Я рядом, или как променять Флаффтобер на Райтобер

Прямо под знаком «Костры жечь запрещено» ярко в летней вечерней мгле занимался пламенем шалашик из сухих веточек. Именно сухих. Лесничий Онуфрий сразу почувствовал нечто неладное, учуяв приятный запах летнего валежника. Вскинув двухстволку он бесшумно направился к цели сквозь придорожные кусты. Склонившаяся над костром фигура не выражала угрозы, но вот её действия… «Какая наглость и это в Богохранимой Ламбертии во владениях ясного пана гетмана Вевецкого!» — имя барона Онуфрий повторял про себя особенно почтительно, почти как типичное для крещёных верлинцами словитов — «Йонаш Мария», даже почтительнее. Гетман был добрым малым, не задерживал жалованье и даже разрешал собирать хворост в его угодьях. Он был порядколюбцем, что крайне импонировало лесничему. Идею с запретными табличками, где на трёх языка: словитском, верлинском и рутинском было написано чего делать нельзя, он вообще считал гениальной, пускай и при повальной неграмотности населения. Даже Богодухновенной. «Бога дважды распинали и каждый раз табличка была! И Музелю тоже таблички дали на горе! Табличка с надписью лучшее изобретение человечества!» — думал Онуфрий и от этого его ярость ещё больше закипала от мысли что какой-то неграмотный бродяга может так нагло нарушать общественный порядок, радение о котором возложено на него — лесничего, в лихой двуухой кепи с крестом Ламберта в плаще с дубовым листом при воротнике. — Руки вверх! — лесничий по привычке выскочил к костру в самой своей угрожающей позе, на которую может быть способен некрупный мужчина за сорок с плохим зрением. Про последнее он тут же пожалел. Недоглядел. Приказывал он на словитском, а судя по всему надо было на верлинском. Бритый подбородок вспотел, как не потел когда был облачён в окладистую бороду. Он ожидал увидеть кого угодно — смуглого нарака в рубищах, или беглого обросшего чёрного крестьянина с барщины борона, даже к разбойнику с чертами казака он был готов, для чего и зарядил два патрона, «Один для него, второй для себя!» — как подшучивал он над боязливой супругой. Но такого… Дуло ружья пришлось опустить. Такой картинки он не ожидал. Первое за что схватился его взгляд и что заставило его убрать оружие было нечто красноречивейшее — велосипед. Невиданный конь цивилизации, которым в Ламбертии мог обладать только почтальон, миллиционер или дворянин-спортсмен. Именно велосипед стоял в тени куста и подмигивал фарой. На крыле красовался номер неизвестного региона и надпись латиницей «Mars». О таком можно было только мечтать, чем собственно и занимался Онуфрий в свободное время любовно перелистывая журнал «Верлинский велосипедист», который брал в прокат у почтальона Пепескерса. Правда картинка не заканчивалась прекрасным чистеньким в масле велосипедом. Костёр был сложен не простым шалашиком, внутри веточной крыши скрывался хитрый сруб из сушняка крытый листьями и травой. Над костром на рогатине висел армейский котелок из которого доносилось благоухание кофе. Не-Ламбертовская замороченность, тем более кофе, очевидно — не местная. Этот вывод подытоживал вид самого нарушителя, вернее нарушительницы. Рядом с сложным костром, на котором кипел кофейник, на брезентовой плащ-палатке спокойно сидела девушка с круглым лицом, большими кофейными глазами и короткими рыжими волосами. Она спокойно подняла руки и улыбнулась. Онуфрий смутился сверх меры. Он — обладатель новеньких опорков из старых валенок борона, минуту назад угрожал оружием обладательнице шнурованных ботинок с высокой голенью. Самоубийство. Весь внешний вид нарушительницы и курточка-френч и спортивный комбинезон и кепка с велосипедными очками, о которых лесничий тайно мечтал и откладывал деньги, как бы намекали что ему скорее стоило не приказывать, а сперва поздороваться и обнажить голову. Одно спасало Онуфрия от мгновенного самоубийства — сколько бы он не искал взглядом, но дворянской кокарды на кепи не было, это радовало. — Добжий вечор! — попыталась начать диалог нарушительница, но застывший с опущенным ружьём лесничий не ответил. В его голове проносилась вся жизнь. Нехитрая карьера при дворе борона от псаря до лесничего, свадьба с гусарской прачкой и всё остальное, что было. О будущем в виде велосипеда он теперь и боялся мечтать. «Донесут Вевецкому — я погиб!» — наконец понял Онуфрий и, бросив ружьё, в отчаянии на-верлинском выкрикнул: — Гутен абент фройляйн! Пощадите, у меня трое детей и гетманский кот на иждивении! Глаза нарушительницы стали ещё больше от удивления. Выстрелившее от падения ружьё довершило комический эффект ситуации. Бесстрашный лесничий повалился на землю и прикрыл голову