***
…Тяжело дыша, она прижалась к боку мужа, обвивая его руками и ногами. Сердце постепенно успокаивалось, как и дрожь в обнаженном теле. Томас накрыл их обоих одеялом: пот, испаряясь с кожи, холодил ее, хотя в комнате было жарко и от зноя за окном, и из-за их недавней страсти. Надо было пойти привести в себя в порядок, но у нее совершенно не было сил. — Том, — тихо позвала Одри, выводя пальцем узоры на его груди. — М-м? — отозвался муж, не открывая глаз. — Мне показалось, что я умираю. Он засмеялся. — От этого не умирают. Наверное. — А тебе тоже было так хорошо? Он погладил ее плечо теплой мозолистой ладонью. — Конечно. Мне было очень хорошо. Одри счастливо вздохнула, потерлась щекой о его грудь, поцеловала шрам под сердцем. В этот раз было больно только в самом начале, а потом Том сделал что-то такое пальцами, находясь в ней, что она тяжело задышала, выгнувшись, и боль совсем исчезла, сменившись горячим влажным наслаждением. Все тело задрожало и натянулось как струна, а когда наконец эта струна лопнула, Одри вскрикнула, но уже совсем не от боли, а от того, будто утонула в удовольствии, которое она никогда не испытывала и не думала, что такое бывает. Тогда-то она и подумала, что умирает. — Том, — опять позвала она и спросила смущенно: — А женщины не всегда такое испытывают? — Я не знаю, — сказал Томас, смутившись. — Наверное, не всегда. Она вспомнила о том, как Делайла, смеясь, рассказывала о визите Хелен Эндрюс, и тут же отругала себя. Не к лицу ей об этом думать. Том, кажется, начал дремать. Его дыхание стало размеренным, рука на ее плече расслабилась. Одри счастливо улыбнулась, сдержавшись, чтобы не поцеловать его. Хлопнула входная дверь, раздались голоса. Одри приподнялась на локте, упершись ему в грудь. — Том, — прошептала она. — Мистер и миссис Эванс вернулись. — Малыш, — поморщился он. — Ты меня проткнешь своим локотком. — Прости, — Одри поспешно поднялась. Они принялись одеваться, Одри, наспех натянув платье при помощи Тома, поспешила в ванную комнату. Когда, она, приведя себя в порядок и оправляя платье, вышла оттуда, столкнулась нос к носу с миссис Эванс. — Одри, ты уже вернулась! Ну как твои дела? — Все хорошо, — улыбнулась Одри. Из спальни вышел Том, тщетно пытаясь разгладить ладонью растрепанные кудри. Миссис Эванс окинула их обоих взглядом и лукаво улыбнулась. — Ох, говорила же я мистеру Эвансу, что стоило еще заехать за картофелем. Одри покраснела, Том тоже. — Ну пойдемте, молодежь, поможете с покупками. А вы, Томас, уж снесите в подвал всякую снедь, не дай-то Бог моя старая развалина опять поскользнется на ступеньках. Миссис Эванс пошагала по коридору, они направились следом за ней, переглянувшись и улыбнувшись друг другу. Томас — Что ж, приму к сведению то, что вы мне сказали, мистер Эндрюс, — Кроули машинально пригладил коротко стриженые волосы. В кабинете, где они сидели, Томасу чудилось что-то знакомое: простой стол, горы бумаг, лампа с зеленым абажуром, круглое окно… Точно он снова попал на прежнее место. Кроули, худощавому человеку лет на десять его старше, судя по кругам под усталыми, покрасневшими глазами, приходилось так же нелегко. Впрочем, он казался разумным и приветливым. — Сегодня ваш перевод оформят, будете числиться в ремонтной бригаде. Заодно получите аванс, жену побалуете, — Кроули внимательно посмотрел на него, точно хотел что-то добавить. Томас едва удержался от того, чтобы не заерзать, точно провинившийся мальчишка, которого вот-вот выведут на чистую воду. С Кроули он познакомился благодаря мисс Джудит. Неужели по городу ходят какие-то сплетни? Может, Кроули кто-то рассказал о разговоре