***
Всё шло как нельзя хорошо и гладко. Одно успешное дело за другим. Елагина частенько заглядывала к ним. Но Рокотов каждый раз считал, что приходит она именно к нему. Иногда (но каждый раз неизменно по предложению Рокотова) сидели вдвоём у него в кабинете и пили чай обсуждая успешное расследование. Иван слушал её и не мог оторвать глаз, ловил каждый её жест, наслаждаясь им и долго потом вспоминая его лёжа дома на койке. Главное, чего он боялся, что Елагина заметит как он ей без стеснения любуется. Утром — мысли о Светлане. Ночью — мысли о ней. В её отсутствие обострялась тревожность, а с её появлением душевное волнение мгновенно прекращалось. Чем чаще они начинали видится, тем смелее становился Рокотов.***
В сиреневых сумерках Новороссийска он стоял под окнами прокуратуры. Но не флотской, а сухопутной. Стоял и поправлял лепестки полевых цветов, которых нарвал охапку у самого синего моря. Приятный ветерок гулял по городу, Рокотов глядел из-под блестящего козырька фуражки на окна большого здания. Иван был у всех на виду, его флотский китель и фуражка с белым верхом бельмом была среди всех оттенков зелёного. Но его это совсем не смущало. Гневно хлопают большие двери, также возмущённо стучат чьи-то каблуки. — Ты что здесь делаешь? — шипит Елагина ещё на подходе к Рокотову. Мгновенно растерялся. Огни её глаз недобро нацелились. Титаническое спокойствие подполковника нарушено залпами из главного калибра её уже не каравеллы, а броненосца. — Вот… Тебя порадовать хотел. — робко пытается всё же вручить свой букет, тянет его к ней как спасательный круг. Даже не притронулась. — Рокотов, ещё раз появишься здесь и с этим, — тычит в цветочки, — Я не знаю… — Прости. — он не стал дожидаться последних залпов и абордажа — вывесил белый флаг на грот-мачте. Шторм мгновенно стих, пушки смолкли. Он так легко сдался? — Пожалуйста, иди к себе. Не надо вот этого всего. — напоследок, тихо и как будто извиняясь произнесла Елагина, но только сама ушла первой к себе. Вроде она сегодня победила в этом странном сражении. Но вот кажется, в своей непонятной войне с самой собой проиграла. А Рокотов стоял и повторял одну лишь строчку, из какой-то старого древнего сборника стихов. «Ты, волна моя морская. Своенравная волна…»***
Тот самый дом с высокой верандой и небольшим садиком во дворе. Елагина который час глядит в потолок. Сквозь окна льется призрак лунных лучей, а ветер напевает голосом волн разбивающихся о скалы. У неё из головы не уходит Рокотов. Зачем он сегодня припёрся к ней, да ещё с этим цветочками?! Как мальчишка какой-то. Но ведь он был искренен. Те его глаза, тот голос невозможно подделать… Но с этими цветочками он подошёл слишком близко к красной черте её сердце, за которую последние лет десять она никому не позволяла так близко подходить и тем более переступать её. Закопавшись в мягкое перо подушки Света закопалась в собственные мысли. В её жизни постоянно происходили очень странные повороты. То в пять лет она решит, что ей очень нужно покорить северный полюс и она вообще великий путешественник. Пешком, летом, в панамке и шортиках, жутко гордая собой она шагала по дороге. На следующий день милиция приведёт её домой сняв с поезда. Потом, в четырнадцать, она решит, что армия — это её призвание, хотя она даже стрелять не умеет и очень боится громких звуков. Через четыре года она поступила на юрфак. Потому что вообще-то всё детство читала про приключений Шерлока Холмса, зачитывалась Шейниным и мечтает так же разгадывать хитрые и коварные замыслы. И вместо того, чтобы устроиться куда-то в хорошую спокойную контору, она попадает по распределению в глухую провинциальную прокуратуру. В первый же день службы от неё сбежал преступник самым глупым образом — отпросился