Кузьма и барин

— Так, я говорил, что ты скудоумный, — продолжал граф, загибая толстые пальцы, — болтливый и много о себе возомнивший н-недоучка. Вот. — Он по-птичьи наклонил голову, ожидая реакции. Александр Владимирович хмыкнул и пожал плечами, мол, пускай, раз и так. Графа это взбесило. Он прошипел: — Можешь сколько угодно изображать философское равнодушие, С-сашуля. Ума это тебе не прибавит. Стоять! — рявкнул граф, не оборачиваясь. Андрей, который почти уже выскользнул в коридор, замер. Он хотел позвать на помощь жандарма, выводившего рулады на лавке, но граф брезгливо сказал: — Я н-не собираюсь марать о вас руки, не бойся. Я хочу поговорить. Д-да зайди ты или выйди уже, я не могу! Андрей зашел и встал у изголовья, рядом с Сашей. Глаза немного привыкли к полутьме, и он различил, что граф также облачен в больничную сорочку, показавшуюся вначале серым саваном. Правое запястье было обвязано кольцом из марли, и скрученный обрывок свисал мышиным хвостом. Но главное, граф оказался не столь уж и коротко острижен — так сказать, под каре, и густые черные волосы контрастно обрамляли непривычно впалые щеки. Андрей отчего-то ожидал увидеть его бритым наголо, как каторжника или солдата. — О! — граф хохотнул. — Я мог бы вас просто убить, п-придушить, как котят. Но насколько же слаще оставить вам ваши никчемные жизни. Чтобы вы сознавали, у кого в долгу. Каждый день, каждый час! Что, — он блеснул глазами, — Сашуля, думал, последнее слово за тобой?.. Александр Владимирович снова ничего не ответил. Он сидел со смесью вынужденной вежливости и желания спать на лице, и второе явно перевешивало. Граф же бесновался: — Ты можешь уехать из России, скрыться, бежать, но от меня ты скроешься. Понимаешь, да? — он пытливо заглянул своей жертве в глаза, и Андрей хмыкнул, до того граф напомнил вдруг Мишку. — Сейчас ты герой, разоблачитель ужасных преступлений! Звезда! — последнее граф как-то даже пропищал. — За границей ты будешь никто. Просто один из тысяч русских бар, что лечат свои придури и подагры на водах. И тогда ты задумаешься. Тебе станет тоскливо. Сначала совсем чуть-чуть! А после ты будешь задыхаться, ненавидя себя за то, что не выбрал меня. Последнее было столь неожиданно, что Андрей и Александр Владимирович хмыкнули уже в унисон. — Что? — обиделся граф. Александра Владимирович потер лоб и вздохнул: — Пожалуйста, не мог бы ты изложить цель своего визита чуть более кратко? Нам завтра рано вставать. Граф хохотнул и оскалился, обнажив черный промежуток в зубах: — Это всё, что ты можешь мне сказать? — Нет, — серьезно ответил Александр Владимирович. — У меня есть список претензий в письменной форме. Уже немного неполный на данный момент, но в основе своей сохранивший актуальность. Граф неверяще хлопнул глазами. Вид у него был, будто он вот-вот чихнет. — Андрюша, принеси, пожалуйста, саквояж, — попросил Александр Владимирович. — Хорошо. Александр Владимирович, надев на ощупь очки, зажег настольную лампу. Андрей подал ему тяжелый, доверху заполненный саквояж и застыл, держа на весу. — Благодарю, — кивнул Александр Владимирович, и раскрыв его, быстро извлек из особого отделения для бумаг лист, густо исписанный с обеих сторон. Андрей узнал послание, которое барин сочинил в день роковой встречи на Невском. — Это чего такое? — хрипло спросил граф. — Как я уже сказал, перечисление наиболее вопиющих случаев со времени нашей встречи, когда ты поступал против законов морали. — Александр Владимирович поправил очки и продолжил: — А на обороте чуть более распространенно про несколько эпизодов, когда ты был очевидно неправ и несправедлив по отношению ко мне. Это то, что я хотел тебе сказать. — Давай сюда, — велел граф. Александр Владимирович