***
Когда они пришли в штаб гарнизона, Рокотов увидился с этой неизвестной — девушкой, лет двадцати пяти на вид, в старой очень заношенной одежде, с худым лицом, на котором особенно ярко выглядели ясные голубые глаза. Девушку звали Ивоной, её два года назад угнали из Польши на работы сюда, в центр Германии. И эти два года очень отразились на ней — худые и огрубевшие от тяжёлой работы руки, измождённое лицо, глухой кашель. Теперь же, когда войне пришёл конец и она стала свободна, Ивона пыталась добраться к себе домой, в небольшое село близ города Лодзь. Хоть Рокотов примерно понимал о чём говорила так торопливо и волнительно Ивона, ему помогал переводить с польского один из солдат, который и привёл её; боец всю войну прошёл, на груди блестели медали за оборону Москвы, за освобождение Варшавы и за взятие Берлина. Иван первым делом спросил у неё — почему раньше не сообщила о том, что видела. Ивона честно обо всём говорила — рассказала, что всё выглядело так, что встретились старые знакомые. Но один парень из тех, кто подошёл к бургомистру, ей показался странным — постоянно оглядывался, нервно как-то, пока стоял руку из кармана не вынимал. Когда же парни повели бургомистра, то Ивона заметила, что тот самый странный, он тыкал в бок немца пистолетом. Девушка понял, что случилось что-то нехорошее, но очень испугалась и долго боялась идти. А сейчас решилась, ведь Красная Армия друзья, а бургомистра она немного знала, он был единственный немец, который отнёсся к ней в этом городе человечно. — …Но как только я вышла из дома, меня ваши солдаты сюда привели, сказали, что арестовали меня… Ну ведь я же ничего страшного не сделала! Я к вам шла всё рассказать! — оправдывалась Ивона оглядывая Рокотова и солдат своими большими беспокойными глазками, хотя никто её и не ругал, несмотря на то, что она в самом деле нарушила порядок — пришла в комендантский час. Рокотов поблагодарил девушку за бдительность. Солдатам же приказал — как станет значительно светлее проводить её до столовой и накормить; одновременно дал задание одному офицеру сообщить через командование о ней польской стороне, чтобы девушка смогла наконец добраться до своей родины. И раздав все поручения, Иван Григорьевич вышел поговорить со Светой в коридор. — Если это похищение, то точно не ради выкупа, — начал Иван, — а ради информации. Крамер же бургомистр, глава города. А значит много чего знает, где у нас штаб, где проверяют… И много кого он знает. И о ком. Света молча соглашалась, а Иван закончил свою мысль: — Ну или же под прикрытием авторитета Крамера хотели что-то или кого-то провести в город. У него ведь есть особые полномочия. — А причём тут тогда вчерашняя перестрелка на КПП?.. — заговорила Света, а потом быстро догадалась, — А-а! Подожди, а если у КПП бургомистр решил попытаться освободиться, похитители завязали бой и немца увели насильно? Солдаты говорили, что двое ведь ушли и их не догнали. — Именно. — кивнул Иван, — Это были те самые немцы на мосту, которые похитили Крамера. Уверен, он отказалась провести их через охрану, поэтому немцы решились на бой. Им очень нужен был бургомистр. Света согласилась с этими предположениями Ивана. Тогда Рокотов доложил по телефону об их общих соображениях полковнику. Иван попросил взять два отделения солдат и вновь прочесать ручей по которому ушли похищенный и похититель. — Вы почему сразу ничего не проверили? Ждали? Чего? Второго пришествия? — возмущался полковник, явно застигнутый телефонным звонком в постели. — Виноваты, товарищ полковник. Но отсутствие человека два часа дома ещё не повод поднимать гарнизон в ружьё… — Этот человек, второй после меня в этом городе!.. Так, Рокотов, солдат я дам сколько хочешь, но Крамера отыщи мне! Всё, работай! — полковник положил трубку.***
Двор штаба гарнизона полон солдат. Они получали боеприпасы, а Рокотов бегло осмотрел тех, кого ему выделили. Света давно сидела в машине и ждала его. — Хо, давно я не бачил столько народа тут! — присвиснул вышедший на улицу из стоящего рядом гаража Саенко. Он быстро заприметил тут машину Рокотова и его самого. Ефрейтор подошёл к нему и без стеснения спросил: — Товарищ майор, а это шо, опять в бой с фрицем таким гарнизоном? Он опять войну объявил, а я это в гараже проковырял? Рокотов обернулся, посмотрел на появившегося перед ним в замасленном и затёртом комбинезоне механика ефрейтора, тот при этом старательно запахивал куртку накинутую поверх рабочей одежды. — С нами хочешь? — вопросом на вопрос ответил Иван. — Не отказался бы! Так эти гайки и солидол надоели! В печёнках сидят! — Саенко скорчил гримасу. — А фрицу задать я всегда зараз! А то, вернусь домой, в ридну хату, а даже медали нет. Не поверят же, шо в самой Германии был! Рокотов вынул из кармана шинели портсигар. — Угощайся. Хорошие. — протянул он ефрейтору рядочки белых папирос. Ефрейтор взял сразу четыре папиросы, три спрятал за клапан пилотки, а четвертую закурил смакуя её, табак был не из дурных. — А ты, я смотрю, из шоферов в механики разжалован? — Рокотов облокотился на капот грузовика. — Так точно, товарищ полковник разжаловал. — потягивал дымок Саенко. — Ну, товарищ полковник, человек серьёзный… — произнёс Иван и снова глаз зацепился за старательно запахиваемый борт куртки, словно там что-то пряталось, — А что это у тебя там, за пазухой? — шагнул ближе Рокотов к ефрейтору и указал на куртку. И Саенко неожиданно попятился. Майор строго посмотрел из-под фуражки и снова приблизился к ефрейтору. — Показывай, что