Визави́
В старом парке царствовала осень, Красила деревья и кусты. Расцветая нежною пастелью, Ставила художникам холсты.
- И так, в какое дерьмо ты втянешь меня на этот раз? - спрашивает Федор громче обычного, обращаясь куда-то в недры квартиры. Не дождавшись ответа, он чуть склоняет голову, кажется, прикидывая, во что ему обойдутся очередные похождения с Дазаем и, получив явно внушительный результат, едва вскидывает брови, глядя на зажигалку в руках, - долго ты ещё? Наконец появляется Осаму. Рубашка, бежевое пальто и светлые штаны. По сравнению с Фёдором он просто искрится светом. Фёдор устало закатывает глаза. - Ты меня утомляешь, правда. Шатен лишь посмеивается. Воздух пропитан солнцем и теплом, детским смехом и приятной истомой. Так званое "бабье лето", последние ясные деньки перед тем, как город окутают туманы, вечные дожди и долгие холода. В преддверии Хэллоуина по ветру развиваются пламенно-оранжевые флажки, пирамидкой около забора выставлены тыквы, а подростки хвастаются друг другу своими "жуткими" костюмами, звонко хохоча. Дазай, вместе с Фёдором, бредёт оживлённой улицей, с мягкой улыбкой поглядывая на детей, что так искренне радуются празднику, совершенно не задумывая, что такое - настоящий ужас. Ларёк, импровизированный под домик ведьмы, пестрит всевозможными украшениями и пройти мимо просто невозможно. Искусственная паутина, натянутая на деревья, здания и лавочки по всему парку, утыкана искусственными пауками, птицами и прочими зверями. На ветках весят фонарики и гирлянды, флажки, плакаты, тыквы Джека. Гипер-реалистичное пугало, в виде его величества Смерти с косой и вороном, выросшее посреди дороги, здорово сбивает с толку Осаму, который отвернувшись на мгновение, едва не врезается в него. Фёдор с насмешкой подходит ближе, без особого любопытства разглядывая творение, а потом вдруг замечает вспышку. Дазай стоит в стороне, хихикая и глядя в телефон. Фёдор устало закатывает глаза, понимая, что тот его сфотографировал - Ну, посмотри, - подлетает к нему шатен, суя в лицо телефон, - вы даже роста одного! Родственник твой что-ли? - лыбясь, он заглядывает под капюшон Смерти и щёлкает пальцем по пластиковому черепу. - Взглянул, наконец, в глаза Смерти? - язвит Фёдор. - Ты умеешь шутить? - Дазай изображает детское удивление, - не знал, не знал! Достоевский смотрит ну уж очень красноречиво, и "по-дружески" хлопнув пугало на последок, идёт вперёд. - Но Смерть безмолвно удалилась, закрыв портал небытия, - театрально и с драматизмом цытирует Осаму в след темноволосому, - и мне сказала на последок...! - Не знаю, парень, я тебя, - бросается через плечо удаляющийся Фёдор и Дазай спешит его догнать. Сквер, словно муравейник, напитан живностью: взрослые, дети, собаки, кошки и птицы, - все куда-то идут, движутся и наполняют воздух жизнью. Десятки искристых и радостных голосов никого не оставят равнодушными. Люди собираются компаниями, даже совершенно незнакомые, и просто общаются и веселятся. Обходя парк, Дазай и Фёдор встретят группу детей и одна девочка, подбежав к ним, дёрнет последнего за плащ и светя улыбкой, скажет, что у Федора чудесный костюм Смерти. Достоевский не любит детей, но сегодня у него воистину хорошее настроение, и в ответ на искренний комплимент ребенка, он улыбнется и потреплет светлую макушку. Осаму будет заливисто смеяться, когда Федор с совершенно непроницаемым лицом купит пластиковую косу чуть ли не в два метра и решит разгуливать с ней по улицам весь остаток дня. Дазай покупает себе вампирские уши и клыки просто, что бы наделать глупых