江山如有待 | It Seems the Hills and Rivers Have Been Waiting | Горы и реки живут ожиданьем моим

Фань Динсян восемнадцать, когда она отправляется на свою первую ночную охоту. Вот как всё происходит: – Фань Чжуэр! – Ху Юэкэ хватает её за рукав и вытаскивает из кухни. Фань Динсян бросает дикий взгляд на главную кухарку, которая смиренно вздыхает и двигает бровями, показывая своё прощение. (Фань Динсян часто получает это выражение, когда разные заклинатели утаскивают её по «Важным Делам», которые обычно заключаются в: «Эй, как много отжиманий ты можешь сделать? А что, если я сяду тебе на спину?» Её тренировки в данный момент – своего рода мнимая тайна среди домашней прислуги; иногда они даже приходят посмотреть.) – Обед через два часа, – говорит Фань Динсян, позволяя тащить себя по коридору. – Что настолько важно, что тебе потребовалось помешать мне готовить лапшу, которая тебе нравится? – Ох, проклятье, сегодня день лапши? – Ху Юэкэ на мгновение замедляет шаги, а затем резко качает головой. – Ну, будут и другие дни лапши, – она подталкивает Фань Динсян войти в её комнату (то есть, Фань Динсян вежливо идёт туда, куда её толкают). – Бери своё оружие и иди за мной. У нас ночная охота, и ты пойдёшь с нами. Фань Динсян роняет кабанье копьё. – Что? – тупо спрашивает она. – Ночная охота. Ты. С нами, – Ху Юэкэ произносит каждое слово с преувеличенной тщательностью, когда поднимает кабанье копьё и возвращает его обратно. Хорошо. Значит, Фань Динсян это не послышалось. Она открывает рот, чтобы спросить что-то ещё, возможно: «Какого гуя?» или «Почему?» К счастью для неё, Ху Юэкэ продолжает говорить: – Цзян-цзунчжу и Вэй-гунцзы забрали почти всех старших учеников на ночную охоту в Башню Карпа, так что нам поручили позаботиться о нескольких свирепых трупах в одной из деревень. Никому не будет дела, если к нашей команде прибавится ещё один человек. Фань Динсян долгое время молча пялится на неё, вынуждая Ху Юэкэ фыркнуть, забрать кабанье копьё из её рук и спрятать его в мешочек цянькунь. Забавное зрелище того, как копьё исчезает в поклаже размером с её ладонь, выводит Фань Динсян из её оцепенелой паники; она достаёт свой набор метательных ножей, чтобы передать Ху Юэкэ и его тоже. – Это хорошая идея? – спрашивает она, пока настороженность и возбуждение борются друг с другом в её желудке. – Все мои идеи хороши, – оскорблённо отвечает Ху Юэкэ. – А как насчёт того раза, когда ты сказала мне бросить тебя в Ху Синьлина, и мы оба недооценили, как далеко ты улетишь, из-за чего ты оказалась в озере? – Фань Динсян шарит под кроватью в поисках мешочка с верёвочным дротиком – в последнее время она почти не тренируется с ним. С тем же успехом он может полежать и в цянькуне, на всякий случай. – В тот день мы все усвоили важный урок о том, как сильно ты можешь бросать, – чинно говорит Ху Юэкэ. – Поэтому это была хорошая идея. Это всё? Тогда пошли. Фань Динсян прочитала, по крайней мере, одну романтическую новеллу, в которой главный герой ради возможности заполучить поцелуй был вынужден носить красивую и загадочную маскировку. Она также прочитала достаточно приключенческих новелл, чтобы быть знакомой с концепцией убедительной и таинственной маскировки в целях шпионажа. Однако до этого момента она не задумывалась о том, как удобно было для главных героев этих историй без труда находить идеально подходящие им наряды. – Одно движение – и эта одежда лопнет на мне, как перезрелая хурма, – говорит она Чжан Луань, стараясь не разминать руки и не дышать слишком глубоко, пока девушка пытается свести заклинательскую форму на её груди. – Цзян Фэнли ближе всех к тебе по росту, – настаивает Чжан Луань, как будто это имеет значение, когда Фань Динсян, вероятно, раза в два крупнее. – Вот же ад, ты права, это ни за что не сработает. Ху Синьлин! Ху Синьлин, бездельничающий под окном, поднимает на них взгляд, и его весёлая ухмылка по поводу их авантюры сменяется лёгким страхом. – О нет, – протестует он. – Я в этом не участвую… – У тебя самые широкие плечи! Иди и принеси свою запасную форму! – тон Чжан Луань указывает на то, что она не потерпит возражений. Ху Синьлин всё же не сдаётся: – Это мужская форма! Мы не сможем замаскировать её под мужчину, она слишком хорошенькая! Фань Динсян, которую никогда в жизни прежде не называли «хорошенькой» и которая также очень хочет избежать маскировки под мужчину по личным причинам, говорит: – Позвольте мне пойти в прачечную и позаимствовать форму побольше. – Нет, у нас нет на это времени, – говорит Цзян Фэнли, укладывая волосы Фань Динсян в сложную причёску, вызывающую непривычные ощущения на коже её головы. – Мы так тебя замаскируем, что никто не заметит, что нижние слои не того фасона. А как только мы покинем орден, посторонние не обратят на это внимания. – Неси свою форму, Ху Синьлин! – приказывает Ху Юэкэ, одной рукой направляя голову Фань Динсян в нужное положение, а другой поднимая кисточку для макияжа. – Сделай что-нибудь полезное! Хорошо, а теперь не моргай. С формой Ху Синьлина, навыками макияжа Ху Юэкэ, мастерством создания причёсок Цзян Фэнли, украшениями Чжан Луань и красивым, но практически бесполезным тренировочным мечом, добытым Ма Сюэлян, Фань Динсян приходится признать, что она очень похожа на заклинательницу. До тех пор, пока кто-то не заметит, что форма слишком короткая и неверного фасона, а меч не имеет имени, и не попросит её сделать какие-нибудь заклинательские штуки, это действительно может сработать. – Просто иди в ногу с нами и делай то, что мы делаем – и никто не заметит, – с фальшиво звучащей уверенностью наставляет её Ху Юэкэ, местный преступный гений. Фань Динсян сильно сомневается по поводу всей этой задумки, но она знает, что девиз ордена Цзян: «Знать, что это невозможно, и всё равно делать это», и это определённо можно отнести к невозможному. – Если меня выгонят из ордена, вы будете нести ответственность за компенсацию мне потери работы, – говорит она в ответ, а затем замолкает, когда они проходят мимо очередной группы заклинателей. Невозможно, но это работает. Никто даже не бросает на них второго взгляда, когда они покидают Пристань Лотоса, а когда они оказываются в сельских окрестностях, всё становится ещё проще. Деревня, где намечена ночная охота, по-видимому, в двух днях пути от резиденции ордена, и первую ночь они проводят на постоялом дворе, где владелец кланяется Фань Динсян, называя её «сяньши», и ей приходится очень постараться, чтобы не уронить свой меч на землю от шока. – Я чувствую себя плохо из-за того, что приходится лгать этим людям, – говорит она Чжан Луань, пока они готовятся ко сну. Незаслуженное уважение грызёт её, заставляет её чувствовать себя некомфортно в собственной шкуре. (Внутренний голос, похожий на голос её бабушки, задаётся вопросом, почему в первую очередь совершенствующимся оказывается такое уважение. Конечно, это большой труд – стать заклинателем, но разведение свиней тоже требует большого труда, и никто никогда не кланялся Фань Динсян за это.) – Ты не лжёшь, – говорит Чжан Луань, расчёсывая свои волосы. – Ты ведь на ночной охоте, не так ли? То, что ты не можешь совершенствоваться традиционным способом, не значит, что ты здесь не для того, чтобы помочь. – Полагаю, так и есть, – признаёт Фань Динсян из-за ширмы для уединения. (Она скрывает её примерно до плеч, так что выполняет свою работу, пусть и с трудом.) – Но не могу себе представить, чтобы старшие ученики согласились с этим. – То, о чём они не знают, не может им навредить, – говорит Чжан Луань с безмятежной улыбкой, которая, как уверена Фань Динсян, скрывает множество тайн. – Иди сюда, я распущу тебе волосы, – Фань Динсян улыбается про себя, затягивая завязки спального одеяния, всё ещё не привыкшая к лёгкости и близости дружбы, после чего делает, как ей велено. Они достигают нужной деревни на следующий день; солнце всё ещё высоко в небе, и земля усыпана пятнистыми тенями деревьев. Это самая долгая прогулка Фань Динсян с тех пор, как она присоединилась к ордену, и она наслаждается возможностью размять ноги, снова побыть среди лесов и ферм после нескольких месяцев, прожитых на Пристани Лотоса. Она внимательно слушает, кланяется и делает всё возможное, чтобы соответствовать настоящим заклинателям, когда они встречаются со старейшиной деревни, который описывает ситуацию. В процессе этого она осознаёт, насколько её тренировки были сосредоточены на самих сражениях, а не на том, с чем она, собственно, намеревается сражаться. – У тебя есть что-то типа… книги? Про монстров? Которую я могла бы позаимствовать? – спрашивает она Ма Сюэлян, когда старейшина подаёт им чай, прижимая рукав ко рту, чтобы скрыть свои слова. – Я не знала, что существует так много видов. Ма Сюэлян слишком хорошо обучена, чтобы открыто выразить свои эмоции, но её глаза вспыхивают от огорчения. – О, святые небеса, – едва слышно выдыхает она. – Святые небеса, конечно, Фань Чжуэр. Не могу поверить, что мы забыли… ты же не знаешь, – Фань Динсян кивает и выпрямляется, глядя на Ху Юэкэ, пока заклинательница внимательно опрашивает деревенского старейшину на предмет улик, которые, очевидно, могут помочь в их охоте. В отчёте говорилось о свирепых трупах, но в ходе обсуждения она узнаёт, что существует множество других возможных источников проблемы, и мысленно помечает свои вопросы на будущее. Чэнь-сяньши был сосредоточен на том, чтобы обучить её защищать свою жизнь от заклинателей. Он особо не упоминал о монстрах и духах. Она начинает жалеть, что он этого не сделал. Ночная охота, что неудивительно, начинается на кладбище. Здесь, по крайней мере, Фань Динсян чувствует себя немного более уверенно. Она знает, как вести себя на кладбище, как правильно заботиться о своих предках. Они здесь не для этого, но здесь также нет никого из деревни, кто мог бы наблюдать и, возможно, обличить её как мошенницу без ядра, так что она счастлива находиться на кладбище больше, чем когда-либо прежде в своей жизни. Она поворачивается, чтобы посмотреть, как другие устанавливают талисманы, готовясь к охоте, и в восемнадцатый раз за этот