Слепое пятно

Среда. Вечер. Холодный свет луны освещает его жуткое, нездоровое лицо. Бешеные, широко открытые глаза и животная, пугающая ухмылка. В одной руке он держит скотч, в другой — широкий кожаный ремень. Сердце готово выскочить из груди, потому что я понимаю, что будет дальше. Пытаюсь завизжать в мольбе о помощи, но тщетно — ком в горле перекрывает дыхательные пути, позволяя мне только невнятно прохрипеть. Стараюсь незаметно залезть в карман и сбросить звонок хоть кому-нибудь, но Брайан делает резкий шаг вперед, отчего я замираю в испуге. — Плохая идея, — он грубо садится сверху, подминая мои ладони под крепкие, накаченные бедра. В сердце таится надежда, что у меня ещё есть шанс набрать кого-то, но его только забавляет маленький огонек веры в глазах. Брайан облокачивается коленом в сгиб локтя, вызывая резкую боль в теле. От неё я прихожу в себя и, что есть сил, вскрикиваю. Но горячая ладонь быстро закрывает рот, больно сжимая щеки с челюстью. Я пытаюсь скинуть его, дерусь ногами, трясусь, кричу в прижатую к губам руку, стараюсь укусить его тонкую кожу, но он только шире улыбается.  — Если бы ты знала, — шепчет, немного пошатываясь от моих истеричных ударов коленями в его лопатки, — сколько удовольствия сейчас доставляешь. Всегда бы так. Он медленно поднимается, удерживая меня за разные части тела — таким образом не дает сбежать. Одну ладонь удерживает на рту, лишая меня возможности кричать. Вторую грубо запускает в волосы и поднимает за собой. Резко разворачивает спиной к груди, точно заложницу, и обвивает хрупкую шею плечом. Мне тяжело дышать. Его руки выступают вместо тисков, невыносимо сдавливая горло. Закашливаюсь ему в ладонь и в ужасе осознаю, что теперь он затыкает мой нос пальцами. — Смотри, — горячо шепчет на ухо, — как легко можно задушить в такой позе.  Он напрягает мышцы рук, сдавливая шею до онемения. До боли зажимает нос и не убирает ладонь ото рта. Теперь я не могу сделать даже подобие вдоха. Чувствую себя рыбой, вылетевшей на берег во время шторма: вокруг сплошная угроза, а у меня почти нет шансов на спасение. Качаюсь на месте, пытаюсь вырваться, но быстро понимаю, что таким образом только сверну себе шею. Топаю ногами по паркету, но он лишь меняет положение, подводя меня к кухонной плитке: но я не сдаюсь, бью по ней ступнями, несмотря на ужасную боль в суставах и пальцах. Задыхаюсь, царапаю его руки, изо всех сил скручиваю кожу, стараюсь как-то ущипнуть, но от страха пальцы перестают слушаться. Даже не могу сжать кулак. Паника только нарастает, а щеки горят от слёз.  «Он не убьёт меня, не может. Слишком себя любит, не станет гнить в тюрьме. А если выставит себя жертвой? Оплатит лучшую защиту, сможет прикинуться невиновным? Он проник сюда в моё отсутствие. Значит, уже давно всё спланировал». Ноги немеют, и я больше не могу драться или сопротивляться. Мне катастрофически не хватает воздуха. Рыдания заставляют биться в конвульсиях, но всей этой боли нет выхода наружу. Опускаю руки. Больше нет сил сражаться. Я не хочу умирать. Пытаюсь не потерять сознание, но от нехватки воздуха нет спасения. Темнеет в глазах, я чувствую, как теряю почву под ногами и куда-то проваливаюсь.  