фоток и влиться в общую атмосферу. Перед окошком на прилавке "ведьминого домика", который Фёдор с насмешкой обозвал избушкой на курьих ножках, сидит чёрный кот, которому специально постелили плед, - очевидно, или домашний или местный, - и мурчит каждому, кто подходит. Особенно от него без ума дети, и Осаму, хоть давно уже не ребёнок, тоже подходит погладить любвеобильного кота и купить им с Фёдором по стаканчику кофе. - Кофе не оказалось, - Дазай протягивает темноволосому стакан. - Поэтому ты взял виски? - вскидывает брови Федор, принюхиваясь к жидкости в стеклянном стакане. Шатен совсем невинно улыбается. Позади "избушки" оказалась отгорожена со столиками, где едва ли удалось выхватить место. Коса покоилась рядом с Фёдором, приложенная к заборчику из колючей проволоки, на которой местами висели пластиковые руки "зомби". Достоевский со странной насмешкой разглядывал ограждение, при этом закуривая. Зажигалка вспыхнула сразу, а вот сигарета долго не хотела поджигаться из-за, сквозящего позади постройки, лёгкого ветра. Наконец затянувшись, Федор задумывается. Сам не знает, о чём, мысли плывут, мутные и вязкие, и он не хочет в них вникать. Подобное явление было на редкость неприятным и омерзительно частым. Достоевский давно перестал пытаться остановить этот поток, который никогда не заканчивается. Это угнетает. Он перестал слушать свой мозг, замыслы его сознания, жуткие и фатальные, всегда казались навязчивым бредом, но так ли это на самом деле? Осаму ходит к психологу и говорит, что, как оказалось, все его проблемы вполне решаемы. Но решаемы ли так же проблемы Фёдора. Холодящая кожу и душу боль тонкой нитью тянется по сознанию сквозь годы жизни. От этого уже не избавиться. Грязь, которую никогда не смыть. Грех, который никак не замолить. Крест, что покоится на груди под одеждой, кажется, сейчас прожжёт кожу своей ледяной сталью. Достоевский медленно затягивается. Через чур медленно. Словно при сильном и резком вдохе его грудная клетка треснет и проломится. Выдох такой же плавный и мягкий. Дым дрожит в колыхающемся воздухе. Осаму, влипший до этого в телефон, приложился губами к стакану и теперь уже он разглядывает зомби-руки. - Интересно, - с улыбкой говорит он, ненароком вырвав Фёдора из него же бездны, - если начнётся апокалипсис, сколько мы сможем прожить. Достоевский смотрит на шатена почти слепо, заторможенно переваривая информацию. - Меньше суток? - темноволосый залпом выливает в себя наполнение стакана. - Ты такой пессимист, - он закатывает глаза, - что-то я начинаю замерзать. Вокруг постепенно сгущались сумерки, под деревья ложились длинные тени, мягко спускалась сиреневатая дымка, а далёкий небосвод уже залился иссиня-чёрным полотном. - Пойдём-ка куда по теплее, - вздыхает Дазай, съёжившись. Фёдор с усмешкой кивает. К ночи приспустился дождь. Бесшумно морося по сухой земле, он пропитывает воздух запахом петрикора и влажных листьев. На мокрый чуть потемневший асфальт мутными пятнами падает тёплый свет витрин и искрящиеся блики разноцветных вывесок. Стеклянная дверь пропускает в тёплое помещение двоих парней, за которыми призрачными лесками тянется холодок и запах дождя. Кафе небольшое, уютное, хоть стеклянные стены и не отгораживают от внешнего мира, за то защищают от холода. Потолочные лампы без абажуров, максимально минималистичные и так хорошо вписывающиеся в интерьер, слегка покачивают, создавая размытый и мягкий жёлтый свет. - Господи, ты вообще кроме кофе чем-то питаешься? - шатен закатывает глаза, стряхивая влагу с волос и при этом следя, как Фёдор