перевернул листок и протянул ему. Граф секунду тупо смотрел, а потом, взяв, медленно смял в неплотный комок и запихал себе в рот. Андрей ойкнул. Граф работал мощными челюстями, как бык, и негромко почавкивал. Наконец, он с усилием проглотил и подмигнул: — Вот где у меня твои претензии, Сашуль. — Не вполне понятно, имея в виду «в печенках» или иную локацию. Александр Владимирович наблюдал за всем этим, не переменившись в лице, а потом сказал: — Хорошо, что ты не забываешь о приеме целлюлозных сорбентов. После отравления хлороформом это вторая по важности после сифонных клизм мера. Андрей вздрогнул — так значит, Саша всё знал? Граф, впрочем, вздрогнул тоже. — Чё, лёд-то в жопу понравился? — спросил Андрей. — Вижу, всё ещё горит. — Это твоя горит, — огрызнулся граф, потупившись, но тут же вскинул голову: — Да откуда вы… Лежит тут, всё знает… Александр Владимирович с ласковой улыбкой отвечал: — Болтливость персонала может быть очень досадна, а может быть и полезна. Сиделка оказалась так впечатлена твоим появлением, что рассказала мне массу важных деталей. — Ну, ну? Ну?.. — Доза, которую ты принял, не убила тебя сразу, но уже вызвала необратимые изменения в печени, — Александр Владимирович вздохнул. — Которые вскоре приведут к токсической желтухе, циррозу и мучительной смерти. — Что-то действительно недоброе явилось на миг в его глазах, но тут же исчезло. Граф молчал, нервно пожевывая губами. При свете лампы Андрей видел теперь на его лице как будто бы неглубокие горизонтальные полосы, на челюсти и под скулами — следы от давившей ранее маски. Несмотря на общую помятость, однако, он был гладко выбрит — видимо, собираясь на дело, готовился быть убедительным и неотразимым. — Полагаю, мы закончили? — чуть утомленно сказал Александр Владимирович. — Что он может тебе дать?! — вдруг выпалил граф. — Кроме собачьей преданности? А?.. — Глаза его вновь маниакально блеснули, послав в Андрея пару маленьких молний. — Кроме этого сиропа и п-патоки? Тоска, о, тоска! — Я бы хотел уже отправиться ко сну. — …Вам даже не о чем с ним говорить. Ведь это же животное! — граф пальцем указал на Андрея. — Глупое животное. И в нем, Сашуля, ты будешь всё яснее видеть своё отражение — такого же пустого, бессмысленного и бесталанного… — Неправда, — сказал Андрей. — Саша очень талантливый. — Ха! — граф мотнул подбородком. — И в чём же? — Да во всём. — По-моему, он только очень талантливо плачет, — задумался граф. — Я предпочел бы, чтобы он упражнялся почаще… — Скот! — отрезал Андрей. — Очень приятно, — граф отвесил поклон, и Андрей обиженно сжал зубы — все же эти приемы графа в духе малолетней шпаны были очень болезненны. Он чувствовал, что его понесло. — Саша много хороших вещей сделал. — Да? Неужели. — Он дочку дворника спас. И еще у нас холеры не было. И нарывы вскрывал, если надо. И трем бабам рожавшим помог. Молоко всем давал, оброк сократил. И Мишке вольную выписал! От последнего аргумента граф закатил глаза, мол, лучше не стоило бы, и извлек губами громкий неприличный звук: — Фр-рр! Ну какой добрый барин! Сашуля, ты добрый?.. — он качнулся к Александру Владимировичу, но тот сохранял молчание. — И он машину изобрел, — сказал Андрей. — Чтобы люди были здоровей и счастливей. — А, машину для ебли? Много ли надо ума. — Да! — Дя-я! — передразнил граф сварливо. — Ещё б она работала… Небось, для вида там чё-то собрал. — Возможно, тебя огорчит, но она и вправду работает, — улыбнулся Александр Владимирович. — Не, ну может, шестеренки там и ходят, — возмутился граф, — но в смысле действия… Не-ет. Да и что за идея, механизировать такое. Я иногда начинаю опасаться, что ты импотент или девственник! — он дернул левой рукой, будто начал