***
— Ваше Величество, простите, но зачем мы здесь? — Каспер кротко наклонился к отцу. Изъеденное оспой лицо отца исказилось недовольством. Тот не любил глупых вопросов. Если они зачем-то приехали в монастырь Святого Янеша после его коронации, значит, так надо. Принц вздрогнул. К нему на помощь, как обычно, поспешил старший брат: — Ваше Величество, не извольте сердиться! Его Высочество Каспер Эспер просто ничего не знает о нём… — заметил Саймон, подобострастно улыбаясь усами полковника. — И хорошо. О таком лучше не знать! — усмехнулся император и с размаху ударил по решётке в полу монастырской башни своей тяжёлой тростью. Получившийся звук резанул уши, но эхо, отразившееся от дна каменного мешка, показалось ещё страшнее. Стоявшие подле гвардейцы в зелёных мундирах тут же отворили решётку и спустили вниз лестницу. Каспер испуганно отшатнулся. Из люка поднималось зловоние и затхлое дыхание смерти. Аббат, стоя у дверей башни, весь дрожа, бесшумно шевелил губами. «Янеш помилуй, Янеш спаси!» — угадал принц, и отвернувшись, уставившись на чёрную дыру в полу. Неужели там… — Мать была жестокой женщиной, — голос отца прошил насквозь. Каспер почувствовал, как душа перекочёвывает на поселение в пятки. Он отлично помнил бабушку: она почила совсем недавно, но, казалось, всё ещё стояла над душой с суровым заинтересованным взглядом тигрицы. Один из императорских пажей, Тютлих, тощий и длинный, бесстрашно исчез в темноте подвала. — Если он мёртв, клянусь моим Святым покровителем Райнхардом, я оскоплю всю твою братию! — обратился к аббату отец. Тот зашатался, припал на колени, обхватив золотой наперстный крест. Каспер едва сдержался, чтобы его не вырвало. Отец был человеком слова. — Ваше Величество, Его Сиятельство жив! — голос Тютлиха показался волшебной песней. Как он только не боялся, хотя был младше на десять лет? В свои пятнадцать, даже не понаслышке зная придворную жизнь, Каспер всё ещё не привык к запаху смерти и ужасу, который окутывал их фамилию и их род. Меретихкёрбис и Эделтихаусрайх звучало красиво, как приятные скороговорки для развития дикции, но не дай Бог кому-то было заглянуть в подвал этого «прекрасного» дома. — Живи, Феликс, — прыснул император. Аббат с надеждой бросился целовать его руки. Отец отдёрнул их и, стукнув тростью, приказал: — Поднимите наверх, я хочу посмотреть ему в глаза… Появившийся из люка Тютлих выглядел героически: зелёный кафтан был покрыт грязью, но глаза его сверкали невинной чистотой. Он свято верил, что спасает из заточения святого человека. Каспер в ужасе зажмурился. Паж поднимал на спине нечто пострашнее гаргулий с собора Богоматери в Рейне. Это была мешковатая сутана, из которой голыми ветвями торчали белые костлявые конечности с длиннющими нестриженными жёлтыми ногтями. Слава Янешу, лица кошмара было не видно, оно терялось в седых грязных космах. Теперь этот образ точно явится принцу в кошмарах. Он был уверен в этом. Завтрак просился наружу. Омерзение и жалость смешались внутри. — Смотри! — вдруг рыкнул отец. Каспер как по команде открыл глаза и остолбенел. Страшно не было тогда, настоящее страшно началось сейчас. У узника были чистые, как небо, голубые глаза, они смотрели из-под седых бровей наивными фонарями, такими же, как у Тютлиха. Беззубый рот улыбался из-под занавеса из густых усов. Он выглядел так беззащитно, но от его вида что-то внутри принца переворачивалось и ломалось навсегда. — Это наша история, — отчеканил отец и, склонившись над положенным на его плащ узником, стал лично освобождать его от кандалов. Эта была безумная, страшная картина. Богоподобный император, его отец, в парадном мундире, касался руками грязного, вонючего тела неизвестного узника — и как он на него смотрел! Каспера разожгла обида и злоба. Отец никогда не смотрел на него так. — Безголовый! Безголовый! — голос спасённого оказался тихим и мягким. Он восхищённо разглядывал склонённые к нему лица и жмурился от направленного фонаря. Самым страшным была та радость, с которой он расставался с кандалами и своей тюрьмой. Крест на его сутане был удивительно чист в сравнении с остальным одеянием. Как только отец не морщился от этого запаха? Чёрт. С какой нежностью он смотрел на этого старика. — Феликс, позаботься о нём! Чтобы завтра же был накормлен. Я пришлю лекаря позже. Если он не встанет на ноги и останется лежачим — клянусь, ваш монастырь станет богадельней для калек с соответствующей названию прислугой! Аббат истерически закивал своей лысой головой. Он не решился спорить, не решился противиться речи государя. Касперу было очевидно, что узник больше никогда не встанет на ноги. Но отец верил в обратное. Обидно. — Феликс? — вдруг истошно засипел старик и, сжавшись в комок, закрыл голову руками. Император неодобрительно покачал головой. У Каспера закружилась голова. Он почуял её присутствие — нет, не бабушки, самой смерти.***
На балконе аббатской усадьбы при монастыре было прохладно и свежо. Он никак не мог понять, что это за узник и откуда у отца такое отношение к нему. Спрашивать было глупо: следы тяжёлой трости на спине всё ещё не зажили. Каспер не ожидал, что первый визит его отца, как императора, в главный монастырь в империи ознаменуется таким кошмаром. Эти глаза. А может это был… — Не угадали, Ваше Высочество! — Саймон сбил чёлку на глаза Касперу. Тот зло сгорбился, так захотелось ударить брата. Но нельзя. Он полковник гвардии, а Каспер рядовой. «Принцы и принципы» — это единственный каламбур, на который был способен отец даже в самом добром расположении духа. — Это был не наш дед, — продолжил Саймон. У Каспера словно камень с души упал. Поправив причёску и подравнявшись, он до боли официальным голосом спросил: — Кто же тогда, Ваше Высокоблагородие? — Франц Лузитанский, муж Её Величества Изабеллы Мальдийской! — расхохотался полковник и с тяжестью добавил: — Отец прав, жестокая женщина… Глаза Каспера округлились. Он внезапно понял радость Тютлиха, нежность отца и ту скорость, с которой он поспешил в этот монастырь сразу после смерти матери, после своей коронации. То есть, получалось… — Если бы не он, нас бы не было! — Саймон щёлкнул Каспера по носу и обернулся в комнату, где в кресле тихо дремал их отец, император Райнхард Анна. Принц всё окончательно понял. Что-то внутри вернулось на место, но сломанное было не починить. Кто знает, может, не будь этот Франц таким безголовым, не возьми он в жёны обесчещенную Мальдийскую принцессу с калечным сыном, и не было бы этого ужаса. Разгорающегося на материке костра большой войны.