Томаса с Эджкомом в аптеке или о том омерзительном «визите» к мисс Джудит? Или начальник сам что-то заподозрил? Был ли Томас первым, кому она содействовала с теми же целями? Или это именно он каким-то образом дал ей повод подумать, что… Кровь бросилась в лицо. Том вспомнил, как, выбежав из дома мэра, бродил по окрестностям до самой темноты, завернул в паб, но и после пары стаканов еще потряхивало от отвращения и стыда. Самым унизительным было понимать: его тело откликнулось этой женщине. Слишком долго он подавлял желание, и вот оно почти сделало его животным, готовым кинуться к первой, кто поманит… Он чуть было не изменил Одри. Кем бы он был, если бы измена состоялась! Только чудом случилось наоборот. Теперь они в полном смысле слова были мужем и женой. Поначалу Том решил, что продержится как угодно, но не будет повторять с Одри то, от чего ей так больно: ладони до сих пор помнили ощущение ее тела, точно закаменевшего в немой судороге. К счастью, она уговорила его рискнуть снова. И теперь они были совершенно счастливы, разве что Томасу хотелось бы устроить ее получше. Но как оказалось, когда Том получил аванс, небольшая возможность появилась уже и для этого.***
Эвансы ему определенно нравились, он был им очень благодарен за то, что приютили их с Одри и отнеслись так по-доброму. Поэтому когда пару дней спустя после аванса, за ужином, Томас приготовился сообщить новость, ему даже грустно стало. Скоро не будет таких посиделок, а ведь он привык, было в них что-то… семейное. Но все же Одри заслуживала того, чтобы жить в лучших условиях. И потом, все же по ночам и потом утром часто бывало неловко от того, что их могли слышать посторонние люди. — Мистер Эванс, миссис Эванс, Одри, я должен кое-что вам сказать… Он не удержал лукавой улыбки, глядя, как удивленно, но доверчиво Одри посмотрела на него. — Я очень благодарен вам за гостеприимство, но… — он немного замялся. — Словом, Одри, мы переезжаем. Я нашел дом, где мы можем жить отдельно. Недалеко отсюда… И от моря. Жена неверяще моргнула, потом быстро прильнула к Тому и поцеловала его, тут же залившись краской. — Спасибо… — прошептала она. — Спасибо. — Если хочешь, сходим после ужина посмотреть его. Мистер Эванс, миссис Эванс, я надеюсь, вы не… — Все в порядке, — улыбнулся Эванс. — Дело-то молодое, конечно, вам вдвоем побыть охота. …По мнению Томаса, домик, который ему удалось найти, был хоть и крепко выстроенным, но очень маленьким, едва достаточным для двоих, тесным и с спартанской обстановкой. Его сдали «с мебелью» — с кроватью, даже с матрасом, со столом и парой стульев; всё, конечно, старое, рассохшееся. Только вид на море был действительно прекрасный, особенно сейчас, на закате. И тем не менее, Одри, когда он привел ее, смотрела на маленькую постройку, как на восьмое чудо света. Тому уже дали ключи, и он провел Одри по трем комнаткам — а она шла, будто бы по дворцу, хотя половицы скрипели, в воздухе висела пыль, в углу Том заметил королевских размеров паука и поморщился, заранее представляя, как прогонит чудовище шваброй. — Тут, конечно, тесновато, — наконец неловко улыбнулся он. Одри мотнула головой: — Тут прекрасно! Только, — она засмеялась, — я буду скучать по Билли. — И он по нам наверняка тоже. Придет, а будить некого. Представляешь, как огорчится? Рассмеявшись, она припала к его плечу. Одри Переезд прошел и суматошно, и весело, и грустно. Одри знала, что будет скучать по Эвансам, по уютному домику, приютившему их с Томом на первое время, по Билли и даже соседям — к ним она все-таки тоже успела привыкнуть, пусть они и были неразговорчивы. Она волновалась, как будет оставаться