креститься. Андрей едва удержался вставить, что это тоже неправда, но промолчал. Главное, он сам это знал. Александр Владимирович тонко улыбнулся: — Снова огорчу тебя, но машина все же производит на женщин определенный эффект. — И какой же? — просюсюкал граф. — А, знаю — комический?.. — Нет, — буркнул Андрей. — …Иначе, что мог бы смастерить наш бедный маленький Саша? Наш бездарь, которого даже из университета исключили, а это уже о многом говорит… — Замолчи, — тихо процедил Андрей. — Жалкий педераст, который сек себя в попытках не думать о чужом толстом хуе! — Молчи. — Который скоро в муках подохнет! Не оставив никакой памяти о своей убогой бессмысленной… — Заткнись! — шепотом крикнул Андрей в лицо графу, схватив того за грудки. На секунду в черных глазах мелькнул страх, а после граф довольно усмехнулся, отстраняясь: — Хороший пес. Защищает. — И тут же, без перехода: — Саш, поехали в Монте-Карло? У меня еще кое-что припрятано по Европе. Сможем сделать пару ставок. Александр Владимирович молчал, ожидая конца этого спектакля. — Ты же понимаешь, что пока я жив, я так просто от вас не отстану? — Граф брезгливо отряхнул те места на сорочке, где касались руки Андрея. — Пусть меня сейчас снова поймают, пусть. Я вернусь. Я всегда с тобой буду. — Он встал и обернулся в дверях. — А ты оставайся, давай. Со своим убожеством, со своим верным псом и н-неработающей дурацкой… машиной. Изобретатель… — Она работает, — сказал Андрей, просто из принципа. — Не работает. — Работает. — Нет. — Да! — Нет! — набычился граф. — Абсолютно уверен, что она работает, — вставил Александр Владимирович. Андрей бросил на него умоляющий взгляд, говоря: Саша, хоть ты не волнуйся так, — и в тот же миг понял, что барин ему подмигнул. — Да она не может работать, — просипел граф. Кажется, ему важно было повторять это снова и снова. — Потому что её сделал ты своими тупыми руками. И придумал своей тупой головой! — Я могу гарантировать, что машина эффективна. — Фефективна! — …Более того, я уверен, что мужской вариант, сделанный по аналогичному принципу ременной передачи… — Педерачи! — …Который пока не прошел окончательные испытания, покажет результаты не хуже, — закончил Александр Владимирович с милейшей улыбкой. Граф от его невозмутимости затрясся. Он сжал кулаки и принялся мелко-мелко колотить себя по ногам повыше коленей. — Она. Не. Может. Не. Может. Не. Мо. Жет. — Проверь! — предложил Андрей. — Что? — граф остановился. — Давай, раз такой умный! Скептик нашелся. Проверь! — Андрей обернулся к Саше: — Там же всё готовое стоит? — Да, — с видом буддийского спокойствия кивнул тот. — Вот. Давай, Алёша. Попробуй. А то пиздеть-то каждый горазд. — Да не буду я, — граф опасливо передернул плечами. — Трус, — развел руками Андрей. — Я просто знаю, что она не работает. — А мы просто подадим на тебя в суд за оскорбление деловой репутации, — вдруг бесцветно сказал Александр Владимирович, и Андрей добавил: — Плюс пять лет к пожизненному. — Какая дешевая попытка… — простонал граф. — Ты думаешь меня на этом поймать? — Ссыкло. — Аааа!..

***

— А это правда безопасно? — граф боязливо поежился, когда Александр Владимирович тронул серебристый поршень, и тот качнулся вверх-вниз. — Правда, — уверил Александр Владимирович и взял со столика широкий мягкий ремень. — Варикоза, как я вижу, нет? — Нет… — Отлично. Такими ремнями Александр Владимирович зафиксировал бедра и икры графа на раздвинутых подпорках. Андрей от контраста темных полосок с белой кожей хихикнул — так напомнили они подвязки чулок. Граф в чулочках! А было бы славно. Александр Владимирович как есть, в костюме, а граф чтобы в женском... — А-а это зачем? — спросил граф. — Чтобы ноги не соскользнули во время работы