по нужде. Потянулись годы рутины, без погонь, перестрелок, которыми зачитывалась. Были только бытовые абсолютно скучные историй. Вся мерзость, алчность людская постоянно была перед Елагиной. Худшее, что могло оказаться в человеке, стало ей теперь казаться не исключение, а правилом. Нет невиновных, есть недопроверенные. Было и два неудачных служебных романа. Первый наврал, что не женат. И как он сладко пел о вселенской любви! А под утро сбегал к жене, боясь, что о его хождениях станет известно. Елагиной долго было противно от этой истории. Ей до сих пор противно. Второй — даже не собирался с ней строить что-то всерьёз и надолго. Они расстались спустя два месяца, о чём Елагина абсолютно не сожалела. С тех пор она больше не верила в глупые истории о любви, доброте, честности и верности. Она вообще теперь никому не верила. Ни-ко-му. А потом война. И её, уже военного следователя, забросило спустя четыре месяца боёв, измученную отступлениями, голодом, дважды выходившую из окружений в удивительно солнечную Одессу, о которой она знала только по рассказам Бабеля. И в этом странном городе она встретила этого странного Рокотова. Он хорош собой, но это лишь фасад. За ним скрывалось для Елагиной удивительное сочетание профессионализма и совсем не мужской чуткости, внимательности. А может это и было то самое — настоящее, мужское… То самое, чего так нехватало в её жизни, от чего у неё словно постоянное кислородное голодание. Рокотов был без двойного дна, которое обычно было у других. И он никогда не навязывался. Вежлив не потому, что так принято, а сам по себе. Естественно. И опять же — он настоящий, без лицемерных масок. Сразу стала вспоминать Одессу. То утро, когда она проснулась в машине, а на ней его большой чёрный невероятно теплый бушлат. И его запах чуть разбавленный одеколоном окутал Свету. Словно он сам подошёл и обнял её. Ночь тогда была в самом деле очень холодной, а костёр разжечь им нельзя было. Рокотова она нашла дремавшим у машины. Сидел, сжался и дремал натянув на глаза треснутый козырёк заношенной фуражки. Он тогда таким милым показался. Она тихо укрыла его. Потому что впервые стало жалко кого-то. И этот «кого-то» был Иван. Иван. Иван Григорьевич. Света часто повторяла его имя про себя и каждый раз только от одного его имени становилось как-то спокойнее. А когда он отказывался рядом!.. Только в эти моменты она могла расслабиться. И так было только с ним. Увидев его месяц назад, она не думала, что так бывает. Тогда внутри опять всё удивительно успокоилось. И одновременно взволновалось. Как он на неё смотрел! Да, потом, когда всё закончилось, они привычно спорили, а она привычно напирала на своё. Но уехав отсюда на месяц, Елагина каждый вечер вспоминала их прогулку до её дома и как он держал её ладонь. Света помнила эти касания. Очень тёплые и мужественно нежные. Очень хотелось чтобы он вновь её так коснулся. Но честно в этом она себе не хотела признаваться. Не хотела уже три года.***
Опасность, возможность умереть на войне дело обычное. Даже обыденное. Рокотов это прекрасно знал. Но если за себя он давно перестал особенно беспокоиться, то вот за Свету — постоянно. Стоило им вместе ехать куда-то, как он каждый раз просил её не идти за ним, просил оставаться прикрывать. Елагина каждый раз возмущалась, она майор в конце концов, а не кисейная барышня. Но тут Рокотов был упрям. И это его упрямство уже дважды спасало Елагину от бандитских пуль. Огонь на себя вызывал Рокотов. Благо, до госпиталя ни разу не доходило. «Пустяк. До свадьбы заживёт!» — отмахивался Иван с улыбкой на уговоры Светланы ехать в госпиталь, когда она в очередной раз перевязывала его задетую пулей или бандитским ножом руку. При ней он храбрился, а в одиночестве служебной квартиры или кабинета изнывал от боли. Светлана же снова и снова ловила себя на чувстве жалости. И снова — жалости к Ивану. Она же не глупая, она видела и знала, что такое пробитая или порезаная рука. В теле поселилось непонятное желание обнять Рокотова, чтобы унять его боль.***