заказывает себе чистый чёрный кофе. Без сахара. - Чай считается? - он смотрит на Дазая и щурится, - ах, как я мог забыть, конечно, виски. Осаму фыркает. Пока приятная девушка готовит их заказ, кареглазый беглым взглядом окидывает посетителей и сотрудниц, ища симпатизирующие ему ли́ца. По правде говоря, у Дазая не было так много партнёрш, как могло показаться, однако внешность у него приятная и притягательная. Уж чего стоит одна его экстравертная особа. Приложившись спиной к стойке незатейливый взгляд Осаму неожиданно прилип к окну. Холодными искрами, словно фотоны света, капли дождя врезаются в стекло, разлетаясь осколками на сотни мельчайших частиц и стекая вниз. Шатен шмыгает носом. Похоже, сегодня они будут ночевать здесь, ведь выйти на улицу просто невозможно. До чего переменчив прибрежный климат. Фёдор уже расплачивался за заказ, и едва Дазай успел обернуться с желанием окликнуть девушку с каштановыми волосами, как Достоевский его отдёрнул. - Не мешай людям работать, - сухо просипел он и холодно улыбнулся девушке, - пошли. Переместившись и расположившись за столиком в углу, Фёдор с неподдельным интресом стал изучать монстеру, пока Осаму напротив него сидел с видом надутого и обиженного ребёнка. Чёрноволосый поднёс к губам стакан и глянул поверх него на шатена как раз, что бы запечатлеть миг, как наигранно-обиженный вид парня сменяется на лицо, полное удивления и, кажется, восхищения. - Осаму, нет, - сказал Достоевский, не оборачиваясь, - позорься, только не в мою смену. Экстраверт, мать твою. Дазай старается подавить смешок. - Я хотя бы экстраверт. А ты вообще грёбаный псих-одиночка. С людьми-то толком не общаешься, только с псиной своей. - Как будто ты за человека не считаешься, - Фёдор смотрит, подперев голову рукой, но смотрит не на Дазая, а сквозь него. За спину. Догадался шатен и обернулся. В противоположном конце помещения сидела группа парней из трёх человек. Тот, которого Федор буравил взглядом, был с белёсыми волосами, длинной косой, а передние пряди выкрашены во все цвета радуги. Он сидел в пол оборота и, то ли заметил, то ли почувствовал, как Осаму на него смотрит и настороженно огляделся. Шатен не стал дожидаться, пока тот встретится с ним взглядом, и вновь повернулся к Фёдору. - Кто это? - Без понятия, - вяло отозвался чёрноволосый, безразлично пожав плечами. Дазай махнул рукой и поднялся. Через столик от них сидела очаровательная девушка с необычайно яркими медно-рыжими волосами. - Прошу меня простить, - усмехнулся Осаму, падая на диванчик напротив рыжеволосой, - но не будет ли против столь очаровательная дама, если не менее очаровательный парень скрасит её печальный вечер? - он лучезарно улыбался, пока персона напротив не обратила на него внимание, подняв голову и шатен не всмотрелся в лицо человека напротив. Из-под огненно-рыжих пасм льдисто-голубыми глазами на него испепеляюще глядел парень. - Йоой, - растерянно протянул Дазай, даже от сюда слыша, как хихикает Фёдор, но растерянность быстро сменилась шуточным тоном, - ну волосы у тебя улёт конечно. Не крашеные? - Разбить бы тебе череп, но так уж и быть, сегодня у меня хорошее настроение, - рыжий язвительно усмехнулся, - и нет, они не крашеные, всё натурель. - И глаза у тебя интересные, - он чуть склонил голову, - ну ведьма, ей богу! - Нарываешься, парень, - на его лице заиграли желваки. - Ладно, ладно, не кипятись, - он вскинул руки в примирительном жесте, - тебе лет-то сколько, низкорослый ты какой-то. - Судя по твоему интеллекту, я явно старше, - со слабой злобой огрызнулся тот, - двадцать. - Мне