исполнять не спеша

Это почти не было больно. Скорее, до тоскливого неприятно. Как будто возить пальцами по старому гнойно-белому шраму и ни черта не чувствовать. Кроули лишь поморщился, когда Азирафаэль касался растянутых мышц изнутри, возвращая им прежнее напряжение. Демон толкнул его на стол, и Кроули послушно прижался грудью, расставляя ноги. В их чёртов первый раз было не так — и ангел уже давно пообещал себе не помнить об этом. — Давай, вспомни, как я взял тебя в первый раз, — Азирафаэль навалился на его спину, схватился за плечи, сжал, оставил столько отпечатков, что хотелось дёрнуться и сбросить каждый. Как будто это хоть раз помогало. — Вспомни, каким чистым ангелом ты был. Таким невинным. Сопротивляющимся. Мне пришлось держать твои руки, я даже подумывал связать тебя. я всё такой же чистый ангел как раньше как и всегда — Вы хотите, чтобы я снова сопротивлялся? Его голос налип на нешаткий деревянный стол, и демон усмехнулся. — Какая прелесть, что ты не спрашиваешь, как тебе снова стать чистым ангелом. Ты ведь всё равно знаешь, что Ад оставляет свой отпечаток, — Азирафаэль убрал одну руку, шурша ширинкой, тканью, касаясь себя и сжимая. И Кроули начал отсчёт. — Я в жизни не поверю, что ты больше не тешишь себя надеждами сбежать от меня, куколка. раз, два, двенадцать это не надежда — это дело времени с каждой секундой двадцать восемь, тридцать четыре — Ты всё мечтаешь, что снова окажешься на Небесах. На этих скучных противных Небесах, где всем уже давно плевать на тебя, — на шестьдесят восьмой демон вжался пальцами и развёл их в стороны, проникая и сразу же толкаясь. — Они забыли твоё имя, вычеркнули из всех списков. А ты всё ещё здесь, ты всё ещё со мной. Всё так же принимаешь мой член, золотце. Давай вспоминать, как я натягивал тебя впервые. Я твой первый и единственный любовник, куколка. И только со мной тебе может быть хорошо. А если я захочу — то будет плохо, правильно? — сто пятнадцать и три пальца, вперёд, назад, чуть в сторону. Обычный набор, до того простой, что, чтобы забыть, придётся десятки раз сменить постельное бельё, перемыть всю пыльную забытую посуду и целый век постоянно менять одежду, ведь от простоты ткань пачкается слишком быстро. — Вспомни, как ты сжимался, как ты жмурился, как ты вырывался и высказывал мне, что меня обязательно казнят, когда тебя спасут. знаешь, что мне сказал серафим прошлой ночью? что ему плевать, что ты делал со мной. когда я окажусь дома, не на Небесах, нет, дома, я вычищу каждое воспоминание о тебе и твоих руках, я буду рвать и избавляться, выскабливать и оттирать. я ничему не позволю остаться. а знаешь, что самое важное? я буду каждую ночь и каждый день видеть твоё лицо во снах, но я никогда не назову больше твоего поганого имени и не узнаю тебя — А потом ты стал послушнее, правда? — Кроули сбился, когда Азирафаэль резко вытащил пальцы и хлёстко ударил по сжатой ягодице, тут же сжимая покрасневшую обожжённую кожу. — Ты сам стал раскрываться для меня, сам стал искать нужный темп, чтобы мне было так хорошо, как ты думал, было тебе на Небесах. Но твоё место не там, — демон наклонился, придавливая Кроули сильнее, чем до этого, вжимая губы чуть ниже отросших волос. — Твоё место здесь — со мной, на моём члене. Я знаю подход к тебе и знаю, что тебе нужно. я забуду забуду забуду забуду тебя твой шёпот твои отличия и это чёртово место если ты посмеешь коснуться моего сердца — я выплюну его Во второй первый раз не так уж и больно. Скорее, противно до рвущего кожу кадыка. Или слишком сильно оттянутых волос. Так бывает, когда бьётся старая пыльная посуда, потому что вода плохо смывает жир и воспоминания. Имена, касания, количество дней и распорядок. Во второй первый раз член входил легче, и Кроули начал скучать по воющим младенцам, мешающим ему спать. Куда больнее снова видеть родное лицо и снова обознаваться. Снова не узнавать. — А он у тебя хорош, — Кроули поднял голову — на него пялились треснувшие от падения глаза. Очередные, очередные, очередные. — Надо было его брать. Не хочешь поменяться завтра? — Трахай своего ангела, Леонард, — и Азирафаэль дёрнул Кроули на себя особенно сильно, так, что дерево впилось занозами в гладкий ангельский подбородок. если бы мне не было, что терять, я бы отнял себя у тебя гораздо раньше я бы изуродовал себя, чтобы тебе было противно касаться меня а сейчас — у меня уже шесть перьев Кроули практически не видел лицо демона до конца вечера — репетиция свободы. А ночью, пока серафим доставал короткие жёсткие занозы и целовал каждую оставшуюся ранку, впервые признался, что никогда не позволял себе плакать перед Азирафаэлем.