Ранним утром, в розовом рассвете Светлана увидела под окнами своего дома его машину, где он совершенно очевидно дремал. Снова виднелась его фуражка спущенная на глаза и чуть запрокинутая голова. Сидел и посапывал. Елагина спустилась вниз накинув серую пуховую шаль на плечи с майорскими погонами на гимнастерке, провела ладонью по пыльному капоту машины. А Ваня так забавно спал! Света стояла и смотрела на него и умилилась этому. Интересно, он всю ночь тут пробыл? Тонким пальчиком она стукнула в окошко. Иван тут же встрепенулся уронив с головы фуражку и растерянно захлопал сонными глазами. Елагина невольно засмеялась. Подполковник, а как мальчишка! — Иван Григорьевич, а мне сторож не требуется. — шутливо улыбается она в свободный от стекла проём окна. Рокотов попытался принять серьезный вид и сонно-серьезно ответил ей: — Да я просто тут ехал по делу, решил заехать за тобой… до работы подбросить. Света слушала это и смеялась. — Рокотов, единственное, что ты не умеешь делать, так это убедительно врать… У тебя мотор холодный. И Иван снова тут же сдался под силой её аргументов. Он действительно тут уже с ночи и действительно приехал чтобы посторожить её. Так, на всякий случай. — Пойдём, позавтракаешь по людски. Не ел небось со вчерашнего вечера. — неожиданно позвала она его к себе, кутая плечи в пух шали всё сильнее, утро выдалось прохладным. Он впервые завтракает вместе с ней за одним столом. Она накрывает. Для него. Рокотов сидел и неотрывно наблюдал за её плавными движениями. «А дома она совсем обычная. Домашняя такая.» — еле сдерживая улыбку наслаждения сидел за обеденным столом Рокотов. В его груди разгорался всё сильнее прежде тлеющий пожар. Елагина же в первый раз ощутила себя в удивительном спокойствии сидя напротив Ивана и смотря на то, как он ел. В её душе тоже что-то с новой силой стало разгораться на пожарище прошлых лет.***
Рокотов сидел у себя в кабинете, смотрел за окно и крутил в руке древко пера. Уже неделю как он бросил курить. Надоело. Да и не хочет больше чтобы Света чувствовала от него сигаретный дым. Ведь он быстро приметил, что стоит ему не курить, как и она не начинала. На полях рабочих записей размашистым наклонным почерком чернилами легли строчки. Ты, волна моя морская, Своенравная волна, Как, покоясь иль играя, Чудной жизни ты полна! Ты на солнце ли смеешься, Отражая неба свод, Иль мятешься ты и бьешься В одичалой бездне вод — Сладок мне твой тихий шёпот, Полный ласки и любви, Внятен мне и буйный ропот, Стоны вещие твои. Рокотов не помнил автора, когда и где встретил эти строки, но сейчас они великолепно говорили о том, что собственная душа с трудом могла выразить. Не находилось ещё тех самых, самых точных слов. А ещё Иван не появлялся в том прибрежном ресторанчике. Ему больше незачем там быть. Ведь тот завтрак дома у Светы из казённого пайка, ни с чем больше сравниться не сможет. Иван сидел, а потом снова водил острым кончиком пера по листу. В голове уже план на вечер: он, Светлана и тихий уголок за городом у моря, запримеченный в одну из поездок. Просто прогулка вдали от посторонних глаз и ушей. Иван надеялся, что она согласиться на это… А вечером пришло срочное сообщение, что в порту захват заложника, армейские решили без ведома флота там кого-то задержать. Сердце тревожно ёкнуло.***
