***
Иван пришёл в себя поздно ночью после операции. И до утра пролежал не сомкнув глаз, всё вспоминал то, что произошло на каменистом берегу моря. А утром к нему пришли. Пришла Светлана. Она была привычно в форме, привычно в галифе, привычно с пилоткой сбитой на правый бок на строгой причёске и с ремнём портупеи через плечо. Только сегодня вместо зелёных петлиц, были красивые малиновые. Ивану даже казалось, что от них её лицо сделалось розовее. Она скромно села на край его койки. — Вы как? — спросила теперь уже Света у него, пальцы сжимались с волнением и держались замком. — Ну… Уход ко дну отменяется. — тихо ответил Рокотов, а глаза снова его смеялись. Впервые с момента их знакомства, улыбнулась и Елагина, правда свой взгляд она почему-то спрятала от него. Как и свои прекрасные ямочки на румяных щеках. За окном пели птицы и ветер нёс откуда-то из далека гул боёв, рокот канонады. Золотое черноморское солнце, пробившись сковзь ещё пока зелёную листву, осторожно заглядывало в палату. — Я хотела сказать вам «спасибо» за то, что спасли меня в море… Если бы не вы, то я… — замялась Светлана, а потом словно вновь набравшись смелости закончила, — Я признаться вам, плаваю очень плохо. Вернее, вовсе не умею… Спасибо вам, Иван Григорьевич! Всё время, что они знали друг друга, они были всегда на «вы». Исключительно так. Рокотов неожиданно опустил свою ладонь на её и всё тем же слабым из-за ранения голосом произнёс: — Предлагаю с этого момента уже быть на «ты». Ведь… Ты меня тоже спасла. Елагина выразительно взглянула на Рокотова, но рук не одёрнула. Ведь вновь Иван Григорьевич смотрел на неё не как на боевого товарища, а как на… Так смотрят на очень красивых женщин. Но в этом взгляде не было пошлости, наглости. Был он с невиданной до этого Елагиной нежностью. — Выходит, мы квиты? — и второй раз Светлана улыбнулась. — Квиты. — чуть кивнул головой, утопающей в подушке согласился Иван. — Значит, на «ты»? — Да. — и Светлана обхватила большую ладонь Рокотова так, словно здоровается снова с ним. — Светлана… Света. Рокотов чуть сжал её маленькую ладошку. — Иван. Но можно и просто Ваня. Они держали руку друг друга. И впервые Рокотов увидел перед собой совсем другую Свету, не упрямую, не железобетонную. А просто женщину, которая что-то не умеет, чего-то боится, которую что-то может поколебать. И с этой Светой стало легче, чем с той, которая, кажется осталась там, в море, и утонула вместе с катером. После того как он взял её руку, совсем близко посмотрел на неё, в душе Рокотова зажёгся удивительный огонёк, который прежде с другими девушками не вспыхивал. Светлана недолго пробыла у Ивана, а ему показалось, что половину дня. Уходя, она сказала, что зайдёт, проведает его и завтра. Но завтра был приказ о начале эвакуации войск из Одессы в Крым. Вечером тяжело раненых, лежачих раненых погрузили на санитарный корабль и под покровом ночи он отчалил в Севастополь.***
Всё время пока Света была в госпитале, она думала о нём — об Иване. Ведь это единственный мужчина, с которым она так тепло общалась, кто был так внимателен к ней, заботлив не требуя что-то взамен, а точнее не требуя того единственного, что обычно требовали другие. И от этого к Ване стало всё больше тянуть. Он словно привязал к себе самыми прочными канатами, а она даже не хотела из них выпутываться и снова снимать свои швартовы со швартовочного кнехта, снова уходить куда-то далеко в океан безумно штормящей жизни. В гавани Ивана Григорьевича было всегда спокойно. Иван навещал её ежедневно каждый раз что-то принося - горстку конфет в ярких, симпатичных обёртках, булочку посыпанную сахаром, целую фляжку зелёного чая. Но особенно обрадовал её обычный букет ромашек. Он был такой пахучий и пышный! Светлана долго любовалась им, стоящим на окне в стекле вазы. И каждый раз Иван спрашивал с искренним переживанием о её самочувствии. Ещё никто так сильно не беспокоился о ней. Даже те, кто самозабвенно клялся в любви. Когда Рокотов уходил, Света начинала скучать по его голосу, робким касаниями, по его глазам. Вот если бы он мог остаться с ней навсегда! Чтобы она могла каждый день, каждую минуту наслаждаться этим мягким взглядом и голосом! Каждый день с обожанием смотреть на него в ответ! Елагина ночами часто вспоминала то, как он помогал ей в Одессе, как не давал утонуть в потоке расследований, захлебнуться усталостью, трудностями и проблемами. И каждый раз именно он вытягивал со дна морского рискуя собой. Иван дважды возвращал её к жизни. Даже тогда, когда она сама впервые ради мужчины решила пожертвовать собой. На том пирсе Иван Григорьевич стал для неё больше, чем просто коллега из флотской прокуратуры.