Да свершится правосудие

Гектор Марвуд       Гектор Марвуд, отерев пот со лба, закрепил швартовый вокруг кнехта, выпрямился, оглядывая мокрый пирс, чуть освещенный мутным утренним небом. Проклятый дождь лил уже который час, он весь отсырел, как жаба в колодце, даже брезентовый плащ не помогал, ноги стыли, руки распухли и покраснели. Черт бы побрал эту ирландскую погоду, никогда в жизни он не ступит больше на этот чертов промозглый остров. Если бы не Одри, его бы и сейчас здесь не было. Но дело было важное, сестра редко его о чем-то просила, да и виноват он был перед ней со всех сторон. Она за себя и не просила никогда, все за этого толстосума бывшего суетилась. Попросила вот в июне выступить на суде, да ничего хорошего не вышло. Может, и сейчас не выйдет, но куда теперь деваться?       Гек дождался, пока боцман, проверив швартовы, распустил команду на берег и побрел в ближайший кабак отогреваться. Напиваться было нельзя, но пару стаканчиков виски он пропустил. Хоть пойло у этих ирландцев ничего такое, а остальное — растереть и плюнуть, что погода, что корабли их хваленые, на одном из которых Гек чуть не утоп.       К трем часам, как и было условлено, он поехал на трамвайчике в центр Белфаста, шумный и полный народу. Устал, конечно, но ничего, потом отоспится. Сел на вторую лавочку в парке, сбоку от ворот. Усмехнулся про себя — а девица эта прямо шпионку из себя строит, все ему в письме указала, где сесть, да в какой позе. Хоть поначалу они условились, что она письмо для брата через подружку Гека передаст, потом мисс решила настоять на личной встрече. Он закутался в плащ, чуть было не задремал, когда кто-то сел рядом — открыл глаза и не удержался, присвистнул — от восхищения, конечно. Леди недовольно на него посмотрела, сморщила прехорошенький носик:       — Мистер Марвуд, я полагаю?       Гек кивнул, улыбаясь. Хороша у этого Эндрюса сестра, ничего не скажешь. Он-то ее сразу угадал — глаза у них были одинаковые и что-то такое схожее в лицах. Не думал он никогда, что с такой мисс когда-нибудь породнится, Одри, конечно, выкинула фортель. Гек выплюнул в сторону разжеванный табак и постарался быть вежливым:       — Сталo быть, приятно познакомиться, мисс Эндрюс. Мы теперь родственники, как-никак.       По лицу мисс было непонятно, рада ли она этому. Вряд ли, насколько Гек мог судить.       — Вы связывались с сестрой?       Гек кивнул и вытащил помятый конверт из внутреннего кармана куртки.       — Письмо она прислала, написала-тo с месяц назад, да пока шлo… Пишет, что все хорошо, но сестра у меня такая, мисс, что помирать будет, а не сознается, что ей плохо. Я и не сказать, что ей прямо не верю, — Гек почесал ухо. — Но лучше бы самому убедиться. Да никак не получается у меня до Австралии наняться.       — Можно, я прочту? — с надеждой в голосе спросила мисс, и Гек кивнул. Она достала письмо и начала читать, не отрывая взгляда от строчек. Любит, видно, брата, и как же это тяжко, не иметь возможности даже весточку от него получить. Что за законы такие уродские. Наказывать, так одного, а не всю его семью.       — Они назвали кенгуру Билли? — мисс засмеялась, и Гек прямо ею залюбовался — так у нее лицо осветилось. — Томас работает в порту… Ну конечно, куда он еще мог устроиться. Боже мой, они уже поженились?! — она вновь засмеялась, а потом враз погрустнела. На свадьбах-то полагается присутствовать, а она брата ещё шесть лет не увидит…       Одри писала о свадьбе с восторгом, и каждое слово в письме было пропитано счастьем, но Гека все не отпускало ощущение, что все это фарс какой-то. Слишком уж разные были сестра с ее женихом, слишком она была рада — надолго ли это все вообще?       Мисс тем временем дочитала письмо.       — Там это, — сказал Гек. — Шифровка.       Она подняла на него непонимающий взгляд.       — В конце Одри пишет, что перед домом зацвели незабудки — это значит, братец ваш шлет вам привет. Ну, сообщает, что любит и все такое. Это мы еще перед отъездом условились.       — Незабудки, — у нее сразу выступили слезы на глазах. — Том всегда дарил их маме.       Гек кивнул.       — Ничего, мисс. Время быстро летит.       — Посмотрите, это его подпись, — мисс Эндрюс дотронулась до витиеватых букв в конце письма.       — Ага, Одри так не расписывается.       Она всхлипнула и горько расплакалась все же. Гек крякнул, поерзал на скамье. Потом все же дотронулся до ее руки, сам раскрасневшись.       — Ну ладно вам… Мисс. Не расстраивайтесь так. Сестренка его любит, и он, насколько я могу судить, ее тоже, он там не один, и у них все хорошо…       Мисс Эндрюс вытерла слезы и в глазах у нее сверкнуло упрямство. Не привыкла, наверное, плакать.       — Спасибо вам, мистер Марвуд. Да, вы правы, у Тома все будет хорошо. Но, понимаете, все произошедшее, все это… было так тяжело. И мама умерла… И Том так далеко, а он всегда меня поддерживал. Мне так его не хватает.       — Ну… — Гек попытался собраться с мыслями. Это не портовую девчонку утешать, после того, как матросня ее кинула с деньгами. — Теперь вы его поддержите. Не горюйте и не плачьте. Ждите встречи.       Мисс Элизабет промокнула глаза платком.       — Да. Да, хорошо. Я тут привезла…       Она достала конверт.       — Вы уверены, что сможете их отправить?       Гек кивнул. Несколько лет, что он занимался контрабандой в Луизиане, даром не прошли.       — И если… Если вы увидите Тома, обнимите его за меня.       Гек снова кивнул. Он этого увальня уже обнимал, когда сажал их с сестренкой на корабль, обнимет и еще раз, нравится это Эндрюсу или нет. Мисс встала, пряча платок в сумочку.       — Спасибо вам за все. Надеюсь, мы когда-нибудь сможем… — она запнулась. — Собраться за одним столом все вместе. Как одна семья. Одри       Одри, запыхавшись, зашла в домик Эвансов, с досадой покачала головой: Том пришел раньше нее, а ужина нет, он наверняка голодный. Хозяева уехали к старым друзьям на пару дней, а сама она опять задержалась в больнице: сегодня были роды у совсем молоденькой пациентки. Слава Богу, все обошлось. Одри сняла шляпку, поправила растрепавшиеся волосы и с удивлением принюхалась. Пахло странно.       — Том?       — Ты пришла, Малыш? — ее муж выглянул из кухни, улыбаясь. — Здравствуй.       — Здравствуй. Чем это пахнет? — она подошла к нему, и Том раскрыл руки для объятий. Главное, чтобы он не попытался сам приготовить ужин, она помнила, чем это кончилось в прошлый раз.       — Кофе же. Ты что, Одри, не угадываешь?       Он поцеловал ее в макушку, а Одри обхватила его поясницу, упершись подбородком в его грудь и задрав голову, довольно заулыбавшись, принялась разглядывать его. Он сильно загорел, работая в порту, и ей это нравилось — хотя бы это. Если он еще не напрягал спину и не ранил постоянно руки…       — Хотя ты права, — Том втянул носом воздух. — Местный кофе пахнет странно.       — Откуда у нас кофе?       Том усмехнулся.       — Я получил первую зарплату. Решил купить и сварить. Получается плохо.       — Ты получил первую зарплату? — она засмеялась. — Это же замечательно, Том!       Он быстро поцеловал ее в кончик носа.       — Да, замечательно. Там меньше, чем я тратил за раз в кофейне в Белфасте, зайдя перекусить.       Муж кивнул на столик, на котором лежала тощая стопка банкнот.       — Я только купил по дороге кофе, очень уж захотелось, и яблок. Красных, как ты любишь. Остальное там.       — Это же твои деньги, — Одри нахмурилась. — Зачем ты отчитываешься?       — Потому что ты распорядишься ими лучше, чем я. Одри, я понятия не имею, сколько нам нужно на еду, сколько сейчас стоят яйца, сколько нужно отложить за комнату. Так что хозяйничай.       Одри покачала головой, а Том только заулыбался.       — Не спорь. В самом деле, зачем мне деньги? Что мне покупать? Ты тратишься на продукты, платишь за дом, покупаешь нитки, чтобы штопать мои рубашки. Тебе нужны чулки…       — Но я…       — Мы теперь семья. И когда у нас будет свой дом, а я очень постараюсь, чтобы это время поскорее настало, ты будешь хозяйкой.       Одри с улыбкой подошла к столику, взяла в руки деньги, пересчитала. Немного, но им должно хватить на месяц, тем более, она и сама что-то получает.       — Ты взял себе хоть немного?       Том покачал головой.       — Мне не нужно. Одри?       Она обернулась. Том стоял, опустив голову, красные пятна виднелись на его щеках.       — Я обещаю, что станет легче. Ты ни в чем не будешь нуждаться, я придумаю что-нибудь.       — Ну что ты… — она положила деньги, подошла к нему и обняла. — Разве это имеет значение, Том? Я и так счастлива, ты не представляешь, как. Не стоит переживать о ерунде.       Он упрямо замотал головой.       — У тебя даже нет целых чулок…       — Дались тебе эти чулки, — Одри приподнялась на цыпочках, но роста все равно не хватило, чтобы дотянуться до его губ. — У нас все замечательно. С голоду не умрем, не замерзнем.       Она видела, как это грызло его изнутри. Как он виновато отводил глаза, когда она штопала свои чулки, как хмурился, видя ее поношенные или перешитые платья, как уверял, что не хочет есть, оставляя ей самую вкусную часть ужина. Но Одри привыкла к такой жизни, для нее не было никаких неудобств. А каково было ему, выросшему в богатой семье, не знавшему никогда нужды, занимавшему такую важную должность, работать в порту, в грязи, на жаре, носить грубые клетчатые рубахи, не иметь возможности даже выпить кофе? Еще и переживать из-за ее чулков…       — Том, времени ведь немного прошло. Мы еще даже толком не обустроились. Ну что ты переживаешь, солнышко?       Она настойчиво потянула его за шею вниз, и он, сдавшись, поцеловал ее. Одри довольно замурчала. Том оторвался от ее губ и нахмурился, принюхавшись. В воздухе пахло горелым.       — Мы забыли про кофе.       — Судя по его запаху, это к лучшему, — Одри рассмеялась. Она надеялась только, что хороший бразильский кофе для Тома, который она попросила прислать Гектора, когда они уезжали, скоро прибудет.       — И, Малыш, мне прислали записку… — вздохнул Том. — Просят прийти к мэру, что-то нужно обсудить. Не обидишься, если я схожу? А хочешь, пойдем вместе.       Странный холодок в который раз сжал сердце. Одри была рада, что Том в доме мэра — и можно считать, мисс Джудит тоже — встретил начальника порта и сумел с ним найти общий язык. И в самом деле, не было ничего ужасного в том, что мисс Джудит в последнее время им несколько раз встречалась, как бы случайно… Чего бы ни хотела эта женщина, Одри должна была верить Тому.       — Нет, Том, я не пойду, устала. А ты иди, конечно. Если только ты сам не слишком устал. Томас       Кажется, он даже начал привыкать. Если поначалу после работы ощущения были такие, что его переехал поезд, то сейчас мышцы привыкли, шея уже не так болела. Шрамы, правда, ныли — но они ныли всегда, стоило ему хоть немного напрячь спину. Приходилось скрывать это от Одри, определенно, она догадывалась. Томасу Эндрюсу вообще стало казаться, что жена знает о нем все, настолько близкой и родной она ему стала за эти недолгие месяцы. Чувствующей его, как никто другой.       Парни на работе больше его не задевали, даже позвали как-то в паб — он сходил из вежливости. И пиво здесь оказалось неплохим.       Он познакомился в доме мэра с Кроули, начальником порта, они побеседовали о строительстве, и Кроули сказал ему зайти на следующей неделе. Про это Томас пока молчал, но парни поняли, что надолго он с ними не задержится. Ракушки ему уже снились, до того нудная была работа, он готов был на что угодно ее сменить — если бы не деньги. Нет, он не думал, что будет легко, но одно дело представлять, другое — столкнуться с реальностью. Он никогда не придавал деньгам такого значения, как оказалось, это было просто, когда их было много. А теперь… Томас Эндрюс начал понимать своих рабочих, устраивавших митинги, на которые он досадовал. Когда каждый пенни на счету, а полученных за тяжелый труд денег едва ли хватает, чтобы прокормить семью, вряд ли будешь испытывать симпатию к работодателю, каким бы доброжелательным он ни был.       Но в целом ему было грех жаловаться, устроились они вполне сносно. Теперь все зависит от него, а он свой шанс не упустит. Правда, было еще кое-что — отношения с Одри… Точнее, их отсутствие по ночам. Он видел, как она смущается, как ждет от него действий, как переживает. И его самого мучило желание. Но себя пересилить он не мог. Не хотелось причинять ей боль, отталкивать от себя этим. Следовало, конечно, с ней поговорить, но тут он сам смущался, как мальчишка. Вот и тянул.       А была еще мисс Джудит. Встречалась ему все чаще и чаще, улыбалась, устроила встречу с Кроули, и смотрела — всегда как-то слишком пристально, ожидающе, заставляя его слегка волноваться. Он теперь был ей обязан и старался быть обходительным. За Одри она извинилась, довольно искренне, как Томасу показалось, и вообще была очень мила. И… с ней было интересно. Она много знала и многое понимала, взгляд на мир у нее был своеобразный для молодой леди. Ее остроты были… весьма занимательны. Пару раз он даже забылся, ощутил себя словно на светском рауте, как будто вернулся в прежнюю жизнь. Приходилось напоминать себе, что прежнего не вернуть…       В тот день по дороге домой он зашел в аптеку, купить бинтов, Одри утром сказала, что дома закончились. Перед ним стояла грузная дама, надушенная очень резкими духами, и никак не могла выбрать средство от головной боли. Томас терпеливо ждал, переживая, что запах тухлых моллюсков, исходящий от его одежды, перемешается с запахом духов дамы и аптеку придется закрыть раньше времени из-за неимоверной тошнотворной вони. Какой-то человек встал рядом с ним, Томас скосил глаза — это был доктор Эджком, худощавый смуглый молодой человек. Одри как-то указала на него на улице, когда они прогуливались, но лично Томас его не знал. Эджком смотрел прямо на него, и глаза у него странно горели, костюм выглядел неопрятно.       — Мистер Эндрюс, я полагаю?       Томас настороженно кивнул.       — А вы доктор Эджком? Моя жена говорила о вас.       Эджком кивнул. Томас почувствовал исходящий от него сильный запах виски. Да уж, скоро воздух в аптеке станет по-настоящему ядовитым.       — Ваша жена… Ах, да. Одри. Она моет полы в больнице, да.       Томас сжал челюсти. Вот почему Одри надевает на работу самую дешевую одежду. Вот почему отводила глаза. А этот… эскулап мог бы и промолчать.       — Чем обязан?       Эджком пожал плечами, чуть качнувшись.       — Ничем. Просто хотел поближе рассмотреть предмет повышенного интереса жителей города.       — Рассмотрели?       Доктор усмехнулся тонкогубым ртом.       — Вполне. Хотел бы я назвать вас достойным соперником, но увы, объективность мешает это сделать.       — Соперником?       — О, бросьте.       Эджком придвинулся ближе и почти прошептал:       — Я ведь с добрыми намерениями. Хотел вам напомнить, что вы женаты, да и вряд ли хотите побыть игрушкой в изящных, но жестоких ручках местной наследницы престола.       — О чем вы? — Томас старался сдержаться и не оттолкнуть этого странного пьяного человека.       — Все равно она будет моей, мистер Эндрюс, — Эджком пьяно оскалился. — И не заставляйте меня рассказать обо всем вашей простушке жене.       — Что вы несете?! — резко спросил Томас. — Идите домой и проспитесь.       Дама оглянулась на них, и аптекарь тоже. Эджком приподнял шляпу.       — Простите, дамы и господа. На сегодня представление окончено.       Он покачиваясь, повернулся к двери.       — Но теперь моя совесть чиста. Я вас честно предупредил, мистер бывший кораблестроитель. Джудит       Всё шло, как по маслу. Эндрюс при знакомстве с Кроули сумел произвести на него впечатление, и тот обронил, что, вероятно, услуги опытного инженера скоро понадобятся. Правда, умница, не уточнил, когда именно. Теперь у Джудит был повод пригласить Эндрюса в гости снова, благо, он, кажется, после первого же приема понял, что жену с собой лучше не таскать.       Конечно, слишком торопиться не стоило. Джудит подождала еще пару недель после памятного случая со спасением Жужу, но несколько раз устроила так, чтобы Эндрюс ее увидел. Однажды вечером как бы случайно проезжала мимо порта, как раз когда он возвращался с работы, и предложила подвезти. Он отказывался, ссылаясь, что в салон въестся запах рыбы.       — Его есть, кому вывести, — усмехнулась Джудит. — Садитесь, вы ведь торопитесь к жене?       Ей, конечно, этого было не понять, да и он кивнул как-то вяло и будто… настороженно? Ну конечно, уже начал осознавать все прелести жизни с неровней. Как он только терпит ее невежество, ограниченность, дурные манеры? Не говоря уже о прикосновениях рук, достойных прачки.       Правда, кажется, чутьем эта простушка не была обделена. Заметив автомобиль, побежала навстречу, и хотя к мужу кинулась радостно, тут же из-за его плеча бросила на Джудит подозрительный взгляд. Ничего, пускай, так даже лучше. Невоспитанные женщины, ревнуя, показывают себя с худшей стороны. А уж после милой болтовни с Джудит в автомобиле, по пути домой, контраст должен быть особенно сильным. Тем более, она даже извинилась за прием, на котором его жена вроде бы расстроилась: ей ведь и вправду никто не хотел зла. И то сказать, разве не благо — вовремя понять, что ты не у дел?       Потом Джудит как бы невзначай появилась в воскресенье в церкви, куда, по ее расчетам, Эндрюс должен был прийти без жены. Однако, к ее удивлению, француженка тоже была там: сидела, укутанная в дешевый изношенный шарфик машинного кружева, очень серьезная, уткнувшись в молитвенник. Что ж, перед ними как раз оставалось место, туда-то Джудит и прошла, оказавшись прямо перед носом Эндрюса. Его, конечно, богослужение вряд ли могло так уж сильно занимать. Тем не менее, она постаралась изобразить глубокую задумчивость, чтобы весь вид ее был одухотворенным. Когда выходили из церкви, Эндрюс первый, довольно приветливо, поздоровался. И судя по взгляду, скользнувшему по ее фигуре — вполне оценил строгое темно-синее платье, которое только недавно ей сшили по парижским выкройкам.       Сегодня предстояло сделать решительный шаг. Отец отлучился по делам и не вернулся бы раньше завтрашнего дня. Эндрюс, конечно, не мог этого знать, и Джудит прислала ему записку, прося прийти: якобы отец хотел что-то срочно обсудить с ним и Кроули. Сама же она велела достать лучшего вина, вымылась с ароматическими маслами. Долго думала, как ей одеться и причесаться, даже спросила мнения горничной: Честити, несмотря на свое имя, удивительно хорошо разбиралась в том, что и как действует на мужчин. Да и маленькую миссис Эндрюс горничная видела и вдоволь потом насмеялась. В этой ситуации саму Джудит веселило и поведение Эджкома — он так забавно ревновал. Метал глазами молнии, пыхтел, пытался зубоскалить. Она пару раз намекнула ему, что он ей давно наскучил, но потом смилостивилась и потрепала его по щеке. Не стоило терять столь забавного питомца.       В конец концов они с Честити решили, что облик Джудит должен одновременно напомнить Эндрюсу о потерянном, о прежних днях, когда он наслаждался комфортом и богатством, когда мог позволить себе содержать настоящую леди, и воздействовать на его чувственность. Джудит встретила его в легком, струящемся пеньюаре лавандового шелка, отделанном тончайшими кружевами; роскошные волосы, лишь боковые пряди которых были слегка сколоты на затылке, стелились золотой шалью по плечам и спине. Честити, расчесывая их, растерла между прядями немного местных сухих трав, про которые говорили, что они пробуждают в мужчинах желание. Не лгали, кстати, Джудит уже случалось проверять. Пеньюар запахивался плотно, что до поры должно было скрывать еще одну ее маленькую хитрость. Впрочем… Не так надежно, чтобы Эндрюс ничего не заподозрил, а значит — не заинтересовался.       