***
Эта часть Германии была мало похожа на ту, восточно-прусскую. Города тут больше, людей больше виднелось вокруг. В одном были схожи — в количестве развалин вокруг. Война сметала огромные здания как карточные домики, совсем небольшие аккуратные хаусы немцев сметала подавно даже не замечая их. Однако, люди и тут стремились отменить законы войны и зажить по мирному. О прошлом напоминали остатки плакатов со свастикой, остовы разной техники и таблички на двух языках — немецком и русском. Очень много женщин работало вокруг, нередко со своими взрослыми детьми. Кто совсем был мал — беззаботно игрались вокруг, хотя если присмотреться, у некоторых из них давно был совсем не детский взгляд. Многие по привычке носили белые повязки на левой руке. Белый цвет — символ капитуляции. Полной и безоговорочной. Кое-где виднелись зелёные, выцветшие рубахи советских солдат, которые то копали и латали трубы, то тянули провода, то резали на лом уничтоженные танки, пушки и самоходки. На улицах Берлина можно было встретить как советских солдат, так и американцев с британцами, которые охотно снимали всё вокруг на кинокамеры и фотоаппараты. Столица Германии постепенно оживала. Машина шуршала шинами по улицам Берлина. Но проехав ещё два десятка километров она миновала вывеску «Потсдам». Именно там расположилась прокуратура Группы советских оккупационных войск в Германии. Первая остановка за время пути. Сидя в большом кабинете в ожидании приёма у нового начальника, радушно принял гостей из Кёнигсберга прокурор Берлинского гарнизона подполковник Николай Михайлович Котляр. За чаем он успел рассказать о том, благодаря кому мирная жизнь всё сильнее ощущалась на разрушенных улицах Берлина — о первом коменданте Берлина, погибшем в июне генерал-полковнике Берзарине. Вскоре, Рокотова и Елагину принял их новый начальник. Он рассказал без утайки обо всех сложностях на новом для них месте службы. — Может уже слышали о товарище Берзарине, — говорил прокурор, — Товарищ Котляр, конечно, провёл расследование и заключил, что несчастный случай. У меня лично тоже вопросов нет по его итогам. Но всё же, упрямо поговаривают, что убили его. Поэтому — максимальная бдительность! Максимальная. К тому же в Нюрнберге вот-вот пройдёт первое заседание международного трибунала. Ваш городок как раз недалеко от демаркационной линии. Очень нужно быть внимательным! — всё повторял прокурор с генеральскими погонами. — Ведь эсесовцы, гестаповцы, да и вся прочая погань как тараканы спешат туда, к союзникам, в западную часть Германии. А у нас сейчас ох какие непростые отношения! Иного без вопросов выдают, а другого — держи карман шире!.. Так что, смотрите в оба. Чтобы ни было — дисциплина в частях и полный порядок в городе должны быть. И снова в путь. «Эмка» следователей долго мчала по немного тесному от машин автобану. Выехав по нему из Потсдама, вскоре свернули на мощную дорогу. Она вела к тому самому городку, где предстояло им служить. За окном проносились города и городишки, деревни и деревеньки, крошечные «-дорфы» и «-хофы»: Егерсдорфы, Бисдорфы, Шульцхофы, Цигенхофы. И так сотни и сотни их — целых и сожженных войной. Однако и Светлана, и Иван это не могли даже близко сравнить с тем, что они видели в Беларуси и Литве год назад, где на десятки и сотни километров тысячи стёртых с лица земли и обезлюженных хуторов, сёл и деревень. Даже небольшие городки, чем ближе к границе, тем чаще оставались наполовину пустые. И тем чаще они, как прокуроры, записывали сведения о том, в каком яру сколько и когда расстреляли женщин с малыми детьми, стариков, инвалидов только из-за одного того, что он были не той национальности. Через прокуратуру фронта всё записанное ими передавалось в Государственную комиссию по расследованию злодеяний немецко-фашистских оккупантов. Родные края и эту чужую землю роднили лишь могильные холмы тысяч и тысяч павших — из Ташкента, из Фрунзе, из Ленинграда, Воронежа, Гомеля, из Тбилиси, Ахтырки, Чимкента, Владивостока, из какой-то совсем глухой псковской деревни или киргизского аула. Глаза Ивана замечали по обочинам дорог эти обелиски — скромные деревянные, или уже в камне. Под ними один солдат, трое, пять, а где-то промелькнет целый список из имён и фамилий. Невольно думалось, что в эти полки павших могло быть внесено и твоё имя. Могилы. Могилы. Могильные плиты… Сколько же вас, именных и безымянных разбросала по странам война. Сколько… Машина мчалась по дороге. Навстречу, попутно с ними ехали грузовики. Внутри — вместо снарядов были мешки с продовольствием и нередко довольные попутчики. Продолжали разъезжаться по родным краям те, кого угнали нацисты в неволю — поляки, французы, бельгийцы, англичане. Они дружелюбно приветствовали советские машины, кричали на своих языках добрые пожелания хорошего пути. А шофёр всем им приветливо сигналил в ответ. Но к родному порогу спешили и солдаты, как только получали заветный приказ о демобилизации. Их колонны нередко встречались ехавшим в глубь Германии майорам. Между немецким поселениями как ни в чём не бывало рыжели леса, придорожные аллеи, раскидывались на сотни вёрст опустевшие, заросшие сорняком поля, где зоркий глаз мог найти остовы танков, чёрные змеи противотанковых рвов и зубцы надолбов. Изредка на полях можно было заметить немецких крестьян. Война страшным Молохом прошла везде, и везде Молох войны собрал свою жатву — чьих-то детей: уже взрослых, с усами, бородой, и маленьких, с панамками, в трусиках, и даже тех, кто только собирался увидеть этот мир. Мало кого обошёл Молох. Счастливец, тот, кто это пережил. Шофёр, молодой парень с лихим русым чубом торчащим из-под сдвинутой на затылок пилотки, ефрейтор Саенко, живо всю дорогу обсуждал с Мамиевым своё шофёрское. Каждый друг другу что-то доказывал, спорили, соглашались, а потом обменивались самыми затейливыми историями. Оказалось, Хаджи только кажется таким молчуном. Стоило ему оказаться в нужной компании, говорил так много, что Федоренко услышав такое точно бы сказал — язык без костей. Так и коротали дальнюю дорогу. — А вообще у нас, товарищи следователи, спокойно! — рассказывал между делом Саенко о городке, куда ехали. — Командир наш, ну гарнизона в смысле, полковник Богданов — он человек! Человечище! Такой порядок он навел! Ух! Не поверите, у нас немцы больше не бузят! Рокотов это слушал и иногда незаметно улыбался, нравился ему этот Саенко, весёлый парень. А в рассказ про спокойную жизнь ему верилось с трудом. Света же мало слушала ефрейтора. От шума в самолёте, от постоянных разговоров в машине стала раскалываться голова. Хотелось лишь одного — полной тишины и покоя. К тому же она чувствовала, как очень устала за дорогу. «Был бы Григорий Иванович за рулём — не думала бы, уснула тут же. У Вани плечо мягкое» — думала она каждый раз, как впереди раздавался смех Саенко и Мамиева над очередной забавной ситуацией из их жизни. «Эмка» проехала указатель с названием города, куда держали путь. Как всегда вывеска двойная. Впереди завиднелось КПП — окрашеные в чёрно-белые тона доски будки часового, шлагбаума, а ещё на подъезде мешки с песком сложенные ДОТом, из амбразуры его торчало дуло пулемёта. Пропускной пункт стоял у въезда на небольшой каменный мост через то ли пересохшую речку, то ли через обычный ручей. Боец из охраны, стоящий по середине пути, взмахнул рукой, крикнул: «Стой!». Из будки с любопытством выглянул молоденький часовой с пилоткой набекрень. К машине, замершей перед шлагбаумом, зашагал офицер, до этого спокойно курящий у будки. Саенко и все, кто был в машине, приготовили документы для проверки. С двух сторон