в домике совсем одна, если Том задержится на работе: сказать по правде, одиночество всегда нелегко ей давалось, с детства привыкла, что рядом кто-то есть. Но в первый же вечер и ночь ощущение, что они с Томом — одни в своем мирке, в своем маленьком раю, заслонило все остальное. Проснувшись на рассвете, когда от моря веяло прохладой, а за окном шумели пальмы, Одри лежала и думала, что Адам и Ева в Эдеме, наверное, были так же счастливы. И зачем им что-то еще потребовалось? Змеи, правда, скоро тоже появились. Настоящие. Пришлось бежать к мистеру Десмонду — про него Одри уже слышала от миссис Эванс, он жил тем, что прогонял змей из домов. От пауков, сороконожек и прочих насекомых избавлялись сами, причем Одри поняла, что Том их, кажется, боится. Каждый раз, видя очередное такое создание, он бледнел и искал палку подлиннее, чтобы самому не дотронуться. Они, конечно, тут были просто невероятных размеров, и мотыльки тоже; на стену их домика однажды сел серый мотылек с ладонь Тома величиной. — Мне страшно за тебя, Одри, — совершенно серьезно сказал тогда муж. — Эта тварь может тебя унести. В первую же неделю Одри решила высадить у дома петунии, которыми поделилась с ней миссис Эванс, а Том — попробовать посадить немного картофеля. Едва он копнул землю в первый раз, как удивленно позвал Одри. Подбежав, она увидела перепачканное в земле странное существо, отдаленно напоминающее ежа. Но иголки у существа были крупнее, морда — темная, с чем-то вроде хобота или клюва, а когти — крупные и плоские. — Это ехидна, Том, — вспомнила Одри картинку в атласе. — Кажется, она ядовитая. Только не убивай ее, ладно? — Я и не собирался, — немного обиделся муж. — Над ней, кажется, и так судьба посмеялась. А нам с тобой, кажется, осталось повстречать утконоса и еще ту птицу, которая может подражать любому звуку — и можно считать, что познакомились со всеми символами Австралии. Всё было так ново: думать о том, какие вещи нужны в дом, что приготовить Тому, чтобы его порадовать, как выкроить время на уборку — и всё окрыляло. Может, потому что они с мужем с каждым днем становились все ближе и роднее, точно срастались самыми душами.***
Одри, достав из буфета остатки продуктов, вздохнула. Как из этого приготовить более-менее сносный обед, она не знала. Все их деньги ушли, чтобы заплатить за аренду дома за два месяца, за меньшее не сдавали, а еще пришлось купить новый матрас, на старом, продавленном, спать было невозможно, тем более Тому с его спиной… До зарплаты им обоим оставалось еще неделя, а еды не было совсем. Томас об этом если и догадывался, виду не подавал. Только нахмуренным ходил, редко улыбался и все время молчал. Но ничего, она что-нибудь придумает. Одри в самом деле придумала, не Бог весть что — сходила в лавку и попросила в долг. Мистер Эрнандес ее уже хорошо знал, дал ей пакет картофеля и кусочек засохшего сыра. На пару дней этого хватит, а потом она попросит в долг у миссис Макфадьен, тем более, та сама предлагала. Но нужно было раздобыть мяса, хотя бы курицу. Томас так тяжело трудится в порту, одной картошки ему будет мало. На рынке продавали и говядину, и свинину, и баранину, лежали тушки кроликов и куриц. Но денег у нее не хватало даже на потрошки. С утра надо было сходить на рыбный рынок, рыба стоила дешевле, но сейчас продавцы уже разошлись. Одри побродила между рядов, прижимая к себе пакет с картошкой. На одном из прилавков она увидела обрезь, которую обычно покупают для собак. Даже это подобие мяса было ей не по карману, но продавец, грузный усатый мужчина средних лет, махнул рукой. — Все равно плохо берут, к вечеру завоняется на такой