руками. Перед глазами бесконечным составом неслись придорожные столбы Ламбертии у которых его детки и супруга с гетманским котом будут добывать себе пропитание… …Первая кружка кофе смешанного с самогоном из фляги привели Онуфрия в чувство. Нарушительница не только оказалась не в претензии, но и в деятельном раскаянии. — Я читать умею и обычно жгу костры просто из вредности, но сегодня особый случай — вот! — девушка, хлопая его по щекам, приводя в себя, указала на лежавшую в её тени, ранее невидимую для лесничего птицу с перебинтованным крылом. Онуфрий тут же к своей радости обнаружил что это пропавший баронский сокол Яшка, которого то ли украли браконьеры, то ли он сам отказался от своей богатой пайки в пользу свободы. — Смотрю — лес, смотрю — табличка, а я его ещё утром подобрала, нельзя было медлить до села, вот я и развела костёр чтобы зашить крыло, — бойко на верлинском с неизвестным шепелявым акцентом твердила девушка, — Думаю — есть табличка, есть и лесничий, а птица его ответственность, вот и набедокурила, готова понести любое наказание, предписанное данной табличкой! Такой логике можно было позавидовать. О такой искренности можно было только мечтать. И о велосипеде. Свыкшись с мыслью что этот эпизод останется между ними, Онуфрий принял на себя вид строгий, но справедливый и, допив кофе, решил осмотреть Якова Соколецкого. Так у сокола в паспорте написано было и родословная почище лесничевской. После осмотра Онуфрий ещё раз испугался, но в этот раз не сильно. Рана была зашита мастерски, такие швы он видел только однажды, когда лежал в армейском полевой госпитале с желтухой. Незнакомка, так он теперь решил про себя её называть из-за раскаяния, оказалась доброй натурой. Ради какой-то птицы так рисковать, хотя рисковать ли? Что-то подсказывало что она не без оружия. «А если бы я выстрелил? А если бы она выстрелила?» — душа лесничего совершила вело-кросс в пятки и, вернувшись, решила приступить, к как выражался пастер Фейгер — делам милосердия. — Наказывать не буду, вы поступили правильно! — благодарно произнёс Онуфрий, касаясь козырька кепи. Глаза девушки засияли, она быстро схватилась за велосипедную сумку и вытащила оттуда хлеб масло и сыр. Лесничий никогда не делил трапезу с нарушителями, но в этот раз решил сделать исключение. «Тем более если я не против, это не нарушение, это вынужденная мера для спасения баронского сокола!» — про себя оправдывался Онуфрий, смакуя каждый глоток прекрасного кофе с самогоном. — Откуда я? Из Тайтингии, — вкрадчиво отвечала на вопросы девушка и лесничий верил, хотя ни о какой Тайтингии в составе Верлинской монархии не слыхал, но для иностранки она слишком хорошо говорила на языке этой страны. Акцент акцентом, а так бойко здесь говаривал только барон, даже из почтальона то и дело лезли полынские корни. — А таблички это хорошо, всегда знаешь, где разжигать костёр чтобы угодить в холодную! — пошутила незнакомка, лесничий искренне рассмеялся. По всем правилам она потушила костёр, зарыла пепел лопаткой и быстро, в мгновение ока собрала свои нехитрые вещи. Дело шло к полуночи. Онуфрию не хотелось расставаться, уходить из-под света фары её велосипеда. Как ни странно, но незнакомка оказалась не против сопровождения до села. — Вдвоём всегда спокойнее! А нас с Марсом трое… — загадочно заметила она, отчего лесничий вновь слегка струсил. Его уверенность в вооружении особы подтвердилась, мельком он заметил через френчик на одной из лямок комбинезона кобуру. «А если бы я выстрелил…» — лесничий не уставал благодарить Бога и барона за то что удалось избежать этого. Его не отпускала ещё одна мысль, но он стеснялся её. — У вас красиво! Леса — болота, а за бугром Красная Рутения! Красная потому что тоже красивая… — с упоением и свойственным неизвестному акценту шипением беззаботно болтала девушка, вглядываясь не в звёзды, а только в просёлочную дорогу. Онуфрий кивал. «Путешественница!» — догадался лесничий, для него отчего-то стало очевидным почему балагур Яшка не слазит с её плеча. А он шёл рядом и как неловкий ребёнок то и дело прикасался к рулю велосипеда. Заметив это, путница дала ему вести его вместо неё. Онуфрий не был так счастлив со дня назначения на пост. Железный конь оказался приятным на ход. Резиновые упругие колёса плавно следовали по дороге, позвоночник рамы приятно холодил ногу при прикосновении, звоночек блестел, позвякивая язычком и только педали молчаливо соблазняли взор лесничего, но он всё ещё не решался. Вдалеке показался шпиль эллинской церквушки, село спало, но в крайних домах всё ещё горел свет. И в доме почтальона Пепескерса и в сторожке пастора Фейгера и в лежащей на отшибе усадьбе барона