там. — не нравилось Ивану то, как вёл себя Саенко. Ефрейтор видя взгляд майора, медленно распахнул куртку, там из внутреннего кармана торчало тёмно-зелёное стекло горлышка пивной бутылки. Иван вытянул её. — На боевом посту пьянствуем значит. Саенко спрятал глаза от Рокотова. Бутылка была без этикетки, но совершенно полная и запечатанная новенькой керамической крышкой с фирменным клеймом. И крышка эта была жутко знакомой Рокотову. Саенко молча стоял рядом потупив взгляд. — Откуда это у тебя? — кивнув на бутылку спросил Рокотов пристально смотря на парня. Саенко упрямо молчал и продолжал не поднимать глаза на Ивана Григорьевича. А Рокотов между тем вспомнил, где и у кого уже видел такую крышку. — Ефрейтор Саенко, откуда у вас эта бутылка? — настойчиво смотрел следователь. — Лучше ответить. Ведь точно такая же крышка была найдена у убитого диверсанта, напавшего на пост у моста… — Да какие диверсанты, товарищ майор! — встрепенулся Саенко, — Да у половины города такие найти можно! Они вон, везде валяются! Это же просто пиво! — Вот именно — это пиво! У советского бойца — бутылка пива за пазухой! Откуда? — Купил. — не выдержал ефрейтор. — Где и у кого? — Да у немца за тушонку выменял. Он на пивзаводе, шо на окраине, работает… Там все немцы у него отовариваются. Тут ведь не продают, а выпить хочется некоторым. Вот и ходят… Ну а чего не ходить, коли продают. — Где этот немец продаёт? — На складе. Он там вроде нашенского завсклада. Он за три банки тушонки вам самого свежего даст. Иван покрутил в руках бутылку. Этикетки на ней не было, либо Саенко уже снял, либо там, тот продавец. Но как бы то ни было совершенно точно стало ясно, что солдаты гарнизона нашли способ доставать выпивку, а это нужно присекать. Рокотов сунул к себе в карман бутылку. — Значит так, Саенко, ещё раз повториться — доложу Богданову. А сейчас, ступай к себе в гараж. — Значит, с собой, фрицев опять бить не возьмёте? — жалостливо спросил ефрейтор. — Нет, не возьму. Нельзя же гараж без хорошего механика оставить. Всё иди. И другим передай, что б забыли дорогу на пивзавод. Иначе, так и передай, я с проверкой приду. Придирчивой проверкой. — улыбаясь и похлопывая по плечу ответил Иван. — Понял. Есть идти и перадать. — раздосадованно козырнул ефрейтор, развернулся и ушёл. А Иван Григорьевич стал заканчивать с погрузкой солдат, точно зная теперь, что это не слух о пивной, действительно где-то в этом городе есть местечко, которое охотно принимает и угощает. А отовариваются желающие у немца на пивном заводе.***
Раннее утро. Птицы давно перестали петь в такое время. Мрачная напряжённая тишина раскинулась по нагим кронам. Цепочка солдат молчала, лишь только позвякивала оружием и амуницией. Она шагала вдоль русла ручья, продираясь сквозь стебли кустов. Ручей был такой мелкий, что вода самое глубокое, стояла чуть выше щиколотки. Впереди отделение возглавлял майор Рокотов. Рядом с ним — майор Елагина. Среди солдат был и Мамиев, он привёз следователей от штаба, его обязанность теперь ни на шаг от них. Стояла осенняя глухая тишина. Только изредка глухо лопались набухшие от влаги ветки под сапогами и ботинками бойцов. По свежему осеннему воздуху, по мокрой листве след брала служебная собака. Пройдя намного дальше вчерашнего, Рокотов нашёл на сухом пригорке остатки костра, явно совсем свежего, меньше суток ему было — несмотря на утреннюю влагу угольки ещё еле тлели. Заметил он и то, что пепелище пытались спрятать. Собака, обнюхав всё вокруг остатков костра, вскоре вышла на тот след, который искала. Через несколько минут блужданий по руслу, след вышел на лесную тропинку, а она вывела солдат к заброшенному поместью. Невысокий забор из замшелого булыжника, за ним — дом с черепичной крышей, мезонином и мансардами в стиле провинциальной Германии, фахверковые и каменно-кирпичные амбары с пустыми конюшнями на широком дворе, наскирдованое рядом сено. И полная тишина. Поместье было брошено своими хозяевами, а война её пощадила. Бойцы совершенно точно вышли со стороны заднего двора к этому поместью. А собака вела их именно в сам дом. Вскинув винтовки и автоматы, солдаты стали приближаться, желая окружить особняк в центре поместья. А вокруг — мёртвая тишина. Но все знали — она обманчива. Не первый день воюют. И как только они приблизились достаточно, чтобы их можно было видеть, из окна на мезонине в них бросили гранату. Солдаты бросились врассыпную от неё. Взрыв только оставил небольшую воронку на земле. По окнам ударили очереди из автоматов. Оттуда не поскупились на ответ. Застрочил немецкий пулемёт с самого верхнего окошка. Завязался бой. Стрелков было явно лишь только трое, один из них — с винтовкой. Они постоянно меняли позиции, бегая от одного окна к другому. Пулемёт практически не смолкал давая длинные очереди. Солдаты сжимали кольцо вокруг дома, обкладывая окна плотными очередями. Однако Рокотов постоянно повторял, что там может быть заложник и нужно быть аккуратнее. Светлана старалась быть постоянно рядом с мужем — пистолетом в одиночку много не навоюешь. Но Иван словно не замечал опасности вокруг себя, пули иной раз свистели прямо над фуражкой. Перестрелка. Светлана краем глаза, когда пряталась за кирпичной кладкой стены конюшни, заметила сукно немецкой кепи в окне. Глаза зацепились за неё и довели до окна первого этажа. Рокотов тоже видел эту кепку с её владельцем. Наперерез ему вперёд выскочила из-за угла здания выставив вперёд пистолет Светлана. Она сделала шаг вперёд… Первым выстрелил