыми шариками. Получается, эти косвенные поцелуи для нас с тобой в порядке вещей, не так ли? Взгляд Джиа слегка расфокусирован. Выпила она немного, но достаточно, чтобы частично потерять свою рациональность: — То есть ты не поцелуешь меня? Маска, скрывающая её лицо, слегка съехала набок, чёрное вечернее платье помялось от небрежного обращения, а нижняя губа дрожит, словно она маленький обиженный ребёнок, которого лишили заслуженной сладкой конфеты. Уст Терри касается лёгкая улыбка, когда он срывает маску с её лица, а затем прижимается к её губам в целомудренном поцелуе. — Хочу коктейль, — произносит Джиа, когда они разрывают контакт, и Терри это даже начинает постепенно нравиться. *** В целом, Чон Муён не так уж и плох в качестве партнера на этот вечер. Одет сегодня мужчина в костюм мрачного жнеца, который, к слову, даже идёт ему немножко. Рю Хонджу же облачена в одежды белого траурного цвета, а маска, скрывающая почти всё ее лицо, за исключением алых губ, узором своим напоминает человеческий череп. Сначала, по правде, Хонджу злилась до чрезвычайности. Чёртов Ли Ён решил, что пригласив её на бал, он разрушит их грёбаную дружбу. Поэтому решил воздержаться от подобных жестов. А потом… А потом пришёл Муён, который был весьма мил, заметив, что такие мероприятия дружбу лишь укрепляют, сплочая двоих людей ещё крепче (рассказал бы это хоть кто-нибудь Ёну…). Да, Муён её в итоге и пригласил на сегодняшний праздник масок и танцев. Музыка играла фоном, а партнёры могли преспокойно наслаждаться обществом друг друга. — Нервничаешь? — спросил Муён, отдаляясь от неё, чтобы вновь оказаться в столь недопустимой близости. — Немного, — Хонджу улыбнулась одними кончиками губ. — Скорее немного беспокоюсь, чтобы мои ученики достойно выступили сегодня вечером на концерте. — Тогда можешь не волноваться, — рассмеялся в ответ ее кавалер. — Не сомневаюсь, что сегодняшнее выступление будет великолепным. *** Хэллоуинский концерт открывает Ёхи с её попсовой песней то ли про любовь, то ли про чудовищ. Ён не слишком хорошо разбирается в особенностях современной корейской поп-культуры, приобщаться к которой нет ни желания, ни возможностей, как таковых. Потом какие-то безударности по очереди совершают попытки изобразить что-то на фортепиано. Ёну даже начинает казаться, что теперь он точно от скуки помрёт в какой-то момент, а потом… А потом Чан Ёхи снова выходит на сцену, но не пения ради, а садится прямо за пианино. Солист выходит следом за девушкой, и сердце Ёна замирает, когда он узнаёт в скрипачке свою «незнакомку». Первые звуки «Dance macabre» Камиля Сен-Санса с ошеломительной неистовостью пронзают воздух зала. Кажется, в окнах начинают дрожать витражные стекла, а в груди у Ли Ёна трепещет живое сердце, и пунцовость его щёк скрыта одной лишь маской корейского кумихо. Манера игры, неутолимая ярость в каждом движении… В этой школе был лишь один человек, обладавший столь выдающимися качествами. Его младший брат. Ли Ран. Начало главной партии демонстрирует непревзойденное мастерство исполнителя, а настойчивость фраз способна сломить даже самого сильного волей. Spiccato столь блестяще, что у Ёна непроизвольно возникает желание хорошенько поколотить братца, как возможность появится. Ран так изумительно изображал полного дурака в плане исполнительства всё это время, что подобного рода колотушки были бы совершенно заслуженными, как ни посмотри. Cantilena певучая и нежная, благочестивая и порочная в одно и тоже время. Это пляска смерти, и Ён отчетливо слышит в игре брата стук костей по деревянности паркетов. По окончании пьесы все бурно апплодируют. Ён стоит, словно громом поражённый с горящими губами и колотящимся сердцем, ощущая острую потребность в свежем воздухе, когда кусочек багровых одеяний появляется в поле его зрения (и когда эта мелочь успела со сцены убежать?). А уже в следующий миг уста Ли Ёна оказываются в сладком плену чужих пухлых, накрашенных (!) губ. И противостоять этому великолепному ощущению близости он просто не в силах, отпуская ситуацию на самотёк. *** Талуипа подкрадывается с незаметностью, достойной наемного убийцы, вынуждая Рю Хонджи невольно вздрогнуть. — Ваши ученики сегодня показали себя с лучшей стороны, госпожа Рю, — улыбается директриса. И Рю Хонджу тут же натягивает на свои губы ответную улыбку, мысленно заклиная Чон Муёна не тянуть со своим походом за коктейлями, которые в бесконечном многообразии можно приобрести возле барной стойки. — Ищете учителя Чона? — заботливо уточняет Талуипа. — Напрасно, замечу я. Неотложные дела вынудили его покинуть наше празднество, но я не сомневаюсь, что он будет достаточно галантен, чтобы вернуться за своей дамой и проводить её, как полагается, до дома. Рю Хонджу усмехается в ответ на подобные речи: — Без его помощи прекрасно обойдусь. — Да? — переспрашивает Талуипа. — Но лучше бы тебе сегодня не ходить поздно вечером по улицам в одиночку. Разумное замечание, учитывая тот факт, что уже почти одиннадцать вечера, а все несовершеннолетние ученики примерно полтора часа назад были отправлены по домам. Если же говорить о старшей школе, то эти ребята просто веселились, как говорится, до упаду, и даже присутствие преподавателей не останавливало их в диком неистовстве восторженного безумия. Однако, в четверть двенадцатого праздник должен был быть официально оконченным и даже самым бодрым из веселящихся следовало отправиться домой. В конце-концов, последний школьник покидает шумный зал. Кэнэо уже ждёт Талуипу в машине снаружи, и Рю Хонджу садится в машину вместе с аджосси и аджумма в конечном итоге, так и не дождавшись своего внезапно исчезнувшего спутника. Ещё не пробило двенадцать, а зала погружается в кромешный мрак… Впрочем, длится это недолго. В следующую секунду робкий свет свечи разбавляет черноту, вылавливая из сумрака два лица, на которых давно нет карнавальных масок. Нервный смешок слетает с уст девушки, когда она произносит: — Терри-я, мы в самом деле собираемся это сделать? Парень кивает в ответ на её реплику. Этой ночью случится что-то из ряда вон выходящее. И учитель Чон сыграет в этом отнюдь не последнюю роль.