механизма, и ты себе не навредил. Так, и руки, — прежде чем граф успел сориентироваться, Александр Владимирович закрепил его правое запястье на подлокотнике. — Для чистоты эксперимента, чтобы избежать мануальной аутостимуляции. Граф с подозрением нахмурился, но дал также и левую. Теперь он был полностью обездвижен — по рукам и ногам, и поперек живота притянут к креслу с помощью эластичной широкой ленты. — Чтобы тело не смещалось при наклоне, — пояснял Александр Владимирович. — Ага, — граф снова поежился. Должно быть, даже такому самоуверенному человеку, как он, оказалось неловко лежать с разведенными ногами, абсолютно голому, беспомощному и беззащитному. Граф, конечно, храбрился и нагонял на лицо скучающее выражение, но было видно, что ему не по себе. Андрей же беззастенчиво рассматривал его огромное тело, мучнисто-белесое в свете зеркальных ламп и чуть исхудавшее, со следами кандалов на лодыжках, и чувствовал жгучее нетерпение: поскорее узнать, подействует ли на графа машина, или скепсис окажется сильней. Времени на эксперимент у них было предостаточно: наступил только третий час ночи, а первые сеансы начинались в десять утра. Машина, которая, вопреки маленькой лжи Александра Владимировича, уже была всевозможно опробована, с вечера стояла готовая к работе. Наборы чистых насадок ожидали на нижнем отделении столика, но их граф пока что не видел. — Сейчас я смажу тебя, — предупредил Александр Владимирович, натягивая на указательный палец прозрачный чехольчик. — Давай только по-быстрому, чтобы без пидорства, — граф нервно мотнул головой. Александр Владимирович молча натянул чехольчики также на средний и безымянный пальцы, и Андрей почувствовал, что у него становится тесно в штанах. Он отклонился назад на скамье для ассистентов и привалился к мягкой, обитой пробкой стене. Притянув столик ближе, Александр Владимирович встал между раздвинутых ног графа. Набрал густой смазки на средний палец и слегка растер по соседним. — Вот так. — Он покружил подушечкой у входа и вдруг скользнул внутрь. Граф сжал губы и выдохнул через нос. — Молодец, Алёша. Ты хорошо принимаешь, — приговаривал Александр Владимирович, равномерно вращая и ввинчивая в него палец. — Ну спасибо за… комплимент, бля. А, щекотно! — хохотнул граф и взбрыкнул ногами. — Ты умница, терпишь. — Александр Владимирович ввел палец до конца и медленно вынул, а затем повторил, еще и еще раз. Андрей заметил, что в такт каждому движению полувставший уже член графа вздрагивает. Похоже, Александра Владимировича это немало развлекало, потому что он с минуту вызывал подобный эффект, то вводя палец чуть медленней, то принимаясь быстро и мягко гладить по кругу, отчего граф очень мило сопел. — П-по-моему ты всё уже… смазал, не?.. — Сейчас я вставлю второй. Ш-ш, — Александр Владимирович погладил напрягшегося графа по коленке. — Так надо, чтобы было безопасно. Граф, постепенно наливаясь пунцовым в лице, издал тихий хрип. Он всё ещё пытался сохранять скучающе-насмешливый вид, но его член, большой, темный, показывал несомненно положительную реакцию. — Какой же ты чувствительный, — говорил Александр Владимирович, растягивая графа, теперь уже двумя пальцами. — Тебе не больно? Алёш? — Нет… — Хорошо. Мне показалось, немного увеличена простата, но это лечится массажем. Я бы рекомендовал стимулировать её мануально четыре раза в неделю. Поскольку ты останешься в клинике, я поговорю с врачом, чтобы тебе назначили сеансы. — Я… сбегу же… — Ну тогда попросишь кого-нибудь. Граф захныкал, то ли от перспективы массажа со стороны своего верного кучера, то ли оттого, что Александр Владимирович вышел из него, чтобы взять еще смазки. — Сейчас третий палец, потерпи. — Ах… — Дыши. Вдох. Ты