Когда умирает солнце

Утро холодное и дождливое. Это почти что традиция: каждое утро встречать с серым небом, рыдающим сыростью. Некоторое время Ран лежит неподвижно, силясь осознать себя в этом пространственно-временном континууме. Осознание приходит медленно, мысли словно овцы заблудшие плутают на задворках подсознания, и мозаика разрозненных воспоминаний всё никак не хочет собраться воедино. Кажется, он умер… Но, честно говоря, Ран не помнит, когда именно это случилось. Зато он помнит острое желание спасти брата, упавшего… в реку Сандзу? Кто послушает, сразу поставит Ли Рану неутешительный диагноз: шизофрения в острой форме. Ну скажите, кто в здравом уме будет на полном серьёзе считать, что является однажды ушедшим в мир иной лисом-полукровкой? Ну не бред ли? Поясницу слегка тянет. Ран едва ли в состоянии подняться сейчас с постели. Повернув голову, он обнаруживает рыжую макушку хёна, и смущающие события минувшей ночи воскресают в его памяти подобно призракам в заброшенном замке, покрытом паутиной ветхости и разрушения. Они… в самом деле сделали это? Острое желание разбудить хёна не медля, чтобы убедиться в том, что происходящее реально и не является сном, почти что одерживает над ним верх… Но в этот миг другое имя набатом взрывается в его сознании, другое лицо встаёт перед мысленным взором. Аым. Так звали девушку, которую любил его брат и ради которой готов был умереть… С особенным упоением Ран вспоминает, как несколько лет назад летел с крыши небоскрёба, и теперь, как никогда до этого, хочется повторить тот поступок, лишь несколько видоизменив финал. Будь у него силы, наверняка сейчас же сбежал бы куда-нибудь на лестничную площадку, чтоб там всё выше и выше добраться до чердачной комнаты, а уж через неё выбраться к открытому небу. Боги, ну почему он не мог умереть ещё в утробе своей матери, которая так страстно этого желала? Разве так не было бы лучше для всех? — Ран-а… — полусонно шепчет старший Ли, протягивая к полукровке руку, чтобы после этого утянуть в крепкие до легкой степени удушья объятия. — Чего ворочаешься? От силы три часа поспали, а ты уже бежать куда-то готов… Ран просто не знает, что на это отвечать. Лежит, прижатый к чужой груди, вдыхая восхитительный аромат кожи хёна, и хочет, чтобы это мгновение продлилось всю оставшуюся вечность. «Хён, ты меня с кем-то перепутал, да?» — мысленно чуть не плачет лисёнок, внешне стараясь сохранять маску холодного спокойствия и отстраненности. И в этот миг брат резко распахивает глаза, которые в эти секунды пылают потусторонним желтым цветом. Ён не говорит ничего, но проявившиеся в материальном мире девять хвостов говорят за него. В тот момент когда тёплые немного сухие губы грубо сминают его собственный рот, Ран даже противопоставить этому ничего не может. Внутри него словно несколько революций случаются одна за другой в тот момент, когда на краткий миг вселенская пустота воцаряется в нём, прежде чем приходит наполненность иного рода, словно из его груди сперва вырвали сердце, а затем поместили израненный, окровавленный орган вновь на положенное ему место. — Т-ты… — с придыханием шепчет Ран, не вполне отойдя от недавней ошеломительной процедуры. — Теперь твой еву кусыль во мне, — поясняет Ён, положив ладонь младшего себе на грудь. — А мой — в тебе… И о боги, как до одури порочно звучит эта фраза, заставляющая все прочие мысли покинуть его голову, как стыдливо покидают комнаты господ слуги, не смея мешать уединению хозяев. *** В душ они идут спустя ещё минут тридцать. Вернее, как идут? Идёт Ён, когда Ран, поясница которого всё ещё не отошла от давешних потрясений висит на брате, подхваченный сильными руками, вцепившись в плечи хёна, словно опасаясь навернуться и упасть на пол, хотя, определённо, Ён не позволит случиться чему-то подобному. — Я в состоянии привести себя в порядок самостоятельно, — ворчит Ран, пока старший наполняет ванную тёплой водой с какими-то лечебными травами. — Конечно, в состоянии. Но я предпочту лишний раз за тобой присмотреть, нежели потом разбираться с проблемами, которые ты непременно отыщешь на свою голову, — замечает веско в ответ Ён. Ран лишь глаза закатывает на такие речи. — Ён-а, а травки зачем? Мы ведь с тобой кумихо, выходит, да? Значит, если что-то и повреждено, то само потом исцелится, нет разве? — спрашивает у старшего он, не без любопытства наблюдая за махинациями изящных рук. — Потому что в понедельник нам надо в школу, и в хромающем состоянии я тебя туда не отпущу, — тут же возражает Ён, и Рану нечего противопоставить этим словам, ведь сейчас он не то что хромает — вообще