Я рядом, или как променять Флаффтобер на Райтобер

Трудно сказать как можно не находить себе места, находясь на привычном рабочем месте, но Эльза была готова на этот труд. Вечер оседал на документах уродливыми тенями. Украшенные узорами перекрещенные лентой стёкла умоляли любоваться ими, но одинокому глазу было милее кресло начальника. Пустое кресло. Оберста сдёрнули по-глупости, если можно конечно применить такую характеристику к делам адюльтера высокопоставленного начальства. То с какой собачьей преданностью Кёниг выполнял капризы фельдмаршала давило приятной ностальгией по фронту. «Сейчас он прорывается где-то через снегопад, а она рядом...» Никакой ревности, просто странное, уже привычное в такие моменты дальности от Трабера, тянущее чувство под сердцем. Много ли ещё было надо для полного счастья? Даже это ощущение дарило незабываемое осознание — она жива и всё происходящее не затянувшийся бредовый сон в клетке белых стен Пятиградского госпиталя. Образ военного врача в тонких очках скользнул тенью по дверцам шкафа и исчез вместе со скрипом входной двери... - Я так понимаю, я не вовремя? - стоявший на пороге, отнюдь не призрак, а вполне себе живой майор-инвалид смотрел виновато, собственно как и обычно. Смоляные подёрнутые пепельной проседью волосы и лицо вечного мальчишки, таким он был, таким он и остался — одноногий лётчик Эрен Кюхельбекер. Среди облагодетельствованных оберстом для неё он был на особом месте, ведь какое-то время летал над её родиной, а потом они вместе лежали в Штейнбергском лазарете. Эта была жизнь. Не сон или бред. - Герр Кёниг отсутствует, задание, - Штайнадлер поднялась из-за стола и по форме салютовала. На лице майора возникла смесь неудовольствия и смирения. Даже с протезом он оставался той самой наивной элитой армии, которая абсолютно не смыслит кто придумал все эти расшаркивания и форменные приветствия. Особенно в кругу друзей. Близких друзей. - Даже так? - Эрен, опираясь на трость, вошёл в кабинет и долго вдохнул суховатый, без запаха оберста, воздух. И только тут Эльза заметила что обычно болтавшаяся без дела левая рука скрыта в кармане, в чьих очертаниях угадывался конверт. Майор никогда не приходил просто так. У него, в отличии от командования, всегда было дело. Секретный отдел разработки авиа-машин куда продвинул его оберст был тем ещё дурдомом, но из него можно было получить свежую информацию. Ту которой не было даже у штабников, сказывалось плотное сотрудничество с Верлинским военпромом, от которого напрямую зависело — кончится эта война на десятом году мясорубки, или этот праздник смерти продолжится под звон бокалов из-за границы, где мир, благоденствие и выжженое Пятиградие. - Увы, - адъютант потушила сигарету, майор не терпел запаха курева, любого, эрзац или натурального. По его словам от одной сигареты в семьдесят первом сгорело целое отделение аэропланов вместе с топливной базой, за что расстреляли его начальника. Грустно. На всякий случай Эльза приоткрыла форточку. Обрадованный этим Кюхельбекер окончательно распрощался с дверным проёмом и вскоре приземлился на кресло напротив Штайндалер, оставив после себя на полу привычные выбоины от трости с острым окончанием. - Ничего страшного, я думаю он бы не сильно обрадовался той информации что у меня есть, - Эрен отчего-то неловко рассмеялся и нелепо повернув голову в сторону распятия добавил: - Старая школа уходит, скоро не останется в верхах соседа ветеранов Адамовой войны… Лицо Эльзы бы и не дрогнуло если бы не одно «но», да с политикой она давно смирилась, что с мировой, что с имперской, но вот такой привет из прошлого заставил рот открыться от удивления. На стол аккуратно лёг белоснежный конвертик с до боли знакомой, виданной на тысяче лбов литерой «V». вкупе с словами майора это заставило прийти к единственному страшному выводу. - Неужели… - Эльза