Среда. Ночь. Жадно глотаю воздух носом, приходя в себя от дикой боли в сердце. Быстрые удары сковывают грудь. Не понимаю, что происходит и где я нахожусь. Могу шевелить руками. Несколько испуганных движений и меня парализует жуткое осознание: я сижу в ванной, полной льда. В комнате нет ни малейшего просвета: ничего не вижу, вокруг кромешная темнота. Пытаюсь вскочить, но поскальзываюсь на месте. Что-то мешает, ноги связаны. Адский холод оставляет ожоги на теле. Нестерпимо больно. Пытаюсь позвать на помощь, но рот закрыт — через него не проходит даже вдох. Хочу понять, что с ним. Органы чувств сбиты: ледяная вода всё перекрывает. Ничего непонятно, трудно что-то трезво воспринимать. Тянусь пальцами ко рту и получаю жгучий удар по руке: он рассекает водную гладь и касается груди. Всхлипываю, визжу, но этого никто не слышит — даже я. Успеваю коснуться губ. Понимаю, что ко рту в несколько слоев плотно примотан пластиковый скотч. Осознаю, что Брайан стоит рядом. Контролирует движения. Страх и холод сковывают, удушают. Я беспомощна. Не знаю, что делать. Внизу живота невыносимый узел, сформированный из боли. К горлу подступает тошнота испуга, и я не могу её сдержать.  Желудочный сок обжигает слизистую носа — единственное место, через которое могла пробраться едкая рвотная масса. Снова поднимаю руки к лицу: в этот раз неосознанно. Хочется согреться любым путем, даже через остаточное содержимое желудка. Устрашающий звук рассеченного воздуха. Хлыст. Получаю новый удар. В этот раз ещё больнее. Роняю ладони в воду и, точно беззащитный ребёнок, плачу. Не могу собраться с мыслями, что-то придумать или спланировать. Я сломана. «Больше ничего не будет. Ни взросления Эммы, ни дальнейшей жизни, ни счастья. Не будет моей мамы, нового дня, Микеланджело и его родителей. Заботливого, но холодного Солсбери. Я никогда не увижу, кем станет Эмма. Она не узнает, как сильно её мама умеет любить. Меня больше не будет, и я никогда не буду фигурировать в её воспоминаниях». — Всё могло быть иначе, — слышу его издевательский тон и чувствую, как к горлу подступает новая порция рвоты, — ты бы спокойно села в машину без глупостей, посмотрела снятую для тебя квартирку вблизи моего дома и любезно переселилась туда. И всё, мы оба довольны: никаких ненужных врачей, всегда удобное время для встреч, любовь и полное отсутствие пропущенных звонков. Он касается моего загривка и мягко поглаживает волосы, но я чувствую исходящую угрозу. От холода немеют конечности. Руки больше не отвечают на сигналы мозга, левая нога бьется в непроизвольной конвульсии. Мышцы переохлаждены. — Я ведь предупреждал тебя, что наши секреты должны оставаться между нами? Нервно сглатываю, услышав его улыбку на последнем слове. Чувствую резкую тянущую боль в затылке: поздно понимаю, что он схватил меня за волосы. Один толчок, и я с головой под водой. Он топит меня. Барахтаюсь, но крепкая рука давит глубже, ещё сильнее. В панике делаю вдохи, отчего быстрее захлебываюсь и задыхаюсь. Пытаюсь спасти себя усиленнее, но он чувствует это и подключает вторую ладонь к процессу. Он в разы крупнее, у меня нет шансов. Ничего не выходит. Брайан спокойно удерживает меня под водой. И когда мне кажется, что через мгновение все закончится навсегда, он возвращает меня на поверхность. — Не нужно выносить сор из избы. Кому ты сделала хуже? — психопат нежно целует меня в лоб, опускает руки в ледяную воду и мягко обнимает за талию, выхватывая из ванной. По всему дому открыты окна. Голое мокрое тело обдувает колкий уличный ветер. По комнатам гуляет сквозняк. Он сделал это специально. Мне не становится теплее от его тела и рук, этих притворных нормальных объятий. Ничего, кроме страха и внутренней жути. Не знаю, что будет дальше. Испуганно пытаюсь пошевелить рукой, но тело не слышит сигналов из головы: я слишком долго находилась в ледяной