жаре. Сколько у вас там? Она отсчитала ему последние монеты и забрала пару фунтов обрези. Ничего, она ее перекрутит, смешает с измельчённым чесноком и перцем, добавит яйцо и немного муки, получатся сносные котлеты. Придя домой, она принялась за стряпню. Хорошо, что от прежних жильцов осталось много кухонной утвари, ничего докупать не пришлось. В захламленном чулане Томас даже нашел заржавевшую мясорубку очистил ее и смазал. Одри принялась хлопотать, и только когда прокручивала фарш, вспомнила, что совсем забыла про хлеб. В доме было ни крошки, а в ее кошельке — ни одной монетки. Одри расстроенно опустилась на стул. Ну почему она такая бестолковая, то одно вылетает из головы, то другое. За окном кто-то громко чихнул. Одри вскочила. Ну, конечно, она попросит хлеба взаймы у соседей! Там жила приличная с виду семья Ройч — средних лет высокая худощавая женщина, напоминающая со спины миссис Сэвидж, рано поседевший мужчина с круглым тугим животом, ее муж, и скромный подросток лет пятнадцати, наверное, их сын. В первый вечер, заселившись, Одри пришла к ним с пирогом познакомиться, миссис Ройч была сдержанна и немногословна, хотя пирог взяла. Мистер Ройч, кажется, был дружелюбнее супруги, но в ее присутствии больше молчал. Больно было думать, что недоверие соседей было из-за Тома. Да, он был ссыльным, но не преступником, не тем, кто намеренно совершал злодеяния… Дверь открыла миссис Ройч, вытирающая руки кухонным полотенцем. Виновато улыбаясь, Одри поздоровалась и сказала о цели своего визита. — Я завтра же вам верну целую булку, миссис Ройч! Я была сегодня на рынке и забыла купить… Соседка повела плечами. — Всякое бывает, миссис Эндрюс. Но, к сожалению, у нас самих хлеба только на ужин и осталось. Одри расстроенно кивнула. — Ой, простите. Извините. Ну ничего, я что-нибудь придумаю. Простите за беспокойство. Она уже повернулась было уходить, как миссис Ройч сказала: — У меня есть черствый хлеб, позавчерашний. Возьмёте? Одри кивнула. Ничего, главное, чтобы плесени не было. Она завернет хлеб во влажное полотенце и он размягчится. — Не нужно, — раздался за спиной знакомый голос, Одри обернулась и увидела Томаса. Он выглядел очень уставшим, держал холщовый мешок со сменной одеждой на плече, но смотрел твердо. — Спасибо, миссис Ройч, но не нужно. Одри, пойдем. Одри извинительно улыбнулась соседке, которая, пожав плечами, закрыла дверь. Они вернулись в квартирку. Томас прошел на кухню, посмотрел на обрезь на столе, тазик с фаршем. Устало сел на стул. Молчание казалось дотого тяжелым, что трудно было дышать. — Я не успела приготовить ужин. Я быстро, Том. Одри загремела сковородками. — Сегодня будут котлеты. — Почему ты не сказала, что у нас нет денег на еду? — спокойно спросил Томас. — У нас есть, — ответила Одри, не глядя на него, суетясь над плитой. — Немного, но есть. — Вот на это? — он кивнул на обрезки мяса и хрящи. — А хлеб ты просто забыла купить, верно? Одри обернулась на него. — Том… Он рывком встал, на столе опрокинулась чашка с мукой. Одри кинулась собирать, руки дрожали. Она не знала, что сказать, глаза защипало. — Прости, — глухо сказал Томас через паузу, взял ее за запястья измазанных в муке рук. — Посмотри на меня. Одри посмотрела. Ему было плохо, тяжело и больно. Сердце забилось быстрее. — Не ври мне больше, Одри. Слышишь? — Да, Том, — прошептала она. — Но, послушай, не расстраивайся так. Это ерунда. Милый, не переживай. Томас отпустил ее руки. — Мне сейчас надо будет уйти. Когда вернусь — не знаю, но не ходи, пожалуйста, на улицу. Хорошо? Она кивнула. — А ужин? Ты же голодный, Том. Муж молча вышел из кухни, потом она услышала, как