***
Из заседания суда Андрей запомнил адрес доходного дома, в котором снимал себе комнату Евграф, и быстро его нашел. Ярко-желтый пятиэтажный улей в Коломне, где канал образовывал изгиб, казался вырезанным из картона и вклеенным в окружающую серую панораму. Андрей поднялся на третий этаж, там еще были квартиры приличные, с настоящими окнами, а не квадратами-летками, как выше. Как раз из одной выходила с пустой корзиной тощая баба-чухонка, должно быть, господская кухарка. Андрей осведомился, не здесь ли проживает господин студент Евграф… (фамилию он честно забыл). Женщина с энтузиазмом отозвалась, что здесь, очень хорошие оне, только последние дни совсем не видно — у себя сидят, может, запили. У Андрея похолодело в животе, и он попросил зайти, самому поговорить, предчувствуя недоброе. Кухарка пустила. Квартира — большая, в восемь или более комнат, была неуютной, но на удивление чистой. С черной лестницы сильно тянуло вонючей краской и холодом. На дверях нескольких съемщиков были таблички с фамилиями, выведенными тушью по белой бумаге. Андрей нашел нужную комнату и постучал. Ему никто не ответил, однако изнутри раздался какой-то шум. — Евграф! Это я, Андрей! Вы, должно быть, помните… — Уходите. — Это дело исключительной важности!.. — Уходите! — сорванно крикнул тот. Но Андрея так просто было не остановить. Он принялся лупить по косяку кулаком, умоляя, чтобы Евграф хоть немного послушал его. Одна из соседних дверей отворилась, высунулся нос в блестящем пенсне, и тут же скрылся обратно. — Евграф, я прошу вас! Я богом молю… — Что вам нужно?! — донеслось жалобно из запертой комнаты. — Мы с известным вам лицом собираемся подстрелить одну крупную дичь, — таинственно выдал Андрей, плача внутри от собственной глупости. Тут же дверь резко открылась. На пороге стоял Евграф — растрепанный, бледный, в белой рубашке без жилета. Он зло морщился: — Да какая еще дичь?.. Вы о чем? В это мгновение сквозняк подул особенно сильно, окно комнаты распахнулось, и ворох бумаг слетел со стола, обнажив длинноствольный пистолет. Евграф замер в растерянности, но Андрей шагнул вперед, заталкивая его в комнату, и закрыл за собой. Евграф начал было сбивчиво объяснять, что это просто так тут лежит, и пытался загнать скомканные бумажки ногой под кровать, — но Андрей крепко взял его за плечи и заверил, что нет нужды убивать себя, когда можно убить графа Горшенева, — и оба заплакали, обнявшись.***
Признаться, эта формулировка ввела Евграфа некоторое заблуждение, и он огорчился, когда узнал, что не будет сам стрелять в графа. По крайней мере, в первую очередь, если поединок не превратится сразу в дуэль миньонов. Однако перспектива стать секундантом ему тоже очень понравилась. А пока он показывал Александру Владимировичу, как правильно держать пистолет — его старый, еще кремневый, длинноствольный «Лепаж»: — В руку на уровне глаз, палец скользит и вот так — о-оп! — Евграф изобразил небольшую отдачу. Александр Владимирович старательно слушал, кивая. Андрей не мог на это смотреть и вышел на кухню. Когда он вернулся, выпив от ужаса три кружки кипятку и съев восемь марципановых булочек, Александр Владимирович радостно объявил: — И пистолетов добывать мне не надо! Мы используем этот, — он потряс оружием Евграфа. — Один? — Да. Со своей стороны я предложу графу сыграть в русскую рулетку. По-моему, достаточно изящно. — А. Ага, — сказал Андрей, чувствуя, как булочки просятся наружу.***