Вевецкого тоже. Онуфрию вдруг стало чертовски тоскливо от осознания что этот момент когда он обладает велосипедом кончится, что завтра он уже не увидит эту девушку, которая скорее всего уедет вместе со своим прекрасным Марсом. И он не сможет ни позвонить, ни прокатиться. Как он теперь завидовал этой несчастной юной круглолицей незнакомке! Она была вольна идти куда угодно, она была свободна во всех смыслах, а он… — Хотите прокатится? — у шлагбаума, при въезде в село вдруг спросила девушка. «Мысли читать умеет!» — испугался Онуфрий, но тут же забыл свой страх от радости. Стоявший на посту милиционер пан Крыжловек с удивлением глядел на него. Лесничий чувствовал себя как минимум императором. Его не пришлось уговаривать. Как мальчишка пятнадцати лет он вскочил на железного коня, ноги коснулись педалей. Мечта сбылась. Округу огласил приятный звон маленького блюдечка на руле. — Добрый вечер пан Крыжловек! — важно поздоровался Онуфрий подъезжая к шлагбауму. Милиционер, опешив, салютовал и пропустил его в село, увидев девушку вопросительно моргнул. — Это со мной! — гордо осадил Онуфрий и, указав на Яшку, добавил: — Путешественница из Тайтингии, спасла Соколовского! Глаза Крыжловека стали похожи на велосипедные звонки. «Вот дурак, никогда не слыхал про Тайтингию!» — про себя усмехался лесничий, обещая себе что возьмёт у почтальона в прокат ещё и атлас, чтобы найти край где воспитывают таких щедрых ангелов. Село очнулось, в многих домах загорелся свет. Местные с интересом смотрели как лесничий на новеньком велосипеде нарезает круги вокруг поселения. Разносившийся звон не раздражал людей. Завтра был выходной, а для болотистой Ламбертии любое незаурядное событие было как праздник. Почтальон Пепескерс, выбежав из своего дома, старался догнать Онуфрия с криками что тоже хочет прокатится. Он и не предполагал что их общая мечта сбудется раньше у безродного словитского сына псаря. — Не имею права, фройляйн из Тантингии разрешила только мне! — важно отвечал лесничий, салютуя стоявшему у ограды пастеру Фейгеру, который радовался вместе с ним как ребёнок. На коня не просился, хотя наверное с удовольствием променял бы рясу на одну поездочку. «Теперь уж заговорят обо мне, авось барон кота обратно заберёт!» — радовался лесничий, уже представляя какой барыней будет ходить ближайшую неделю жена — ведь это её муж на велосипеде ночью катался, да и детям будет о чём рассказать друзьям. — Вы ангел, я счастливейший человек… — обменяв Марса на Якова прошептал Онуфрий и чуть не заплакал. Что-то внутри требовало падать на колени и целовать руки, но девушка не позволила. Взяв его за плечи, она широко-широко улыбнулась и заметила: — А нам с Марсом только в радость дарить людям счастье! Так у нас в Тайтингии принято! — Как вас зовут? — утерев нос, спросил лесничий и, всё-таки пустив слезу, добавил: — Я за вас свечку в церкве поставлю! Незнакомка не смутилась, вновь загадочно переглянулась со своим железным конём и громко, чтобы слышали все скопившие по близости люди, ответила: — Альфа Энде! Уроженка Тайтингии! *** Незнакомка исчезла из села Кучоры Богохранимой Ламбертии на следующий же день. Вместе с Марсом, его звонком и запахом кофе. Лесничий Онуфрий за возвращение сокола Якова Соколецкого был приставлен гетманом Вевецким к награде с премией, на которую не думая купил велосипед, очки и атлас. Супруга, давно мечтавшая о посудной мойке не противостояла, её муж прослыл героем на долгое время. Каждый раз когда он объезжал угодья барона на велосипеде по лесу разносился звон, приводивший браконьеров в ужас. Суеверные словиты — они верили что явившаяся девушка и вправду была ангелом, которая благословила лесничего. Почтальон Пепескерс теперь давал журналы без выплат и советовался с Онуфрием какой ему лучше велосипед купить. Пастер Фейгер убеждал лесничего что ружьё разрядилось неспроста, да и вся ситуация тоже. «Дела милосердия!» — говорил он, поднимая палец вверх. Лесничий верил и чувствовал как в нём всё ещё хранится этот огонёк доброго костра под табличкой «Костры жечь запрещено» и сам от этого становился добрее. А купленный атлас подвёл и библиотечная энциклопедия тоже! Ни слова о Тайтингии там не было. Обнаружив это, Онуфрий пришёл в бешенство и при встрече заметил Пепескерсу: — Ну что за дураки! Никогда не слышали про Тайтингии, а госпожа Альфа оттуда! Ложась спать лесничий надевал велосипедные очки и представлял что всё ещё едет по просторам Ламбертских дорог. Едет не в Красную Рутению или Полынию, нет, что едет в Тайтингию. Страну добрых рыжих круглолицых людей, шепелявых и улыбчивых, любящих из вредности разжечь костёр под табличкой «Костры жечь запрещено».