хлопнула входная дверь. Одри зашмыгала носом. Чувство вины не давало дышать. Это ведь она потратила все деньги, не думая, что они будут есть, потакая своей вечной привычке надеяться на авось. Она даже представить не могла, что это может для него значить, эти собачьи обрезки, черствый хлеб, пожертвованный соседкой. Гектор был бы рад. А Томас переживал, так сильно расстроился… Ну как же его убедить, что все это не так важно, что у них постепенно все наладится? Она дожарила котлеты, то и дело вытирая слезы, попробовала одну — получилось сносно. Пожарила немного картофеля и посыпала сверху тертым сыром с паприкой. Томаса все не было. Одри посидела на кухне, укутав ужин в полотенца, чтобы подольше оставался горячим, потом, когда время подошло к полуночи, зачем то вышла на улицу, вглядываясь в беспросветную южную ночь, против которой даже уличные фонари были бессильны. Куда же отправился Томас? Она места себе не находила от беспокойства, но где было его искать? Она вернулась в гостиную и принялась штопать одежду. Рабочие рубашки Томаса после каждой смены были в прорехах. И само его тело постоянно было в синяках и небольших порезах: ремонтировать суда оказалось едва ли проще, чем чистить их днища. Каждую ночь Одри молилась, чтобы его наконец перевели на работу полегче. Она задремала только часам к трем утра, вдоволь наплакавшись, как-то внезапно, будто провалилась куда-то. И проснулась так же резко, вскинулась на старом топчане, который Томас нашел при заселении в чулане разобранным и вот собрал. Из ванной раздавался шум воды, а она сама была укрыта пледом. Она с облегчением выдохнула — Том был дома. Часы показывали уже полшестого утра, через полчаса ему нужно было быть в порту. Накормить бы его успеть. Она зашла на кухню и замерла на пороге. Стол был уставлен свертками и пакетами. Одри начала перебирать — чего здесь только не было! И большой кусок копченого свиного окорока, и фрукты, и самые разные крупы, и свежий хлеб. На буфете у входа лежали деньги — несколько банкнот и монеток. В коридоре раздались шаги — Томас вышел из ванной, увидел ее и слишком резко повернулся к ней, держа рубашку за спиной. Он был раздет по пояс. — Ты проснулась? Одри молча подошла к нему, протянула руку — Томас, лишь на мгновение заглянув ей в глаза, вздохнул и вытащил из-за спины мокрую рубашку, всю в красных разводах. — Я хотел отстирать… Одри дрожащими руками развернула ее — вся спина на рубашке была в застиранных пятнах крови. У нее закружилась голова. — Малыш, мне не больно, — поспешно сказал Томас. — Ну пара царапин всего. Она поняла, где он был — всю ночь работал в порту, таская на спине груз. Доктор Морган говорил, что такая работа ему запрещена, по крайней мере еще пару лет. — Повернись, — шепотом сказала Одри. Томас низко опустил голову. — Говорю же, там ничего… Одри сама взяла его за плечи и повернула к себе. Вся его спина была в ссадинах и синяках, некоторые шрамы сильно кровили. — Господи… Ужас тех ночей обрушился на нее, потолок и стены на секунду поменялись местами. В глазах стало темно и она вытянула руки, надеясь уцепиться за что-нибудь. — Одри! — Не надо, Том, пожалуйста, не делай так, — прошептала она, оседая на пол. — Пожалуйста, не надо больше… — Все, все, я не буду, — Томас присел на пол рядом с ней. — Одри, ну что ты… Джудит Проходил ежегодный городской фестиваль. Отец обожал это представление. Каждый раз он лично с упоением осматривал карнавальные костюмы и гигантские куклы, ходил на репетиции оркестра и сам придумывал разнообразные конкурсы. В детстве Джудит тоже любила все это, но сейчас год от года становилось скучнее. Отец