Я рядом, или как променять Флаффтобер на Райтобер

Герман в очередной раз проклинал то что характер Готики с годами становился только хуже. Сказывалась пещерная жизнь и старые незаживающие раны с бессонными ночами. Пещерные волки обязаны быть незаметными как тени деревьев, мудры как змеи и хитры как лисы, иначе обнаружение и смерть. Готика отвечала всем требованием, но была излишне крикливой и эмоциональной. Её возглас огласил пещеры Гересс-Меленгенских низких, лесистых гор. Увы, как не парадоксально, реакция охотничья у неё была медленнее реакции человеческой. — Руки подняли, чтоб я видел! — Герман на практике знал что чем тише произносишь в пещере такие слова, тем быстрее их выполняют. Крик Готики оглушил незваных гостей, а требование и обрез в его руках должен был завершить начатое. Но вообще получилось неудобно и некрасиво. И если жизненно-военно-бытовую часть он был готов перетерпеть, то вот эстетическую… Судьба явно в очередной раз издевалась по-чёрному. Герман уже давно уверовал что злой рок, суд Божий не просто выдумки священства. Пастырь учил немного иному, более простому, природному, но в голове всё укладывалось более менее ровно. По крайней мере знание что случайности не случайны, а некоторых совпадений просто быть не может, подтверждалось каждый раз. Парень и девушка у их кострища. Такие же юные как они, такие же зелёноглазые, темновласые, с худыми скуластыми лицами и острыми носами… В такой же! Чёрт подери в такой же форме, как та что носил Герман и Готика шесть лет назад, как та что носила Ника. Кто вообще придумал что в Пятиградии и Грюнланде у школяров будет одинаковая коричневая форма с чёрной тесьмой и стоячим косым воротником? И ещё вопрос — кто придумал что именно в такой одежде пришельцы решили заявится и уединится в их пещере? Первый вопрос остался без ответа, со вторым и так всё было понятно. Весна шептала самые разные заговоры на уши юным жителям Карса и соседствующих с горами деревень, а маловатая по размеру, прошлогодняя школьная форма лучшее в чём можно отправится на природу, подальше от родительских и соседских любопытных глаз. Темнота и прохлада пещеры отлично подходила для привала. Привала… У парня из-под кителя выбивалась рубашка и запах кальсон в прорези незамкнутых брюк, девушка одёрнула юбку, на внутренней стороне бедра в темноте блеснула кровь. — Не стреляйте, мы ничего плохого не сделали! — первым подал голос парень, прикрывая собой подругу и едва успевая застегнуть ремень. Готика тут же сорвалась с места и нанесла ему смачную оплеуху. Пришелец опал как озимые и всхлипнул. «Школяры,» — Герман давно перестал удивляться своему безразличию к чужакам, сейчас ему было просто больно от лицезрения такой возвращающей в прошлое детали. Он доучился всего до третьего класса, всего три белых полоски на воротнике. У пришельцев их было девять. — Не сделали? Животные! — зарычала Готика, угрожающе обнажая лезвие блица. Она горела яростью и ненавистью, из-под капюшона плаща сверкали страшные глаза. Ей тоже было больно, вот только не от их формы, а от того зачем они их застали. Он знал что она так отреагирует, не могла иначе. Интернатская форма была белой и только у Готики однажды появилась красная полоса… — Почему не в школе? — Герман хотел задать этот вопрос ироничным тоном, но отчего-то голос прозвучал как-то замогильно, как приговор. Готике чертовски понравилось, она видя что он не останавливает её, как делал обычно, бросилась злорадной вороной на школяров, схватила парня за воротник и злым шёпотом повторила вопрос, попутно давя коленом на промежность. Глаза пришельца закатились, на губах выступила пена. «Она его придушит…» — эта мысль отчего-то отзывалась в голове каким-то совсем сухим жалким эхом. Герман не мог ни о чём думать кроме как об этой