из-за редкого кустарника раздался треск нескольких автоматов. В будке упал часовой, боец у шлагбаума испуганно пригнулся, стал озираться вытянув из-за спины карабин. Озирался и офицер потянувшись за наганом с пояса. — Из машины, быстро! — приказал Рокотов, сам тоже стал выхватывать пистолет. Казалось, стреляли со всех сторон. Несколько пуль ударилось в капот и бампер «эмки». Рокотов пытался понять откуда вели такой плотный огонь. Кажется, стреляли со стороны… ручья? Иван обогнул машину сзади, тут была как раз Света. Она пыталась попасть в видевшегося в дальних зарослях автоматчика. Он же не давал поднять головы солдатам на мосту, которые видели его, а ничего сделать не могли, только сильнее прижимались к камням дороги. И тут ненадолго автоматчик замолчал, а потом ветви в той стороне закачались. Света сразу же бросилась в сторону, где должен был сидеть стрелок. Только она показалась из-за машины во весь рост, как раздалась автоматная очередь. — Света!!! Рокотов действовал мгновенно. Кинувшись к Свете, он повалил её на землю, сам при этом навалился сверху, как будто хотел вжать её эти гладкие камни и придорожную пыль. Просвистевшие пули только лак с кузова сбили. Но следом, у обочины, впереди на десяток метров от упавшей Светы, вспыхнул взрыв. Граната. Посыпались мелкие комья земли на дорогу и сукно шинелей. Раздалась очередь со стороны солдат на мосту и неожиданно всё стихло. Вперёд выбежали два бойца, они устремились вниз, к ручью, оттуда скоро стали слышны кому-то приказы остановиться, потом пара одиночных выстрелов и всё окончательно замолкло. Иван лежал, накрывая собой Свету, пряча ладонью её голову от осколков и комочков земли. Они оба тяжело дышали. В ушах немного звенело. Поняв, что стало тихо, Рокотов поднялся. Было слышно, как Света сначала вздохнула полной грудью, а потом сипло закашляла. Иван привычно подал руку ей. Однако, она предпочла подняться сама. — Спасибо, я в порядке. — чуть сдавленным голосом произнесла Света, но воротник гимнастерки от шеи оттянула подальше. Рокотов вновь оглядел её. Вроде и вправду — в порядке. Шинельку только испачкала немного. Но ведь он тоже — не абсолютно чист остался. Он посмотрел вокруг себя. И взгляд упал на побитую эмаль машины. «А если бы не Света сейчас, в меня бы эти две пули угодили… Как раз в самое сердце пришлись бы…» — тронул Иван вмятины и прикинул себя на этом самом месте, где вскочила Света и собой заслонила мужа. Вот только тогда уже он в последний момент повалил её не дав погибнуть. Мороз пробежал по коже Рокотова даже от робкого представления той картины — как тут, у машины, лежала бы Света, и уже на его, Ивана, пальцах была бы её кровь… Рокотов постарался выкинуть этот весьма навязчивый и пугающий образ из головы. На мосту суетилась охрана. Из будки вынесли раненого в ноги часового, он тихо стонал, жмурился от боли, но винтовки из рук никак не выпускал. Офицер бегал от одного к другому, проверял всё. Вскоре те бойцы, которые спустились к ручью, приволокли двоих в гражданской одежде. Явно не живых. — Товарищ младший лейтенант, вот! Вот эти гады, которые палили по нам! — довольно показал один из бойцов когда скинул рядом с трупами два немецких автомата, которые принёс с собой. У одного убитого, на вид лет под сорок пять, из-под пиджака виднелся пояс с подсумком и граната, у другого, молодого на вид, ничего не было. Было понятно, что это не случайные мирные жители — это местные «партизаны», переодетые солдаты, продолжавшие войну. — Кто их так ловко уложил? — спросил офицер. — Ну, наверное я, товарищ лейтенант. — шагнул из группы солдат один, невысокий со шрамом через бровь. — Я ж тут пальнул последний. И аккурат в их сторону. — Молодец! Хороший выстрел! — похлопал по плечу солдата его командир. В этот момент осмотреть всё подошли Рокотов и Светлана Петровна. Они показали свои документы, поприветствовали младшего лейтенанта, человека на вид уже к тридцати. — Это все? — спросил Иван кивая на убитых. — Никак нет, товарищ майор. — ответил высокий солдат в ватной куртке из тех, кто убегал преследовать, — Ещё двое улизнули всё-таки. Мы их пытались догнать, да где нам было! Удрали, черти! Только пятки сверкали! — Нужно будет прочесать русло. Лейтенант, — обратился Рокотов к офицеру КПП, — немедленно доложите обо всём и просите бойцов, чтобы проверили всё. — Есть. Младший лейтенант быстро ушёл в ту самую будку, откуда только что вывели раненого солдата, он всё ещё сидел у перил моста, его перевязывали товарищи. — Транспорт свой есть? — спросил одного солдата Иван. — Никак нет. — Саенко! — позвал Рокотов. Ефрейтор, который оглядывал свою машину, быстро подбежал. — Я, товарищ майор. — Машина как? Ехать может? — Так точно! Даже не заглохла, а ведь по ней попали фрицы. Она у меня живучая! — гордо выпалил ефрейтор. — Отвези в ближайший госпиталь раненого. — показал на того солдата Рокотов. — Есть. — развязно козырнул ефрейтор и пошёл помогать усаживать в машину раненого. Вернулся младший лейтенант, сказал, что обо всём доложил. Рокотов сообщил, что их водитель отвезёт раненого часового, а им нужно дальше в город, в штаб гарнизона, Иван показал нужные документы. Младший лейтенант охотно рассказал, как им — Рокотову, Елагиной и Мамиеву — пешком дойти до него. Поблагодарив друг друга за помощь, офицеры разошлись. Солдаты же принялись осматривать КПП и мост после происшествия. — Вот тебе и порядок навели и немцы не бузят. — шагая в сторону города тихо отметил Рокотов в последний раз обернувшись в сторону моста, там Саенко крутил ручку стартёра рассыпая витиеватую брань. Всё же заглохла «эмка».***
Штаб гарнизона располагался в трёхэтажном здании практически в самом центре N-бурга. У входа — советский флаг, большая табличка и часовой. Подошедшие Иван и Света с сержантом, показав документы, прошли внутрь и поднялись к нужному им кабинету. Внутри вновь впечатлила отделка. Печи с изразцами разного цвета эмали, старинная резная мебель повсюду, картины кое-где с незамысловатыми сюжетами. Этому зданию не хватало лишь башенок чтобы назвать его самым настоящим средневековым замком. Кабинет нового начальника. Вернее, дверь перед ним. — … Ты вообще понимаешь, лейтенант, что это за дорога?! Это тебе не тропинка в глухой Рязани. Это — объект стратегического значения! А если по ней в этот момент правительственная делегация ехала в Нюрнберг?! А?! Ты хоть понимаешь, что бы со всеми нами за такое было?! — слышался из-за двери с табличкой «начальник гарнизона полковник Богданов П.