восседал на импровизированном троне, стоявшем на на деревянном постаменте, с трезубцем в руке и с важным видом кланялся толпе. Джудит закатила глаза. Как же глупо это все выглядело. Оркестр играл марш, по улице текла разноцветная толпа. Она сидела на трибуне, откуда прекрасно было видно начавшееся театральное представление, посвященное, как всегда, образованию города и прибытию первых английских поселенцев-каторжников. Джудит достала веер и зевнула, прикрывшись им. Лучше бы она сейчас нежилась в постели, чем сидеть здесь, на жаре и наблюдать всю эту примитивщину. Келли щебетала с мистером Ройсом, владельцем ромовой фабрики, Этель прийти вообще отказалась, сославшись на недомогание. Хитрая чертовка. Джудит со вздохом вновь оглядела толпу. Одни и те же лица, одно и то же выражение глупой восторженности. Она вдруг замерла, увидев среди толпы мелькнувшее знакомое мужское лицо. Томас Эндрюс. Она задержала на нем взгляд, воспоминания о том самом вечере в будуаре вызвали жар на щеках и обиду, смешанную с сильнейшим негодованием. Каторжник, к которому она отнеслась так по-доброму, пыталась показать, что его примут здесь таким, каков он есть — униженным и опозоренным. Мужчина, которого она просто пожалела… И что она получила за свою благосклонность к нему? Оскорбление в лицо! А еще притворялся таким джентльменом, учтивым и умным. Хотя чего стоило ожидать, учитывая, на ком он женился. Джудит порывисто встала с места. Хватит с нее этого шутовства, от жары уже стала болеть голова. Отец что-то спросил, но, она не слушая, спустилась с помоста и пошла сквозь толпу, намереваясь покинуть эту дешевую вакханалию для всякой черни. Брезгливо передергивая плечами, когда ее касались чужие тела, Джудит пробиралась сквозь толпу к выходу. Оркестр опять заиграл, раздались звуки хлопушек, и толпа, наперев, увлекла ее к сцене. — Да что это такое! — сердито сказала она. — Пропустите меня немедленно! Кто-то посмотрел на нее с усмешкой, но расступаться не думали. Джудит активно заработала локтями, распихивая людей. И вдруг увидела Томаса Эндрюса, точнее, его спину, прямо перед собой. Он прижимал к себе жену — это маленькое недоразумение в нелепом платье, закрывая ее от толпы двумя руками. Они оба ее не видели. Эндрюс был в простой рубахе и жилетке, совсем не похож на того статного мужчину в дорогом костюме, который приходил к ним на званый ужин. — Тебе не видно, Одри? — он наклонился к жене. Та, виновато улыбаясь, покачала головой. Джудит отсюда тоже ничего не видела, слышала только реплики актеров и музыку. Он сам явно такой проблемы не испытывал, Джуди вообще не могла припомнить кого-то из знакомых мужчин, кто был бы выше него. Эндрюс вдруг присел, обхватил жену под коленями и легко поднял, посадив себе на одно плечо. — Том, ты что! — вскрикнула она, обхватив его шею. — Держись крепче, Малыш. Одри Эндрюс рассмеялась детским искренним смехом. — Том, я все вижу! У них такие красивые костюмы! Ты только посмотри. Ой, у него пистолет! Раздался хлопок, мальчишки в толпе свистнули, а толпа зашумела. Томас Эндрюс придерживал жену за талию и, похоже, держать ее на плече для него не составляло никакого труда, он даже не наклонился. Джудит вспомнила, какими сильными были его руки, когда он ее отстранил от себя. У нее отчего-то задрожали губы. Захотелось ударить в эту широкую спину, сильно, чтобы он почувствовал… Кто-то сзади толкнул ее, и она, не удержившись, ударилась локтем об Эндрюса, о ту самую твердую спину, которую только что хотела поколотить. Он даже не шевельнулся, только покрепче обхватил жену и оглянулся через плечо. Улыбка исчезла с его лица, глаза