Рокотов первым прибыл на место. На конце пирса стоял бандит угрожая взорвать пирс вместе с собой и взятой в заложники… Елагиной. У её виска пистолет. Но она практически не боялась. Ровно до того момента как на пирс ступил Иван. — Рокотов, уходи, тут всё заминировано! Уходи, Ваня! — выкрикнула она до того, как бандит сильнее сжал её горло. Но Рокотов медленно шагал вперёд потому что знал — сапёры уже сняли большую часть мин. Да и не мог он уйти. Он бросить её не мог. Он подходил ближе, пытался вести переговоры — предложил обменять себя на Елагину. Она, выпутавшись выкрикнула чтобы не глупил и не подходил. Ведь за этим бомбистом она бегала очень давно и прекрасно знала все его уловки — бомбист только и ждал, когда Иван подойдёт максимально близко. В кулаке преступника Света замечает алый огонёк детонатора. Его палец лёг на ту самую кнопку. Одно нажатие… Рокотов невдалеке. Она с бомбистом стояла практически у самого края пирса. До Ивана осталось меньше десяти метров и он всё ближе. Елагина в последний раз умоляюще смотрит на Ивана, в его перепуганные глаза. Шепчет про себя «прости» и толкает со всей силы своё тело вместе с бомбистом в тёмные ночные воды моря. — Света! Нет! — кидается следом Иван, но… Но конец пирса, озарила яркая вспышка. Обдало жаром. С воздуха посыпались щепки и бетонная крошка. Рокотов инстинктивно пригнулся, а потом он снова кинулся туда, где только что стоял бандит и Света. Белая пена. Чёрные волны. Только бы не… Рокотов рывками скинул с себя вещи и абсолютно не думая прыгнул с высокого края в море. Мускулистое тело вонзилось в воду. Мрачная глубина. Рокотов поплыл туда, куда минуту назад упала Елагина. Он погружался всё глубже. Темнота. Глазами он шарил по толще воды. Только портовые фонари могли помочь хоть что-то увидеть. Медуза тёмных волос опускалась на дно и белела кожа её запястий. «Света!» — грёб в холодных водах Чёрного моря к ней Иван широкими взмахами. Безжизненно раскинуты её руки и ноги. Сомкнуты веки. Медленное, но верное погружение. Рокотов, схватив её за форму, стал из последних сил тянуть её вверх. Глубокий шумный вдох над поверхностью. Так надолго он ещё не погружался. Жадно дышал, но одновременно пытался удержать над водой Свету. — Палундра! Прокурор в море! — послышался голос и тут же рассекая вёслами волны подгребла лодка. Сильные руки матросов затащили на борт сначала Елагину. Рокотов настаивал. А потом забрался туда сам. И снова на берегу, куда быстро причалили матросы, Иван откачивал её. Только на этот раз вместе с дыханием ниточкой вытянулся её пульс. Снова его дыхание было её, а руки судорожно пытались заставить сердце опять биться. — Ну же!.. Светик, я прошу тебя!.. Светик, умоляю, не уходи от меня! Слышишь!.. Света! — боролся со Смертью Иван моля Бога о пощаде. И Света наконец задышала сама, а под кончиками пальцев на её тонкой шее он ощутил тот самый стук. Но вот только она не очнулась. По камням набережной уже бежали санитары с носилками. Рокотов, забыв, что сам вымок, дрожал от озноба, а судорогами сводило всё тело, он укутал чьим-то большим бушлатом Свету и не выпускал её из своих рук пока не подоспели врачи.***
Светлана лежала в госпитале. На голове бинт. Сама голова гудит, тяжёлая. Тело тоже ныло. Последствия падения и взрыва. Её начальник всё нахваливал флот и повторял, что повезло флотской прокуратуре на начальство — подполковник Рокотов себя не пожалел ради того, чтобы её вытащить. Так бы утонула. — Он жив? — Света приподнялась с койки забыв про боль заслышав такое, сердце охватила паника. — Да жив, жив! Только второй день отлёживается с простудой. Он тебя, Светлана Петровна, до самого госпиталя провожал, а до этого прям на берегу завёл снова. Начальник ушёл. А Светлана лежала, глядя на солнечные горы в дымке. Рука лежала на груди и чувствовала, как стучало внутри рёбер сердце. Это Ваня подарил ей возможность всё видеть, слышать. Подарил ей жизнь. В мыслях постоянно стал крутиться тот момент, когда она падала в воду, в темноте ночи, где было испуганное лицо Рокотова. Она видела, как он кинулся к ней, словно надеясь поймать её в последний момент. Сам собой вспомнила тот день сентября в Одессе, когда он уже вытаскивал её из морской пучины…***
