Ты, волна моя морская,
Своенравная волна,
Как, покоясь иль играя,
Чудной жизни ты полна!
(Ф. Тютчев)
Новороссийск. Жара. Горы. Море. Сорок четвёртый не скупился на солнце в июле у этой кромки черноморского побережья. Небольшой полупустой ресторанчик, перед террасой которого раскинулись кипарисы. Морской ветер тихо шумел в кронах. В зале в белых фартуках ходили девушки официантки и пара очень молодых официантов. За тихими столиком в углу террассы одиноко отдыхал в последний день отпуска после ранения офицер военной прокуратуры флота. На его белом кителе блесетели погоны, новенький орден приколот был на груди. Но во взгляде его глаз, самого удивительного цвета — то ли карих, то зелёно-серых, была непонятная давящая тоска. Глубокая, безысходная. Она льдиной лежала в море его взгляда. Он сидел здесь уже долго наблюдая за громадами военных кораблей у пристани, над мачтами которыми кружили стайки крикливых чаек, наблюдая за морскими офицерами в белых и тёмно-синих кителях, за матросами, на чьих бескозырках развивались по ветру ленты с якорями и именами судов. На столике прокурора почти полная пепельница, бокал с вином и мясная закуска, с которой уже заканчивал. Вино он пил медленно, вдумчиво, не ради того чтобы забыться, а ради особого наслаждения его терпким насыщенным вкусом. Винный бордо плавно перемешивался с солёным воздухом давая каждый раз неповторимый аромат хорошего крепкого грузинского вина. Прокурору такое очень нравилось. Именно поэтому он здесь уже не в первый раз. И мимо террассы спешной походкой проплывает каравеллой Она. Бордово-вишнёвое платье, тёмная шляпка, клатч в тонких изящных руках, на которые натянуты перчатки. Плывущая походка, каштановые волны волос ниспадают по плечам и спине. Её вишнёвое платье пьянило совсем также, как и то вино, что налито у него. Она так же стройна и хрупка, как хрусталь бокала. Тонкие ножки, тонкие шпильки туфель, что звонко звучат по камням брусчатки тротуара. Всё дальше эта плавная россыпь уходит от него. Она. Светлана. Сердце застучало так отчаянно! Голову вскружило от её внезапно возникшего вида или от того вина, что было выпито. Офицер не знал точно, но бросив из бумажника сумму сильно больше нужной, он схватил сияющую белым верхом фуражку и выскочил из ресторана спеша за ней. — Света! — выкрикнул он, когда увидел её со спины на небольшой аллее в тени каштанов и кипарисов. Она замерла. А потом обернулась. Безупречная матовая кожа на которую легли полосатые пятна теней. Бездонный морской зелёный взгляд из-под пышной дуги ресниц. Тонкие брови, губы, чуть виднеющиеся скулы. Она самая. — Ваня? — тот самый чуть высокий взволнованно-удивленный, но безошибочно узнаваемый нежный голос. Он шагал к ней, в кителе, брюках, развевающихся по ветру. Настоящий морской офицер. Только на плечах блестели узкие погоны подполковника юстиции. Он подошёл совсем близко. — Подполковник юстиции Рокотов Иван Григорьевич. — с улыбкой неожиданной встречи представился он почти совсем так, как сделал это в Одессе сорок первого, когда они впервые встретились…***
Сентябрь. Одесса. Штаб. Мерцающие лампы в кабинете прокуратуры флота. Душно и накурено. Трещит пишущая машинка секретаря. Громко хлопает дверь и в помещение входит ещё один человек в морской форме, но с прокурорскими серебряно-лиловыми галунами на рукавах. — Военюрист второй ранга Рокотов Иван Григорьевич. — представляется вошедшей отдав честь стоящим здесь капитану первого ранга, военному юристу первого ранга и невысокой девушке, в форме сухопутного прокурора — военюристу третьего ранга. Она посмотрела на него совсем устало, вымотанно, без интереса. — Проходите, товарищ следователь. — пригласил каперан и тут же стал рассказывать суть новой задачи, которая стоит перед ним. — …А чтобы была координация с частями Красной Армии, то прислан товарищ из их прокуратуры. Знакомьтесь — Светлана Петровна Елагина. Военюрист третьего ранга. — показал на девушку каперан. — Человек проверенный и опытный. Она совсем не по женски строго и резко протянула руку. Рокотов её пожал. Очень крепкая у неё рука, тяжёлая. Рокотов разглядел на пыльных зелёных петлицах тусклую такую же пыльную алую «шпалу» и прокурорскую эмблему. Высокое звание для её очень молодого вида. Светлана Петровна хоть и была очень уставшей на вид, но работала за троих. Удивительное свойство для женщины. Рокотов такое видел впервые. Елагина курила, без колебаний могла достать пистолет и выпустить предупредительный над головой особо упрямого майора. Казалось, она ничего не боялась. Закалённость её стальных нервов ощущалась во всём — походке, движениях пера в руке, взгляде, голосе. И это сначала совсем не задело Рокотова. Скорее наоборот. Ему было сложно с Елагиной. Для него женщина — это про нежность, слабость, хрупкость. А не железобетонную стойкость перед бронебойными снарядами судьбы. Но Елагина была именно такой. Железобетонной. Она постоянно с ним спорила, до сумасшествия упрямилась (не ради самого упрямства, а ради пользы дела, Рокотов это быстро понял). И Елагина никогда не надевала юбки. Только брюки. И дело даже не во фронтовом удобстве. А в её странном характере. Всё ещё больше запутывала безусловная красота Светланы Петровны сочетающая с её одиночеством. Рокотов прекрасно видел, как другие командиры, другие следователи смотрели на Елагину — любовались ею. И от чего-то Иван в один момент даже начал ревновать из-за этого. Это его коллега, а не их! И ничего на неё так пялиться! Да, Елагина и к нему ровно так же, как и к остальным — на «вы», разговоры только по делу. Но это он, Рокотов, большую часть времени рядом с ней. И это он нет-нет, а не даст ей высунутся под пули. Это он приносит ей страшно уставшей перекусить что-то поздно вечером в кабинет. Это он однажды застал её спящей на заднем сидении их внедорожника и именно он укрыл её своим бушлатом. Елагина непробиваемая, своенравная и от этого вечно попадающая в самое пекло, откуда вызволять её бросается он — Рокотов. Почему? Потому что, она несмотря на её звание, она — женщина. Которая товарищу Рокотову невольно стала совсем не безразличной.***
— Света! Светлана замерла услышав тот самый голос и от неожиданности в этой тиши побережья услышать своё имя. Своё имя его голосом и именно так — Света. Сразу в мыслях встала Одесса, душный кабинет начальника, её первый день в городе. Она обернулась. В белом флотском кителе, с медалями, с орденом, к ней подошёл он, заметно постаревший за три года. Будь он сейчас в фуражке не узнала бы. — Ваня? — Подполковник юстиции Рокотов Иван Григорьевич. — произнёс он почти один в один, как произнёс это в Одессе. Он стоял напротив Светланы. А она была совсем-совсем другая. Во-первых — её платье. Никогда не подумал бы Иван, что она может надеть такое, это что-то слишком откровенно для неё. Во-вторых — невероятно стройный вид, держалась она как очень солидная женщина, о которых он читал в дореволюционных романах. Нет, совсем не товарищ военюрист третьего ранга Елагина перед ним. Перед ним прекрасная Светлана Петровна Елагина. Елагина не сразу узнала в выскочившем из ресторана офицере Рокотова. Слишком седой стал. И слишком похудел. Но когда он оказался рядом, вспомнила и его. Она улыбнулась, скромно очень. — Здравствуй, Ваня! — спокойные зелёные глаза изучали его лицо. Услышав её, Иван понял, что не может произнести сейчас ни слова. У него слишком много вопросов в голове тесниться разом. Хочется знать о Свете всё: где была, что делала, как жила… Иван спустя долгую паузу выбрал всё же один вопрос. — Не ожидал тебя вот так вот встретить. — он чуть качнул рукой в сторону её платья. Светлана мельком окинула себя, чуть