форме. О коричневых брюках и аккуратных юбках с бежевым фартуком. Такой гордо носила Ника, тесьму на её форме украшала незаметная для учителей зелёная нить — символ принадлежности, определение себя не как фитки-полукровки, а как грюнитки. У пришельцев такой нити не было. «Не помнящих родства умерщвляй!» — так говорил наставник, так явно хотела сделать Готика и только внутри него что-то сопротивлялось. Он не хотел обагрять эту форму кровью. Ни за что. — У нас каникулы! — наконец, уняв слёзы, проронила девушка, пытаясь отнять своего друга у Готики. Услышав ответ, та ослабила хватку и, сплюнув на макушку юноши, отошла на исходную позицию слева от Германа. — А у нас вечные каникулы! Вечная молодость, вечный третий класс! — осклабилась Готика и, как самая настоящая третьеклашка показала язык и обратилась к застывшему в раздумьи командиру: — И как их Вандал проморгал? Его же пост! Как думаешь шпионы королевских егерей? — Вандала накажу, — очнулся Герман и, вдруг осознав комичность сложившейся ситуации, с отвращением добавил: — Судя по тому что они тут устроили они не шпионы, так каникуляры-случники… — Они нас видели… — проронила Готика и зловеще взвела курки на своём обрезе. Он молчал. Не знал как убедить её не совершать этого. «А ведь мы могли быть на их месте! Всего одна случайность и мы бы избежали погромов, а потом может так же куда-нибудь сбежали бы и тогда бы…» — мысль споткнулась об налившиеся кровью от злобы глаза Готики. Он увидел в них себя — безразличного, холодного. — Не убивайте! Мы не видели ваших лиц! — взмолилась девушка, кладя голову друга себе на колени, — Мы никому не скажем, да и как тут сказать когда стыдно! — Стыдно? — взревела Готика. От нажатия на спусковой крючок её остановил резкий жест Германа. Тот опустил обрез и так же тихо как отдавал первый приказ сказал: — Убирайтесь, сучье племя! …Пришельцы скрылись быстро. Девушка привела парня в сознание и, дав ему опереться на плечо, пошатываясь покинула пещеру. Это напомнило Герману как они с Никой бежали в первый раз. Она держала его так же. Готика с удивлением смотрела как командир бесцеремонно разбрасывает уголь по полу пещеры. Её приводил в ступор не сам обряд очищения через чернь, но то как Герман распорядился судьбой пленников. — Они вернуться с егерями… — наконец произнесла она, когда он опустился на привычный бугорок и закрыл голову руками. Перед его глазами до сих пор была эта форма и три полосы, три беззаботных года который он почти не помнил, но помнил все имена одноклассников, всех учителей. Они говорили что всё обойдётся, что король добрый, а в итоге прав оказался Пастырь. Фиты следовали перевёрнутому, извращённому, его уроку. Они умерщвляли тех кто помнил родство. Была ли в этом ирония судьбы? Герман не знал. Он только сейчас осознал что всё ему понятно и ни в чём он не путается. Просто струсил. Просто не захотел убивать мираж мечты. «А ведь мы могли быть на их месте…» — в эти мгновения он вспоминал то как смотрела девушка на юношу, как она защищала его. Она любила его. И именно ему отдала себя. А Готика, вернее Готику… — Не вернуться. А нам так и так надо менять логово… — наконец произнёс Герман. Он уже понял почему Вандала нет на посту, почему всё это произошло и почему он принял такое решение. «На издевательство судьбы и её злую иронию, мы ответим трусостью и безумием!» — эти мысли не утешали, а Готика села рядом набычившаяся и злая. Ей хотелось бы чтобы крови на камнях было больше. Он знал что она сейчас заплачет, что прижмётся к его руке и вся эта звериная маска пропадёт, что она станет той самой школьницей, той самой интернатницей. И он, пока не видят глаза товарищей, глаза врагов, глаза наставника, глаза недругов, тихонько назовёт её по имени, по настоящему прошлому имени. — Зоя, прости…