немец. Пули застучали по кирпичу конюшни. — Света! — перекрикивал грохот выстрелов Иван. А на землю падала майор Елагина… Но к земле её прижимал своей крупной фигурой Рокотов. Он столь стремительно подбежал к ней, что лишь только почувствовав телом землю выдохнул. Вокруг свистели пули, они стучали по кирпичу, впивались в землю, а Света смотрела в упор на зависшего над ней Ивана. Он глубоко и часто дышал, глаза испуганно бегали по её лицу. И только лёжа на холодной влажной траве Света с запозданием испугалась. Ваня только что второй раз вытащил её из-под пуль. Света поднялась, Рокотов оглядел её со стороны, убедился, что с ней всё в порядке. Но шум перестрелки заставил их снова обратить внимание на окружающее их пространство. Елагина вновь принялась искать взглядом в окне серо-зелёную кепку. Да вот только не было её уже. Владелец ничком повалился в комнате убитый, а солдаты начинали штурмовать дом. Очень быстро там смолк пулемёт, которые не давал одной из групп подойти близко к стенам дома. Не обращая внимания на бешеный стук в груди и висках, на грязную шинель Рокотов мельком ещё раз оглядев Свету, снова заспешил вперёд, за небольшой группой солдат бегущих вокруг дома. Елагина тоже присоединилась к солдатам, которые окружали дом с другой стороны. Иван пересёк двор и взбежав на веранду следом за солдатами, стремительно шагнул в дом. Шёл штурм. Первый немец, тоже в гражданском, с винтовкой в руках, присел убитый солдатом у камина в гостиной. Другой — выскочил прямо на Ивана в тесноте лестницы по пути на второй этаж. Выскочил так, что Рокотов даже не успел выстрелить. Короткая схватка на узких ступенях. Что-то небольшое мелькает в руке немца и в следующее мгновение сильный удар нанёс враг в левое бедро Рокотова. Сквозь сукно шинели он почувствовал всю силу, с которой враг вонзил свой короткий нож с тонким лезвием и как что-то медленно стало растекаться по коже увлажняя ткань. Стиснув зубы, Рокотов вывернул руку немца с ножом так, что крепкая вражеская хватка в миг ослабла. В следующее мгновение немец под тяжким ударом майора кубарем полетел вниз по ступеням. Удар Рокотова рукояткой его пистолета пришёлся точно в висок немца и оказался фатальным. Третьего немца Иван нашёл на втором этаже, в коридоре между комнатами, один ефрейтор выволакивал с чердака его пулемёт и тихо рассыпал ругань. — Товарищ майор, там Крамер! — позвал Ивана солдат в одну из комнат. Порядком избитый, в чулане, дважды раненый из пистолета в грудь, в углу сидел Вилли Крамер. Один из бойцов с краповыми погонами войск НКВД пытался зажать бинтом его раны, но Крамер уже был практически мертвецки бледен. Рокотов склонился над ним. — Держитесь! Держитесь! Сейчас мы отвезём вас в госпиталь! — Иван старался не дать Крамеру закрыть глаз, чтобы он оставался в сознании, а значит жив. Вилли вцепился рукой в край шинели Рокотова, из последних сил потянулся к нему. — Им… нужны… — с хрипом вперемешку с протяжным свистом успел произнести побледневшим губами Вилли и хватка его ослабла, а всё тело обмякло. — Что? Что нужно?! — вдогонку спрашивал Иван, но это уже не имело смысла — Крамер умер. Иван лихорадочно нащупывал пульс на шейной артерии, потом на запястье. Но тщетно. Рокотов растерянно оглядел бургомистра, а потом медленно поднялся, и так же медленно стянул с головы фуражку, отошёл от тела и солдата возле убитого… Пришло осознание, что всё кончено. — Боец, выносите тело. — потупив взгляд куда-то в сторону произнёс Рокотов, а потом побрел туда, где просторнее. Иван спустился на первый этаж усадьбы. Не успел. Он не успел… Рокотов представил себе лицо фрау Магды, как он сейчас вернётся в город и будет пытаться произносить ей по немецки, что теперь она вдова. Иван помнил её умоляющий взгляд и такой же голос, просящий: «Найдите Вилли! Я за него очень переживаю!». Сейчас тело её мужа двое бойцов стаскивали на плащ-палатке вниз. Чувство какой-то вины за то, что Крамер погиб, повисло на сердце Рокотова и гложило его. Вот если бы они вчера стали искать… «Всё равно бы не нашли. А если нашли, то тоже мёртвого. — дало о себе знать нутро следователя с его трезвым, логическим мышлением, — Его бы всё равно убили, несмотря на то, выдал он им, что они хотели или нет». И в этот момент заныла уколотая на лестнице нога. Рокотов взялся за болевшее место. Разорванное влажное сукно. Иван тут же посмотрел на кончики своих пальцев… А они вполне чистые. И пахли бензином. Сразу же Рокотов сунул руку в карман, ведь удар пришелся как раз в него. Насквозь оказалась пробита его зажигалка, бензин из неё залил немного форму. А в его потёртом портсигаре почти по центру вмятина. Иван раскрыл коробку портсигара — аккуратные рядочки папирос лежали непотревоженными. Рокотов, посмотря на это всё в своих руках, усмехнулся, убрал всё в другой карман. Ну вот, снова повезло… Иван опустился на широкий кожаный диван по центру гостиной, где оказался. Да уж, всего не предугадать в нашей жизни… А всё равно скверно на душе было после всего. Вокруг было несколько не убрано. На большом ковре следы от грязных сапог, гильзы от только что отгремевшей перестрелки. Из стеллажей вдоль стен кое-где выброшены книги, валялись рядом распластав страницы. Иван, собравшись с мыслями, поднялся и обошёл всё. В гостиной, у камина было повалено уютное на вид кресло. Сам камин давно не топили. Рядом с его холодным, мрачным очагом кто-то скинул стойку с каминным сервитером. Искусно кованые кочерга, совок на длинной ручке и щипцы растянулись