день распущенные волосы, струящиеся по её спине, порывом ветра залетают прямиком ей в рот. – Боги! – выплёвывает Фань Динсян, отбрасывая их с лица. Это последняя капля в чаше её терпения, и она собирает все пряди в свою руку, начиная заплетать косу. – Как вы все не едите постоянно свои грёбаные волосы? Это какая-то заклинательская штука? Пять смущённых лиц встречают её вопрос, и Цзян Фэнли хмурится. – Знаешь, – задумчиво говорит она, – я думаю, что, может быть, так и есть? Волосы никогда не падают мне на лицо, когда я тренируюсь, – остальные кивают в знак согласия. – Думаю, это было проблемой, когда я была маленькой, – предполагает Чжан Луань, – но с тех пор, как я начала тренироваться с мечом, это больше меня не беспокоило. Обычно Фань Динсян не волнует отсутствие у неё золотого ядра – нельзя в действительности скучать по тому, чего у тебя никогда не было, и она прекрасно обходится без него. Однако теперь? – Я так завидую, что хочу вас побить, – говорит она, завязывая косу шнурком. – Это так чертовски грубо с вашей стороны – иметь волшебную силу волос, – ни у кого нет ответа на это, потому что это справедливое замечание. С надёжно укрощёнными волосами Фань Динсян подбирается к Ху Юэкэ, которая щурится на талисман. – Наверное, я могла бы использовать своё настоящее оружие, – отмечает Фань Динсян, неловко держа в руке тренировочный меч для малышей-мечников, как будто она имеет хоть какое-то реальное представление о том, как им пользоваться. Она тренируется против мечей, а не с мечами; впрочем, если они собираются брать её на ночные охоты и впредь, ей, вероятно, следует изучить основы, чтобы она могла придерживаться образа. Фань Динсян понимает, что уже планирует будущую ночную охоту. Хочет ли она на самом деле сделать это снова? Она думает, что, возможно, захочет. – Ох, верно! – слышит она ответ Ху Юэкэ, когда снова сосредотачивается. – Я забыла, вот, держи, – девушка передаёт ей мешочек цянькунь, странно тяжёлый для своего размера, и Фань Динсян безучастно смотрит на расшитую ткань. – Эмм. Я никогда раньше таким не пользовалась, – признаётся Фань Динсян. – Мне просто… засунуть руку и порыться там или как? – Ох, верно, – говорит Ху Юэкэ, на сей раз другим тоном, и отвлекается от талисманов. – По сути, так и есть. В нём просто хранятся твои вещи, но если там действительно много всего, ты как бы просто усиленно думаешь о том, что конкретно хочешь найти, и он призывает это в твою руку, – это звучит странно и фальшиво, но Фань Динсян здесь не эксперт, поэтому она открывает маленький мешочек, суёт в него руку (какого чёрта), а затем думает: Я бы хотела своё кабанье копьё, пожалуйста. Ещё до того, как она успела додумать «пожалуйста», знакомое дерево касается её ладони, и она вытаскивает целое гуево копьё из мешочка, который выглядит так, будто, возможно, мог бы вместить обед. Небольшой обед. Скорее лёгкий перекус. – Ух ты, – говорит Фань Динсян, переводя взгляд с мешочка на копьё и обратно. – Ух ты, это так чертовски круто. – Это действительно не надоедает, – говорит Ху Синьлин, также забросив массив из талисманов, чтобы понаблюдать за детским ликованием Фань Динсян, когда она вытаскивает верёвочный дротик из мешочка. – Ты можешь оставить его себе, – добавляет Ху Юэкэ. – У меня есть ещё. – Спасибо, – горячо благодарит Фань Динсян, доставая и свои метательные ножи. – Это очень полезная вещь, – она кладёт ненужный ей меч в мешочек (какого чёрта) и прячет его в складках одежды, прежде чем вооружиться вещами, которые, по её мнению, действительно могут пригодиться. Ма Сюэлян, самая молодая и, следовательно, самая старательная ученица группы, объясняет ей между делом, как всё будет: Существо, нападающее на деревню, является либо свирепым трупом, либо голодным призраком – жители деревни не совсем понимают, что именно, и Фань Динсян всё равно не знает разницы. В любом случае, его привлечёт сохраняющаяся на кладбище энергия обиды, а массив из талисманов, по сути, послужит приманкой. (Фань Динсян понимает, как использовать приманку.) Когда оно неумолимо попадёт в ловушку, Фань Динсян, Ху Юэкэ и Цзян Фэнли будут удерживать его (с помощью мечей и копья), в то время как Ма Сюэлян, Чжан Луань и Ху Синьлин подавят и уничтожат его (с помощью магии). Это должно быть достаточно просто – старшие не без причины решили, что с этой ночной охотой сможет справиться группа младших учеников. (Группа младших учеников и одна фермерша. Фань Динсян пользуется моментом затишья, чтобы поразмышлять о своей жизни. Она приходит к выводу, что её жизнь странная.) Затем садится солнце, и появляется свирепый труп, и у Фань Динсян не остаётся времени на размышления. Она перестаёт думать о своей жизни, о том, уличат ли её в мошенничестве, о том, вернутся ли они в деревню к ужину. Есть только бой. Как оказалось, Фань Динсян очень хороша в бою. Свирепый труп быстр, но неуклюж, а Фань Динсян спаррингуется с заклинателями уже почти год. Она уклоняется и пригибается, твёрдо стоя на ногах и используя остриё копья, чтобы толкать это