Е.» очень громкий, возмущённый голос, — Что ты за бардак у меня развёл, Игнатов?! Немцы, как в войну у тебя на дороге шляются, палят в кого им вздумается, а потом их ещё поймать не могут! Позор! Позор тебе, как офицеру! Как командиру позор! — стучал кулак по столу. Рокотов дождавшись затишья за дверью, постучал. — Я сказал потом! Потом! — ответили ему, но Иван уже заглянул. — Товарищ полковник, позволите? — Кто вы и откуда? Что вам надо? — стоя у стола спрашивал Богданов. — Следователи прокуратуры, майор Рокотов и майор Елагина. — назвался за всех Иван. — А, прокурорские. — и Богданов махнул рукой, чтобы все вошли. — Следователи, товарищ полковник. — тут же аккуратно поправил его Рокотов, Богданов оставил это без внимания, его сильно занимали вопросы по нападению. Майоры прошли, Мамиев же пока остался в коридоре, охранял чемоданы следователей. Да и свой тоже нужно было держать под присмотром. В кабинете вытянулся стрункой по стойке «смирно» перед полковником лейтенант, не обделённый наградами, рукой он крепко сжимал фуражку с васильковым верхом. Лейтенант явно старался не смотреть в сторону возмущённого Богданова. — Так это вы те самые Рокотов и Елагина, которые приехать не успели, как в переделку попали? — спросил Богданов усаживаясь за большой письменный стол с тканевым верхом. — Так точно. — ответил Рокотов. — Значит, вы хорошо знаете, что случилось на мосту. Так вот, товарищи прокуроры, даю вам двое суток чтобы разобраться с этой историей и с деятельностью командира взвода охраны лейтенанта Игнатова в частности. — на этих словах глубоко посаженные водянистые глазки Богданова недобро сверкнули в сторону лейтенанта. — Приступить к выяснению немедленно. Виновных — без жалости под суд. — А как же… — заикнулась Светлана о размещении, как Богданов резко оборвал её. — Барышня, вы приказ слышали? — Так точно, товарищ полковник. — и Света непроизвольно выпрямилась «смирно» от такого тона к ней. — Вот и выполняйте! Первые ваши сутки уже пошли. — Криминалист у вас имеется? Нам он необходим. — Рокотов продолжал оставаться спокойным и уже был готов к привычной для себя работе. — Есть. В Москве. Всё на этом? — по глазам полковника читалось раздражение лишними по его мнению вопросами. — Так точно. Разрешите идти? — Идите. Рокотов развенулся строго, по-офицерски и вывел лейтенанта в коридор и теперь Мамиеву нужно было охранять уже его; лейтенант стоял у стены уже без оружия, его отдал он Рокотову, и просто ждал дальнейшей своей участи. — А, вот вы где, товарищ майор! — в коридоре с довольной улыбкой появился Саенко. — А я вас обыскался уже! Всю дорогу думал, как вы там без меня добрались, не заплутали ли. — Товарищ ефрейтор, — Рокотов заговорил строго, что бы как-то осадить панибратство шофёра, — вы раненого доставили, мой приказ выполнили? — Так точно. С рук на руки солдатика отдал. — Машина ваша где? — всё также серьезно спрашивал Иван. — Внизу, на стоянке. — ефрейтор уже куда с более собранным видом отвечал. — Оружие при себе? — Так точно, мой наган всегда со мной. — хлопнул по кобуре шофёр. — Тогда поступаете в распоряжение товарища Елагиной, а вашу машину пока возьмёт сержант Мамиев. — Есть. — козырнул ефрейтор и отдал сержанту ключи. Рокотов обернулся к Свете. — Светлана Петровна, займитесь оформлением документов, возбуждайте уголовное дело, потом допроси́те лейтенанта арестованного. А я сам осмотрю вновь КПП. Рокотов вложил в руки Елагиной изъятое у лейтенанта оружие и ушёл. — Слушаюсь, Иван Григорьевич. И в этом Светином «слушаюсь» отчётливо слышалось Ивану её тихое возмущение, что она остатёся тут. Но это сдерживаемое горячее возмущение было лишь ответом на тот холод, с которым Ваня ей дал задание. Ну вот, даже смертельная опасность не примирила их сегодня. Света грустно проводила мужа взглядом и отвела арестованного лейтенанта на допрос.***
Рокотов вернулся на мост, и внимательно с офицером КПП осмотрел всё. Собрал немного гильз в тех местах, откуда стреляли немцы, с их позиций посмотрел на мост. Гильзы были обычные, немецкие. Никакого спецоружия, спецпатронов. А с тех мест, откуда обстреляли позиции солдат на мосту, всё отлично просматривалось. Со следами у ручья было хуже — всё уже затоптали солдаты, которые ушли прочёсывать русло. Так что установить сколько на самом деле было нападавших Рокотов не мог. Иван ещё раз поговорил с солдатами о том, как всё началось, кто где был, что делал. Солдаты сказали — всё было внезапно, двое выскочили из-под опоры моста, обстреляли будку часового, ранили его. Потом другой боец залёг на обочине и очередью двух разом убил. Пока отстреливались от этих, двое других успели под мостом перебежать и удрали вверх по руслу ручья. Солдаты пытались догнать, но ничего. И пока Рокотов ходил вокруг опор, осматривал пролёты (вдруг эти двое были минёры и их цель — сам мост), услышал, что несколько солдат тихо про некий кабак говорили. Мост не был заминирован, а слова солдат про кабак Иван отметил про себя. Мамиев, который был с Иваном тоже стоял у машины в стороне. Но не просто так, пока сюда ехали Рокотов попросил внимательно всё слушать и за всеми смотреть. Этим и занимался сержант, пока следователь ходил в другом месте. — Ну, что у тебя тут, Хаджи? — шагнул к машине Рокотов, а сам по привычке закурил. — Солдаты все очень встревожены тем, что сегодня стреляли. Кажется, здесь в самом деле давно спокойно было. — А ещё что-то есть? — Командира взвода охраны некоторые, кажется, не очень жалуют. Ругают его. — За что? — Выпить любит. — Выпить? Мамиев, сидящий за рулём кивнул и добавил: — Они всё про какую-то пивную говорили, мол, их командир там бывает. А вот младшего лейтенанта здесь очень уважают. Ну того, которого мы утром видели. — Интересно. — задумчиво ответил Иван, вот уже и Мамиев про это таинственное заведение слышал. — Ну а ещё о чём судачат? — Да так… О разном. Но я тут с земляком одним поговорил, вон он стоит. — указал сержант на стоящего вдали смуглого младшего сержанта с тёмными как смоль усами, — Он рассказал, что иногда ребятня немецкая бегает вокруг. Их не гоняют, жалко, дети. Кто-то даже подкармливает. Но слышал от земляка, что теперь некоторые считают, что мальчишки эти не просто так тут крутились. — Разведывали? — Да кто их знает. — пожал плечами сержант. Рокотов стоял, посматривал на солдат и докуривал. Потом, затоптав окурок сел в машину и попросил вернуться в штаб, там нужно было осмотреть тела убитых диверсантов. Иван сидел и поглядывал в окно, где пробегал новый жёлто-багряный город. Он думал о деле, но невольно сквозь ворох этих мыслей пробивалась одна — рядом кого-то не хватает. И этот «кто-то» — Света. Без неё, убрать Мамиева, в машине, и вообще на душе, стало одиноко и самое главное — пусто. Если с одиночеством можно ещё научиться жить, то с пустотой — уже невозможно. Это отсутствие чего-то важного, даже самого главного, постоянно давало о себе знать впервые появившимся у Рокотова непроходящего чувства пустоты в продолжающейся благодаря врачам жизни. И Иван впервые не знал, что ему делать с этим. Наверное, сначала заняться расследованием. Ведь это он умеет лучше всего. Мамиев вернулся к штабу гарнизона не заблудившись. Рокотов спустился в подвал, куда сложили оба трупа. Тут было прохладно, поэтому Иван стоял в шинели. Сначала он осмотрел тела убитых поверхностно — у каждого по паре пулевых в грудь и одному, молодому, солдат попал в голову. Рядом сложили найденное в карманах: свёрнутые газетные листы, бумажники с наличными и звонкая мелочь, помятые карточки. Документов, по которым можно установить личность не было. У молодого убитого нашли в добавок складной нож и керамическую крышку от пива, на вид она была практически новая. Ничего интересного тут очевидно не было. Рокотов попросил стоящих рядом санитаров раздеть убитых по пояс. Те быстро исполнили приказ и вскоре Иван мог разглядеть на внутренней части плеча у каждого татуировку группы крови. У мужчины постарше виднелись давние шрамы на груди от осколочного ранения и характерный зарубцевавшийся ожог от шеи к спине. — Значит, СС. — запомнил Рокотов, в голове стала выстраиваться первая версия.***