почти ходить не может. Намного ли лучше будет ситуация завтра? А затем Ён осторожно приподнимает младшего с тем, чтобы после опустить в тёплую, пропахшую целебными травами воду. Мышцы млеют, расслабляясь после долгого напряжения, а старший Ли тем временем мягко массирует кожу головы Рана, втирая в волосы одуряюще ароматный шампунь. А ещё… Ещё кое-что липкое мягко стекает по внутренней стороне бёдер, и Ран даже не сомневается в природе этой субстанции. Само собой это смущает, но ещё более смущающим является тот факт, что происходящее начинает его… возбуждать. Дьявол, у них буквально несколько часов назад была бурная ночь, и вот, снова… На Ёне один лишь легкий полупрозрачный халат из шёлка, и Ран старается просто не поднимать на хёна взгляд, потому что тогда всё — труба его самообладанию. Однако в следующий миг влажная ладонь накрывает его пах, а мягкий голос касается до его слуха: — Ран-а, посмотри на меня. Не в силах противостоять этому ласковому приказу, лисёнок одним движением поднимает на хёна своё лицо, на котором маковым цветом пылает смущение. — Хён, я… — шепчет он, пытаясь найти хоть какое-то разумное объяснение. — Хорошо, что воскресенье только начинается, — с придыханием произносит Ён, пальцы чьей руки уже начинают постепенно двигаться вдоль естества младшего, размазывая выступающую смазку, ещё больше распаляя желание. — И как хорошо, что целебных трав у меня имеется предостаточно… Ран хочет сказать что-то вроде, что у него совсем неплохо с контролем и он не какое-то похотливое животное, чтоб возбуждаться сотни раз на дню, но вместо слов предательский стон слетает с его уст, прежде чем сокровенным шёпотом, в котором слышится всё переполняющее его желание, младший лис умоляет: — Пожалуйста… И губы Ёна впиваются в его уста отнюдь не целомудренным поцелуем. *** Будет день — будет и пища. Утро Джиа начинается с похмелья. Да, чтоб она ещё хоть раз употребляла какой-нибудь напиток, по крепости превосходящий яблочный сок. Голова болит, словно меж молотом и наковальней находится, а желудок в такие узлы скручивается, что хоть канатом иди работать корабельным — право слово. До носа долетает запах какой-то еды с кухни, и это… удивляет не на шутку. Ведь родители в командировке и кто бы это мог тогда стряпней заниматься в такой… кстати, а который час? Часы показывают начало десятого, и Джиа искренне поражена, что так мало проспала, учитывая то, что половина ее ночи выдалась весьма богатой на разного рода события. Не без труда выбравшись из постели, девушка накидывает сверху пижамы халат и направляется на кухню, где обнаруживает… — Ли Терри! Что ты забыл в моей квартире?! — пораженно восклицает Джиа, понимая, что упускает какую-то важную деталь из того, как завершился её вчерашний праздник гедонизма и безумия. — Ну… — протягивает парень, всё так же оставаясь около плиты, помешивая на сковороде какое-то мудрёное блюдо. — Даже не знаю, что я мог здесь забыть… Быть может, твою трезвость? По крайней мере ночью ты не смогла самостоятельно даже переодеться из своего прекрасного вечернего платья (я уже постирал его в режиме «бережной стирки», и оно сохнет висит, не переживай)… — Что?.. Ошеломление Джиа достигло своего апогея. Она буквально не узнавала себя. — Ага, — продолжил меж тем Терри. — Говорила, как никто тебя не ценит, повиснув на моей шее, что Ран ещё пожалеет, что пренебрегал Вашей дружбой, а вот я такой хороший не брошу тебя одну-одинешеньку, верно?.. Потом пообещала в случае чего поотрывать мне руки-ноги, а я на всякий случай решил, что конечности мои мне ещё нужны… — О мой бог, — растерянно пробормотала девушка. — Терри-я, вечно я всем причиняю неудобства! Пожалуйста, прости, мне правда не следует больше доводить себя до такого беспамятного состояния, и… аищ! Как же больно! В эту секунду Джиа снова прижала пальцы к вискам. В ушах стоял не прекращающийся звон и головная боль не утихала. — Выпей, — мгновенно среагировала на ее приступ парень, протягивая девушке стакан с какой-то бурдой, которую та тут же опрокинула в себя без лишних размышлений, чтоб потом тут же поморщиться от неприятного вкуса. — Лучшее средство от похмелья, — пояснил Терри. — Я даже спрашивать не буду, что именно ты туда намешал, — заметила в ответ Джиа. — Подействует — и на том спасибо. Сомневаюсь теперь, что ещё когда-нибудь пить буду. — Пить надо уметь, — веско произнёс Терри. — А чтобы уметь, надо учиться. — Или же можно просто не пить, — парировала Джиа. — И вообще, о чём мы тут спорим? — О том, каким образом правильнее употреблять алкоголь? — не без иронии уточнил Терри. Джиа закатила