воде. Не могу себя контролировать. Конечности живут своей жизнью: только дрожат от спазма мышц. Хочется плакать, но нет сил на слёзы и проявление каких-либо эмоций. Все чувства сведены к ужасу. Перед глазами мутно проявляются разные образы, в ушах гудит, а в зале призраками улыбаются близкие. Радостная Эмма, теплый Микеланджело, обходительный доктор. В голове повторами всплывают старые разговоры на терапевтических сессиях. Мне становится больно от их несоответствия с реальностью. «…я не жертва, доктор Солсбери». Кажется, что слышу стук своего сердца в висках. В теле пусто, на сердце разрастается бездонная дыра. Своеобразный эскапизм прерывает боль в позвоночнике: теперь я валяюсь на полу. Брайан бросил меня на ковер в гостиной, словно неживую игрушку, простой предмет. Дрожу, тянусь пальцами ко рту и вижу, что на них рассечена кожа. Он видит мой испуганный взгляд и улыбается. Подмигивает так же, как в нашу первую совместную экспедицию: в тот день, когда я считала его нормальным.  — Кожа буйвола творит чудеса, — он приподнимает ремень в свете луны и издевательски покачивает его надо мной. Липкий страх растекается по телу с новой силой. Ощущаю жгучую боль в кровящих пальцах.  Брайан снова играется, делая резкий шаг вперед. Я испуганно съеживаюсь и, как речной малёк, подскакиваю на полу. Он тихо смеется. Урод доволен собой: слегка взъерошивает волосы и занимает удобное место на моих коленях. Мне неприятно, тяжело и больно, но это хотя бы греет часть ног. — Не знаю, что с тобой делать, — грубо проводит большим пальцем по губам под скотчем, — доверять нельзя, раз осмелилась развязать язык. Я-то думал, что научил тебя молчать. В глазах Брайана сверкает что-то злое. Он тянется к карману джинс и неторопливо вытягивает какой-то прямоугольный предмет. Мне страшно. О'Нил растягивает свое удовольствие, молча наблюдая за моей реакцией. Осторожно, едва заметно, шевелю пальцами. Пока он неотрывно смотрит за испугом моих глаз, я могу вернуть себе контроль. Концентрируюсь на теле, снова проверяю их состояние. «Могу согнуть безымянный палец и мизинец. Значит, ещё не всё потеряно». Тихий стук по картонной коробке. Брайан закусывает нижнюю губу, стараясь скрыть предвкушающую ухмылку. Живот крутит от боли воспоминаний. Я знаю, что он сейчас сделает. О'Нил поджигает вишневую сигарету, медленно вдыхает никотин. Приближается ближе и выдыхает всё в лицо. Глаза горят, непроизвольно наполняются слезами. — Ведь ты просто могла любить меня и не строить обиженную из-за танцев с Клэр, — новая затяжка, тихий вдох и небольшая пауза, — трезво оценивать себя и свой внешний вид, не пытаться претендовать на большее и не делать мозг. Мы бы хорошо проводили время вместе. Неужели даже эта ничтожная малость стала для тебя неподъемной? Всего-то молчать и не показывать свой противный характер. Радоваться, что на тебя, подобную мальчишке, серую мышь, обратили внимание. Помнишь, как мы веселились раньше? На этом моменте он расплывается в издевательской улыбке и прижимает сигарету к груди, туша её о нежную кожу. Я неистово визжу, но скотч блокирует любое проявление звука. Пытаюсь скинуть его с себя, но тело выдает невнятные, слабые повороты. Он убирает её только тогда, когда остатки табака начинают тлеть под кожей. От боли слёзы текут градом. Про себя я умоляю его остановиться, прошу образумиться и прекратить это, согласна на любые условия, но он даже не думает дать мне возможность что-то сказать. — Помни, что ты сама в этом виновата. Я давал тебе всё, в чем ты