существо в середину массива. Охваченная успехом, она позволяет своему разуму на мгновение блуждать – этого оказывается достаточно для монстра, чтобы успеть схватить конец копья и дёрнуть. Фань Динсян, спотыкаясь, шагает вперёд, остальные что-то кричат на заднем плане, и она на чистом инстинкте поднимает кулак, вкладывая весь свой вес в удар. Фань Динсян восемнадцать, когда она бьёт кулаком свой первый свирепый труп. Это чертовски здорово. Удар оказался достаточно сильным, чтобы сбить существо с ног, и Фань Динсян, не теряя времени, восстанавливает свою хватку на копье и вонзает остриё в гнилую грудную клетку. Кости раскалываются, когда существо полностью прижимается к земле, и она опирается на копьё, чтобы удержать его на месте. – Фань Чжуэр! – кричит кто-то, она не совсем уверена, кто именно. – Я в порядке! – кричит она в ответ, не сводя глаз с монстра. – Вы сможете сотворить свою магию со мной внутри? – Да! – кричит кто-то другой, вероятно, Чжан Луань. – Может стать немного ярко! Так и происходит. На самом деле, становится очень ярко; магия потрескивает, оседая на её коже, как тяжёлое ощущение перед грозой. Свирепый труп воет, сражаясь против магии и её силы, но Фань Динсян имеет опыт удерживания раненого существа, пока оно умирает, так что она остаётся на месте, стиснув зубы и потея. Оно дёргается раз, другой – и внезапно борьба прекращается. Фань Динсян почти теряет равновесие, когда оно перестаёт сопротивляться, настолько неожиданным это становится; на какое-то время единственным звуком на кладбище остаётся их тяжёлое дыхание. – Фань Чжуэр! – зовёт Ху Юэкэ, слишком громко в тишине, и подбирается ближе, останавливаясь у её плеча. – Святые небожители, ты в порядке? – Я в порядке, – говорит она, глядя на уже-не-особенно-свирепый-труп. Тот полностью перестал двигаться. Она слегка пинает его, просто чтобы убедиться, прежде чем выдернуть копьё обратно с грубым треском. – Должны ли мы, э-э-э… – говорит Фань Динсян, немного растерянная, так как поблизости нет свиней для удобного избавления от тела. – Должны ли мы… закопать его сейчас? – Этим займётся деревня, – твёрдо говорит Ху Юэкэ. – Мы проконтролируем, но для общины лучше, чтобы они сами решили этот вопрос. – Хорошо, – кивает Фань Динсян. – Круто, – она делает паузу. – Это было жуть как круто, да? – Так круто! – соглашается Цзян Фэнли; её идеальные причудливые волосы по-прежнему идеальны и причудливы. – Серьёзно, – говорит Ма Сюэлян, – теперь ты будешь ходить с нами на каждую ночную охоту. – Ты застряла с нами, малышка, – говорит Ху Юэкэ, хватая её за руку и сжимая, как будто она не на целый месяц моложе Фань Динсян. – Извини, но нам не жаль. – Не жаль, – повторяет Фань Динсян, ухмыляясь так сильно, что у неё болит лицо. Остальная часть ночной охоты не требует от Фань Динсян чего-либо, кроме как держать свой декоративный меч, выглядеть уверенно и время от времени кланяться. С этим она вполне способна справиться. На следующий день остальные решают сделать крюк на обратном пути, чтобы искупаться. С этим она менее способна справиться, по нескольким причинам. – Ты уверена, что не хочешь присоединиться? – спрашивает Чжан Луань, снимая с себя ещё два слоя одежд. – Было бы неплохо окунуться в такую погоду, – остальные уже купаются в той части озера, где тень от нескольких деревьев защищает их от палящего солнца. Ху Синьлин вылезает на каменный выступ, облепленный мокрыми штанами и нижними одеждами, прежде чем нырнуть обратно со всплеском. Всё это ужасно бесстыдно, но похоже, что никого, кроме неё, это не волнует. А ещё это так, так заманчиво, особенно в такой зной, и если бы она была одна, то уже была бы в воде, но… – На самом деле, из меня никакой пловец, – говорит Фань Динсян, и это правда. – О! – восклицает Чжан Луань, широко раскрыв глаза. – Ты не умеешь плавать? Мы можем научить тебя. – Не умею, – признаётся Фань Динсян. – Не то чтобы у нас было много времени. Или подходящего водоёма, – Фань Динсян привыкла к холодным, мелким горным ручьям, а не к озёрам или спокойным, глубоким рекам. – О нет, – сокрушается Чжан Луань. – О нет, Фань Чжуэр, мы должны научить тебя! Что, если ты упадёшь в озеро на Пристани Лотоса? Ты не можешь утонуть! Что мы будем делать без тебя? Фань Динсян вынуждена признать, что это довольно хорошая точка зрения, но… Боги. Это будет невозможно скрыть: нет ни ширм для уединения, ни чего-либо ещё, за чем было бы удобно спрятаться. Раньше ей никогда не приходилось кому-то рассказывать об этом. Все в её деревне просто знали о ней благодаря бабушке, которая довела это до их сведения. – Я, э-э-э… – начинает она, пытаясь привести свои мысли в порядок. – Я не хотела… – она замолкает и смотрит на дерево, словно это могло бы помочь. Чжан Луань, к счастью, привыкла ждать, пока мозг Фань Динсян заработает, и терпеливо устраивается рядом с ней на земле в штанах и нижнем одеянии. – Только в десять лет я поняла, что на самом деле я была девочкой, – призналась Фань Динсян на одном дыхании. – И я до сих пор являюсь. Девочкой. Но… – она