примешь. Граф тихо заскулил. Его живот ниже широкого ремня напрягся и опал. Граф весь подался навстречу руке Александра Владимировича. — Да, вот так, — приговаривал тот, вращая кистью. — Отлично. Тебе всё нравится. Так жадно берешь. — Нет! — возмутился граф, подбираясь. — Мне остановиться? — Нет!.. — воскликнул граф еще яростней, и Александр Владимирович продолжал. Граф густо покраснел, на висках блестели капельки пота, а член стоял, чуть кренясь влево, багровый, увитый венами — Андрей аж залюбовался. Как узнавал он в сопротивлении графа себя — и радовался, что тому перепало немного барской строгости. Было хорошо, будто его самого сейчас мучили. — Какая замечательная реакция, — похвалил Александр Владимирович графа и другой рукой огладил яички, взвесил на ладони. — Похоже, у тебя давно не было семяизвержения. Граф что-то обиженно пробубнил, мол, не до того как-то, знаешь ли. — Сегодня ты будешь выдоен дочиста, — пообещал Александр Владимирович. — Заодно интересно измерить объем твоей спермы. Андрей хихикнул, вспомнив, как барин из его семени пытался сделать гомункула. Не, графье надо будет сразу хлоркой залить. Нашествия его маленьких копий мир точно не выдержит. — Са… ша… — простонал граф. — Да? — Так давай уже… машину, — граф прокашлялся. — Которая не действует! — Не торопись, — улыбнулся Александр Владимирович и велел: — Андрей, подай, пожалуйста, зеркало. Андрей тут же подкатил к ним небольшое круглое зеркало на штативе, и Александр Владимирович установил его так, чтобы лежащий граф мог видеть все совершаемые манипуляции. — Не волнуйся. Мы начнем с небольшого диаметра. Граф зачарованно кивнул, но тут же вспомнил о роли: — Всё равно это бред, Сашуль. Чтобы какая-то резина… Он замолчал, глядя, как Александр Владимирович готовит черную пробку. Тот, невозмутимо покрыв её густым слоем полупрозрачной смазки, предупредил: — Сейчас я введу расширитель. Если будет больно, сразу скажи. Граф не издал ни звука, пока Александр Владимирович медленно проталкивал в него пробку, только смотрел в зеркало, чуть приподнявшись тревожно на кресле — и коротко вскрикнул, когда она скользнула внутрь и встала, поблескивая черной широкой ножкой. — Тихо-тихо, — Александр Владимирович погладил его по бедру. — Она не провалится. Граф откинулся снова назад — и вздрогнул, будто его молнией прошило. Он пытался свести ноги, но те были надежно зафиксированы на широко расставленных подпорках. — Поначалу может быть неприятно. Хочешь вынуть? — Н-нет, — граф покосился на него помутневшими глазами. — Хорошо. Тогда посжимайся на ней. Попробуй привыкнуть. — Александр Владимирович похлопал его по коленке и отошел. — Пяти минут будет достаточно. — Саш… — Извини, я очень устал. Сейчас просто посмотрю на тебя. А ты поделай упражнение для мышц. Александр Владимирович перевернул маленькие песочные часы на столике. Затем вместе с Андреем они сидели на скамье, наслаждаясь прекрасным зрелищем: граф, распаленный, весь в поту извивался на кресле, пытаясь потереться основанием пробки о край сидения, — но ремни держали крепко, не давая как следует выгнуться, и он лишь бессильно дрожал. Андрей поцеловал своего барина, и тот ответил, вызвав у графа какой-то яростный птичий клекот. — Всё хорошо, Алёша? — …Д-да! — Вот и хорошо, — заключил Александр Владимирович, заправляя волосы Андрею за ухо, чтобы удобней было целовать в ответ. Наконец, песок в часах пересыпался весь, и Александр Владимирович поднялся со скамьи. — Ну что ж, начнем. Андрей радостной тенью встал за ним, готовый ассистировать. Начиналась его самая любимая часть. Граф встретил их затуманенным влажным взглядом, уже не в себе от захватившей его похоти. Круглое черное основание пробки то начинало быстро