по паркету. В дровнице на дне валялась пара сухих поленьев. Дом, несмотря на заброшенность, дышал уютом. Рокотов обходил широкую гостиную и невольно вспоминал то, как в юности, в Санкт-Петербурге, с отцом тоже у камина сидел и долго обсуждал разное. Отец его, инженер завода, был человеком начитанным и мудрым. Сидя в глубоком кресле, долгими зимними вечерами с трубкой хорошего табака, рассказывал сыну о том, кто есть настоящий человек, настоящий мужчина и другие мудрости жизни. Иван эти отцовские уроки пронёс сквозь всю жизнь в своём сердце. А пример любви отца к его матери, которую он всегда звал нежно «Варенькой», пример такой любви, где не было места грубости, фальши, где всегда доверяли друг другу — стал образцом истинной любви для него. Иван осматривал разбросанные под ногами книги. На некоторых были дыры от пуль. Виднелись корешки с именами немецких классиков — Гёте, Кант, Гофман, Шваб, Гейне, Шиллер, Герхард. Рокотов шагнул к одному из убитых, который упал близ камина. Солдаты его оружие забрали, но у ног убитого Иван приметил большой в красивом переплёте фотоальбом. Иван поднял альбом и шагнув к окну, стал пролистывать большие плотные страницы. Семейный альбом. Чёрно-белые снимки, на которых порой стояли даты «1900 год», «1905 год», «1915 год». Этим фотокарточкам уже столько, сколько самому Ивану, а некоторые даже старше многих из тех, кто сейчас был вокруг этого дома. Пролистав снимки барышень в модных платьях, мужчин во фраках, дорогих лондонских костюмах, Рокотов дошёл до пачки снимков некоего майора Вермахта. Сначала он был на снимках, конечно, пониже в чинах, но листая страницы он словно видел карьеру и всю жизнь этого майора. Вот он уже с женой, потом с детьми, а вот с пожилыми родителями. Были и фото майора на фоне этой усадьбы. Обычная немецкая семья, где если сын военный — он гордость отца и всего семейства. И среди этих прекрасных карточек, где счастливые улыбки домочадцев и прелестные детишки, появились небольшие снимки с подписями на обороте — «Восточный фронт». И там этот майор уже на фоне вывесок с названиями сёл, на фоне Харькова, потом замелькал заснеженный сорок первый. И очень много фотографий, где убитые красноармейцы на поле боя, сдавшиеся в плен, с измождёнными лицами, повешенные и расстрелянные. На обороте таких фото обязательно, рукой наверняка этого майора, перьевой ручкой стояла дата и какая-нибудь короткая подпись по типу: «Моя борьба с партизанами», «Очередные бандиты получили своё», «Заслуженное наказание. Мой батальон может быть спокоен». Среди таких фото мелькали снимки, где грязные, оборванные дети, на фоне которых нередко появлялся и майор, довольно и горделиво улыбающийся. Очевидно, эти дети для него сродни детей туземцев, которых если что, совсем не жалко. Иван пролистал альбом полностью и нашёл ещё пачку таких же снимков, которые так контрастировали с самим альбомом, где лежали фото с чистыми, хорошо одетыми детьми майора, где его красавица жена не знающая хлопот, где виды довоенной Германии. И сам майор — холёный, довольный, безупречно одетый. Внутри клокотал гнев, ведь то, что наснимал этот немецкий офицер, Иван много раз видел собственными глазами. Когда воевал партизаном особенно часто. Рокотов собрал все фото, с той самой тщательностью следователя потому как, это теперь были доказательства того, что происходило на оккупированной территории во время войны. И не со слов живших там, а снимками того, кто пришёл туда с оружием в руках, со свастикой на кителе и каске, с идеей в голове, что он — сверхчеловек и ему всё можно. Просмотрев на такое, даже ему, майору Рокотову видавшему всякое в жизни, нужен был совершенно точно свежий воздух. Он снова вышел на широкую открытую веранду дома. Тут, у конюшни, стащили тела убитых немцев. Рядом в кучу свалили их оружие. Отдельно, на полотне плащ-палатки, положили убитого Вилли Крамера. Его лицо накрыли шляпой с причудливым пером. Это была шляпа самого Вилли. Многие бойцы с сожалением смотрели на погибшего бургомистра. Иван увидел выходящую из-за дома Свету. Она уверенно шагала к веранде, посматривая по сторонам, но вот когда поравнялась с телом убитого Крамера, взглянула на него, Рокотов хорошо заметил, как она побледнела. Отвернувшись, Света, к ещё большему удивлению Ивана, поспешила уйти вообще за ворота усадьбы. Рокотову было совершенно очевидно, что с ней не всё в порядке. Он уже хотел было подойти, догнать и спросить, что случилось, как отвлёк появившийся рядом Мамиев. — Товарищ майор, что с трупами? Этих трёх и бургомистра. Рокотов распорядился, чтобы пригнали машину и первым делом увезли тело Крамера. И за одно приказал чтобы все бойцы собрались во дворе. Мамиев ушёл с солдатом за машиной. А Иван, сойдя с веранды, поспешил за Светой. Волнение за неё сейчас превышало любые другие мысли. А она просто стояла у оградки и стряхивала ладошкой с шинели прилипшую землю. Совершенно спокойно. — Свет, с тобой всё хорошо? — подошёл Иван ближе; он сумел разглядеть, как во́рот её гимнастерки был на одну пуговицу расстегнут. — Да. Всё нормально. — она делала убедительный вид, что всё с ней очень даже хорошо. — Точно? — Да. Я в полном порядке. Рокотов стоял рядом не решаясь уйти. Он же видел то, как она побледнела! Впервые! Он знал Свету как самую смелую женщину из всех, с которыми был знаком. И тут внезапно такое! А сейчас она уверенно говорит, что в порядке. Это всё… Да в общем, походило на Свету, которая не признается в том, что с ней не всё в порядке. Или