посуровели. Джудит молча смотрела на него. — Здравствуйте, мисс Андерсон, — тихо сказал он. Маленькая рука Одри Эндрюс бессознательно гладила его по плечу. Джудит не ответила. Она повернулась, чтобы уйти, слыша только беспечное щебетание этой дурочки, его жены. — Том, смотри, какое платье! Вон то, красное, видишь? Раньше такие носили? Такая красота! Джудит усмехнулась. Не стоило даже тратить время на этого преступника, раз ему интересна такая необразованная восторженная идиотка. Он наверняка испугался, понял, что сам не ровня ей, Джудит Андерсон, что его удел — глупышки вроде жены. Она шла сквозь толпу и ее душили злые слезы. Особенно обидно было, что она уже успела помочь ему, обратила на него внимание Кроули — а когда Эндрюс обманул его ожидания, папа отказался требовать от Кроули, чтобы тот уволил нового сотрудника. — Сам разберется, подходит ему человек ли нет. Поверь, — он пристально посмотрел на дочь, — критерии у вас разные. Джудит снова стало не по себе: неужели отец догадался, что случилось? Или проболтался кто-то из слуг? Во всяком случае, итог для нее был один: она даже не могла отомстить. Одри Одри проснулась рано, часовая стрелка едва двинулась от пятерки. Южное оранжевое солнце уже взошло, настырно пробивалось сквозь шторы, через открытое окно доносился шум океана. Значит, сегодня ветрено, в спокойные дни волн не слышно. Они прожили на новом месте уже пару месяцев, Одри успела свыкнуться с домом и точно научилась чувствовать всё вокруг. Она улыбнулась, услышав дыхание мужа, медленно повернулась, чтобы не разбудить. Том спал, повернувшись к ней спиной. На обнаженной коже бугрились шрамы, темные в полумраке спальни. Словно под кожей у него застыли змеи… Или угри. Одри вздохнула, придвинулась ближе и осторожно поцеловала его в плечо. Ему пора было вставать, но будить его не хотелось. Он вчера вернулся поздно, уставший, но перед сном они все равно… занимались любовью. Одри покраснела, смущенно улыбаясь, будто ее кто-то видел. Их близость была с каждым разом все откровеннее, все жарче, она чувствовала, что расцветает как женщина. Хотелось отдаваться ему без остатка, растворяться в их страсти. Хотелось, чтобы ему было хорошо — от этого было хорошо и ей. Но думать днем о том, что происходило по ночам в их спальне, было стыдно. Стыдно было смотреть на распятье в спальне. Том шумно втянул носом воздух, повернулся к ней, пошарил рукой — нащупал ее плечо, придвинулся ближе. — Том, — прошептала она. — Просыпайся. У него задергались веки, ресницы задрожали. Одри обвела указательным пальцем его губы. — Томас… Он открыл глаза. В них скользнул мутной поволокой ускользающий сон. — Доброе утро, родная. — Доброе, — Одри пригладила ему упавшую на лоб прядку. — Пора вставать. — Угу, — Том понежился, прижимая ее к себе и тут же задремал, засопел носом. Одри засмеялась — как он умудрялся так быстро засыпать, она еще в больнице заметила эту его привычку. Наверное, годы тяжелого труда и короткого сна приучили его к этому. — Томас, ты опоздаешь. Муж вновь открыл глаза пробормотал: — Обещай мне, что в воскресенье мы с тобой проваляемся в кровати до обеда… — В воскресенье утром служба, Том… Мне надо сходить. Том потащил ее на себя, и Одри опять коротко рассмеялась, вытянувшись на муже, потерлась о него, как большая кошка, уложила подбородок на его грудь. — Ну пропустишь один раз… — Грех это, Том. Томас улыбнулся. — Ну согреши ради меня разок. Я-то вон какой грешник с тобой стал… Он поцеловал ее в шею. У Одри побежали мурашки по спине, она крепче прижалась к нему. Он задрал ее ночную рубашку, оголил бедра. — Томас… — Мы успеем. Одри покраснела, нагнулась, целуя