пожимает плечами с колотящимся сердцем и делает неопределённый жест над своими бёдрами. – …я могу оказаться не такой, как ты ожидаешь. – О, – Чжан Луань кивает, чуть нахмурив брови, а потом её глаза слегка расширяются, и она берёт Фань Динсян за руку. – О. Я понимаю, – девушка сжимает её пальцы и ударяется плечом о плечо Фань Динсян. – Спасибо, что рассказала мне. – Ага, – слабым голосом говорит Фань Динсян. Всё прошло хорошо, и на самом деле ей оказалось на удивление легко признаться в этом. – Так что, знаешь, я не хотела просто… – она машет рукой в сторону воды. – …потому что иногда люди бывают… Ну. – Я понимаю, – говорит Чжан Луань. – Может быть, не так же, как ты, но… Я сказала родителям, что хочу когда-нибудь жениться на девушке, и они были… Недовольны. – Я побью их за тебя, – немедленно предлагает Фань Динсян, и Чжан Луань смеётся, громко и звонко, слово трепещущие на ветру колокольчики. – Теперь они лучше воспринимают эту идею, – поясняет она. – Я думаю, тогда это просто застало их врасплох, – какое-то время они сидят молча, наблюдая, как остальные плещутся в озере, а затем Чжан Луань добавляет: – Это вроде как секрет? – Не совсем, – Фань Динсян снова пожимает плечами, теперь уже чувствуя себя более уверенно. – Мне не стыдно за то, кто и что я есть, просто бо́льшую часть времени это никого не касается, потому что не имеет значения. Прямо сейчас, если я пойду купаться, это будет иметь значение. Чжан Луань кивает. – Ты хочешь научиться плавать? – спрашивает она. Фань Динсян размышляет об этом. Она любит учиться чему-то новому, сегодня очень жаркая погода, вода выглядит привлекательно, и она рассказала о себе одному человеку, не умерев при этом, так что это кажется хорошей идеей. – Да, – говорит она. – Всё в порядке, если другие узнают? – спрашивает Чжан Луань, что очень добросовестно с её стороны. Фань Динсян размышляет об этом тоже и кивает. Они все знают, что Ху Синьлин обрезает рукава, а также, вероятно, что Чжан Луань разделяет персики, и, кажется, ничего не имеют против. – Круто, – говорит Чжан Луань, а потом отпускает руку Фань Динсян, встаёт и кричит: – Эй! У Фань Динсян есть член! Если у кого-то из вас есть проблемы с этим, вы можете прийти сюда и получить за это по шее! В лесу на какое-то время воцаряется тишина, и Фань Динсян успевает немного занервничать, а затем: – Славно! – восклицает Ху Синьлин. – Она всё ещё девочка, засранец! – кричит ему Ху Юэкэ. – Я никогда не говорил, что это не так! – вопит в ответ Ху Синьлин, а затем они начинают брызгать друг на друга водой в шутливой драке, и Фань Динсян смеётся. – Что более важно, – говорит она, начиная развязывать пояс, – я на самом деле не умею плавать, и Чжан Луань, очевидно, собирается лежать без сна по ночам, беспокоясь, что я утону на Пристани Лотоса, если вы не научите меня. – Ты не умеешь плавать? – говорит Ма Сюэлян так, будто это самая удивительная новость дня. – О боги, иди сюда! Теперь я тоже буду волноваться, что ты утонешь! Давай, давай! – Нелепо, – соглашается Цзян Фэнли, подплывая к мелководью, чтобы поманить Фань Динсян. – Я не могу поверить, что ты прожила с нами уже несколько месяцев, а озеро было прямо там, рядом с тобой, словно притаившийся монстр. – Я не думаю, что оно таилось, – протестует Фань Динсян, раздеваясь до штанов и нижнего слоя одежд. Вода омывает прохладой её ступни, когда она подбирается к ней. – Я не думаю, что озёра на это способны. – Оно ждало возможности напасть, – настаивает Цзян Фэнли. – Однако теперь уже не сможет. Фань Динсян восемнадцать, когда она учится плавать. В то время она думает, что это может быть лучший день в её жизни. . . . Цзян-цзунчжу возвращается из Башни Карпа без Вэй Усяня. Фань Динсян не знает, что в действительности произошло, но, судя по бормотанию на кухне, ничего хорошего. . . . Фань Динсян девятнадцать, когда она сражается со своим первым яогуаем. На этот раз они планируют всё заранее и утаскивают для неё одежду из прачечной. Она пришпиливает монстра к дереву своим кабаньим копьём, напивается, чтобы отпраздновать это, и просыпается на следующее утро с похмельем впервые в жизни. Она ни о чём не сожалеет. . . . Фань Динсян двадцать, когда Ма Сюэлян впервые показывает ей талисман вблизи. Ей всё ещё двадцать, когда она понимает, что может использовать его. – Ох, вот дерьмо, – говорит она, глядя широко раскрытыми глазами на красно-оранжевых бабочек, кружащихся по её комнате. – Святой дерьмовый грёбаный обезьяний ад, Ма Сюэлян! Есть магия, которую я могу творить со своим чёртовым младенческим ядром, и мне никто об этом не сказал? – Талисманы не считаются особенно сильным навыком совершенствования, – говорит Ма Сюэлян, и в её глазах отражаются бабочки. – Вэй-гунцзы был очень хорош в них, и некоторые из нас учились у него, знаешь, прежде чем он… – она замолкает, глядя вдаль, и встряхивается. – Я не знала, можешь ли ты ими пользоваться… знаю только, что у некоторых кухонных работников есть запас на случай, когда нужно сохранять еду тёплой на банкетах, и тому