нуждалась: дарил необходимые надежды, чтобы ты чувствовала себя лучше, слушал твоё бесконечное жалостливое нытье, терпел кислую мину, тратил слишком много времени и денег на твой убогий внешний вид. Постоянно говорил то, что ты хотела услышать. И чем ты мне отплатила? — хлесткая пощечина оставляет на коже горящий след: она настолько сильная, что одна боль начинает отвлекать другую. Брайан не дает мне опомниться. Чуть приподнимается, хватает за волосы и переворачивает лицом в пол. Брезгливо бьет по костлявым бокам, заставляя быстрее лечь на живот, но тело ещё не пришло в себя после шокового состояния. Садится удобнее, пододвигаясь к ягодицам. Пока у меня ещё есть возможность, поворачиваю голову, чтобы слегка облегчить затрудненное о ковер дыхание. Пытаюсь пошевелить пальцами ног — есть контакт. Тело слышит команды.  — Испортила день рождения, привлекла к себе всевозможное внимание. Вдоволь порыдала в туалете из-за того, что родилась идиоткой, слепо верящей в свою уникальность и значимость. Как ты вообще могла подумать, что я когда-то уйду к тебе? Мразь, — слышу какие-то посторонние звуки, пытаюсь не выдать напряжения, — хотела меня подставить и рассекретить: хорошо, что хватило ума ничего не сказать на празднике, иначе бы тебя давно не было.  Холодная грубая кожа касается хрупкой шеи. Он накидывает ремень мне на горло в виде удавки, плотно продевая его в стальную пряжку. Низ живота больно тянет, ноет неприятный узел. Стараюсь не поддаваться тревоге и держать себя в руках. Нельзя впадать в панику. Никто не придёт меня спасать, мне не на кого рассчитывать. Если я хочу жить, то необходимо оставаться в трезвом сознании.  — Что с тобой будет теперь, — он грубо дергает ремень, резко приподнимая меня с пола, — я решу попозже. Отпускает, и я падаю грудью и лицом в ковер. Снова. Чувствую запах железа и влагу на лице. Из носа течет кровь. Щеки горят. Он лапает меня, трогает в самых неприличных местах, опускается ниже и закусывает плечо. Все прикосновения злые, гневные. Он хочет причинить мне ещё больше боли. Лезет пальцами под талию, ногтями впивается в тату.  Мысли о мольбе, пощаде и желании умереть отходят назад. Фраза, которую я когда-то фальшиво бросила в один из сеансов, снова всплывает в голове. Она должна стать правдой, потому что это — моё настоящее желание. Я не хочу быть жертвой, не должна ей быть, не дам себе снова в неё играть. Его руки мучительно сжимают нежную кожу на подвздошных костях, и я делаю вид, что сосредоточена на экзекуции. Хотя теперь эти пытки последнее, что меня беспокоит. «Боль — это всего лишь реакция организма». Пытаюсь абстрагироваться, прекратить жалеть себя, переключаю все внимание в сознание. Нужно что-то придумать. Генерирую дюжину мыслей, но ни одна из них не является реалистичной. Всё не то, но нельзя останавливаться. Он убирает руки от татуировки и смеется. — Тебе не нравится Клэр, — складывает ремень в два оборота, — но она что-то вроде твоей здоровой версии. Если бы ты родилась красивой и любимой. Хорошо, что у тебя не вышло.  Удерживает своеобразный поводок одной рукой, пока второй копошится в джинсах. Слышу характерный звук: расстегнул ширинку джинс. К горлу снова подступает обжигающая желчь: настолько грязно и противно я себя чувствую. Выливается через нос и отвлекает его от процесса.  — Сука, — Брайан брезгливо шипит, хватает меня за волосы и вдалбливает в рвотную массу, — какая же ты дрянь.  