Светлана сидела в кабинете, отведённым для следователей. Допрашивала она лейтенанта уже долго, даже устать успела. Лейтенант упрямо уверял майора Елагину, что все патрули были на месте, всё как надо, никто не мог предугадать, что какие-то немцы, одетые к тому же в гражданское, полезут на охраняемый мост. — Ну а вы не могли случайно где-то рассказать о своей службе? Девушке, другу? — продолжала допытываться майор Елагина. — Н-нет. Я о службе говорю только на службе. Ни с кем больше. Однако, в голосе лейтенанта было что-то неуверенное, он весь мялся, нервно сжимал пальцы, словно неопытный солдат. Хотя за его плечами было три года войны, два ранения и на груди три боевых ордена, да две медали в придачу. — Кто знает ещё о том, как организовано патрулирование и охрана города? — спрашивала дальше Светлана Петровна. — Полковник Богданов, его заместитель, майор Жигулин, мой командир — майор Сапего и мой заместитель, младший лейтенант Свиридов. — уверенно перечислил лейтенант. Всё то время пока Света говорила с лейтенантом, у входа с огромным любопытством за всем следил ефрейтор Саенко. Для него это всё было в диковинку, а диковинки он, хуторской парень, просто обожал. Следил за допросом даже не моргая порой. Елагина не знала, что делать с лейтенантом Игнатовым. С одной стороны он прав — невозможно предугадать момент, когда несколько гуляющих по лесам недобитых врагов решаться напасть. А с другой стороны — дорога важная была, не зря об этом Богданов так распекался в кабинете, что на этой дороге порядок должен быть. Рассудив, Елагина оставила лейтенанта под арестом. Саенко она отпустила как только увели на гауптвахту лейтенанта. А сама она принялась приводить в порядок документы по новому делу. Ваня же обязательно спросит о них.***
Во внутреннем дворе штаба давно было сумрачно, косые лучи заходящего солнце уже не заглядывали сюда. На свежий вечерний воздух вышел полковник. Он обвёл взглядом тихий дворик. Часовые на своих местах и не дремлют, у шлагбаума несёт свою службу охрана. Полный порядок. Полковник сошёл с невысоких ступеней и зашагал вдоль кованой решётки. Но повернув за угол здания слух его настиг звонкий женский смех. Дамы смеялись совсем не далеко. «Девчата из связи что ли шумят?» — шагал на голоса полковник. Оказавшись за оградой перед глазами офицера предстала картина от которой он ахнул — в окружении нарядных немок стоял его личный шофёр. Тот мило улыбался красиво одетым фрау и что-то с энтузиазмом рассказывал им. — Ефрейтор Саенко! — раздался за спиной шофёра суровый бас полковника Богданова, он стоял держа руки в глубоких карманах галифе, на полноватом туловище чуть натянулся китель и вытянулась планка с лентами наград. Саенко знал этот тон, ничего хорошего он не сулил. Мгновенно ефрейтор вытянулся, сдвинул с затылка на лоб пилотку, одернул ремень на шинели и отдал честь. Полковник не вынимая руки из галифе подошёл к нему. Стоявшие рядом с ефрейтором девушки поспешили разойтись кто куда, главное по дальше. — Ефрейтор Саенко, а кто это только что рядом вокруг тебя кружился? А? — буравил глазами Богданов стоящего перед ним ефрейтора. — Никто, товарищ полковник! — Ты меня за слепого держишь? Или за идиота? Ты опять с бабами немецкими трепался? — Виноват. — Саенко незаметно сглотнул. — Ты приказ по гарнизону о контактах с местным населением читал? — Так точно. — Я тебе говорил, что если ещё раз повториться накажу? — Так точно. Говорили. — Так вот. Когда с прокурором приедет сержант его, отдашь свою машину ему. — приказал полковник. — Так… они уже на ней. — робко сказал ефрейтор. — И славно! А ты — с этого момента будешь при старшине своём, механиком. Ефрейтор округлил глаза, приоткрыл рот чтоб возмутиться, да полковник опередил: — А я своё слово в отличие от некоторых держу! Всё, шагай в распоряжение старшины! Не доводи до греха! Саенко козырнул, развернулся на каблуках своих ботинок и зашагал к гаражу. Богданов с сожалением вздохнул и пошёл к себе. Во дворе опять наступило затишье.***
Вечер. Солнце окончательно ушло, в кабинете тускло светило электричество в настольной лампе за зелёными стеклом абажура. Светлана заканчивала свою бумажную работу. Ужасно клонило в сон от однообразности работы в последние два часа, от этих сумерек. К тому же за целый день никак не получилось хорошо поесть — только чай вприкуску с краюшкой черного хлеба. И тот из выданного ещё утром в Кёнигсберге пайка. Когда дописывался последний лист в папку с делом, в кабинет вежливо постучали. — Товарищ майор, к вам посетительница. Из местных. — сообщил старшина, позади него действительно виднелась какая-то женщина. — Немка что ли? — Так точно. Светлане совсем не хотелось сейчас пытаться вникать в слова немки, что ей было нужно в этот вечерний час, свои познания в немецком были скудны. Но и отказаться в приёме она тоже не мола. Нельзя. Елагина пригласила женщину войти. — Guten Abend! — вежливо поклонилась женщина, одета она была скромно, на лице виднелись следы явно не хорошей жизни — морщины у глаз, впалые щёки и темный сухой, как солома, волос, но было понятно, когда эта женщина была очень красива, — Ich bin Magdalena Kramer. Света поняла, что женщина представилась ей. Фрау не держалась заносчиво, гордо, как многие немецкие фрау, приходившие жаловаться на советских солдат словно хоть так желая выместить своё недовольство. Нет. У этой фрау был совсем иной взгляд и даже голос. — Здравствуйте. Майор Елагина Светлана Петровна. Вы проходите, садитесь. — Елагина указала на стул у своего стола, она приняла вид официальный, прокурорский. Женщина прошла, из рук не выпуская сумочку. — Что вы хотели? — спросила Света, сразу. И тут немка внимательно окинула взглядом Светлану Петровну, как будто не доверяла ей. Или же пыталась понять, что сказала фрау майор. Но потом, поняв, спешно заговорила. И Света мало что из этого понимала. Лишь отдельные слова: бургомистр, дом, работа, муж. Суть того, о чём так беспокойно, с очень большим волнением говорила женщина, она не поняла. Всё это время у дверей продолжал стоять тот старшина. — Скажите, а у вас переводчик есть? — спросила у него Елагина, когда немка сказала своё. — Есть, но сейчас она убыла на курсы. — Давно убыла? — На той неделе. — И всё это время что, без переводчика? — удивилась Елагина. — А куда деваться. — Ясно. — что-то это всё в глазах Светы совсем не проходило на жёсткий порядок, о котором им ефрейтор Саенко говорил. Елагина вынула чистые листы, подала их немке вместе с пером и на своём ломаном немецком сказала: — Фрау, шрайбен. Битте. И такой набор слов, на удивление фрау поняла, она принялась записывать то, о чём безрезультатно пыталась сказать майору Елагиной. Светлана Петровна отпустила старшину обратно, но когда он выходил в дверях мелькнула высокая фигура Рокотова. Он прошёл, оставил вещи на крючке и внимательно посмотрел на немку, потом на Светлану. Елагина поняла без пояснений этот взгляд — Рокотов спрашивал, кто эта женщина в их кабинете. — Да вот, пришла фрау, что-то просит. Я не поняла что. — сразу пояснила Света Ивану. Рокотов привёл себя в порядок, сел напротив немки, заглянул в недописанное заявление. И на своём хорошем немецком спросил: — У вас пропал муж, верно? — Да, герр, офицер! — женщина оживилась, её поняли! Рокотов взял бумагу, прочёл, снова переспросил: — Ваш муж бургомистр этого города, герр Вилли Крамер, ушёл утром на работу, а час назад должен был вернуться и не пришёл. Я всё верно понял? — Да. Всё так. И я очень волнуюсь, герр офицер! Вилли никогда ещё так не задерживался, а если случалось — обязательно мне звонил. Герр офицер, я очень за него волнуюсь! — А мог он зайти к каким-то знакомым? — Нет, у нас тут нет знакомых, мы с Вилли тут лишь месяц. Рокотов пересказал Свете то, о чём говорил сейчас с фрау Крамер. — Восемь часов только. Чего она так переживает? — ответила Света, когда услышала обо всём. — Что, нам теперь по первому требованию этих фрау каждого их мужа ночью с солдатами бегать искать? Иван отложил лист в сторону и неожиданно сказал Светлане: — Так, с этим я сам разберусь, а вы, товарищ майор идите в подвал. Там двое убитых утром на