Я напишу тебе поэму о безмолвии.

Цвет побежалости

Теплое сентябрьское солнце, пробиваясь сквозь ветви деревьев, падало в огромные окна, отражаясь тысячей искр в каплях на стекле и пригревая спины учащихся. Светлая и просторная аудитория, сейчас заполненная студентами, радовала глаз изобилием растений и украшений: около входа на высоком и узком стеллаже свесил свои ветки разлапистый папоротник, рядом с ним - человеческий скелет, негласно прозванный Семёном среди русскоговорящих студентов, в конце помещения - длинный ряд шкафов и полок, заполненных литературой и учебниками; подоконники тоже не пустовали - разного рода растения и цветы, насыщенные хлорофиллом, тянулись к свету. Лектор вещает монотонно и без фанатизма, тихо скрипит и крошится мел по доске, на последних рядах слышны шёпоты и смешки, а в солнечных лучах пляшут и кружатся одинокие пылинки. Шатен, сложив руки на парту и положив поверх них голову, меланхолично глядит в окно из-под полуприкрытых век. Солнце приятно греет кожу, а глаза, чувствительные к свету, слегка искрятся влагой, превращая всё окружение в красивые и мутные пятна калейдоскопа. На мгновение свет заслоняет тень. Парень быстро смаргивает, приподняв голову, и предметам возвращаются чёткие очертания. На подоконнике напротив, по ту сторону стекла, сидит чёрный голубь и смотрит прямо на шатена. Тот, положив голову обратно, смотрит в ответ. Даже когда на соседний стул, вне зоны его видимости, кто-то садится. Перья птицы, словно хромированные, переливаются на солнце, предавай сией картине просто невообразимый вид. - Японский вяхирь? - подаёт тихий голос новоприбывший, очевидно, тоже заметивший птицу. - Ага, - едва кивает шатен, не отводя взгляда от окна. - У нас на родине говорят: "чёрный голубь у окна - жди беды из-под пола́", - с искрой смеха говорит тот. Шатен усмехается и наконец поднимает голову на собеседника, кажется, потеряв интерес к птице. - Я не верю в приметы, - он смотрит в пурпурные глаза, что почти всегда выражают равнодушие, ожидая оспорительной реакции. - Я тоже, - бесстрастно отвечает тот, не удостоив собеседника взглядом. - Вот именно поэтому ты, это ты, Фьёдор. - Твои попытки вывести меня на эмоции - это абсолютное фиаско, Осаму, - он фыркает с напускным презрением, - а ещё ты до сих пор не научился правильно выговаривать моё имя. Дазай, то ли буркнув что-то, то ли просто вздохнув, осматривается вокруг. Их ряд - последний - всегда пуст, и это не потому, что студентов малое количество, а потому, что люди боятся Фёдора. Осаму долго ломал над этим голову, но в итоге просто пожалел, что не поступил на психолога. Фёдора избегали. Сознательно или интуитивно - значения не умеет. Потенциальную опасность люди чувствуют на равне с животными. И... Дазай соврёт, если скажет, что отличается. Он тоже чувствует, но почему-то предпочитает игнорировать. Сам не знает почему, однако Фёдор вызывает лишь одну ассоциацию - катакомбы. Где светло, там можно разгуливать спокойно, а где тени, туда лучше не лезть, никогда ведь не знаешь, какие твари прячутся во тьме. Всё, что шатен знает о Фёдоре, это то, что ему около 23, точный возраст никогда не упоминался, что переехал в Японию он из-за высокоразвитой медицины, а ещё у него очень сложная фамилия. До-су-то-фо-ев-ский - так говорит про себя Осаму, но в слух никогда не произносить, ибо правильность его произношения скорее всего равняется нулю. Шатен не обделен навыками "хакерства", но найти что-то про Фёдора оказалось почти непосильной задачей. Поэтому Дазай пытается вспомнить ещё что-то,что мог узнать случайно, но его мысли прерываются окончанием пары. И если основная часть потока тут же стремится покинуть аудиторию, то Фёдор сидит до последнего, не желая вливаться в суматоху, а иногда даже пользуясь возможностью подискутировать с преподавателем. Осаму поднимает взгляд на своего соседа и на мгновение его сердце пропускает удар. Фёдор тоже смотрит. Смотрит в душу. На его лице лёгкая, кажется, совсем безобидная улыбка, но у Дазая ощущение, словно та сейчас превратится в собачий оскал. У Фёдора почти всегда такой вид, когда кто-то о нём думает. Нет, вряд-ли конечно он познал навыки телепатии, но чертовски хорошо разбирается в людях, и это страшно до чёртиков. Шатен с трудом сдерживается, что бы не отвернуться, пока Фёдор испытывает его взглядом. Все студенты уже разбрелись по корпусу, или за его пределы, а преподаватель ушёл на кафедру, не особо заботясь о закрытии кабинета. Вокруг лишь тишина и проклятые пурпурные глаза, леденящие кровь. - Что за моральное насилие, - выдает Осаму, не в силах противостоять этой гнетущей атмосфере и поднимается. Фёдор следит за ним ещё секунду, а после усмехается по настоящему и поднимается следом. Воздух мгновенно оттаял. - Ничего личного, - отзывается пурпурноглазый и, хлопнув Дазая по плечу, направляется к выходу. Осаму хмурится и идёт следом. Он ведь тоже не