улыбнулась своей новой изящной улыбкой. — Тебе белый китель и погоны тоже очень идут. — ответила она. Рокотову казалось он сейчас взорвётся от счастья видеть её напротив себя, он никому ещё не был так рад, как сейчас был рад ей. — Куда-то спешишь? — вспомнив то, как она шагала, для Рокотова это было очевидно. — Вообще да. — руки благородно сжимали сумочку. — У тебя отпуск? — спросил Рокотов продолжая в руках волнительно сжимать фуражку; вопрос был не в попад, но ему сейчас при её виде сложно было трезво мыслить. — Нет. Какой отпуск в такое время!.. А вот ты, наверное в отпуске? Нет, всё же свою проницательность она не растеряла! Следователь Елагина в ней осталась несмотря на весь новый облик. — Да. В отпуске. — довольно произнёс Рокотов, а сам уже начинал строить в голове картины того, как сейчас они вдвоём сядут за столик в ресторане, он нальёт ей вина, закажет много фруктов, прочих угощений… — Прости, но я правда очень спешу. — всё тем же милым спокойными голосом сказала Елагина. — Ещё увидимся! Она взмахнула своей тоненькой ручкой в перчатке и снова зашагала спешно по аллее. Рокотов стоял столбом посередине дорожки и глядел ей вслед пьянея всё сильнее от её удаляющейся походки и стука каблуков. Светлана. Светлана Петровна. «Не думал я, Светлана Петровна, что вы поселились в моей памяти так крепко» — сидя дома в старом кресле повторял Рокотов всё прокручивая в памяти эту встречу и держа между пальцев недокуренную папиросу. И вспоминал все дни с ней в Одессе. Перед глазами было её велюровое бордо, тёмная шляпка и шикарные волны каштановых по плечам. Увидит ли вновь он зелёный луч в море её закатных глаз?..***
Ночной звонок. Он никогда не сулит ничего хорошего. Отпуск закончился ровно в нули. Подполковника Рокотова срочно требуют в прокуратуру; он начальник ведь, а это значит ему нужно разобраться в каком-то казусе, как сказали по телефону. Служебная машина, ночной Новороссийск, здание прокуратуры. Уже надев вместо белого кителя привычный рабочий, цвета ночного моря, Рокотов прошёл в кабинет, где его ожидали. За длинным столом сидел флотский прокурор, майор, а напротив с очень недовольным видом, острым взглядом, скрестив руки на груди так, что выпирали погоны (тоже майорские), сидел сухопутный прокурор. Майор Светлана Петровна Елагина. — Вот, Иван Григорьевич, товарищ Елагина из прокуратуры армейской нам тут устроила полундру в ночи. — повторил указывая на Светлану произнёс помощник Рокотова. Рядом с ней через подлокотник было перекинуто то самое велюровое платье, на столе — шляпка и клатч. А в руках флотского майора и рядом с ними — её удостоверение и пистолет, на которые постоянно косилась Елагина. Оказывается, сегодня майор Елагина провела очень успешную операцию, а платье было прикрытием. Правда, она не поставила флот в известность в том, что дело её касается порта и моряков. А они ведь тоже работали по этому делу. Они ревностно следят за своей морской вотчиной. Елагину привезли вместе с пойманными шпионами, позволив только сменить одежду. Иван отпустил всех своих помощников, забрал себе корочку Елагиной и они остались одни на один в его кабинете. Рокотов с сожалением посмотрел на зеленый китель Светланы. Медали, два ордена. Да, она его по наградам обошла! Иван совершенно не удивился. Сколько раз он видел в Одессе это её упорство! Жаль только было, что весь тот вид, который он успел сегодня увидеть на ней — всего лишь маскировка. Перед ним была всё также Елагина из Одессы сорок первого — строгая, серьёзная, чуть хмурая. Только теперь ещё и в звании майора. И ещё упрямее и своенравнее. От этого сожаления Ивану сердце больно отзывалось между рёбер. Скандалов, разборок ведомств Рокотов устраивать не стал, но вот отдать допрашивать задержанный ей тоже не дал. Они моряки, они подсудны Рокотову. Елагину это страшно