Он наотмашь шлепает меня по лопаткам, бьет по позвоночнику и наносит ещё несколько ударов по телу, пока затирает тошноту на ковре моим лицом. Щеки горят от трения, глаза от едкости кислоты. Наконец, он останавливается и я понимаю, что теперь моя голова повернута в другую сторону.  В носу стоит противный запах блевотины, синяки мучительно щемят, грудь ноет от глубокого ожога, тело дрожит в болезненном ознобе, но я улыбалась. Желчь царапает белки глаз, но это не мешает рассмотреть мне кованную каминную кочергу под диваном, подарок мамы на последнюю годовщину с Микеланджело. Она лежит на расстоянии вытянутой левой руки. Нужно только взять. Характерный шлепающий звук текстильной резинки трусов по коже. Чувствую его горячий, уже влажный эрегированный член на ягодицах. Он раздвигает их и плюет между, в то время как я понимаю, что момента лучшего, чем сейчас, не будет. Делаю вид, что сопротивляюсь. Дрожу, брыкаюсь, незаметно поднимаю обе руки, чем вызываю его смех. «Смейся, ублюдок. Осталось недолго». Он захватывает ремень одной рукой, пока второй залезает внутрь. Грубо сует в меня пару пальцев, скользит пенисом по коже и удерживает самодельный ошейник. Снова тяжело дышать, но меня это больше не пугает. Я знаю, что нужно делать. «Либо я спасу себя, либо умру, даже не попробовав это сделать». Тихо задерживаю дыхание. Мне нельзя отключаться. Нахожусь на финишной прямой: левая рука под диваном. Брайан царапает анальное отверстие мерзкими фрикциями пальцев внутри, а я осторожно хватаюсь за холодную ручку кочерги. Он резко достает пальцы и приставляет к проходу твердую головку, до синяка сжимая левую ягодицу. Возбужденное дыхание, урод в предвкушении. Брайан пододвигается поближе, чуть склоняется, направляясь внутрь, и я провожу по полу кочергой, на секунду сбивая его с толку. У меня нет времени сомневаться и медлить.  Изо всех сил поднимаю её и с размаху попадаю ему по голове. Не знаю: темечко, лоб, затылок — но ублюдок отпускает ремень на секунду, непроизвольно хватаясь за черепушку. Я ударяю снова, не дав ему опомниться. Размахиваю ей, задевая очередной участок крепкого тела. Чувствую, как он слабеет. Брайан кричит и отшатывается назад, а я получаю новый шанс: переворачиваюсь на спину, зажмуриваю глаза и бью в лицо кованым прутком. От адреналина гудит в ушах. Я слабо слышу: всё вокруг становится приглушенным. И его ор, полный боли, кажется чем-то далеким, тихим и нереальным. На моё голое тело брызжет кровь. Горячая. Легкие, почти невесомые покачивания по инерции. Тяжесть спадает с ног. В квартире стоит характерный глухой грохот, отдаленно напоминающий свалившийся на пол мешок. Открываю глаза и вижу, как всё вокруг покрыто темными пятнами. Мои колени и бедра в его крови. Через силу смотрю на Брайана и вижу, что его нос превращен в одно большое месиво. Я боюсь только одного: что он ещё жив и способен причинить вред. Вокруг всё как в тумане. Чувствую, что плохо соображаю, но спасение важнее всего. Одним движением отрываю скотч со рта. Пододвигаю к себе ноги, из-за чего пачкаю тело кровью. Быстро разгрызаю часть пластика на щиколотках, помогая разорвать его руками. Встаю, пошатываясь на месте, и несусь прочь. На лету поднимаю брошенное на пол худи у двери, хватаю оставленный на тумбе ключ и, через ужасную, непослушную дрожь в порезанных пальцах, открываю замок.  Пулей вылетаю прочь и закрываю его внутри, чтобы не выбрался. Страх душит. Оставляю ключ в замке, и только теперь чувствую облегчение. Из горла вырываются самые тяжелые и громкие рыдания в моей жизни. Я скатываюсь вниз по двери, закутывая обнаженное тело в толстовку.