Он пришел вечером, одетый просто и аккуратно, явно уставший, но успевший после работы принять душ: волосы его еще были влажными. Джудит неспешно спустилась к нему — не до конца, однако, чтобы оставаться выше. Ей нравилось даже и буквально смотреть на поклонников свысока, как и полагается неприступной богине.       — К сожалению, отцу пришлось срочно уехать. Но он должен вернуться сегодня. А мистер Кроули, как обычно, опаздывает. Давайте подождем.       И стала подниматься чуть стремительней, чем следовало — пусть легкий ветерок от ее движений поможет шелку лучше обрисовать ее фигуру. Кажется, ее чары стали действовать, по крайней мере, в будуар, куда она привела его вместо гостиной, Эндрюс вошел уже немного растерянным и смущенным. Неловкость его явно еще усилилась, когда Джудит предложила ему выпить, и Честити разлила по бокалам вино.       — Мне кажется, это лишнее, мисс Андерсон.       — Отчего же? — Джудит пожала плечами. — Во-первых, мы с вами так и не отметили знакомство. Во-вторых, сегодня день рождения моей тетушки. А я все же обязана ей тем, что побывала в Лондоне.       — И как вам показался Лондон? — он чуть оживился. Джудит лукаво на него посмотрела:       — Что не упасть в ваших глазах, конечно, я должна отозваться о нем пренебрежительно?       — Отчего же? — Эндрюс слегка приподнял брови.       — А разве не все ирландцы ненавидят столицу империи?       — Я не отношу себя к ирландцам, мисс Андерсон, — его тон стал чуть суше. — Моя семья происходит из Шотландии.       — А сколько веков она уже живет в Ирландии, разве это не имеет значения? — Джудит дразняще улыбнулась. — Хотя дело даже не в этом. Знаете, на вашем месте, будь у нас здесь какая-то борьба за независимость, я примкнула бы к повстанцам.       — Почему? — кажется, он искренне удивился. Она откинулась в кресле, позволив шелку пеньюара обрисовать ее грудь.       — Неужели вы не понимаете? Бунт, борьба — это так увлекательно, упоительно. Будоражит кровь, кружит голову.       — Это если не представлять на деле, во что бунт обычно выливается, — усмехнулся он довольно мрачно. — Не буду пугать вас подробностями, просто знайте: за красивыми лозунгами скрываются кровь и разрушение.       — Скажу по секрету, — Джудит наклонилась вперед, чтобы он ощутил аромат трав от ее волос. — Больше всего на свете я люблю разрушать.       Он серьезно посмотрел на нее:       — Что разрушение дает миру?       Настала пора действовать.       — Ну например… Это.       Встав с кресла, она легким движением распахнула пеньюар и позволила невесомому шелку скатиться к ее ногам. Эндрюс застыл в кресле, но Джудит чувствовала: его взгляд прикован к ее белоснежному, идеально вылепленному телу, озаренному вечерним солнцем.       — Видите, — Джудит улыбнулась, подступая. — Устои разрушены, и вот вы лицезреете меня такой, какая я есть. Разве это не прекрасно?       Не давая Эндрюсу опомниться, она села к нему на колени и стала целовать — властно, жадно, требовательно. Кажется, его тело напряглось, стало твердеть… Но Джудит вдруг осознала: он ей не отвечает. Сильные, точно железные руки мягко, но непреклонно остановили ее, отстранили. Миг спустя она ощутила под ногами пол, а Эндрюс, подняв пеньюар, набросил ей на плечи. Лицо у него горело — но, как вдруг поняла Джудит, от гнева.       — Я надеюсь, вы не осознаете, что делаете, мисс Андерсон, — отчеканил он. — Мне не стоило приходить, если вы не помните, что я женат.       — На ком?! — вырвалось у Джудит невольно: она едва могла поверить, что это происходит наяву. Да как он мог оттолкнуть ее, чего ему не хватило? — Вы хотите, чтобы я поверила, будто для вас что-то значит эта…       — Замолчите! — прогремел Эндрюс. — Вы недостойны произносить ее имя. Найдите себе занятие по душе, если скучаете, но не смейте разрушать мою семью!       Джудит ощутила, как ее трясет от ярости.       — Вашу семью? Посмотрим, что от нее останется, когда вас вышвырнут отовсюду, вы не сможете найти работу, вам придется бродяжничать! Подумать только, вам оказывают милость, вам, убийце, бездарному бахвалу, поротому каторжнику, а вы…       — А я обойдусь без нее!       Он вышел, хлопнув дверью. Джудит продолжала стоять, тяжело дыша, вцепившись в пеньюар, пока ее не сразил приступ истерического хохота. Одри       Тяжелое чувство охватило ее, едва Томас ушел. Прогоняя дурные мысли, Одри вымыла посуду, полила грядки. Даже жаль, что она уже написала всем, кому могла: Геку и Полин, доктору Моргану и Элисон, Эдуару и дяде Клеману, Дороти и миссис Миллер. Зажгла керосиновую лампу и устроилась в гостиной дочитывать злосчастный «Дом кошки, играющей в мяч». Третьего дня миссис Браун, то есть Дебора — они уже стали называть друг друга по именам — передала ей книжку. Ее сестра, учительница, любила серьезную литературу.       Повесть оказалась не такой уж длинной, и к занудным описаниям Одри скоро привыкла. Правда, она быстро стала подозревать, что героиню не ждет ничего хорошего, и ей ужасно хотелось бросить. Сегодня она все же дочитала до конца — и разумеется, расстроилась до слез. Но тут же и встряхнулась: если Бальзака считают умным и серьезным автором, над его книжками надо думать, верно? И Одри заставила себя подумать.       