дрожать между раздвинутых ног, то замирало. Александр Владимирович придержал его, и покачивая, осторожно вывинтил пробку, открывая потемневший растянутый вход. — Отлично, — он провел пальцем в чехле по самому краю. — Андрюша, подай, пожалуйста, суспензории, уже должны были согреться. — Да, барин. Граф от незнакомого слова испуганно замер, но Александр Владимирович успокоил его: — Не бойся, это будет не больно. Просто более эффективная форма подачи лубриканта. — А-а… — Спасибо, Андрюша, — кивнул Александр Владимирович на поднесенную кювету с полудюжиной белых желатиновых яиц. — Можешь поставить на столик. — Слушаюсь, барин. — Э… это ч-что? — граф, вновь приподнявшись, с ужасом смотрел на покрытые мелкой росой суспензории. — Моё изобретение. Вернее, наше с Андреем. Помогает эффективно дозировать смазку, чтобы избежать травм… — Аааа! — граф издал утробный крик и задергался, пытаясь освободиться. Ремни, однако же, фиксировали по-прежнему прочно, а само кресло крепилось к утопленному в полу основанию и даже не покачнулось. — Что такое? — удивился Александр Владимирович. — Ты хочешь прекратить? Граф, часто дыша, задумчиво смотрел на него — а потом сказал: — Нет! Я же должен доказать, что твоя машина никуда не годится. Александр Владимирович молча пожал плечами, мол, посмотрим, и спросил: — То есть, ты хочешь продолжать? — Да! — Тогда, пожалуйста, постарайся сейчас принять суспензорий. Андрей наслаждался, наблюдая за переменой выражений на лице графа: всё ещё страх, когда его кожи только коснулся узкий кончик яйца, неверие, когда растянутые мышцы обхватили самую широкую часть, и миг удовольствия и какой-то даже гордости, когда оно полностью проскользнуло внутрь. — Да, вот так, — приговаривал Александр Владимирович, склонившийся над ним, как над роженицей. — А теперь второе. Следующее яйцо вошло легче, наверно, потому что граф больше не зажимался. На его лице появился даже некий азарт. Остановились на трех, и Андрею было немного жаль, потому что он хотел увидеть, как все шесть сразу заставят живот графа бугриться (впрочем, не факт, что было бы что-то заметно сквозь слой жира, всё еще остававшийся внушительным). — Молодец, Алёша. Не больно? — Нет… — прошелестел граф. — Давит, туго тебе? — Туго страсть как. — Сейчас они начнут таять, — пообещал Александр Владимирович. — Легче станет. «Будешь течь как сука», — мысленно добавил Андрей, который уже испытал на себе смазку новой рецептуры и дозировки. Александр Владимирович ввел второй расширитель — на этот раз пробку побольше, с ребристой поверхностью. Граф охнул, принимая её, и запрокинул голову — хотел, наверно, драматично закрыться локтем, да руки были привязаны. — Не прячься, ты сейчас очень красивый. Граф на это издал какой-то сглатывающий громкий звук, скорее опровергающий данное утверждение. Похоже, ему было действительно стыдно. — Посмотри на себя, — попросил Александр Владимирович, наклоняя зеркало так, чтобы в нем отражалось теперь лицо графа. Тот, сквозь муку, глянул — и отвел взгляд. А был он и вправду сейчас дивно хорош: с растрепавшимися волосами, искусанными алыми губами и темной поволокой в глазах. — Андрюша, отсос. Граф даже заинтересовался, приняв это за непосредственную команду — но Андрей подал из шкафа прозрачную колбу с системой трубок и резиновых груш. Её нижний край был также отделан резиной, так что при соприкосновении с кожей она не врезалась, а как бы присасывалась. Но прежде чем водрузить её на стоявший уже вертикально, истекавший смазкой член графа, Александр Владимирович ввел ему в уретру одну из тонких гибких трубочек. — Это мера для соблюдения гигиены, — пояснил он на жалобные поскуливания, и плавно опустил сам стеклянный