подобное, – она с улыбкой достаёт из рукава набор для письма и немного бумаги. – Хочешь узнать, сможешь ли ты их создавать? – Демоны побери, да, – немедленно отвечает Фань Динсян. Это требует времени и практики, но Фань Динсян всё ещё двадцать, когда она пишет свой первый успешный талисман. – Знаешь, ты создала монстра, – говорит она Ма Сюэлян, когда маленький светящийся поросёнок скачет вверх и вниз по её руке, радостно похрюкивая. – Я никогда не перестану это делать. – Меньшего я и не ожидала, – говорит Ма Сюэлян, подхватывая поросёнка и кладя его ей на плечо. – Вот почему я принесла это, – она достаёт из рукава стопку справочников и вручает их Фань Динсян. – Также тебе стоит позволить одному из нас просматривать твои талисманы, прежде чем ты попытаешься их активировать. Если ты взорвёшь свою спальню, думаю, кто-нибудь это заметил бы. – Я. Я бы это заметила, – тут же говорит Фань Динсян. – Обещаю не взрывать свою спальню. Она сдерживает обещание. Однако ей удаётся изобрести талисман, который взрывает тренировочный манекен при броске в него. Она подготавливает стопку таких же и хранит их в своём цянькуне для следующей ночной охоты, понимая, что этим она подразумевает, что будет ещё одна. Просто это теперь её жизнь, разделённая между кухней и заклинателями, не то и не другое в полной мере. Это довольно неплохо, решает она и открывает учебник о продвинутом изготовлении талисманов. Талисманы, которые используются на кухне, чтобы еда не портилась, работают вполне неплохо, но их приходится менять каждый день, и она думает, что могла бы попробовать улучшить шаблон. . . . Цзян Яньли выходит замуж. Фань Динсян думает, что это хорошо. Ей нравятся свадьбы, хотя у неё не было возможности присутствовать на многих из них. Все говорят, что Цзян-цзунчжу счастлив этому, но вплоть до самой свадьбы всякий раз, когда она оказывается поблизости от него, она чувствует, что он потрескивает, словно гроза, которая вот-вот разразится. На данный момент Фань Динсян в совершенстве справляется с тем, чтобы избегать его (она всё ещё боится, что он, просто взглянув на неё, сможет сказать, что она была на ночных охотах, как будто это одна из заклинательских способностей), поэтому она просто продолжает это делать. Когда он возвращается из Башни Карпа после свадьбы, кто-то спрашивает его, как всё прошло. – Замечательно! – рявкает он, так громко, что она слышит его из соседней комнаты. – Моя сестра выглядела прекрасно! Это была лучшая свадьба, которую кто-либо когда-либо видел! Она не заслуживает ничего меньшего! Всё было идеально! Фань Динсян полирует перила и размышляет о том, что, возможно, Цзян-цзунчжу просто не знает, как выразить своё счастье. Она задаётся вопросом, перестанет ли он когда-нибудь кричать. Это кажется таким изнурительным. . . . Фань Динсян двадцать один, когда главная кухарка отводит её в сторону для разговора. – Послушай, – говорит она; её седые волосы собраны в строгий пучок, украшенный красивой и в то же время практичной лентой из тиснёной кожи, – нам нужно поговорить о твоём расписании. Мы все знаем, что ты практически заклинательница. – Я не… – автоматически возражает Фань Динсян, но главная кухарка прерывает её взмахом руки. – Ты достаточно близка к тому, чтобы считаться одной из них, – говорит она тем же тоном, которым запугивает торговцев, убеждая их скинуть цену. – Они берут тебя с собой на ночные охоты. Меня не волнует, что это не высечено на камне, но ты не сможешь поспевать за ними, если продолжишь работать здесь в полную смену. Я вижу, как ты устаёшь. – Мне очень жаль, – говорит Фань Динсян, кланяясь. – Пожалуйста, я буду стараться лучше! – Дитя! – главная кухарка шлёпает её по плечу. – Я говорю тебе меньше работать с нами и больше тренироваться! Фань Динсян моргает в пол, всё ещё согнувшись в поклоне. – Правда? – спрашивает она, прежде чем успевает подумать. – Да! – главная кухарка хватает её за запястья и тянет подняться, что объективно забавно, поскольку Фань Динсян на добрые две или три руки выше неё. – Я видела, как ты тренируешься с ними. У тебя есть дар, и тебе следует развивать его. Мы оставим тебя в списке кухонных работников, но приходи только по утрам, хорошо? Фань Динсян смотрит на неё, терпеливо ожидая, пока до неё дойдёт, что происходит. – Хорошо, – говорит она после долгого молчания. – Эмм… Спасибо? Главная кухарка похлопывает её по руке. – Просто не забывай нас, когда будешь где-то там убивать монстров, – говорит она. – Мы все верим в тебя. О, и я оставляю за собой право звать тебя на помощь в дни лапши и на банкеты. – Конечно, – немедленно говорит Фань Динсян. – И не забывай о нас, когда будешь придумывать новые талисманы, – главная кухарка задумчиво косится в сторону кладовой. – Может быть, можно создать что-нибудь такое, что поможет отделять мусор от зёрен, чтобы нам не приходилось делать это вручную. – Сделаю всё, что в моих силах, – обещает Фань Динсян, и она намерена поступать в соответствии со своими обещаниями. . . . Цзян Яньли умирает, и Вэй Усянь умирает, и Цзян-цзунчжу