Августина, такая искренняя и любящая, умерла, герцогиня, видевшая в браке войну и наслаждавшаяся, что муж ее боится, оказалась победительницей. Неужели Бальзак, как и мисс Джудит, в этом видит правду жизни? «Но какая же радость в том, чтобы все время воевать с самым близким человеком? И разве я хочу, чтобы Том боялся меня?» Одри очень захотелось поговорить о повести с Томом, когда он вернется. Нет, пожалуй, он придет слишком уставший. Ведь уже пора спать, а его все нет.       Одри приготовила постель, но, разумеется, уснуть не могла. Ворочалась с боку на бок, садилась на кровати, обняв себя за колени, вставала несколько раз и подходила к окну, выглядывая на темную улицу. Какие черные, беспросветные здесь ночи… Замолотил лапами пo стеклу Билли — тот самый кенгуру, чтo напугал их с Томом в первую ночь после свадьбы. Кличку они ему дали за явное сходствo с Уорреном, которое заметили в первый же вечер. Несмотря на запрет Эвансов, Том и сама она иногда не удерживались, выбрасывали ему кусок хлеба или яблокo. Одри и теперь кинула ему краюшку. Билли скорo забарабанил снова.       — Ну чтo тебе? — вздохнула она. — Иди, пока Том не вернулся.       Пусть бы вернулся поскорее… Толькo разошелся все-таки с Билли. Кенгуру загадочнo поглядел на нее и ушел, а Тома все не былo.       В голову к том же лезли мысли одна хуже другой. «А если на него напали?» Одри точно вдыхала ледяной воздух, сжимала виски, не желая представлять что-то страшное. «А ведь Эвансы рассказывали, что ночами тут неспокойно… Говорили, такой уж край, не все фамильное ремесло бросили». Вспомнился снова тот прием, рассказ старушки о женщине, которая могла бы быть бабушкой Алисой. Как же разыскать ее следы? Может попросить преподобного Дэвидсона посмотреть церковные книги? «Конечнo, конечнo… Толькo бы вернулся Том».       Страх за то, чтобы с Томом ничего не случилось, сменялся ревностью и обидой, когда Одри вспоминала, как недавно на рынке похожая на мулатку девушка говорила, видимо, подруге:       — Мисс Джудит теперь на этого нового ссыльного глаз положила. И чует мое сердце, скоренько она его взнуздает… Хоть и женатый, а жена-то мисс Джудит в подметки не годится, совсем проста, хуже нас с тобой…       «Это ничего не значит, обычная болтовня, везде свои Делайлы». Но разве, распуская про Одри и Тома сплетню, Делайла была совсем уж неправа? Одри в ужасе мотала головой.       «А может, сейчас мне так неспокойно, потому что я согрешила тогда? Притворилась женой чужого мужа… Полюбила женатого человека. И потом осуждала его жену, а ведь это тоже неправильно». Одри начинала молиться о прощении, потом вспоминала, что пока ничего не случилось, и ей становилось стыдно, что она не может просто доверять Тому. Но ревность ее мучила все сильнее. Ревность и неуверенность в себе — кто знает, что сильнее. Уже так поздно, а он там, в этом красивом доме, с этой красивой женщиной, которая намного умнее, и воспитаннее, и утонченнее ее. Томас ведь все равно будет их сравнивать, даже не специально, и Одри знала, что неизбежно проигрывает. Как же нелепо она смотрелась на том приеме, из-за нее потом смеялись над Томом, она слышала эти пересуды! И доктор Эджком сегодня почему-то сказал, что они теперь родственные души. Он был влюблен в мисс Джудит, про это Одри уже рассказали, а она то приближала его к себе, то отталкивала, так что бедняга начал пить. Когда Эджком узнал, что она жена Тома, смотрел на нее с жалостью, когда был трезв… Что он имел ввиду? Неужели?..       Было уже далеко за полночь, когда в замке входной двери звякнул ключ. Одри свернулась клубочком, зажмурив глаза, прислушиваясь к осторожным шагам мужа. Она услышала, как в ванной заплескалась вода в умывальнике, потом приоткрылась дверь сюда, в их маленькую спальню. Одри лежала у стенки, вжавшись в нее, положив руки под голову и натянув до подбородка одеяло и делала вид, что спит. Она почувствовала, что Том стоит над кроватью, тихо дыша, даже чувствовала на себе его взгляд, как еле ощутимое прикосновение к коже и надеялась, что ему не слышно, как колотится ее сердце. Еще она услышала явный запах — смесь вина и сладких женских духов. Сердце, кажется, остановилось. Том глубоко вздохнул и отошел к окну. Одри приоткрыла глаза, вглядываясь в его широкоплечий силуэт, он расстегивал рубашку.       «Я должна ему верить, — пронеслось у нее в голове. — Должна ему верить, несмотря ни на что. Он не мог, только не Том, мой честный, добрый, заботливый, любимый Томас…» А сердце все никак не могло начать спокойно стучать, то делало пугающие паузы, то пускалось вскачь. Из уголка глаза скатилась горячая слеза. Было так страшно и больно, почти так же, как когда его…       Раздевшись, Том повернулся, сел на кровати изуродованной спиной к ней. Он долго сидел, согнувшись, повесив голову, и вдруг так растерянно, виновато, обреченно-глубоко вздохнул, что в это же мгновение она поняла…       Почему она не умерла сию же секунду от этой невыносимой, терзающей изнутри все тело боли? Даже вздохнуть нельзя. Наивная дурочка, конечно, так долго не могло продолжаться. Она слишком глупая для него, слишком наивная и назойливая, она надоела ему уже давно. Ему с ней даже поговорить не о чем, она невоспитанная простушка, в лучшем случае годящаяся в горничные, она не может быть настоящей леди и никогда ей не станет… Ему стыдно за нее, и он женился на ней только из жалости, из-за того, что слишком добр. Она попросит развода завтра и уедет, денег до Америки, конечно, нет, но она может поехать в Мельбурн или Сидней, а потом попробовать устроиться на какой-нибудь корабль стюардессой. Так будет лучше. Она не будет заставлять его переживать, и Том сможет быть с той, которая его стоит, и он будет наконец счастлив, он это заслужил. Она не удержала прерывистого вздоха. Том обернулся к ней и прошептал:       — Малыш, ты не спишь?       Одри не ответила, не пошевелилась. Только сжала кулачки под одеялом посильнее. Муж улегся рядом, она почувствовала близко его дыхание, и этот чужой непривычный запах ударил в нос. Хорошо, что она лежала, будь она на ногах, непременно упала бы. Том поправил на ней одеяло и, отнимая руку, проскользил кончиками пальцев по ее щеке. Одри не выдержала, дернула головой назад, ударившись затылком о стену.       — Одри?       В его голосе слышался изумленный страх. Одри открыла глаза.       — Что с тобой?       Его глаза блестели в темноте, на фоне окна, где небо все же было светлее темноты в комнате, топорщились на затылке его волосы.       Том потянулся к ней, чтобы поцеловать, она успела прижать ладони у лицу, будто защищаясь. Томас резко сел в кровати.       — Одри? Малыш, ты что?       Его голос дрожал.       Не в силах смотреть на него, она прижала руки к лицу еще сильнее. Том взял ее за запястья и потянул в стороны, она не успела отвернуться, наткнулась на его взгляд и вдруг резко приподнялась, обнимая его, покрывая его лицо быстрыми горячими поцелуями.       — Томас, прости, прости, пожалуйста, прости… Я так тебя люблю.       Как она могла подумать такое! Он бы ни за что не стал так поступать, никогда, она так обидела его своими подозрениями, оскорбила их любовь…       — Малыш, ты что… — растерянно бормотал он, гладя ее по голове. — Ты что такое подумала? Ты правда так подумала про меня?       Она заплакала.       — Прости меня… Я тебя недостойна, но я буду очень, очень стараться, Том. Я такая глупая.       — Ты не глупая, — взял ее за плечи и отстранил от себя. — Ты умная, храбрая и самая добрая девочка на свете. Моя девочка, слышишь? И всегда будешь моей. Это я тебя недостоин, даже пальчика твоего, — он взял ее руку, поцеловал пальцы.       Одри улыбнулась сквозь слезы и замотала головой.       — Ты замечательный, Том. Ты лучше всех. Я очень тебя люблю…       — Все в порядке, — прошептал он, прижав ее к себе и покачивая. — Забудь про это. Они тебя не стоят, вместе взятые. Ты их лучше в тысячу раз, Одри, знай это.       Она постепенно успокаивалась на его груди, шмыгая носом, прижавшись щекой к его обнаженной коже. Она так любила слышать его сердце, живое и сильное.       — Я еле ушел оттуда, представляешь? — сказал Том. — А местные дамы слишком… скучают. Не будем больше об этом. У нас все замечательно, Малыш, правда?       Она подняла лицо, обвивая его шею руками, и Том ее поцеловал. Одри запустила руки в его волосы на затылке, отвечая на поцелуй, чувствуя себя как никогда счастливой. Да, у них все замечательно.       Горячие губы Тома скользнули с губ на ее шею, его дыхание участилось. Одри напряглась в его руках, по коже с кончиков пальцев на ногах побежали мурашки. Том уже целовал ее ключицы легкими, но очень жаркими поцелуями, его руки очутились на ее бедрах, горячие даже через ткань сорочки. Но вдруг он остановился. Ее грудь вздымалась, тело стало мягким, податливым.       — Том? — прошептала Одри, но спросить все же не решилась. Лицо и шею заливал жар стыда. Он обнял ее.       — Я не смогу сделать тебе больно. Просто не смогу. Прости…       Она участливо улыбнулась, хоть и хотелось спрятаться под одеяло и зажмуриться от неловкости.       — Ты не сделаешь, Томас…       Он покачал головой. Она взяла его руку и сжала:       — Мне не будет больно, Том. Это же ты… Ты же мое счастье, мой любимый и единственный…       Она поцеловала его в щеку, Том глубоко вздохнул, нашел ее губы своим ртом и жадно поцеловал. Одри закрыла глаза, руки поднялись сами собой вверх и она вновь зарылась пальцами в его волосы, всем телом ощущая его тепло и тяжесть. Наверное, он чувствовал, как сильно бьется ее сердце.       