мосту. Оформите всё. Вот такого поворота Света не ожидала. Но молча поднялась и взяв планшетку пошла. — И не забудьте отметить, Светлана Петровна, что у убитых татуировки на левом плече. — Хорошо. Не забуду. Света не «выкала», не язвила, сил не было на это, да и желания. Она просто ушла выполнять своё поручение. А про татуировки Света прекрасно поняла — отметить, что убитые были СС-овцами. Рокотов, оставшись с фрау Магдаленой в кабинете угостил её чаем, а сам позвонил в городскую администрацию, где спросил бургомистра. Ему ожидаемо ответила фройляйн с приятным голосом, что его нет. Иван поинтересовался, а не запланированы у него на сегодня какие-то встречи, важные поездки. Ответили, что он планировал сегодня осмотреть лично район один, но целый день господин бургомистр не выходил из кабинета. Когда Рокотов закончил опрашивать фройляйн из администрации, он поинтересовался о том откуда была фрау Магда, о муже расспрашивал. Немка рассказала, что её муж коммунист и член компартии Германии ещё с двадцатых, чем удивила Рокотова. Она рассказала о том, как всей семьёй, с дочерью Эльзой и старшим сыном Томасом, уехали в Польшу в надежде оттуда перебраться в Союз, но не смогли. Когда началась война с Польшей они не смогли сбежать, попали в оккупацию. Так как они были немцами, к ним относились лояльно, но после начала войны с СССР, уже в сорок третьем, кто-то донёс в гестапо, что муж коммунист. И тогда старший сын, чтобы отца не посадили, тайком от него, сказав только матери и сестре, ушёл добровольцев в армию, попал на восточный фронт, где вскоре погиб. Где точно, она так и не знает. На этих словах Иван заметил, как Магда постаралась не заплакать, быстро стёрла с лица слёзы. — …Когда Томас уезжал, он ведь сказал Вилли, что поехал на заработки в Германию, он ничего не говорил про армию, про фронт… И я не говорила, Эльза тоже не говорила… Вилли уже тогда очень болел. А уж когда мне написали, через полгода после того, как всё это случилось, что Томас погиб… Я не решилась сказать Вилли, что сына больше нет. — рассказывала Магда и смахивала уголком платка слёзы. Потом она рассказала, что мужа в итоге так и не посадили, хоть и дважды арестовывали — не нашлось улик. После того, как Вилли второй раз отпустили, они решились уйти в леса к польским партизанам, откуда вышли когда пришла Красная Армия. Уже с ней и попали сюда, в этот городок — герра Крамера, как давнего члена КПГ, назначили главой этого городка. А вот здоровье у него стало совсем слабым. Рокотов очень внимательно слушал рассказ Магдалены Крамер, даже искренне переживал. Но верно отметила до этого Света — что ж они за каждым будут солдат поднимать. — Фрау Магдалена, сейчас дома кто-то есть? — спросил Иван. — Да, Эльза осталась. — А сколько ей? — Шестнадцать. — Фрау, Магдалена, вам лучше сейчас вернуться домой, вдруг всё же Вилли действительно просто где-то задержался по служебным делам или старого знакомого встретил и отдыхает с ним… — Вы отказываетесь его искать? — Магда резко поднялась с места, её зелёные глаза испуганно-тревожно не сходили с Рокотова. — Ни в коем случае. — следом поднялся и Иван, — Я передам ориентировки патрулям, всем постовым, они обойдут весь город. Как что-то будет — мы вам сообщим. А сейчас — нужно вернуться домой. Если будет что-то подозрительное — звонки, люди у дома — сразу сообщите сюда, в штаб гарнизона. — Хорошо, герр офицер. Как вы скажете. Но прошу вас, найдите Вилли! — Обязательно. Рокотов распорядился, чтобы проводили фрау Крамер до дома и за одно, как и обещал, постовым и патрулям просил передать, что ищут бургомистра. Когда немка и офицеры патрулей ушли, Рокотов остался один в кабинете. Тут тихо. Совершенно. Иван достал папиросы. Закурил. Из головы никак не уходил рассказ этой немки о сыне, о муже. Сердце стало маяться, очень зацепило, что сын этой фрау, чтобы спасти отца, ушёл в армию, потом погиб, а жена, чтобы сберечь здоровье мужа, да и вообще его жизнь, ничего про это не сказала предпочитая то, что сын где-то в Германии. Невольно Ивану вспомнилась Света и те её слова у госпиталя, что она его, Ивана, хотела спасти, хотела как лучше. «Хотела как лучше!» — вновь повторил Иван. А потом перед глазами встало сегодняшнее утро, как Света собой хотела закрыть его. Могла ж погибнуть! И это же про тоже — хотела как лучше. Самой погибнуть, а мужа спасти. На душе неожиданно стало растворяться то тёмное, мрачное, что было всю прошлую неделю с ним при мысли о Свете. «Она же это… из-за любви ко мне всё делала. И про Мишу не сказала, боясь что искать вновь стану, а это значит точно нарвусь на проблемы от СМЕРШа… И под пули сегодня кинулась, что бы меня не убило» — опуская от губ огарок папиросы засветилось в мыслях. Из-за любви… Рокотов присел на короткий подоконник. «А я сам ещё люблю её?» — самого себя спросил Иван представив перед собой Светлану. И сердце сразу же ёкнуло. Нос щекотал крепкий табачный дым. Папироса ещё вся не прогорела, когда Иван решительно смял её в пепельнице. Почему-то совсем расхотелось дальше курить.***
Рокотов зашёл к полковнику Богданову, доложил о том, что сегодня успели сделать. Полковник остался доволен и заодно отдал ключи от их квартиры, сказал, что с мебелью у них будет скромно, но жить можно будет, утром там солдаты прибрались. Осталось только заселиться. Иван с Мамиевым отвезли вещи, Рокотов оставил их и попросил, чтобы сержант ненадолго подбросил его в администрацию городка. В приёмной бургомистра Иван успел застать девушку секретаря. Девушка, симпатичная немка, с удивлением посмотрела на появившегося здесь в девятом часу майора. — Если вы к бургомистру, то он уже ушёл. — сообщила девушка как только увидела вошедшего Рокотова. — Да? — Рокотов сделал вид, что не знает о том, что Крамера нет, и что это не он с ней говорил совсем недавно по телефону, — А давно ушел? — Как только его рабочий день закончился, господин Крамер ушёл. — А куда, вы случайно не знаете? — Иван очень любезно смотрел на девушку, словно зашёл с ней познакомиться. — Нет, герр офицер. Откуда мне знать это. — пожала плечиками девушка, она при этом миловидно улыбнулась Ивану. — Ну тогда я могу попросить вас, если герр Крамер вдруг ещё зайдёт сюда, позвонить мне, в штаб гарнизона. — попросил Рокотов оставляя номер. — Обязательно. Если бы я всю ночь могла тут проводить. — продолжая улыбаться ответила девушка. — Уже уходите? — сделал удивлённый вид Иван, как будто он сам это не понял увидев собранную сумку девушки на столе. — Да. Вам очень повезло, что застали меня здесь, господин офицер. — Ну, в таком случае, я больше не имею права вас задерживать. Доброй ночи вам! — попрощался Иван и отправился домой. Весь путь до квартиры его почему-то смущало то, что эта девушка секретарь в девять часов вечера была в городской ратуши, на работе. Но решил, что бургомистр мог просто дать очень много работы. Её в самом деле теперь везде было столько, что можно было и не только до девяти вечера просидеть.***