Елагина стояла в рубке катера, который спасался от стервятника с крестами на дюралевых крыльях. Она крепко державшись за поручень, старалась стойко переносить качку. Ведь Светлана никогда не выходила в море, она всю жизнь проходила по твёрдости суши. Её, к ужасу для самой себя, начинала мучить «морская болезнь». Елагина прятала изо всех сил это, храбрилась, не дай кто увидит! Пикировщик заходит прямо на цель. Елагина не могла отвести взгляда от этого силуэта с леденящем воем несущегося прямо на неё. Капитан что-то орёт ей, матросам, а сам уводит судно в сторону, ближе к берегу. Мелькнул темный китель Рокотова, в глаза стал бить дневной свет. А потом яркая вспышка и по ушам больно ударило тугим воздухом, из-под ног ушла последняя твердь. Открытое море, солёная вода и грохот разрывов, а потом удаляющийся стрекот мотора самолёта. Оглушённая, с тяжёлыми сапогами, словно гирями, на ногах Елагина беспомощно била руками по воде, лихорадочно хватала губами воздух, пытаясь выкрикнуть «помогите!». И чем сильнее она барахталась в солёных волнах, тем вернее шла ко дну. Она никогда не была в море. Она даже свою любимою Оку видела редко. И плавать к своим тридцати так и не научились. Морское дно с его вечным покоем становилось всё ближе. Темно. Темно… А потом она словно вынырнула из пучины и жадно вздохнула. Перед собой она увидела Рокотова, его тело с крепкими рельефными мускулами, которые облегала мокрая рубаха. Взъерошенно ёжиком топорщился на голове мокрый только чуть заметно начинающий седеть волос. Он склонился над ней, глядя совсем уж как-то не по служебному. Рокотов, только она Светлана сама вздохнула, всё ещё продолжал придерживать её. Елагина приподнялась и села на гальку. Всё ещё покашливала от морской воды. Прошибал холод — её тело тоже облегали мокрые штаны и сорочка. Голым ногам было очень холодно, сапоги море себе всё же забрало. А на голове вместо строгой прически, копна мокрых волос, распластавшихся по спине щупальцами. — Ты как? — услышала она его беспокойный голос. — Н-нормально. — заикаясь от озноба ответила она, очень хотелось во что-то укутаться, очень холодно, зуб на зуб не попадал уже. Елагина посмотрела на него. Нет, он упрямо не смотрит на неё как на коллегу. В глаза почему-то дружеский смех. Да и на лице улыбка. — Русалочка ты моя… — произнёс с улыбкой и смеясь Иван, а потом… Без чувств повалился на бок, на горячие камни берега. — Иван Григорьевич? — Елагина испуганно, с дрожью в голосе, теперь уже не от холода, а от страха, смотрела на упавшего рядом Рокотова, толкнула его в плечо, потом ещё раз. — Товарищ Рокотов… Иван… Рука скользнула к спине. Что-то горячее на пальцах. Елагина поднесла ладонь к себе. Кончики пальцев алые. И вся рубаха Рокотова на спине пропиталась алой кровью… Как к ним сбежались матросы Елагина помнила смутно. Что помнила она чётко, как сдёргивала уже с себя вещи и зажимала раны на спине Ивана, хотя самой всё ещё было тяжело вздохнуть, трудно подниматься, бил жуткий озноб от морского ветра. Помнила, как просила его держаться, не умирать, как обнимала своими ладонями его ещё горячее лицо. Потом была долгая дорога до госпиталя, когда она неотступно была рядом с ним и постоянно держала его запястье, чтобы чувствовать его пульс. И про себя повторяла одно: «Рокотов, только не умирай тут! Рокотов, держись!». Только он ничего не слышал, он лежал побледневший и похолодевший. Пыль дороги, кузов грузовика. Госпиталь.