Томас нежно ласкал ее тело, покрывал поцелуями шею и грудь, она едва заметила, как он снял с нее сорочку, и ей было так стыдно и так сладко. Его руки погладили ее бедра, взялись за них, и он развел их в стороны. Одри сдержалась от того, чтобы не свести ноги обратно. Ей было немного страшно, было очень волнительно, и она никак не могла избавиться от стыдливости, когда в разгоряченной голове мелькало понимание того, что они делают — она занимается любовью со своим мужем и сейчас лишится девственности… Ее лицо и шея начали гореть от поцелуев Томаса, тело стало мягким, а внизу живота закручивался тугой пульсирующий узел. Одной рукой она случайно коснулась шрама на спине у его шеи, отдернула руку и сама вздрогнула, Томас поднял голову, обеспокоенно глядя на нее. Она улыбнулась и провела пальцами по его скуле вниз, повторяя линию его правильного лица.       Томас коснулся губами ее соска, она непроизвольно выгнулась, облизнув вмиг пересохшие губы. Как же грешно, как стыдно так открываться ему, так гореть от его поцелуев, от близости его тела… Горячее и твердое коснулось низа ее живота, Одри прерывисто задышала.       Когда наступил тот самый момент, она заставила себя расслабиться. Сейчас ей будет больно, она не покажет этого, он не должен расстроиться. Том будто в нерешительности застыл над ней, и Одри погладила его плечи, успокаивая. И он сделал это. Кровать заскрипела.       Она не застонала, не вскрикнула, только шумно вздохнула и закусила губу, притянув его за шею к себе, чтобы он не видел ее лица, на котором могла отразиться эта острая пронзительная боль. Она знала, что женщина должна терпеть, что боль неизбежна, но не думала, что будет настолько больно. Что-то порвалось внутри, и она почувствовала, как глубоко он вошел, и это ужасное ощущение только усилилась. Тепло и жар внизу живота пропали, осталась только боль. Может, с ней что-то не так?       — Прости… — прошептал Томас, целуя ее в желобок над верхней губой, где выступила испарина. — Прости…       — Мне не больно, — она улыбнулась, а от его движений внутри будто что-то выворачивалось. — Совсем не больно, Том, милый…       У него странно заблестели глаза, а на лице отразилась такая вина, что у Одри заныло сердце.       — Том…       Она шире раскрыла бедра и даже двинулась навстречу ему, чтобы заверить его в том, что ей в самом деле не больно, и, не выдержав, сжала зубы. Томас это увидел, опустил голову, а потом Одри почувствовала, как он задрожал, покинул ее, и на ее живот выплеснулось что-то горячее. Муж приподнялся, оперся на руки, нависнув над ней и глядя в глаза.       Стало очень неловко, Одри нащупала край простыни и потянула на себя, закрывая обнаженную грудь. Томас лег рядом, уткнувшись лбом ей в плечо, дышал глубоко и шумно. Она осторожно встала, плотно прижав ноги друг к другу, чувствуя растекающуюся влагу, надела ночную рубашку, взяла с тумбочки лампу. Внизу живота с каждым шагом резало и щипало.       — Я сейчас, Том.       В ванной она привела себя в порядок, присела на край ванны и тут же встала, тихо простонав: боль полыхнула огнем, словно внизу у нее была только что зашитая глубокая рана. Одри снова всхлипнула. Все случилось не так, как она представляла, и Томас здесь не при чем, он был очень нежен и ласков, это с ней не все в порядке… Он так расстроится теперь. Она низко опустила голову. Но ведь теперь… Они будут снова заниматься этим.       Одри содрогнулась, представив, что так больно будет всегда. Но ничего, она привыкнет, потерпит, он не должен отказываться от… от этого из-за нее. Одри знала, что мужчинам это нужнее, а Том так долго не касался ее… В дверь тихо постучали, она вытерла слезы, помахала перед лицом рукой, чтобы осушить глаза.       — Том, это ты? — шепнула она. — Я сейчас.       Она оглядела ванную, заметила на полу розоватую мутную каплю и спешно вытерла ее.       В ванную зашел Томас, полураздетый и растерянный. Одри улыбнулась ему. Он молчал, разглядывая ее, потом подошел и обнял.       — Одри, я такой эгоист…       Его голос был разочарованным и полным вины. Она привстала на цыпочки так, чтобы кончиком носа касаться его.       — Томас, мне не было…       — Хватит, Одри. Я знаю, что тебе было больно и неприятно.       Одри погладила его по щеке и смущенно улыбнулась.       — Ничего страшного, Томас. Наверное, у всех так первый раз…       Теперь пришла очередь его покраснеть.       — Нет, не у всех…       Конечно, он был опытнее, он знал больше, он ведь уже был женат… Очень стыдно было обсуждать это с ним, но здесь они были только вдвоем друг у друга, и никого ближе него у Одри не было.       — Одри… Я не могу тебя мучить…       Томас поцеловал ее в лоб, и она обхватила его плечи.       — Томас, я схожу к врачу, хорошо? Если это просто, ну, потому что…       Щеки у нее полыхали от стыда, она опустила голову вниз.       — Хорошо, — горько выдохнул он. — Пойдем спать.       Хорошо, что Эвансов нет дома, утром она и посмотреть не смогла бы в их сторону. И простыню надо застирать так, чтобы никто не заметил. Она сменила постель, и они вновь улеглись, на этот раз вместе. Томас прижал ее к себе, и боль внутри будто успокоилась.