купол. — Андрюша, семяприемник. Андрей подал ему прозрачную двадцатипятимиллилитровую склянку с делениями на боку, и Александр Владимирович присоединил её к другому концу тонкой трубки. — Посмотрим, на сколько ты сможешь её заполнить. — Литровую давай, — хохотнул граф, и тут же осекся, когда Александр Владимирович пару раз нажал на грушу, откачивая воздух из колбы. — Эректильной дисфункцией ты не страдаешь, но так будет лучше. Небольшой вакуум. — Аа… — граф с непонятным чувством на лице смотрел на свой член, неестественно прямой от трубки внутри и равномерно налившийся кровью. Андрей и сам залюбовался — напоминало какой-то цветок, может, вечную розу в стекле. — Если визуальные раздражители тебе мешают, могу предложить маску. — Нет, — медленно сказал граф. — Я хочу видеть, как твоя машина не сработает. — Что ж, как угодно. Андрюша, будь готов запускать. — Да, барин, — Андрей подошел к небольшой рукояти (после того, как барин усовершенствовал систему передач, машина уже не требовала значительных усилий и работала от совсем малого приложения сил). Александр Владимирович медленно вытащил ребристую пробку, за которой протянулись мерцающие нити растаявшей смазки. Отложив её в кювету, он погладил графа по бедру. — Сейчас мы приступим. Начнем с насадки под номером 1A, — Александр Владимирович продемонстрировал пациенту первую из резиновых отливок, представлявшую собой искусную копию человеческого фаллоса в три четверти средней величины. Граф молча сверлил его черными как чернослив и горящими как угли глазами. Александр Владимирович закрепил насадку на поршне и чуть качнул его вправо, так, чтобы приходился ровно по центру кресла. — Приготовься. Начали. Граф хотел сказать что-то едкое, но в этот момент Александр Владимирович нажал на педаль, и кресло наклонилось. Держатели для бедер оказались почти вертикально, а граф ухнул, стекая назад и сложившись едва ли не пополам. Теперь его поза выглядела действительно беспомощной, а еще изрядно смешной. — Эть, — прокряхтел он. Кажется, граф только сейчас понял, что и вправду попал. Александр Владимирович смазал насадку и кивнул Андрею: — Давай. Андрей с наслаждением медленно надавил на рычаг, и поршень плавно двинулся в сторону графа. Александр Владимирович ловко направил его, и черная резиновая головка ткнулась прямо в центр, так сказать, назначенной мишени, легко мазнула и качнулась обратно. — Да, так. Андрей нажал сильнее, и в следующий раз насадка проникла внутрь, с самого края, заставив графа хрипло простонать: — Не дразни! Видно ж, что не действует ничего! Александр Владимирович улыбнулся Андрею, и тот опустил рычаг до упора. Насадка плотно и гладко скользнула в пульсирующий, растянутый анус. Глаза у графа сделались большие и вовсе красивые. — Ох… Александр Владимирович изменил наклон, направил фаллос чуть вверх, и в следующий раз граф уже в голос воскликнул: — А!.. — Что, Алёша, работает машина? — П-посмотрим, — граф сжал зубы. — Пока не очень. — Хорошо, посмотрим на тебя, — согласился Александр Владимирович, отходя в сторону. Андрей равномерно качал гладкий рычаг, не чувствуя усталости, только чуть злорадное торжество. Машина явно работала. Фаллос с громким хлюпающим звуком равномерно ходил взад-вперед. Граф, поначалу сохранявший еще постную мину, вскоре совсем распалился. Он весь покрылся алыми пятнами, что ему очень шло и было странным контрастом с его обычной вампирской возвышенной бледностью. Грудь у него быстро поднималась от рваного, хриплого дыхания, пальцы терзали кожаную обивку подлокотников, а член заметно подрагивал в запотевшей колбе. С искусанных губ срывалось жалобное хныканье, волосы прилипли ко лбу, словом, граф был абсолютно, отчаянно прекрасен. Так и хотелось