признается?.. Неожиданно Света сделала шаг навстречу и подняла на него глаза. Рокотов сумел разглядеть бледность её лица. — У тебя кровь… Давай уберу. — тихо произнесла Светлана и из кармана её шинели быстро показался беленький платочек. Вытянувшись на носочках она бережно приложила к разбитой губе Ивана чистую ткань. Одно касание, второе, ткань пропитывается уже подзапёкшейся кровью. Она не смотрела в его глаза, просто внимательно стирала с его кожи бурые пятнышки. А Иван стоял и не сводил с неё своих глаз и ощущал эти мягкие касания, её тёплое дыхание так близко с собой. Практически у своих губ. Дыхание Ивана учащалось как будто пыталось догнать зашкаливающий сейчас пульс. Больше не хотелось злиться, ругаться, обижаться и упрямо дуться на Свету. Хотелось только одного… — Товарищ майор, машина приехала, отделение построено. — раздался голос какого то солдата, ровно в тот момент, когда всё же глаза Рокотова и Елагиной встретились. Света отшагнула от Ивана, свернула в комок платок и убрала. Она стояла сунув руки в карманы и снова не смотрела на Рокотова. — Иду, боец. — проговорил с хорошо различимой досадой Иван. Рокотову не хотелось идти, но он ушёл. Лишь только успел обернуться напоследок. Света не посмотрела на него, взгляд был в стороне. Иван развернулся и зашагал обратно на двор усадьбы. В низком небе снова тишина. Даже ветер сейчас не колыхал золотисто-багряные кроны. Света стояла и долго смотрела в след мужу, а потом разглядывала серое небо. Она сдерживала улыбку. Она снова видела те самые, свои самые любимые глаза. Сердце всё никак не могло уняться вспоминая ту минуту.***
Грузовик пригнали, погрузили в них мёртвых. Поехали сразу в морг, куда только вчера Светлана сопроводила двух убитых нападавших, стрелявших на мосту. Теперь вся эта диверсионная группа была ликвидирована. Следователи ехали на своей машине. Иван привычно на переднем, Света на пассажирском. Но всю дорогу Рокотов поглядывал в боковое зеркало машины на жену — Света подставила лицо набегающему ветру из окна на заднем сидении и расстегнула воротник формы. Она сидела откинувшись на спинку сиденья с полуприкрытыми глазами, словно пытаясь успокоиться. Хотя, возможно она просто наслаждалась тем, что утро хорошее и что осталась цела. Из головы Ивана Григорьевича всё никак не уходило, что сейчас Света вновь рисковала собой ради него. Она стала делать это слишком часто и абсолютно не думая о себе. Жизнь же одна у всех нас! «Жизнь одна… — повторил Иван, — Мы живём только сегодня. Что будет завтра никто из нас не знает». «Я жить хочу сегодня, а не завтра.» Эта строчка молнией вспыхнула в монологе Рокотова. Он на самом деле прочитал Светин стих до того, как она попросила его задержаться, чтобы она сама прочла. А потом он чуть не погиб. Это было то самое, о чём так тревожно писала в своих строках Света — страх потерять его навсегда. Света словно чувствовала, что в тот вечер может наступить та самая вечная разлука с тем, кому обещана на век, кому присягнув однажды, своей клятвы не нарушила. Иван снова через зеркало посмотрел на сидящую позади него Свету. Она смотрела на бежавшую мимо них увядающую золотом придорожную аллею из каштанов. О чём она сейчас думает? О нём? Или вообще ни о чём? Ивану очень хотелось узнать это. Но глядя на неё такую, с печалью в глазах, сердце больно сжало — она не смотрела на него. Иван невероятно заскучал по ней. И ему было невероятно страшно за неё. Света слишком рискует собой. А Иван, чтобы внутри не происходило, страшно боялся её потерять, потому что…Bonum ad virum cito moritur iracundia.
(У хорошего человека гнев проходит быстро.)
***
Внеочередная остановка на исходе пути. Двигатель противно заскрежетав деталями замер отказываясь больше работать. Грузовики уехали вперёд, легковушка прижалась к застланной опавшей листвой обочине. Над булыжником дороги рыже-бурой аркой высились кроны. Светлана осталась сидеть в машине, смотря вокруг всё тем же неопределённо-печальным взглядом в пространство. Рокотов наоборот — засиделся уже. Нужен был свежий воздух. Пока шофёр разбирался с привиредливым транспортом, Иван вышагивал туда, куда сами несли его ноги. По одной стороне еле виднелись за кронами длинные крыши. Очень похоже на конюшни. Брошенные только. Не слышалось привычного ржания. Да и запах был только лишь осенний. На противоположной стороне дороги — кирпичный массив кирхи, её деревянный узкий шпиль пытающийся уколоть само небо, а с высоты своей колокольни кирха смотрела на округу узкими бойницами глаз. Толстенные стены даже война в пыль разрушить не смогла. Только оставила щербинки в древнем кирпиче. Иван шагал в сторону церкви. Стояла тишина в сером небе. Пальцы нервно перебирали железо пробитой стилетом зажигалки. Всё ещё не отпускала Иван тревога; такой крошечный кусок железа отделил вновь Жизнь от Смерти. Пройдя ближе к церкви можно было различить множество могильных плит и надгробий: больших, маленьких и целые семейные склепы. Кладбище. Рокотов шагал между могилами и читал имена почивших. Невольно в этой тиши, где реквиемом пели кроны каштанов и клёнов, сам собой начинал думать о бренности своей крошечной жизни в бесконечном океане бытия. А сколько хочется успеть сделать за это время! Вот один из старых замшелых серых камней. Уже с трудом разобрать, кто здесь покоиться, но всё ещё ясно видно над верхней кромкой короткое: «Memento mori» Memento mori Помни о смерти. Рокотов остановился напротив этой могилы. Непокрытый фуражкой пепельный волос