злило, она стучала по столу, требовала отдать заканчивать расследование ей. А на кителе в эти моменты то и дело позвякивали её медали. Но Рокотов за эти три года тоже упрямством обзавёлся крепким. — Значит, вы отказываетесь сотрудничать, товарищ подполковник? — в конце в бессилии бросила Елагина, даже вновь была на «вы». — Не отказываюсь, Светлана Петровна. С тобой я очень рад был бы работать, — Рокотов старался держаться всё той же привычной для себя ровной манеры, — но отдать их тебе не могу. Никак. Вот совсем. Ты можешь мне сказать, что тебе от них нужно, я сам узнаю и тебе передам. Даю тебе слово. Елагина закурила, задумалась. И согласилась. Это лучше чем ничего. Рокотов вернул ей удостоверение и оружие. Протягивая их он неожиданно для Елагиной предложил: — Давай, провожу тебя до дома? Ночь за окном. — Не надо. Сама могу. — выхватив свои вещи не грубо, но и не с теплом отвечает Елагина и выходит из кабинета. Рокотов сидел и слушал стук её сапог по паркету коридоров. Нет! Второй раз за день он не даст ей так просто уйти, раствориться на улицах города. Он выбегает из прокуратуры и шарит взглядом по улице. Вдалеке, там где не горели уличные фонари, с платьем перекинутым через руку твёрдо и уверенно шагала Елагина. — Товарищ Рокотов, я ведь просила. — даже не оборачиваясь произнесла она слегка раздражённо, но как-то даже мягко, когда заслышала одышку за своей спиной. — Так ночь ведь… Темно. Опасно. — оправдывался (но и одновременно признавался) Рокотов.***
Они молча шагают рядом по спящей улице. Иван столько времени не видел её, он понял, что все три года скучал по ней. Несмотря на весь тот тайфун по имени «Светлана», что бушевал совсем недавно в его кабинете, рядом с ней Рокотову было удивительно комфортно. Пусть они шли молча, а он спрятав привычно руки за спину. Рокотов то и дело поглядывал на неё. Она мало изменилась… Ну разве что взгляд стал ещё старше. И хмурится чаще. То, что она была в платье и с макияжем сейчас Ивану казалось что-то вроде сна. Слишком ослепительный контраст. Но вот только даже в форме она виделась ему не менее красивой. Особенно в этом тусклом лунном свете и под пение цикад… Света. Очень красивое имя. Яркое, притягательное. Говоришь его, словно сладость во рту появляется. И сразу хочет улыбнуться. Елагина всегда умела особенно держаться. Вроде гордо, независимо, но с особой статью. Это привлекало. И из-за этого Ивану было сложно порой отвести от неё взгляд. Особенно, когда они оставались вдвоём по вечерам. — Так значит, ты в отпуске? — неожиданно спросила Елагина, когда они отошли от прокуратуры. — Да, дали по ранению… Вернее, был отпуск. С сегодняшнего дня я снова в строю. А вообще я здесь служу уже второй год, после того как из Севастополя эвакуировали. До начальника дослужился даже. — Ты был в Севастополе? — услышанное очень удивило её, глаза стали удивительно круглыми. — Был. — спокойно отвечал Рокотов. — Из Одессы, когда меня там ранило, перевезли. Там до весны был. А потом было ещё ранение и в один из рейсов меня отправили уже сюда. Так и остался здесь. Елагина сделалась серьёзной, почти такой же, какой он её всегда помнил. Она сжала пальцы, кулак её нервно задрожал. — Я тоже там была. В Севастополе. — произнесла она. — Вот только нас там бросили. — и в её голосе было столько сдерживаемого гнева, горькой обиды. Рокотов взглянул на неё. Почему-то стало совестно, хотя он же не виноват ни в чём, так вышло… А ещё вновь с глубины сознания поднялись те тысячи вопросов. Она опередила его со своими. — Ну раз идём сегодня вдвоём, о себе расскажи. Три года всё же мы с тобой не виделись. И Рокотов рассказал о себе. И говоря ей о том, куда забрасывала его судьба, он боялся показаться ей неинтересным. Постоянно придумывал, как сказать по лучше, по необычнее, но только не лгать. И, глядя на появляющуюся