сглотнула, Эрен невозмутимо продолжил смотреть на распятие, поглаживая конвертик, словно тот был живой, словно он грел его жилистую костлявую руку, покрытую графитным напылением и пахнущую керосином. - Архитектор болен. Век Мира и Благоденствия трещит по швам. Ветераны-авиаторы сообщают скоро вновь загорится Пятиградие, а там вполне может быть Янши станет не до нас! - Кюхельбекер говорил эти страшные вещи без дрожи в голосе, так словно они просто обсуждали погоду. И вправду погоду. Морозная зима семьдесят четвёртого могла обернуться чем угодно, как материковыми заморозками, так и глобальным потеплением с возгоранием Великого леса. «Янши», это слово приятно обожгло ушные раковины, влилось в мозг и расплылось по всему телу, как давно она не слышала этого прозвища. В Первом Рейхе жителей соседней империи всё-таки уважительно звали Верлинцами и только он, мальчишка паривший над её родиной, сейчас напоминал о ей о их прошлом Пятиградском военном наречии, их боевом братстве. - Меня просили передать этот конверт тебе, - Эрен невзначай толкнул письмо, оно взлетело над столом и приземлилось прямо перед Эльзой, - Передали через совет ветеранов Пятиградия... - Я никогда не любила Архитектора, - Штайнадлер ухмыльнулась и серьёзно добавила: - И возвращаться на родину так или иначе тоже не собираюсь, моё место здесь… - И моё тоже! - как будто обрадовался Кюхельбекер, вот только глаза его остались всё теми же — мальчишечьи печальными, задумчивыми. Она утонула в этой задумчивости, но от одного радовалась — она на месте и он тоже. Это не сон и не бред. Майор был слишком специфичным для наваждения. Его слова и вправду вряд ли бы приободрили оберста. Они сулили поражение его стране. Скорее всего позорное и ужасное. А что дальше? «Смерть творца равна смерти мира», внезапно вспомнилась полутьма низкой пещеры, испуганный взгляд зелёных глаз и вытянутый перед собой клинок традиционного грюнитского клинка-блица. «Храни в себе творца», а потом безжалостный лёгкий нажим на курок и выстрел испарился в собственном эхе… - Не сохранили… - Эльза грустно улыбнулась и, заметив заинтересованный взгляд Эрена, всё-таки вскрыла злополучный пахнущий родной землёй конверт. Содержимое заставило улыбнуться вполне искренне, даже радостно. Это неожиданное письмо заставило окунуться с головой в прошлое, когда она ещё смотрела на мир широко открытыми обеими глазами, родной городок Карс, руины детства и целый батальон бритых несгибаемых музыкантов с аристократическими замашками. Собственно письмо можно было назвать их коллективным посланием, выраженным одним единственным, невероятно ценным для памяти человеком. «Привет от козлиного оркестра из града на холме! Дом стоит, деревья целы, мы ушли из под прицела. Мы всё помним. Альбы освободятся. Клятва на крови.» и вечные как осиновые кресты две буквы инициалов - «И.Х» - Живой таки, чертяка! - прошептала адъютант и прижала листок к груди, как будто вновь ощутила взгляд офицера, взгляд не судьи, но товарища, первого кто принял её за человека, принял полностью и без остатка, принял прямо как… - В общем, когда герр оберст вернётся передашь ему поклон от меня! - заторопился Эрен, его чуткости и деликатности могли бы позавидовать все штабисты. Он сразу понял что ей сейчас надо. - Так точно! - кивнула Эльза, вновь по форме салютуя и щёлкая каблуками. Лицо майора искривилось в смиренном отчаянии. Поднявшись, он тоже салютовал и постукивая тростью удалился. Улетел. Она представила его вновь на крыле аэроплана. Как же всё-таки был милосерден оберст… ко всем кроме себя… Эльза закрыла форточку и, вновь раскурив самокрутку, направилась к керосиновой лампе. Единственный алый глаз горел восхищением. Нет. Неожиданное письмо дарило не только короткие стихи и привет из прошлого, а выступившие буквы собирались в нечто более фундаментальное чем «Береги в себе творца».