возвращается из Безночного города, принеся с собой облако ярости и горя, которое все на Пристани Лотоса могут ощутить в воздухе, как влажность летом. Фань Динсян старается не прислушиваться к сплетням, как бы громко они ни обсуждались людьми, которым, по-видимому, всё равно, кто их услышит, поэтому она выслеживает Ху Юэкэ, которая была там, и узнаёт от неё всю историю. – Вэй-гунцзы был… явно не в порядке, – говорит Ху Юэкэ с намёком на напряжение в уголках её глаз. – Не думаю, что смеяться и плакать одновременно так, как это делал он – хороший знак. – Ох, боги, – говорит Фань Динсян, что определённо является сдержанным выражением её чувств. – Да, это не кажется чем-то здоровым. – Но, я имею в виду… Он не нападал на нас. По крайней мере, вначале, даже когда один из этих цзиньских придурков атаковал его стрелой. И даже тогда… – Ху Юэкэ замолкает и хмурится. – Я никогда не скажу этого при Цзян-цзунчжу, но я была достаточно близко, чтобы увидеть, что Вэй-гунцзы не играл на флейте, когда энергия обиды обратилась против нас. Он выглядел так, будто был в ужасе. Я не знаю… Может быть, он в конце концов потерял контроль, – она вздыхает и ковыряет края рукавов. – Затем Цзян Яньли умерла, и Цзян-цзунчжу говорит, что это была вина Вэй-гунцзы, но я видела тело, и оно было заколото мечом. Не то чтобы он использовал меч, понимаешь? Фань Динсян кивает. Отказ Вэй-сяньши носить с собой Суйбянь был известен даже на кухнях. Лично Фань Динсян считает, что немного глупо всё время носить меч в одной руке. Что, если вам понадобится использовать эту руку? Для чего нужны эти грёбаные пояса, как не для того, чтобы привязывать к ним вещи, которые могут понадобиться позже, но которые не хочется носить в своей грёбаной руке? Однако она не спрашивает об этом вслух ни у кого из настоящих заклинателей, потому что знает, что мечи – это целое дело. – Я не совсем уверена, что случилось с Вэй-гунцзы после этого, – говорит Ху Юэкэ, возвращая внимание Фань Динсян к текущему разговору. – Все пытались заполучить Стигийскую Тигриную Печать и заколоть друг друга в процессе, а я подумала: «К гулям это дерьмо» и увела некоторых других учеников, чтобы они тоже держались подальше от этого кровавого ада. – Умно, – вставляет Фань Динсян, и Ху Юэкэ невесело улыбается. – Спасибо, – говорит она. – Я имею в виду, с самого начала я думала, что собираться вместе, чтобы попытаться сразиться с парнем, который может призвать чёртову армию мертвецов, вероятно, не лучший план, но никто не спрашивает моего мнения, – она прислоняется спиной к стене позади кровати, запрокидывая голову назад, пока та не ударяется о дерево. Фань Динсян думает, что девушка выглядит более уставшей, чем она когда-либо видела её раньше, включая ту ночную охоту, на которой они провели целых шестнадцать часов, выслеживая одержимого ворона на склоне горы. – Все говорят, что Цзян-цзунчжу убил Вэй-гунцзы, так что, я полагаю, возможно, так и есть. В любом случае, он мёртв, – эта невесёлая улыбка возвращается, и горечь в ней напоминает передержанную чайную заварку, когда она заканчивает: – Значит, мы совершили невозможное, не так ли? Мы остановили Старейшину Илина. Фань Динсян тоже откидывается назад и обдумывает услышанное. Она лишь раз говорила с Вэй-сяньши. Она возвращалась с ночной тренировки, а он сидел в конце одного из пирсов и пил. Вокруг него было разбросано так много пустых кувшинов, что она немного заволновалась, что он может потерять сознание, упасть и утонуть, поэтому пошла проведать его. Он улыбнулся ей, назвал красивой и похлопал по доскам рядом с собой, приглашая присесть, и всё это время он выглядел таким одиноким и сломленным, что её внезапно поразило особенное и непривычное материнское чувство к кому-то, кто, вероятно, был на несколько лет старше неё. Он немного бессвязно пытался флиртовать с ней, и в конце концов ей удалось убедить его пойти спать в свою комнату, а затем собственными силами отвести его туда, когда его ноги отказались работать должным образом. А через несколько месяцев он покинул орден. А теперь он был мёртв. – Какая бесполезная грёбаная трата, – говорит вслух Фань Динсян. Ху Юэкэ неистово кивает. – Это было такой чушью, всё это. В комнате воцаряется тишина, наполненная безымянным горем, и Фань Динсян находит время, чтобы по-настоящему взглянуть на Ху Юэкэ, свою первую лучшую подругу. Детская мягкость ушла с её щёк, обозначив скулы, мышцы наполнились силой, а вся фигура – уверенностью в себе, но готовность чрезмерно драматизировать при малейшей возможности никуда не делась. Сейчас она также выглядела подавленной, бледной, тихой и потрясённой. – Хочешь обняться? – предлагает Фань Динсян. – О боги, да, – тут же отвечает Ху Юэкэ, практически падая в объятия Фань Динсян. – Действительно хорошая идея. Попробуй сломать мне рёбра. Фань Динсян не ломает ни одного ребра, но ей удаётся заставить позвоночник Ху Юэкэ хрустеть, как сушёные бобы, брошенные на сковородку. Они разделяют чайник чая и несколько сладких пирожных, прежде чем Фань Динсян