глаза: — Какой же ты невыносимый!.. — Будешь яичницу? — меж тем будничным тоном уточнил у неё парень. — Только после того, как, наконец, приму душ и приведу себя в порядок, — уточняет Джиа. — Не проблема. Я могу и подождать, — слишком уж мило улыбается Терри. И Джиа почти не сомневается: о да, он подождёт. И он готов ждать её ровно столько, сколько потребуется. И почему её не приводит в ужас этот факт?.. *** Утром воскресенья Чжэ Ю собирается идти туда, куда не ходил никогда до этого. Свидание… В этом слове есть что-то сокровенно личное, что-то, о чём не говорят вслух. После того, как они с Чан Ёхи провели вместе весь вечер на празднике, Чжэ Ю больших трудов стоило предложить ей обменяться номерами телефонов, а дома он долго не мог сочинить ей смс-ку, пока мадам Рю не уточнила у него, человек он или тряпка. Конечно, замотивировал его такой вопрос на целый телефонный звонок (ему очень повезло, что в такое время Ёхи ещё не спала). А когда девушка согласилась сходить с ним утром в кино… у Чжэ Ю появилась новая проблема. А именно, на какую картину лучше всего сводить девушку, в которую вроде немного влюблён, но вы не слишком знакомы, и ты не хочешь пугать её и торопить события. — Французский мультик, — как-то отстранённо заметила Хонджу. — Что? Какой мультик? — Балерина. Второй месяц подряд уже крутят. Муён меня даже водил в конце сентября. Я заметила тогда, что сюжет и идея весьма неплохи… Да, Рю Хонджу заметила, а Чон Муён договорился с владельцем кинотеатра, чтобы картина подольше оставалась в прокате. — Спасибо госпожа, — тут же радостно склонился в поклоне Чжэ Ю. — Для меня большой честью будет сводить Ёхи на картину, которая понравилась вам… — Опять этот официоз, Чжэ Ю-я, — ласково покачала головой Хонджи. — Я ведь о многом не прошу. — Хорошо… Хонджу-щи, — понизив градус официальности кивнул Чжэ Ю, тут же залезая в компьютер, чтоб заказать два билета на утренний сеанс. Теперь же он стоял в условном месте в условное время, поджидая Ёхи. А стоило только девушке появиться на горизонте, радостно замахал ей рукой с распечатанными электронными билетами. — Чжэ Ю-щи, ты уже успел прийти! Так рано! — воскликнула девушка, подбегая к нему, непринужденно целуя вмиг зардевшегося парня в щёку. — О, ты прямо угадал мои вкусы! — прибавила она, бросив короткий взгляд на билеты, чтоб прочесть название картины. — В первый раз посмотреть этот чудесный французский мультфильм, вместе с тобой… звучит великолепно! И они проходят в кинозал, чтобы сесть в самых последних рядах (они точно не будут сегодня целоваться, просто больше билетов и впрямь не нашлось). А потом, картина начинается, и перед глазами Чжэ Ю целых два невероятных по зрелищности своей действа разворачиваются, одно из которых это Ёхи и её невероятно широкий диапазон эмоций и реакций, отражающихся на её лице в ответ на каждый момент в мультфильме. Девушка сопереживает главной героине словно бы она сама переживает эти все трудности. Признаться, будь это прослушивания на роль в фильме, то убеждённый Чжэ Ю не мог бы отреагировать ничем, кроме твёрдого и неколебимого «верю!». — Знаешь, я буду петь! — ошеломляет его своей уверенностью Ёхи, когда они покидают зал. — Кто бы что ни говорил, а я буду петь. Да, Чжэ Ю-я, — сама того не замечая, она стирает последние границы официальности между ними. — Знаешь, мы в чём-то даже похожи с главной героиней. Обе приютские и обе имеем что-то, чему готовы посвятить свою жизнь… — Да, — соглашается в конечном итоге парень. — Гос… Хонджу-щи нередко говорит, что у тебя есть все шансы и дальше развиваться в этом направлении. — Правда? — восторженно переспрашивает девушка, и её глаза сияют от всех тех эмоций, что переполняют её. — Госпожа Рю и правда так считает?! — Ну… да, — после некоторой заминки отвечает Чжэ Ю. — В конце-концов, к чему ей скрывать от меня истинное положение дел при личном разговоре, например, за утренней чашечкой кофе на кухне, верно? Искреннее удивление вперемешку с восхищением отражается на лице девушки: — Подожди, так вы с госпожой Рю… вместе живёте? — уточнила поражённая Ёхи. — Ага, — кивает Чжэ Ю. — Она усыновила меня, когда я в первом классе учился… Неловкая пауза возникает между ними, и Чан Ёхи оказывается первой, кто нарушает тишину: — Так ты тоже жил в приюте, Чжэ Ю-я? Он кивает, не представляя в каком направлении будет теперь развиваться их разговор. Однако безграничная доброта Ёхи являет собой истинное воплощение гуманности, как её понимал Конфуций. — Я так рада, что мы встретились! — восклицает девушка, прежде чем заключить Чжэ Ю в кольцо своих крепких объятий.