на её губах улыбку, Рокотов понимал — Свете интересно. — А у тебя как вообще? — в конце концов спросил одним вопросом обо всём Рокотов. — У меня… У меня ничего интересного. Кстати, уже пришли. — остановилась она у домика с высокой верандой и глухим забором. — Спасибо, что проводил. И она протянула ему ладонь. Иван обхватил её. Всё такая же тяжёлая, крепкая. Не хотелось её совсем отпускать от себя, так и стоял держа её тонкую сильную руку. — Ты знаешь Свет, — боясь сейчас поднять глаза заговорил Иван, чувствуя, что если сейчас не скажет, то не скажет уже никогда, — я искал тебя все эти три года. В Севастополе искал… Тут искал… Я просто верил, что у тебя всё хорошо, что ты жива… Неожиданные откровения заставили Елагину осторожно вытянуть ладонь из его. А глаза волнительно задрожали. — Извини. Мне уже пора. — Света очень хотела сейчас закончить этот разговор. — Заглядывай чаще к… — и уже почти сорвалось с губ «ко мне», как Иван сказал, — к нам. Светлана улыбнулась. Той самой улыбкой, какую он уже видел у неё однажды. Очень теплой. Но почему-то глаза были какие-то испуганные. — Хорошего вечера. — ответила Светлана и быстро скрылась за дверью калитки. Рокотов смог уйти от её дома только тогда, когда хлопнула дверь дома и внутри зажёгся свет. Он ещё никогда так, как сейчас, не робел.***
К себе домой Иван не пошёл, вернулся в кабинет. Покоя не давала Елагина. С её таким непредсказуемым появлением в городе в душе словно что-то с цепи сорвалось. А ещё то, что он держал её руку… Вспоминая это опять пьянел. Весь день он думал о ней. Отвлекался на рабочие дела, а потом вновь вспоминал её — у ресторана и у высокого крыльца её дома. И на следующий день не выдержав, Рокотов решает сам вновь зайти к Свете. Но вместо неё в прокуратуре армии, его встретил какой-то офицер со словами, что майор Елагина срочно убыла в командировку, а куда — информация секретная. Узнав такое, неожиданно для самого себя, Иван стал безумно скучать по ней. До тяжкой боли в сердце. Вечерами он подолгу сидел в том самом ресторанчике словно надеясь снова встретить её здесь, как в тот самый день. Он сидел, пил вино, обнимал губами сигарету и с ещё большим отчаянием смотрел на море. Светлана снова исчезла из его жизни. Растворилась как дым сигареты, который лип к нутру заполняя собой пустоту. В жизни Ивана Григорьевича теперь наступил абсолютный штиль. Странно, но Иван только сейчас осознал, что много лет жил с чувством, что ему кого-то не хватает в своей жизни. Кого-то особенного. Иван не встречал ещё этого человека, но его уже не хватало. Он искал этого в симпатичной блондинке в Риге, в своей юности. Потом искал в статной с чёрной смолью волос, пышногрудой девице в Ленинграде, когда на его плечах не было погон, а вместе фуражки была бескозырка. Он искал этого человека в тихой, с тонкими чертами девушке, которую случайно встретил в библиотеке — подал ей оброненую книгу. Они все были красивы, притягательны. Но не те. И вот в начале войны ему встретилась она — Светлана Петровна Елагина. Невысокая шатенка с самыми морскими глазами, из всех, что он видел. Иван любил море, грезил им всё детство. Теперь он грезил лишь одним морем. Морем её глаз.«Ты волна моя морская…»
Гуляя по набережной в июльских сумерках на глаза попался возвращающийся в порт патрульный катер. На Рокотова нахлынули огромными волнами воспоминания.***