Света вышла из подвала, закончив с описанием трупов. Девять часов. Темно. А ей ещё эти трупы отвезти в морг, забрать там заключение по ним. Но это не все проблемы. В этом подвале очень смрадно, аж до тошноты. Светлана, отдав приказ грузить трупы в морг, стояла на улице, дышала свежим воздухом и казалось не могла надышаться этом октябрьским воздухом. Чистый, приятный, с тонким ароматом печей, дым от которых медленно разносил по округе ветер. Этот запах сейчас напомнил ей детские дни, когда она по лету, на хуторе у бабушки, сбегала ночью в поле — лежать в густой траве, слушать ночь и смотреть на звёзды собирая из роя слов в голове какие-то несуразные детские стишки. Света стояла у спуска в подвал и оглядывала двор, который освещали два ярких фонаря с жестяным абажуром. На кирпичной стене она заметила вывеску — в офицерском клубе сегодня кинопоказы — «Жди меня» и «Сердца четырёх». Света сразу посмотрела на часы, висящие над аркой выезда из двора — буквально десять минут назад закончили показывать последнюю картину на сегодня — «Сердца четырёх». И Светлана расстроенно вздохнула. Как хотелось где-то отдохнуть, так, как она отдыхала до войны!.. Но даже если бы она успевала сейчас, одной ей идти совершенно не хотелось. На оба фильма Света с удовольствием пошла бы только вместе Ваней. Вспомнился Кёнигсберг с приятной ностальгией, с той самой, какой скучаешь по родному дому. Потом вспомнилось, как однажды в рабочем кабинете она напевала ему песню. Как раз из фильма «Сердца четырёх». Всё стало вокруг голубыми и зелёным, В ручьях забурлила, запела вода. Вся жизнь протекла по весенним законам… Вспомнив эту строку, ещё больше загрустилось. «По весенним законам», а они тогда стали жить только по законам военного времени. И так живут уже пятый год. То вместе, то порознь… А сейчас, вроде вновь вместе, но словно порознь. Они не говорят бесконечно о разном, не сидят подолгу просто молча вдвоём радуясь, что вместе и не глядят во влюблённые глаза друг друга. Света не помнила, когда в последний раз обнимала и целовала Ваню. Кажется… Уже целую неделю назад. Сердце опять больно стиснуло чувством вины. Ведь Света прекрасно помнила из-за чего погода в их доме так резко изменилась. Это она сама виновата во всём. Только она сама. И теперь то, что Ваня кажется, оставил её, она считала своим справедливым наказанием. Но боли на сердце это не снимало. Из собственных мыслей Светы вытолкнул звук упавшей железки за спиной. Резко обернувшись и чуть было не схватившись за пистолет по привычке, там, вдоль другой стены, она увидела — под капотом «эмки» возился Мамиев, а рядом Саенко. «Ещё здесь. Надо же!» — удивилась она такой работоспособности сержанта, была уверена, что он давно отдыхает в казарме. Света рассмотрела, что ж они делали. А Мамиев чинил те повреждения, которые машина получила утром в перестрелке. И слышалось как он бранился, на осетинском вперемешку с русским. Саенко же то руками всплёскивал, то просто стоял, то подавал инструмент. И почти постоянно он спорил с Мамиевым. От сержанта слышалось тихое: «уух, шайтан!», когда болтовня ефрейтора начинала досаждать. Света посмотрела на это и неспешно подошла. Мамиев, заслышав, что к нему подошли, отвлёкся. Саенко только ещё больше оживился. — Вечор добрый! — расплылся в деревенской улыбочке ефрейтор и по простецки стянув с затылка пилотку махнул ею. — Здравствуйте. — коротко ответила Светлана. — Вас треба подвезти? Так я зараз! — ефрейтор со значением облокотился рукой на дверь машины. — Ты сначала почини её!.. Живучая она у тебя… — передразнил Мамиев, — Мотор глухой, как велосипед. Стой теперь, чини! — Ну ты, брат, скажи ещё, шо у меня там лягушки квакают от грязи. — невольно профырчал ефрейтор отойдя всё же от дверей. Мамиев выглянул из-под капота, подал ефрейтору какую-то деталь оттуда и сказал: — Иди, ищи мне новую такую. Саенко, которому явно не хотелось уходить далеко прежде от своей машины, ничего не оставалось, как пойти и искать. Светлана с лёгкой улыбкой смотрела на то, как работали два этих шофёра. Совершенно разные они, но удивительно сошлись. Особенно легли на душу от Мамиева те самые словечки Григория Ивановича. Сразу понятно, кто поучал сержанта. Она стояла рядом чуть прислонившись к машине и молчала. Мамиев увидел тот грустный взгляд её глаз, который ещё никогда не видел и с которым она наблюдала за всем. Сержант отложил инструмент и немного робко, но спросил у Елагиной: — Что-то случилось, товарищ майор? Света прислонившись к крылу машины вздохнула. Мамиев привычно молчал в ожидании, он оставил свою работу и встал рядом. Не просто так спрашивал, он помнил наказ от Федоренко беречь Светлану Петровну потому, что она хороший человек. И у этого хорошего человека совершенно точно что-то случилось. Глаза никогда не врут. Елагина поглядела на сержанта, она уже хорошо знала его — в стольких переделках побывали, что Хаджи стал проверенным в бою товарищем. И поэтому Светлана решилась сказать то, что так давно тяготило душу: — Случилось, Хаджи, случилось… Я очень дорогого мне человека сильно обидела. Мамиев вытер руки тряпкой. — Вы про товарища майора? — кивнул как бы в сторону Рокотова. — Про него… Поступила я очень не хорошо… Даже не знаю, что делать теперь с этим. Мамиев молча слушал, не торопил с подробностями. Света же постояла ещё немного, а потом спросила: — А вот скажи мне, Хаджи, ты ведь человек восточный, мудрый — вот как показать человеку, что ты хочешь извиниться перед ним и что ты очень сожалеешь о сделанном поступке? Сержант стоял, стоял, долго думал покручивая в руке небольшой гаечный ключ. А потом ответил: — У нас таков обычай — если сильно кого-то обидел — приди к нему, поклонись, принеси в дар ему хорошую отару овец, можно коня лучшего из табуна или тканей дорогих, приготовь угощения богатые для него и от всего сердца извинись, поклянись быть верным тому, кого обидел, исполнять каждую его волю. Ведь ты перед ним виноват и он решает, как тебе искупить свою вину перед ним… Но вот только если слово своё нарушаешь то всё… Плохо будет. Света внимательно слушала это. Она ничего не знала о тонкостях востока, о традициях Кавказа. Но словам Хаджи Мамиева верила. Помолчав ещё немного, обдумывая то, что услышала, Света сказала: — Спасибо тебе, Хаджи! Спасибо! Ты очень мне помог! — чуть тронула она его по плечо и ушла. Мамиев пожал плечами и вернулся к починке машины. А за что благодарить? За совет? Так ему же не жалко.***
На грузовике в десять вечера в морг при госпитале, привезли убитых утром немцев. Света попросила как можно скорее ей дать все бумаги, врала, что очень спешит. Врач там долго упирался, но Елагина оказалась убедительнее и через час взяв нужное, она собралась ехать обратно. Шагая по коридору, Свете нетерпелось дойти до кровати, снять сапоги и камнем рухнуть на подушку. И долго-долго спать. В этих сладких мыслях об отдыхе, сне и подушке, Светлана словно ничего не видела и не замечала больше. Поворот коридора уже практически у самого выхода и она в кого-то врезается, на пол шмякнулись распуская листы медицинские карточки. — Женщина, ну осторожнее же нужно быть! — отвечают Свете вежливо-возмущённо. — Извините! Извините пожалуйста! — Света бросилась помогать поднимать с пола оброненное, как же ей жутко стыдно за свою невнимательность. Света подняла взгляд на того, с кем же так неудачно столкнулась. Белый халат, под ним форма, коротко стриженный светлый волос с кудрявыми концами, крошечная родинка над губой и маленькие ушки, которые проглядывают из-за локонов и такой же аккуратный маленький нос. — Таня? — не сводя глаза спросила Елагина. И женщина посмотрела в ответ. — Света? Елагина? — серые глаза, и так казавшиеся большими на лице, стали ещё больше. — Таня! Кравцова! — расплылась в счастливой улыбке Светлана. Давняя подруга, человек с которым столько связано в детстве, стоит прямо перед тобой! Они друг друга быстро узнали, обнялись. Сразу же принялись друг друга спрашивать какими судьбами тут, в Германии. Оказалось, Таня — как врач, а Света — как следователь. — Так Светка, без чая я тебя не выпущу отсюда. Мы десять лет… Да, десять лет друг друга не видели! Поэтому, ко мне в кабинет. Быстро! — подгоняла Таня свою подругу, когда