это продлить. — Не устал, Андрюша? — Немного, барин, — подмигнул Андрей, прекращая качать. — Ну отдохни, — велел Александр Владимирович. — Пусть Алёша тоже отдохнет. Граф, поняв, к чему всё идет, задергался и тихонько завыл, но Александр Владимирович вынул из него остановившийся фаллос и с интересом смотрел, как вытекает толчками на клеенку мерцающая полупрозрачная смазка (его последнее изобретение для тех пациентов, которые имели эротические фантазмы о связях со сверхъестественным). — Кажется, ты был прав. Машина и вправду не работает, — задумчиво произнес Александр Владимирович. Ответом ему был неразличимый хриплый рев. Граф сотрясался в конвульсиях, пытаясь подобраться ближе к желаемому, но тщетно — ремни держали крепко, и кресло стояло неподвижно. — Что? Я не слышу? — ЕБИ!!! — проревел граф, и выпустил обильную лужицу смазки. Александр Владимирович погладил его по мокрому от испарины лбу чистой рукой и подал Андрею знак, чтобы продолжил давить на рычаг. В первый раз наслаждение было долгим и бурным. Граф выгнулся, и после с громким мокрым шлепком упал на сиденье. Он рыдал, слёзы ручьями текли по покрасневшему лицу, а бутылочка семяприемника наполнилась, казалось, на треть. Когда всё закончилось, Александр Владимирович спросил ласково: — Ну что, экспериментатор? Машина работает, мне кажется. — Н-не уверен, — зыркнул граф. — Что?.. — Андрей даже возмутился. Сам тут чуть душу не выкончал, а поди ж ты, не работает. — Ты хочешь попробовать еще раз? — приподнял бровь Александр Владимирович. И граф хрипло ответил: — Да. За следующий час бутылочка и вправду почти заполнилась, так что пришлось поставить другую. Они сменили четыре насадки: натурального размера (под номером 1B), затем винтовую, как леденец или рог единорога (2C), потом чуть увеличенную копию отливки с Александра Владимировича (1D), и наконец, бугристую, словно орган дракона (если бы кто-то мог увидеть его и остаться в живых), в каталоге значившуюся как 3F. Признаться, последняя была сделана по рисункам Андрея, чем он крайне гордился. Между увеличенной и драконьей на пять минут вставляли имбирь — граф пожаловался, что внутри у него всё ещё пусто и холодно, и должно быть, его простудили тем чёртовым льдом. Александр Владимирович предложил верное средство, и вскоре граф уже извивался и поскуливал так, что пришлось ненадолго заткнуть ему рот специально заготовленным гуттаперчевым шариком-кляпом. От имбирного корня член его, было опавший, снова воспрянул так, что касался багровой головкой дна перевернутой колбы. Казалось, машина анальных приятностей станет для него машиной смерти — но граф оказался гораздо крепче, чем можно было подумать, и молил отчаянно: ещё. Андрей возблагодарил изобретательский гений Александра Владимировича — по счастью, тот сделал механизм, который подзаводился во время движения рычага, словно пружина часов, и благодаря ему машина могла работать пять или чуть менее минут без применения энергии со стороны. Этим они и воспользовались — терпеть было более никак невозможно. Александр Владимирович протолкнул, или вернее, вложил в графа три оставшихся яйца и установил драконью насадку — и убедившись, что всё работает как надо, шагнул к Андрею. Они торопливо целовались под равномерное гудение машины и стоны графа, служившие для них лучшей музыкой — сидя рядом на скамье, сплетшись в объятиях. Граф, повернув лицо, смотрел затуманенными наслаждением глазами, и от этого было еще слаще и жарче. Андрей расстегнул кое-как брюки Саши и хотел опуститься на колени, но тот остановил его и сам скользнул рукой к его ширинке. И перед тем как всё для Андрея на секунду померкло, он почему-то обернулся к графу и увидел, что тот счастливо улыбается.