Что Одессу не удержать становилось всё очевиднее. Вопрос времени, когда её придётся оставить. Армию теснили к морю. На море отчаянно сражался флот отбивая одну за одной налёты вражеской авиации и поддерживая своими большими калибрами башенных орудий армию на суше. Очередная такая бомбёжка. Небольшой патрульный катер, который принял на борт попутчиками до небольшой бухты следователей Рокотова и Елагину, петлял по сизым горбатым волнам. Катер торопился под защиту портовых зениток, рассекая острым носом чуть волнующееся сегодня море. Он проворно шнырял уворачиваясь от снарядов с пикировщиков. Рокотов стоял недалеко от Елагиной. Он видел, что она впервые в море, опытный глаз такое сразу заметит. Он же давно сбился со счёта сколько раз его нога ступала на корабельную палубу. Наверное, треть лет из своих сорока он провел в море пока не стал следователем. Свежий солёный воздух, бьющий в лицо, он, как и бесконечную морскую даль, полюбил с детства. Протяжное завывание и прямо на катер заходит «штука». Словно орёл он выставил свои ноги-шасси, ощерился бомбами и леденяще выл снижаясь. Матрос ударил из зенитного пулемёта. Но даже не сделав пяти выстрелов замертво упал сраженный очередью из пикировщика. Он всё ниже, ниже… — Все в воду! — крикнул капитан катера пытаясь увести ближе к берегу судно, он отодвинул от штурвала рулевого и сам встал у колеса руля. — Покинуть судно! Все за борт! Из моторного отсека, из рубки выскочили матросы и один за одним ныряли за борт и гребя всё дальше и дальше от катера. Кинулся к перилам борта и Рокотов. Но там, в рубке, в оцепенении, в гипнотическом ужасе на стремительно надвигающийся самолёт неморгая смотрела Елагина. Руки вцепились в поручень. — Беги, дура! — крикнул отчаянно ей капитан. А она стояла. Рокотов подбежал к ней, с силой схватил за гимнастёрку и вытолкнул из рубки на скользкую палубу. В нескольких метрах от борта разорвалась одна бомба. Потом чуть ближе вторая. Весь борт изрешитило, а ниже ватерлинии образовалась пробоина. Катер начало кренить на правый борт. Осколком в голову убило капитана, он так и повис на штурвале. А взрывной волной, словно морской, в море выбросило следователей. Катер тоже верно шёл ко дну со своим капитаном под траурное гудение улетевшего пикировщика. Многие матросы выжимали свои тельняшки и брюки на берегу и с сожалением смотрели на заваливающийся на бок катер. Вот и винты показались из-под воды и гладкое днище. Море забирало к вечному покою очередного. Упав в море, в его холодные воды, Рокотов распахнул глаза. Он быстро понял, где и что он. Вода для него второй дом. Скинув в пару движений ботинки, брюки, выскользнув из кителя, Иван уже стал держаться на воде без проблем. Он огляделся. Что-то невдалеке выбилось их под воды. Показалась маленькая ладошка и опять быстро скрылась в серых волнах и под брызгами с белой пеной. «Елагина!» — молнией пронеслось в голове и Иван доплыл до того места, где она скрылась и нырнул. На дно в морскую пучину, медузой распустив волос, опускалась Светлана Петровна. Рокотов вынырнул, хапнул воздуха и снова поднырнув к ней, вытолкнул на поверхность. Через несколько минут, он вытащил её на галечный берег. Стянув с пояса Елагиной ремень, сорвав ворот её гимнастерки с пуговиц, он пытался привести её в чувства. Тщетно. Она не дышала. «Наглоталась воды!» — перевалив через колено её маленькое тело, Иван освобождал её лёгкие для воздуха. Но снова ничего. Тогда остаётся одно. Рокотов уложил Елагину на землю и глубоко вздохнув, так, что неожиданно закололо от чего-то в спине, выдохнул. Поцелуй жизни. Искусственное дыхание. Раз за разом он повторял это пока Светлана в один момент не распахнула глаза, вздохнула и не закашлялась. Очнулась. Дышит. Живёт. Но вот только та боль, которая колола спину каждый раз как он вздыхал, опутала теперь всего его. Так, что потемнело в глазах. — Ты как? — сдерживая свою боль и всё ещё поддерживая Елагину рукой со спины спросил Рокотов. — Н-нормально. — заикаясь от озноба ответила она. Иван снова взглянул на неё. Такая испуганная, маленькая, растерянная. Ещё немного, и он сейчас обнимет её. Иван смотрел в её большие блестащие глаза. — Русалочка ты моя… — произнёс с улыбкой и смеясь Иван, а потом… Без чувств повалился на бок, на гладкие камни берега.