трогал колючий октябрьский ветер. Иван неподвижно стоял и безотрывно смотрел на могилу, на эти древние слова: помни о смерти. И Иван помнил о ней. Как же ты о ней забудешь, когда она ежечасно дышит не просто в спину, я стоит прижавшись к твоему плечу. Когда она уже потянула тебя за собой говоря, что прогорела свечой твоя короткая жизнь. Но не только к тебе приходила — костлявая каждый день дышит рядом с теми, кого ты всё ещё любишь. Сколько раз он почти сорвался в ту бездну? А сколько раз Света?.. Рокотов сжал веки. Болью отозвались все его раны на теле. Особенно тот шрам, лёгший борозочкой у гулко стучащего сердца… Глубокий вдох до головокружения и выдох с поднятым в высокое сероватое небо распахнутым взглядом, где отчаяние смешано с надеждой. Иван не считал себя истинно верующим, хоть и знал слово Божие. Но стоя у стен храма он по своему молился глядя в седое небо.***
Машина подъехала к зданию, где в холодном подвале разместили морг. Рокотов отправился оформлять убитых. Света вышла из машины, прошлась вокруг прогулочным шагом, а после неожиданно ушла куда-то совсем в другую сторону. Ничего не говоря, ничего не объясняя. Она так быстро ушла, что Иван, обернувшийся у дверей, даже не успел спросить, куда же она. Да ещё как специально навстречу вышел и затянул в разговор судмедэксперт. Все формальности растянулись на три часа. Но это стоило того, чтобы здесь и сейчас получить все нужные документы. За последней печатью Иван зашёл в соседнее здание, где ему нужна была капитан Кравцова, заведующая моргом. Её Рокотов застал на своём месте. Ввалившись, пусть и аккуратно, в её кабинет в шинели, он произнёс лишь одно: «Мне только печать поставить». — А вы кто и откуда? — смотрела на появившегося Рокотова врач и кажется, немного недоумевала такому появлению в её кабинете. Рокотов спешно раскрыл перед ней удостоверение. — Следователь, Рокотов Иван Григорьевич. Капитан Кравцова внимательно оглядела удостоверение, потом с ног до головы Рокотова, как он в шинели с испачканными низом и рукавами, с видневшейся дыркой на боку, стоял перед ней. — Очень приятно. Татьяна Александровна Кравцова. — ответила врач спокойно, не поднимаясь с места, — Что же, давайте ваши документы, и ожидайте в коридоре. Извините, но у меня помещение стерильное. И Иван заметил, что на белёных известью стенах висели самодельные плакаты по вопросам женского здоровья и общей гигиены. Он очень удивился, но всё же вышел. Уже стоя в коридоре вспомнил, что ему ведь говорили о том, что капитан Кравцова временно совмещает должности — заведующей кабинетом женской консультации и заведующей моргом. Крайне необычно, но что делать. Вопросы Ивана отпали сами собой. Татьяна Александровна недолго заставила себя ждать. Она сама вышла к Рокотову, протянула документы со всеми нужными печатями. И на этот раз ему показалось, что она словно узнала его, да не хотела об этом говорить. Отдав всё, врач вновь скрылась за дверью своего кабинета не дав Рокотову возможности спросить обо всём. Да и Ивану уже пора ехать, некогда расспрашивать, интересоваться. Его ждал полковник Богданов с отчётом. Но вот Светы нигде так и не было видно.***
Вернувшись в штаб, Рокотов убрал пухлый конверт с сургучной печатью в сейф, под надёжный замок. В конверте — найденные фото в брошенном поместье. Туда же, за стальную дверцу, легла и опись найденного, обстоятельства того, как он их нашёл. После Иван Григорьевич приказал отпустить из-под ареста лейтенанта охраны Игнатова. Теперь его непричастность к нападению была очевидна. Иван доложил Богданову обо всех событиях, отдал отчёт по проведённому расследованию нападения, отдельно — по похищению бургомистра Вилли Крамера. Полковник ознакомился и сказал, что дело о нападении и похищении раскрыто, это очень хорошо. Главное, что это всё сделано быстро, ему можно будет хорошо отчитаться. Жалко Богданову было только, что теперь нужно искать нового человека для немецкой администрации города, немец Крамер был толковым управляющим. Да и он лично с полковником неплохо сошёлся, они понимали друг друга. Сидя в кабинете у Богданова, Рокотов хоть и слушал, что говорил ему полковник, но много думал о произошедшем в поместье. Его очень волновало, о чём хотел предупредить немец — что нужно тем нацистам? Конечно, Иван это всё передал полковнику, но тот кажется не обратил на это внимание. Или сделал вид, что не обратил. Но ещё Ивана мучило — что со Светой? Выйдя от полковника он первым делом направился в их кабинет. Но тут её не оказалось. К очень большому удивлению Ивана. Дома трубку тоже никто почему-то не взял. Света вообще целый день не выходила из мыслей Ивана. Ему очень хотелось с ней поговорить. Просто поговорить обо всём, что между ними случилось за это время. Поговорить о его сыне, поговорить о Светином поступке, поговорить о том, как повёл себя он, Иван, ему хотелось извиниться перед ней первым. Обида его ушла. Осталось только то, что ни смотря ни на какие обстоятельства, Иван любил Свету, она была нужна ему и действительно стала его жизнью. Без неё он словно начал задыхаться. Но весь день был как назло безпродыха загружен работой! И вот теперь, когда всё закончилось, Светы нет рядом, чтобы расставить всё по местам в их отношениях. Иван крайне беспокоился. Рокотов спустился вниз, во двор, и спросил у Мамиева, как всегда что-то разбирающем под капотом машины, не видел ли тот Свету. — Нет, товарищ майор. Не видел. Она как вышла у госпиталя, так и не видел. — А куда она в госпитале