все карточки оказались подобраны и крепко прижаты к груди. Света, абсолютно не ожидавшая такой встречи, тут же согласилась. Это же была Таня! Та самая Таня, с которой они и на реку за карасями бегали ни свет ни заря, и в пионерах были, и в соседский сад за грушами и яблоками лазили, и на бахчу за арбузами по ночам ходили удирая порой от сторожа. И обе получали выволочки от педагогов за самодеятельность там, где она не нужна. Уже в кабинете, пока грелся медный узконосый чайник, Татьяна рассказала о том, как после школы уехала в Харьков, поступила в медицинский и стала, как и мечтала — врачом акушером. Рассказала о том, как до войны жила в Харькове, как вышла там замуж. О муже рассказать тоже не забыла — он инженер на Харьковском паровозостроительном. И у них двое славных сыновей — Митя и Витя, погодки. Как началась война, Татьяна прошла курсы для хирургов и с тех пор служит в этом госпитале, получает нежные письма от мужа и сыновей. — А ты как, Светка? Смотрю, юридический ты закончила. — кивнула на погоны на плечах подруги Таня, о себе же она всё рассказала, теперь нетерпелось услышать, как же жила подруга, к тому же, чай был готов. — Да, — улыбнувшись сказала Света и обняла горячее стекло стакана ладонями, — закончила. Между прочим на «отлично». До войны в милиции работала, а всю войну вот, в прокуратуре. — Неплохо. Аж до майора дослужилась! И наград собрала!.. — Таня смотрела на подругу совершенно без зависти, даже с какой-то гордостью, — Я-то капитан лишь и только медаль дали. — махнула подруга. — Но ты ж знаешь, для меня это всё так… Света в самом деле помнила, что военное подругу никогда интересовало, вся душа Тани была в том, чтобы не отнимать жизни, а спасать и, что важнее — дарить их. — Ну а личная жизнь как? — отпив чая спросила с интересом Татьяна поглядывая на подругу. — Есть кто-то? Или пока ведутся разыскные мероприятия? Света засмеялась. Таня совсем как человек далёкий от мира раскрытия преступлений сказала «разыскные мероприятия». — Я? — Света немного помедлила и ответила, — Замужем уже почти пять лет. — О-о! — Таня ещё больше оживилась. — И кто же он… Хотя, постой, не говори! Дай угадаю — Егор Шилов? Света звонче засмеялась. — А вот и не угадала! Не Егор. — Да ладно, Светка! Не Егор? А я была уверена, что однажды он на тебя серьёзно посмотрит. И там уж точно ты за него замуж выйдешь… Ты ж мне постоянно о нём рассказывала! И у тебя глаза такие при этом были! — Таня попыталась изобразить те самые глаза Светы. — Да… Помню. — всё ещё с улыбкой говорила Света, но потом чуть более серьёзно продолжила, — Но я с тех пор повзрослела, поумнела… А потом, в сорок первом, встретила Ваню. Татьяна сидела с видом «требую продолжение и подробностей!». Света это видела и продолжала: — Колю, брата моего, помнишь? Подруга кивнула. — Ну вот он меня по одному делу взял в Киев… Ну и вообще чтобы я научилась чему-то. Вот там я и встретила Ваню. Ивана Григорьевича Рокотова. Они с Колей давними друзьями были, ещё в гражданскую вместе воевали. Ну это так… Конечно, он был сначала просто товарищ Рокотов, начальник всё же. Мы стали работать вместе, как-то быстро я привыкла к нему… По началу, правда, отношения у нас были скорее так себе. Вернее, это я так себе к нему относилась… — А потом поняла, что жизнь без него больше не жизнь? — договорилась за подругу Таня. Света медленно кивнула, приулыбнулась опустив взгляд на стакан с остывшим чаем. — Я поняла, что Ваня — он тот человек, которого долго искала. Он очень настоящий, понимаешь. Он не притворяется, не лукавит никогда. Да и как следователь он очень хорош… Смотрела я на него и поняла — вот он — настоящий мужчина! И это я не говорю, что он просто красивый!.. — Света мечтательно посмотрела куда-то в сторону и также мечтательно договорила, — А уж когда он, среди каких-то руин, предложение мне сделал!.. Танька, я так счастлива была! До сих пор такая вот хожу — счастливая. Влюблённая и счастливая… Мы кстати, вдвоём тут у вас в гарнизоне служим. — Понимаю тебя Светка! Ох, понимаю! Сама через это прошла. — Тане то, о чём говорила подруга, действительно было знакомо. — Ну а дети, как? Пока без них, как я поняла? Света перестала улыбаться, покрутила стакан на столе. — Без них. — совсем иным голосом ответила Света, мрачно, с тихой болью. Таня чутьём врача догадывалась, почему Света именно так об этом сказала. — Не можешь? — робко поинтересовалась она. — Не могу… Теперь не могу. Света вновь сделала долгую паузу. А потом негромко заговорила дальше: — У нас должен был быть с Ваней ребенок, но… Но мы его потеряли. В сорок первом… И вот, больше не могу. Сколько не пытались. Взгляд Светы упирался в стол, пальцы нервно перескакивали по граням стакана. Татьяна понимала ту боль, которую носила в себе Света с того момента, о котором только что сказала. — Не отчаивайся! — и Таня покрыла запястье подруги ладонью, — У меня в практике столько случаев было, когда пары по пять, по семь, а то и десять лет не могли ребенка завести. А потом, потом он появлялся. Главное — это не отчаиваться! Света такого прежде не слышала, вот такой поддержки, как сейчас сказала Таня. Врачи всегда просто сухо констатировали её неполноценность как женщины, разводили руками. Казалось, даже Ваня смирился с ней такой и больше эту тему никогда не поднимал. Неожиданно свою мысль продолжила Таня: — И если твой Ваня с тобой, то он очень сильно любит тебя! Очень многие, кого я знала потому, что лечила их, разводились от этого. Ещё больше разбегалось, как только слышали, что будут бездетны… Не отчаивайся! Главное верить, беречь и любить друг друга. Тогда всё наладится! И заговорив о муже, Света вспомнила, что уже поздно. Пора возвращаться домой. Попрощались давние подруги; Света обещала если будет свободна, зайти. Таня же ответила, что будет очень рада её видеть, даже если это будет три часа ночи. Сев в ожидающую машину, вскоре, Светлана подъехала к дому, куда поселили её и Ваню; о том, где она живёт, оказывается, прекрасно знал водитель грузовика — он привозил вчера на тот адрес мебель. Всю дорогу до дома Света крутила в мыслях фразу подруги: «Не отчаивайся! Главное верить, беречь, любить друг друга и всё наладится!». Света знала, что в её сердце до сих пор жива любовь к Ване, та самая любовь — верная, нежная, бесконечная. А вот в его? Осталась, хоть немного у него любви к ней?***
— Думал, тебя тоже уже нужно идти искать. С солдатами. — встретил Рокотов с такими словами жену; он давно переоделся в домашнее, растопил печь и кажется ждал возвращения Светы. А Света удивлённо посмотрела на Ваню — он решил вернуться на «ты»? Неужели! Ещё этот его домашний вид — свитер, темные брюки, тапочки и его красивые жилистые руки, видневшиеся из-под закатанных рукавов. Иван стоял с белой фарфоровой чашкой из их сервиза, от посуды струился прозрачный пар. Чаёвничает. — В морге задержали. — убирая сапоги в полку ответила Света, совсем не грубо, а своим обыденным голосом. — Хорошо, что не насовсем оставили. Рокотов, кажется, сдержал смешок при этих своих словах. Света не успела разглядеть, потому что его фигура в синем свитере скрылся в гостиной. Дома было чисто, тепло, а на столе осталась Светина часть ужина. Она охотно поела. После, продолжая отгонять сон, принялась за чистку пистолета. Да, Света это не любила и обычно доверяла данное занятие мужу, Ваня лучше справлялся. Но сейчас всё стало несколько иначе. Они сидели друг на против друга. Рокотов неожиданно присоединился к ней в вопросе чистки оружия. На ткани, расстеленной поверх столешницы, был выложен его табельный ТТ. И хотя он практически не