безгрешен, но Фёдор всё равно вселяет трепет. * * * - Скажи, зачем ты натаскиваешь его? - Дазай указывает на пса, лежащего под лавкой около ног хозяина, - неужели такому, как ты, нужна защита? Фёдор томно выдыхает дым, незатейливо вертя сигарету между пальцев, и окидывает шатена мрачным взглядом. Если Дазая когда-то спросят о значении словосочетания "истинный чёрный", то он просто покажет им Фёдора. Длинное, чёрное пальто почти сливается с чёрными волосами, такие же чёрные брюки карго с цепями и берцы с серебряной фурнитурой. Белёсая кожа, нечеловеческого цвета глаза и чёрный пёс у ноги, знающий команду "фас" так, что от зубов отскакивает, в прямом смысле. Сам Фёдор, видимо решивший, что шатена его "ответ" устроил, затушил сигарету о скамью и поднялся, пёс последовал его примеру, Осаму встал последним. Парк пестрит и пылает красками. Клён, сияющий всеми оттенками красного, жёлтого и оранжевого, рассыпает свои огненные листья вдоль аллей, укрывая мокрый асфальт и выцветшую траву пламенным покрывалом. Тротуарная плитка, потемневшая от влаги, блестит лужами - зеркалами, в которых видно небо. Осаму идёт в ногу с Фёдором, а рядом с ним ровной рысью, царапая когтями асфальт, бредёт Морган. Морган - чёрная восточно-европейская овчарка, любимец Фёдора и по совместительству - ночной кошмар Дазая. Нельзя сказать, что шатен собак люто ненавидит, но как минимум презирает и боится. На это есть причины. - Гуляй, - бросил Фёдор псу, и тот сорвавшись с места, понёсся улицей, пугая птиц, хватая листья и разгоняя в лужах облака. И именно этот всплеск воды, кровавые листья в собачьей пасти, и мокрая шерсть, заставили Осаму кануть в прошлое. Значимую часть жизни шатен провёл со своим дядей. И это не потому, что у родителей не было времени на ребёнка, а потому, что самих родителей не было. Мори, именно так звали дядю Дазая, был врачом. Хорошим, квалифицированным и востребованным хирургом. А ещё он был лидером... преступной группировки. И всё это вылезло боком юному и смышлёному Осаму с самыми честными глазами, и искренними намерениями. Но когда-то всё было хорошо. Ветер, холодный и пронизывающий, продувал тонкую жёлтую ветровку, но кажется, этому ребёнку было всё равно. Увидев в окно одинокого, мокрого и дрожащего котёнка, сердце маленького Осаму сжалось, и он, обгоняя время, выскочил за дверь, в чём попало, успев только нырнуть в резиновые сапожки и схватить первую висящую в коридоре куртку. Маленькое лохматое создание черепахового окраса, сейчас напоминало комок грязи с торчащими ушами и хвостом, издающим жалобные крики. Шатен, буквально подлетел к котёнку, чем напугал его и тот, зашипев, побежал прочь. Дазай, не долго думая, бросился следом, но кот уже скрылся за углом. Из-за здания в лицо ударил ветер, заставляя жмуриться, но едва приоткрыв глаза, Осаму застыл, как вкопанный. Два огромных чёрных пса, кровавые пасти, алая лужа у лап, и котёнок, буквально разорванный на две части. Тело животного всё ещё подёргивалось от посмертного сокращения мышц, но сердце уже не билось. Не билось, потому что Дазай видел, как оно вместе с другими органами выскользнуло из разорваной грудины и с омерзительным звуком хлюпнулось в лужу, перемешавшись с кровью. Красный лист, скользя по воздуху, лёг на воду и та разошлась кругами. Шатен сморгнул и медленно выдохнул. - Ну и видок у тебя, - усмехнулся Фёдор, наблюдающий за Дазаем всё это время, - что на сей раз привиделось? - Детство, - с горькой улыбкой отвечает тот, наблюдая, как листок окончательно тонет в мутной воде, затоптанный прохожими. - Очевидно, не самое счастливое, - кивает тот сам себе, опять закуривая, - ну, как говорится, а кому сейчас легко? - Поддержка от бога, - бурчит шатен, потуже затягивая бинты на запястьях, - что-то давно я не был у Одасаку, кажется, пора. - Тот самый твой психолог? - Осаму кивает, - не люблю мозгоправов, уж больно они изворотливые в своём подходе к людям. - Боишься, что кто-то переплюнет тебя по умению разбираться в окружающих? - Боюсь, что кто-то подумает, что может переплюнуть, - Фёдор, как всегда флегматичен в повествовании, - тяжелее всего переубедить человека, поверившего в свои собственные доводы. Дазай хочет поспорить, но знает, что Фёдор прав, поэтому молчит. День плавно перетекает в сумерки, небо заметно мрачней, а на город снова спускается дождь. Дождь Осаму любил всегда, и знал, что Фёдор разделяет его любовь к подобной погоде. Но в последнее время Достоевский к небесной влаге был настроен с явной неприязнью. А ещё был явно более нервный, чем казался раньше. Сам по себе Фёдор вызывал весьма смешанные эмоции. То ли от его неоднородности относительно внешней стабильности и абсолютно убийственной ауры, то ли из-за скрытности из разряда " у меня просто жизнь не интересная", а потом ночами заведует в даркнете, то ли бес его знает, этого Фёдора, свято верующего в Бога, но напоминающего отродье Сатаны.