пошла, ты видел? — с волнением спрашивал Иван. — В главный корпус зашла. — С ней всё было в порядке? — Да, на вид всё хорошо было. — отвечал совершенно спокойно сержант. — А что-то случилось? — волнение Ивана стало распространяться на товарищей. — Нет… Нет, Хаджи. Работай. Я сам разберусь. — отошёл Рокотов в сторону. Это всё было очень странно и непонятно Ивану. Зачем ей в госпиталь если с ней всё в порядке? Или всё-таки не всё? Рокотов между тем спросил на КПП перед штабом, приходила ли майор Елагина. Ему подтвердили — была, но спустя двадцать минут ушла обратно. Дежурный по КПП добавил, что ушла она в сторону северо-западной части города. «В той стороне же мы как раз живём» — вспомнил сразу Рокотов и решил, что первым делом нужно пойти домой, может Света просто уже ушла не предупредив никого. Она же с ним вроде как ссоре… Но почему телефон не отвечал? Так сильно, как за эти несколько часов, он за Свету ещё не переживал. Между тем город стоял в сумерках. Несколько городских скверов стояли полные пахучей листвы, трав и осеннего увядания. Низкое небо с первой темнотой опрокинуло на черепичные крыши городка нити ливня. Они звонко стучали по жести водосточных труб. Дождевая вода, собираясь по протокам, стекала в канавы и бурными ручьями уносила за собой листья, маленькие веточки, обрывки сорванных неизвестными советских плакатов. Перешагивая вереницы луж Рокотов спешил домой, лицо усыпали ледяные капли. Холодно, мокро и очень волнительно. На перекрестке он увернулся от чёрной легковушки, спешащей куда-то в такую погоду — сначала его ослепил свет фар, а потом ярко красные огни быстро стали удаляться во мраке. По немой улице гудел мотор. Всё тише и тише. А Рокотов спешил на свою тихую штрассе, где высился дом с казённой квартирой. Казалось, в этом сумраке город вместо людей заполнили теперь зловещие тени, которые охотились на одиноких прохожих, беспечно решивших выбрать свой путь в такую погоду.***
— Генрих, ну почему ты всё время куда-то спешишь от меня! — у чёрного входа в ратушу, под крошечным козырьком стояла фройляйн, накинув пальто на плечи, и парень среднего роста в блестящем от влаги плаще. — Гретель, милая моя, — поочередно целую прижатые к груди запястья девушки тихо, с нежностью говорил парень, — ты же знаешь, кто я. Я солдат. Солдат нашей Германии. И мы должны за неё воевать. Это мой долг. — А мне так хочется уже… мира! И быть каждый день с тобой! Только представь, какое это было бы счастье! — Гретель прижалась к груди парня, он обнял её в ответ. — Я так тосковала без тебя, пока ты был в лесах! — Так нужно было, Гретель. — А мне страшно, Генрих. За тебя… За себя страшно. — Что-то случилось? — Генрих насторожился. — Вчера дважды спрашивали про Крамера. Сначала позвонили, а потом тот же самый офицер русских пришёл и снова стал спрашивать. Я, конечно, сказала, что не знаю, где он… А сегодня сказали, что его убили. — Это не мы. — твёрдо ответил Генрих. — Но ты приходил и спрашивал у меня про него! Я же тебе сказала, когда он уходит с работы! — Я в этом не участвовал! Гретель с сомнением смотрела на Генриха. — Ты не веришь мне? — спросил Генрих увидев глаза девушки. — Верю… Поэтому ничего тому русскому офицеру не рассказала. Генрих обнял её, прижав к себе. — А офицера того, который приходил, запомнила? Как звали его? — Имя у него самое русское — Иван. А фамилия… Не помню. Но какая-то такая звучная. Точно помню у него на погонах одна звёздочка большая была. А если ты о том, как он выглядит — высокий, седой уже. Он почти как наши офицеры держался. И такой же вежливый был. По немецки хорошо очень говорил. Генрих внимательно слушал. — Будь осторожна, Гретель. И не бойся. Они ничего не знают. И не узнают. — крепче обнял парень. — Когда приедет новый бургомистр, расскажи о нём. И делай тоже самое, что и всегда. — Хорошо. Как скажешь. — Тот лейтенант не заходил к тебе? — спросил вновь Генрих. — Лейтенант Игнатов? Нет, хотя он обещал. Вчера у моста стреляли, большой переполох был в штабе. Может быть там он был?.. У нас очень тревожно вообще стало. — Всё будет хорошо, Гретель. Не переживай. — Генрих поцеловал девушку. По темной улице, которую со входа было видно, мелькнул жёлтый свет фар, послышалось гудение мотора. Кто-то подъехал к ратуши. — Мне пора. Прости! Мне пора. — неожиданно заспешил Генрих, он снова рассыпал по запястьям поцелуи, а потом сильнее натянул капюшон на голову. Девушка успела обнять его шею и коснуться его губ. — Я буду ждать тебя! — прошептала она и осталась стоять одна под навесом. Генрих не оборачиваясь быстро скрылся в сыром мраке ночи.***
В намокшей шинели, в промокшей фуражке Рокотов тяжёлыми шагами поднялся по деревянной лестнице дома на третий этаж, где они жили. Рокотов спешно раскрыл двери квартиры и с порога с облегчением понял — жена дома. Вот висит её шинелька, вот берет её и сапоги. А ещё в квартире очень тепло. Этот жар даже немного пьянил. Не снимая шинели, только сняв фуражку, в сапогах он шагнул в гостиную, только там горел свет. С сердца отступили волнение и тревога стоило увидев Светлану, да ещё внезапно в платье тёплого изумрудного цвета. Красивая, лёгкая ткань, воланы рукавов и неглубокое декольте. На это можно было смотреть безотрывно. Как когда-то он уже смотрел на неё — в мае, когда его взгляд пьянили её глаза и платье цвета красного бордо. Но сейчас на шее у Светы легли ещё и рыжие огоньки янтариков. Те самые бусы, которые он оставил ей в тетради в надежде по возвращении домой сделать приятный