его, пока его горячие широкие ладони гладили ее тело. Она тихо простонала, когда он, приподняв ее, оказался внутри, уперлась ладонями в его грудь, глядя в любимое лицо сверху вниз. Том смотрел на нее с восхищением, страстью и нежностью — смотрел так, что ее словно окатило изнутри сильной теплой волной. Одри закусила губу, начав двигаться. Томас тяжело задышал, поддерживая ее за бедра. — Какая ты красивая… Одри облизала губы, прикрыв глаза, раскачиваясь на нем, нашарила его руки и переплела свои пальцы с его. Они поймали ритм друг друга и их тела двигались синхронно, плавно, даря друг другу наслаждение. У нее стало прерываться дыхание, она постанывала, не в силах сдержаться. Время исчезло, да и весь мир тоже, остался только жар, охвативший все тело, становившийся невыносимым… Дрожа всем телом, быстро дыша, она упала на мужа и почувствовала, что он, приподняв ее, покинул ее. Его тело несколько раз крупно дрогнуло, потом он выдохнул, в миг обмякнув. Несколько минут они лежали, обессиленные, потом Том чуть подвинулся, укладывая ее на бок, поцеловал в лоб и сел на кровати. — Томас, я хотела спросить… — Одри смотрела на его спину. — Что? — Ты прости, что я задаю этот вопрос… Томас обернулся, нахмуренный. — Что-то не так? Я слишком настойчив? — Нет-нет, все хорошо, — Одри улыбнулась. — Мне все нравится. Но ты всегда… Том, ты не хочешь ребенка? Она потупилась. Томас помолчал. — Малыш… Дети это ведь очень серьезно. Она кивнула. — Я не думаю, что наши условия жизни позволяют нам завести ребенка, Одри. Условия жизни? Что он имел в виду? У них наконец-то стало хватать денег, даже начали откладывать понемногу, купили новую кровать, и в доме было целых три комнаты, маленькие, но отдельные и светлые. Да, это был не их дом, но на аренду хватало, а хозяйка сказала, что может сдавать его несколько лет. У Тома было все хорошо с работой, а ей назначили жалованье побольше в госпитале. Какие же еще условия он имел в виду? Собственный дом? Одри не сомневалась, что он у них будет, но на это ведь уйдет несколько лет. Ребеночек как раз подрастет… — Томас, мы справимся. И я справлюсь. Только представь, какой он будет хорошенький, маленький… Или она. Такая крошечная девочка… Вот здесь можно поставить кроватку. Одри заулыбалась мечтательно. — Как мы будем его любить… Дети так быстро растут, все трудности быстро пройдут. Она наткнулась на взгляд Тома и сразу осеклась. Он смотрел серьезно, насупившись. — Одри, сейчас не время. — Но почему? У нас же все хорошо, правда? Он кивнул. — Правда. Но недостаточно. Давай поговорим об этом потом, ладно? — Когда потом? — она видела, что он не хочет продолжать это разговор, но не удержалась. Она мечтала о ребенке. Так хотела малыша, так часто представляла, как он родится и какой он будет красивенький, и у него наверняка будут глаза Тома, что не смогла смолчать. И она видела, что сам Том тосковал по своей дочке: он отворачивался, если мимо проносили маленького ребенка, а как-то, когда они прогуливались, девочка лет двух вырвалась от няньки и побежала прямо к ним. Том застыл на миг, после, вместе с Одри, принялся играть с малышкой, но какое у него стало лицо… — Том, когда? Томас вздохнул. — Ну не знаю… Потом. Одри виновато опустила взгляд. — Томас, милый… Прости. Но если ты не хочешь, то просто скажи мне, и я не буду больше говорить об этом. Никогда. Голос у нее дрогнул. Томас тяжело вздохнул. — Малыш, — он погладил ее по плечу. — Дай мне немного времени, ладно? Он поднялся и вышел из спальни, а Одри, свернувшись калачиком, все смотрела в небольшую нишу в стене — там прекрасно бы поместилась детская кроватка.