уходит к себе на ночь. Устроившись в своей постели, она смотрит в потолок, и мысли продолжают крутиться в её голове. Каково это, потерять двух своих близких людей в один и тот же день? Дважды? Убить одного из них самому? Она пытается представить своего брата на другом конце своего кабаньего копья, и её желудок тут же переворачивается. Цзян-цзунчжу был так молод, когда ему пришлось принять Цзыдянь и восстановить Пристань Лотоса, а теперь он так молод и так одинок. Это по меньшей мере несправедливо. Чертовски несправедливо, на самом деле. Что ж. Очевидно, сон не скоро к ней придёт, так что… Фань Динсян вылезает из постели и ищет свой набор для каллиграфии. Возможно, это и не поможет, но это в любом случае лучше, чем не делать ничего. . . . Теперь его уже не так удивляет, когда Цзян Чэн облачается в свою одежду, и из его рукава вылетает записка. Такое случается время от времени, начиная с того первого предупреждения о Дуань Гаошане. В одной из них было отмечено, что одна из младших заклинательниц обладает природным даром к разрушению проклятий, но слишком застенчива, чтобы проявить себя на тренировках. Он навёл справки тут и там (тонко, он действительно умеет быть тонким иногда, независимо от того, что Вэй… кто-либо говорит или говорил) и получил возможность наблюдать, как указанная младшая заклинательница расцветает, словно лотос на пруду, при должном поощрении со стороны её учителей. Однако они не всегда касаются заклинателей. Иногда темой записок становятся более практические вопросы. Домашние дела, такие как распределение бюджета и расписание уборок – те вещи, которые большинство людей не считают нужным доводить до сведения главы ордена. Однако это всегда оказывается полезным, всегда улучшает работу на Пристани Лотоса после того, как он пробует внедрить это. Он подумывал о том, чтобы выяснить, кто отправляет ему эти записки, но если честно? Он ценит помощь и не хочет всё испортить, проявляя излишний интерес. Всё это говорит о том, что он берёт очередную записку с любопытством, может быть, даже с небольшим предвкушением. Это будет что-то, что он может сделать, проблема, которую он может решить. Если есть что-то… если есть хоть одна вещь, которую он может исправить в этом мире, прямо сейчас – тогда, возможно, всё обретёт смысл на какое-то время. Неужели он так много просит? Цзян Чэн садится за стол с завтраком, который он находит крайне непривлекательным, но который всё равно ест из мучительного чувства долга. Затем он наливает себе чашу чая и открывает записку. Цзян-цзунчжу, Простите этого скромного человека за дерзость. Этот человек знает, что это неуместно, но чувствует себя должным поступить так, как поступает. Поскольку это уже неуместно, этот человек также просит прощения за следующую неформальность: Цзян-цзунчжу, мне очень жаль вашу сестру. Мы не были близко знакомы с Цзян Яньли, но она всегда была так добра ко всем вокруг. Мир обеднел из-за её потери. Я колеблюсь, стоит ли добавлять это, но это должно быть сказано: мне также очень жаль вашего брата. Мир жесток в том, что он сделал с Вэй-сяньши, и ещё больше жесток по отношению к вам, жесток в том, что вы были вынуждены столкнуться с ним так, как это произошло. Это несправедливо, и это неправильно, и мне очень хотелось бы, чтобы всё случилось иначе, чтобы вам не пришлось нести это бремя в одиночку. Мои глубочайшие соболезнования и мои извинения. Цзян Чэн сминает бумагу в кулаке; костяшки пальцев хрустят от силы его хватки. Его кулак дрожит, и он пытается успокоить его, но дрожь распространяется по всей его руке, по всему его телу. Как смеет… как смеет кто-то предполагать… у кого хватает наглости… Записка внезапно кажется размытой, и стол, и комната, и Цзян Чэн смутно понимает, что плачет и не может остановиться. Он скручивается калачиком, и горячие слёзы катятся по его щекам, и он рыдает так, как не позволял себе с того ужасного дня, когда он потерял сестру и брата, одного за другим, оставивших его таким болезненно, ужасно одиноким. Люди смотрят на него с сочувствием и время от времени выражают соболезнования по поводу цзецзе, но никто не называет даже имени Вэй Усяня в его присутствии, и дыра в пространстве рядом с ним, которую раньше заполнял его брат, так пуста, и он даже не может ни с кем поделиться этим, потому что мир ненавидит его брата, а иногда и он тоже, за исключением того, как он любит его и скучает по нему, и это пронзает его острой, жгучей болью, что какой-то тайный незнакомец говорит ему правду, которую он пытается игнорировать: Это несправедливо. Цзян Чэн рыдает до тех пор, пока его слёзы не иссякают, оставляя его выскобленным, высушенным и опустошённым, словно тыква-горлянка. Затем он вытирает лицо, циркулирует духовную энергию, пока опухшая краснота вокруг его глаз не исчезает, и прячет записку в цянькунь на дне сундука, где хранятся остальные. Он встаёт, поправляет свои одежды и поднимает подбородок. Цзян Ваньинь, глава ордена Цзян, Саньду Шэншоу, открывает двери своей комнаты и делает шаг навстречу новому дню.