исполнять не спеша

— Ты знаешь, что это неизбежно. И это будет больно, куколка. Кроули устало усмехнулся и послушно приоткрыл рот, когда Азирафаэль прильнул губами к его губам. Неизбежно. Конечно. Он знал эти правила — знал и демон. Соглашался. Калечил. Зализывал после его раны и снова почти позволял умереть, потому что по-другому здесь нельзя. Это Ад. Таковы правила. И если Азирафаэль до сих пор не верит в единственный подход — в жестокость, в увечья и неизлечимые травмы, то ему уже давно пора бы швырнуть на стол Вельзевул заявление на увольнение. Только в Аду не увольняют — как и в Раю. Кроули никогда не нравилась служба на Рай. Азирафаэлю — на Ад. Губы обожгло практически сразу. Нестерпимое желание с нажимом провести ногтями. Вырваться. Сплюнуть. Кроули, не вдыхая, глотал островатые бесформенные кристаллы. С первым же вдохом будет больнее, и фенол, которым пропитан весь Ад, расцарапывал ему горло. Плюхался в желудок, растворялся, впитывался и жёг, жёг, жёг. Нежность в Аду — атавизм, и Азирафаэль смыкал губы, целовал глубже, касался языком и никогда — зубами. Кроули чувствовал, как его иссушенные губы переставали смачиваться слюной, и не удержался от первого вдоха. Служа столько лет на Земле, он никогда не задумывался, откуда в сигаретах примеси фенола. Случайным образом, говорите? Тяжело пропихивая воздух в глотку, Кроули уже третий год не мог позволить себе верить в подобную чушь. От этого люди мрут так быстро — быстрее попадают в Ад. Сколько уже лет ни одной души не поступало в Рай? Об этом не говорят на собраниях. У него не больше не выходило насытиться воздухом, когда Азирафаэль обхватил его за талию и усадил на стол. Полез под рубашку, прижался перепачканными руками к коже, схватил ангельские кисти, чтобы они перестали так сильно дрожать. — С тобой ничего страшного не случится, — прошептал, как будто за тысячи километров, Азирафаэль, и Кроули слишком отстранённо заметил, что лицо демона стало ужасно тёмным под этим ярким прямым светом. У фенола красновато-окисленные ладони, и они сжимали его горло так сильно, что Кроули так кашлял и дёргался, едва успевая вспомнить о серафиме. Как будто это снова их первый раз. Испещрённый ранками подбородок ударился о плечо демона слишком сильно, и ангел зажмурился оттого, насколько мягким казался его череп. Фенол, уродливый, со слишком широкими плечами, ненавидел его и серафимов, и Кроули прекрасно знал это. Чувствовал, когда он отнимал у ангела последние мысли о его серафиме. Красил их в красноватый и медленно пережёвывал. Феноловые озёра в Аду бесцветные только в глубоких пещерах, где невозможно дышать, и Азирафаэль так часто любил выбираться на поверхность. Туда, где люди любят бояться и игнорировать предупреждения. Он никогда не был в госпиталях и реанимациях — его тошнило от чужой некрасивой боли. Демон рассказывал об этом Кроули, когда плотнее прижимался к нему и дразнил головкой раздвинутые ягодицы. Ещё тогда, пару лет назад. Ангел закрыл глаза — и почти ничего не изменилось. Почти такая же темнота с силуэтом с большими руками. Как при падении. И голова так же кружилась, когда демон укладывал его на спину и сдёргивал штаны. Наверное, Азирафаэль тоже тогда чувствовал, как лёгкие вздувались от недостатка кислорода. Наверное, тоже пытался выдавить из горла кашель, задыхаясь от едкого концентрированного пара. Как быстро вырабатывается резистентность? Наверное, ему тоже было страшно. За пару секунд до последней минуты, когда уже плевать. Кроули часто бывал в госпиталях и всё это видел. Человеческая смерть мало чем отличается от падения. Только у демонов последняя минута длится оставшуюся вечность. Кроули больше не знал, кто наваливался на него, кто врывался в его тело, кто толкался и насаживался сильнее и плотнее. Не знал, не видел, не чувствовал. У фенола нет глаз, нет языка, и он улыбался ангелу пустым ртом. В Аду нельзя по-другому — и Кроули когда-то это понимал. Если бы всё ещё мог помнить в этой безвоздушной темноте, от которой ноют все мышцы и режет глаза. Если бы фенол оставил ему голос, он бы закричал. Если бы оставил руки — отмахнулся. Азирафаэль всё сильнее сжимал его кисти, всё сильнее вжимался бёдрами. Один толчок на один сиплый скукоженный кашель. Кроули едва почувствовал, как демон повернул его голову, и устало раскрыл рот. Рвота обжигала разорванные кислотой губы, пачкала щёки, растворяла язык, и Кроули падал всё глубже, всё дальше. Это Ад, и фенол уже давно избавился от тел всех задушенных серафимов. Демоны падали несколько веков — столько же и Кроули. Или, может, всего пару секунд. Столько же длилось касание губ к его губам — и дышать стало чуть легче. Наверное, это последствия отравления, только ангелу показалось, будто его коснулись губами ещё раз — мягко и около переносицы. Как будто забывшая его Матерь снова полюбила своего ангела и позволила оставить вспоминание о серафиме. Таком похожем на одного демона. В эту ночь его связанные руки ныли особенно сильно, и когда Кроули снова рвало, он старался не думать о том, как фенол сжимал руки на горле его серафима.