тоже, какое совпадение, - с наигранной торжественностью выдал кареглазый, на что рыжий закатил глаза, - звать тебя как? - Чуя. Накахара Чуя. - Осаму Дазай, - он протянул руку, и Чуя безучастно пожал её, - а ты чего один сидишь, - шатен огляделся, - или ждёшь кого? Накахара покачал головой. - Просто... Сам. - Чу-удненько, присоединяйся к нам, - он поднялся и кинул на голубоглазого приглашающий взгляд, мол, пойдём. Чуя улыбнулся в ответ. Сдержанно и рассеянно. - В другой раз как-нибудь, - нахмурился он, быстро совладав со своими эмоциями. Однако, когда дело касается знакомства, Дазай не умеет принимать отказы. - Давай, давай, - он чуть ли не насильно поднимает рыжего и тянет к их с Фёдором столику, - а то у этого даже под градусом язык не развязывается, - и резко развернувшись, направляется к стойке. Накахара, теперь занявший место шатена, напротив Федора, сидит с максимально дезориентированным видом. - Он всегда такой, - Достоевский усмехается, - ко мне когда-то точно так же прицепился, как видишь, - он с насмешливым вздохом закрывает глаза, - так и не отделался. Чуя улыбается и, кажется смирившись с участью, откидывается на спинку стула в ожидании кареглазого.* * *
Оставшийся вечер оказался на редкость приятным. Если бы не эксцентричный и абсолютно неконтролируемый Дазай, решивший попытать удачу в очередном знакомстве, Чуя бы никогда не поверил, что в компании абсолютно незнакомых и на столько противоположных людей можно так чудесное провести время. Когда они втроём покинули заведение, часы уже перевалили за полночь, дождь наконец-то закончился и напоминал о себе только сплошными лужами, на дрожащей от лёгкого ветра поверхности которых плясали огни и краски ночного Токио. Синдзюку пестрит вывесками, вокруг играет музыка, голоса людей раздаются со всех сторон. Но это окраина района, и стоит парням пройти каких-то пару поворотов, как шум и гам отдаляются и молчаливая ночь в свете холодных фонарей замыкает их в своей тишине. Осаму смеялся, дразня Чую, а тот огрызался, но без злобы, сам едва сдерживая смех. Фёдор шел рядом, по гиеньи хихикая и думая о том, что Дазай наконец-то нашёл себе подходящего оппонента для споров и препираний. Эти двое сдружились на удивлении быстро, а самое главное, никто из них даже не пил. Удивительные люди, улыбался сам себе Достоевский, зная, что в его случае никогда не найдётся человека, так идеально вписывающегося своими гранями в пазл его собственного характера. В конце концов, одиночество - удел богов. Во тьме проулка, который они только что миновали, блеснули две крошечные вспышки и Фёдор, идущий позади препирающегося дуэта, остановился. Из тьмы в полутень выступил силуэт, точнее только его передняя часть. Морда, искажённая оскалом, мутные глаза и, стекающая по нижней челюсти животного, желтоватая пена. Нечто, очевидно бывшее собакой, а теперь обезумевшие от непонятной болезни, замерев глядело на Фёдора. Чёрноволосый не выказывал страха, но всё же сделал шаг назад, как вдруг под его ногами хлюпнула лужа. Пёс едва поморщился, тяжело сглотнув, но других действий не последовало. На свет он так же не выходил и Достоевский догадался, в чём тут дело. Он загреб ногой воду, стараясь придать достаточный размах, и как только капли долетели до собаки, она хрипя и морщась, скрылась в узком переулке. Фёдор устало выдохнул, как будто это было самое сложное действие за всю его жизнь, и махнув рукой, пошёл догонять Осаму и Чую, которые заметили его отсутствие, только свернув за поворот, и сейчас немного поникшие, брели к нему на встречу.