стрелял в той утренней перестрелке на КПП, Рокотов занимался оружием с той тщательностью, с какой это полагалось делать. И вот именно об этом утреннем происшествии они и говорили сидя за столом, где изредка позвякивали воронёные и промасленные детали. Света сразу заявил, что с делом по КПП всё ясно — случайность, лейтенанта надо отпустить, он всё правильно делал и не виноват в нападении. — Не понимаю, что Богданов разглядел в этом нападении, что виновным Игнатова решил назначить. — пояснила Света. — Обычная история. При нападении даже никого не убили из охраны моста, ранили только. Рокотов же на эти слова жены ответил, что не стоит так уж спешить, с этим нападением не всё гладко — пара солдат сказали, что около них иногда крутятся странные подростки, прогнать их не за что, а они ходят словно что-то высматривают. А ещё слухи ходят о неком кабаке, куда наши офицеры порой ходят отдыхать. — Слухи к делу не пришить, Иван Григорьевич. Нужно точно выяснять — был ли лейтенант там, болтал ли он там что-то. — и отложив деталь с тоской Света добавила, — Жалко Григорий Иванович уехал! Он бы в раз отыскал этот кабачок, методы у него что надо! Рокотов кивнул, хотя удивился, что Света с ним на «вы». Он вроде же всё время к ней был как обычно, на «ты». Ну раз она хочет на «вы»… — Нам ещё этого Крамера искать, Светлана Петровна. — напомнил Иван и о пропавшем немце, — А может его тоже, в кабаке поискать? Вдруг он зашёл после работы, отдыхает, ни о чём не догадывается. А мы ищем. Света подняла глаза и сама собой чуть улыбнулся — Ваня впервые за долгое время шутит! Уже второй раз. Она соскучилась по этим шуткам. Но быстро вернулась серьёзность. Её смущало то, что немец коммунист, а уцелел как-то, о чём сразу и сказала. Рокотов согласился — да, деталь интересная. Света в ответ предположила — а что если немца похитили. — И возможно, это те, кто напала утром на КПП. Вспомни дело в Инстербурге весной — похищение связиста. Тогда тоже его похищали, а перед тем, как вывести его, напали на комендатуру. Дрёмов там отбивался ещё. Если бы не ты, так и упустил бы связиста своего. Рокотов пожал плечами, всё возможно, но лично он о такой версии ещё не думал. А Света подумала. Но Ивана беспокоило то, почему тогда немца не убили сразу, а именно похитили, коммунистов именно что убивают, а нападавшие на КПП были из эсэсовцев. — Ну, возможно ради выкупа. — тут же дала версию Света. — Нет. Не сходится. Выкуп уже бы попросили. И опять же — Крамер член компартии Германии, давний при том. Его бы просто убили… Вспомни наше предпоследнее дело в Кёнигсберге. Нет-нет. Это не ради выкупа, если действительно Крамера похитили… Тут что-то другое… Если только не… — Если только он действительно не где-то просто отдыхает. — договорила Света. — Как вы и предположили только что, Иван Григорьевич. Рокотов незаметно улыбнулся, но ничего не ответил на это. Он молча посмотрел на то, как тонкие пальчики Светы, блестящие от оружейного масла, пыталась собрать обратно грубые стальные детали пистолета. Совсем не тем она занимается! Совсем! Хотелось забрать это у неё и отправить спать. Не женское это дело, оружием заниматься. Но она же обязательно заупрямится. Из принципа.***
Часы перевалили за полночь, когда в квартире, где разместились Иван и Светлана, стало тихо и погас свет. Они спали порознь, в разных комнатах. Рокотову не спалось — он постоянно перекладывался с одного бока на другой. Большая двуспальная кровать, а он один на ней, словно нет у него никакой жены. Однако она есть — лежит на диванчике в соседней комнате. Сама туда от него ушла; сразу, как только Иван постелил кровать и явно ждал её, Света пришла, взяла подушку со своей половины, свернула одеяло под мышку и тихо сказав «спокойной ночи», ушла в скупую на мебель гостиную. Иван лежал, глядел в белёный потолок, где виднелась местами отбитая штукатурка, и чувствовал, как неуютно без неё стало, как не хватало её рядом с собой — ни обнять, ни прижать к себе. Нет её тепла рядом. Он теперь понял, как на самом деле соскучился по ней. Душа маялась без неё. Иван лежал и прислушивался к ночной тишине. На дворах где-то далеко брехливо лаяли собаки. Потрескивали дрова в печи. Несколько раз по улице слышалось цоканье и визгливо скрипели плохо смазанные колёса повозки. Когда лай смолкал и не слышно было печи, когда окончательно стихала улица, то наступала такая тишь, что собственные мысли, начинали оглушать своим гулом в голове. Из гостиной иногда слышалось как поскрипывали пружины дивана, шуршало одеяло, постельное белье и подушка. «Наверное, Свете тоже не спится» — только об этом Ивану и подумалось. Потом всё стихало. Ненадолго. Иван стал слышать, как кто-то тихо-тихо в эту ночь плачет. Плачет в подушку так, чтобы и проплакаться, и чтобы это никто не услышал. Но Иван всё слышал. И знал — это Света лежит там и льёт слёзы в подушку. Он даже понимал от чего те слёзы были — от того, что между ними происходило всю прошлую неделю. Ивана к Свете потянуло, так, как никогда ещё не тянуло, ему так хотелось успокоить её… Но ведь всё ещё тлеет обида за то, что она когда-то промолчала, скрыла от него очень важное в его жизни. Рокотов лежал, лежал, глядел вверх и слушал то, что происходило за стеной. Света тоже была важным в его жизни… Вскоре плач стих, одеяло перестало шуршать. «Уснула» — произнёс про себя Рокотов. А ему никак не засыпалось. Вновь ворочался. Не смыкались глаза. Потому что все мысли были вокруг Светы — память, словно издеваясь над ним, выдавала все самые тяжкие и самые счастливые моменты из их жизни: признание в чувствах и отступление из Киева, тюрьма в Харькове и свадьба там же за несколько дней до бегства из города, встреча в Одессе и известие о том, что они потеряли в сорок первом ребенка. Радость наступившего мира и её глаза полные слёз, когда она прильнула к его обессиленной руке там, в госпитале Кёнигсберга… Он сутки пробыл без сознания, а она все сутки просидела рядом. Именно её он увидел первой когда очнулся. Как же её хотелось в тот момент обнять! Но он не мог, каждый вздох давался с болью, каждое движение — словно опутан пудовыми гирями. А Света от счастья видеть его живые глаза, целовать его живого — плакала. Прижималась к его руке, плакала, успокаивалась, потом поднимала глаза на него. И снова. Тихо, от счастья, плакала. А он всё слышал самым нежным голосом: «Ванечка!». И бесконечное количество раз «люблю». Наверное, с тем моментом может сравниться только тот день апреля сорок четвертого, когда на пыльной одесской дороге у Чёрного моря он закружил её в объятиях и прижал к себе спустя три года разлуки. В тот день он был такой же счастливый, как и тогда, когда подняв тяжёлые веки, увидел её вновь… Иван, не выдержав и собственной совести, и собственной памяти, поднялся, выглянул в гостиную. Тут темно. Он, осторожно ступая босыми ногами по половицам, подошёл к дивану, где увидел — Света уже спит. Крепко. Одну ладошку только под подушку положила, а на вторую голову сложила. Совсем как ребенок спала она. Только видно по лицу её, что прежде чем уснуть, глаза её плакали. Иван опустился рядом с ней и теплее укрыл, натянув на обнажившиеся плечики одеяло. Он провел по укрытой фигуре ладонью. «Красивая ты, Светик! Моя самая красивая!» — ему действительно было сложно оторвать от неё взгляд. Иван смотрел на неё… Света. Светлана. Светик. Самая дорогая сердцу. Да, он всё ещё… Несмотря ни на что. Он медленно, чтобы случайно не разбудить, коснулся губами её щеки. Стало спокойнее, впервые за долгое время. Лишь только после этого Иван смог спокойно лечь. Но так и не смог заснуть.