сюрприз. Сегодня они были на ней. Света сидела за столом, заставленным вкусно пахнущей едой (давно такого он не видел). Комнату заливал теплый свет от лампы под рыжим абажуром. А в окошки, заставленные геранью с пышно цветущими розовыми шарами, тихонько стучался каплями ливень. Всё было настолько по домашнему, что даже не верилось, что это явь. Как только Иван прошёл в комнату, Света поднялась, словно не могла уже дождаться, когда он появится. — Что-то случилось? — всё ещё тревожно спросил Рокотов; обстановка была очень странная, так же как и сочетание прекрасного вида Светы и её невероятно серьёзного взгляда. — Ничего не случилось. Всё хорошо. Тебя жду. Ужин, вот, приготовила. Рокотов, осмотрев прибраную комнату, оставил верхнюю одежду на вешалке в коридоре и сел за стол. Света тут же стала накладывать ему ужин, суетилась, однако, когда она вновь подошла к нему Иван поймал её руку, осторожно обхватил запястье и вновь спросил всё тем же взволнованным голосом: — Света, скажи мне прямо — что случилось? Света села на соседний стул, отложила посуду, немного помолчала, а потом глядя на Ивана начала: — Ваня, я правда очень сожалею, что ничего тебе не сказала про Мишу в тот день. Это было неправильно… и подло. Я должна была сразу, вот сразу же тебе всё рассказать! Но я это не сделала… Я очень виновата перед тобой! — глаза Светы постепенно наполнялись слезами. — Прости меня, Ваня! Я знаю, что ты теперь мне не доверяешь и вообще не веришь моим словам, но я клянусь тебе, что никогда ничего от тебя не скрою! Убей меня если нарушу клятву! — Света… — Ваня, я вела себя как полная дура! — она перебила, спешив сказать всё, что очень долго обдумывала эти дни. — Я очень виновата! Если бы не я, то ты бы и не… — Светка! — и Иван не выдержал, поднялся и обнял её. — Прости меня! — протянула она со слезами в его плечо. — Ну неужели ты подумала тогда, что я приду к Дрёмову и буду требовать немедленной встречи с Мишей… — Так Дрёмов же в мае, тебе… — подняв на мужа глаза, стирая ладонью со щеки слёзы заговорила Света. — Да, дал похоронку. А что он ещё мне мог дать? Конечно он дал похоронку, чтобы я больше не искал его. — Ваня, я такая… — Света не договорила, а вновь ткуналсь в его плечо всхлипывая. — Прости меня, дуру! Иван молча крепче прижал её к себе, поцеловал в макушку словно маленькую девочку, ведь именно такого девичьего роста она была. Иван простил её — видел как сегодня, вчера ради него она бросалась под пули, спешила спасти, он помнил многое другое, что говорило о том, что Света, несмотря на совершённое, очень любит его. Он не был исключением. — Ох, Светка… Светик… — шептал он ей, а сам нарадоваться не мог тому, что вновь она была с ним, рядом, а он вновь с огромной любовью и нежностью повторяет её имя. — Ты меня тоже, дурака, прости! За глупость мою, за упрямство. Прости! — смотрел он в её глаза. Света посмотрев на него, ткнулась вновь в плечо, а потом поднялась на носочки, поцеловала и как всегда нежно, крепко обняла. Иван стоял с ней. Эти объятия Светы — самое верное её признание в любви. В самой верной Светиной любви к нему. — Значит, ты не уйдешь от меня? — прошептала она не отпуская рук. — Ну куда же уйду! И главное — зачем. Я ж люблю тебя! И… — Иван сделал короткую паузу, повернул её к себе, чтобы снова смотреть в её самые красивые в мире глаза, — я больше не хочу быть без тебя. Вообще никогда. Я очень хочу быть рядом с тобой всегда, везде… Я не хочу тебя потерять, ведь больше не смогу без тебя, Свет… Я соскучился. Очень! Света во мгновение обняла его, очень крепко. Он тоже прижал её к себе, прижимался к её губам. Ему самому стало намного легче от того, что каждый всё наконец высказал. Иван стоял, чуть прислонившись к краю стола и обнимал свою и дорогую сердцу Свету, радуясь, тому, что они остались вместе. Он действительно больше не хотел быть без неё. Неделя проведённая вдали от Светы только сильнее разожгла, казалось, уже потушеный внутри очаг. Иван держал её в кольце своих объятий и понимал со всей ясностью, какое же бесценное сокровище мог потерять в своей жизни. Уже по своей собственной глупости. Но неожиданно Света немного отстранилась. — Ваня, я ещё кое-что должна тебе сказать. — она взглянула в лицо Ивана. — Сказать очень важное. — Что? — мягко улыбался он, наблюдая за тем, как засуетилась жена. Света быстро стерев ладошкой остатки слез со щёк, улыбнулась ярче и торопливо вынула из кармашка платья некий листочек, свёрнутый вдвое. Она необычно тихо, неспеша произнесла, протягивая его мужу: — Вот… — Света глубоко вздохнула, счастливее улыбнулся и произнесла невероятно смотря на мужа, — Ты через восемь месяцев станешь папой. Секундная нить паузы вытянулась напряжённой струной. — Кем? — Рокотов тихо переспросил, казалось — он ослышался? — Отцом нашего ребенка… У нас будет ребенок. Наш ребенок, Вань! Рокотов осел на стул оглядывая снизу вверх Свету. — Вот, Вань, я не шучу. Вот. — Света вновь кивнула на зажатый между пальцами в руках Ивана листок. Рокотов только после этого развернул и лишь мельком глянул в него — те самые слова он там быстро нашел. На его губах заиграла всеми оттенками счастья совершенно новая улыбка. — Светик! — Иван подхватил её и закружился с ней, — Светулька, жена моя любимая! Счастье ты моё! — а потом бережно опустив, обняв ладонями у талии, произнёс, — Ты даже не представляешь, как же я счастлив! За тебя, за нас… Любимая моя! — и только договорив это он крепко прижался к её губам, по которым так истосковался.