Утром они еще немного поссорились с Сашей, который запрещал ему ехать, — однако Андрей во что бы то ни стало хотел теперь посмотреть. Саша увещевал его, что два секунданта это какой-то цирк, не лучше ли было тогда сразу решаться, но Андрей понял, что должен остаться с ним до конца. Пока ехали в открытом расхлябанном экипаже раннего ваньки на взморье, Андрей всё глядел в сашино лицо, запоминая каждую черту, не мог оторваться. Его тугие черные кудри, глаза, наконец-то не плачущие, а светящиеся спокойной решимостью, и то, что вечно Андрея умиляло — иконописно тонкий нос, на котором подпрыгивали от тряски очки. Андрей зажал рот ладонью, будто зевает, и тихонько завыл. Рядом, мстительно прикусив губу, покачивался Евграф с пистолетом в большой коробке из-под марципановых булочек. Граф на дуэль, естественно, опоздал, дав им шанс насладиться пейзажем. Берег, где когда-то совершал пробежки похищенный Андрей, за весну зарос густой высокой полынью. Море казалось белесо-голубым от небесного света, с грязными барашками волн. Ветер свистел в ивовых зарослях вдалеке, пробирал до костей, забирался под шинели, и Андрей как-то глупо подумал, что если Саша останется жив, то наверняка ведь простудится. Он обнял его и прижался всем телом, пытаясь согреть, и Александр Владимирович обнял его в ответ. Евграф отложил пистолет, и напевая что-то под нос, прыгал с камня на камень. Чайки в высоте кричали противно и резко. Они ждали у разрушенной пристани уже с четверть часа после назначенного, когда наконец из-за стены полыни и сныти показались две макушки — графа и огромного бритого детины, в котором Андрей узнал его кучера. Немой секундант! Господи, ну и фарс… Под мышкой кучер нес плоскую коробку для шахмат, и Андрею вдруг сделалось особенно тоскливо и как-то тесно в груди. — П-приветствую, — граф деловито почесал обожженную щеку (видимо, в кущах, через которые они продирались, был кроме сныти и борщевик). Граф был одет в свой длиннополый черный сюртук, выгодно скрывавший пухлые ляжки, а на лацкане красовалась серебряная брошь в виде ящерицы. Темные волосы его струились как шелк и пахли по-банному березовым листом; словом, он как всегда был неотразим. Александр Владимирович коротко кивнул, а Евграф оскалился: — Утро доброе, граф. Надеюсь, ваше последнее. Граф на это только вздохнул, мол, человек предполагает, а бог располагает. — Я… Господа, — Евграф с силой сплел пальцы. — Согласно обычаю, я должен в последний раз предложить вам примириться. Оба некуртуазно помотали головами. Граф, уперев руки в бока, провозгласил, скорее утверждая, чем спрашивая: — Мы м-можем приступать. — Нет, — вдруг холодно сказал Евграф, и дождавшись, когда на лице графа мелькнет удивление, продолжил: — Здесь ветер безумный. Вы о чем думали, когда назначали на взморье? — Красиво, — пожал граф плечами. — Вы, видимо, никогда на дуэлях не дрались. — Нет, — развеселился граф. — Но я п-потренировался вчера. — Пойдемте, что ли, в рощу, — Евграф указал на зеленевшие вдалеке густые ракиты, среди которых виднелось с полдюжины кривых от ветра берез. — Ну пойдемте… Там оказалось на удивление тихо. Судя по чуть примятой траве и следу костра, недавно в роще пировала какая-то компания — и Андрей взмолился, чтобы она вернулась и сегодня продолжить свой пикник, лучше как можно скорей. Жребий, чье оружие использовать, метали дважды, назначая стороны монеты по-разному, и оба раза выпадало оружие графа. Это были прусские кавалерийские пистолеты, из новых, с капсюльным механизмом и коротким граненым стволом — видимо, купленные в спешке вчера. Евграф всерьез требовал отменить поединок на основании того, что это боевое оружие, а не дуэльное, но Александр Владимирович, поморщившись, попросил: — Давайте сделаем это скорее. — И они продолжили. Евграф взял на себя всемерное улучшение условий дуэли для Александра Владимировича. Граф предлагал драться на десяти шагах — Евграф воскликнул: — Да это же натуральное убийство! — Я забочусь, между прочим, о Сашуле и его слабом зрении. — В вас, граф, попасть не составит труда и с более значительного расстояния, — процедил Александр Владимирович, и граф ему подмигнул: мол, уел, молодец. Сговорились на тридцати шагах, как в гуманной Европе, со схождением до барьера на двадцати («Мы же всё-таки р-руские», — хохотнул граф). Он предлагал стрелять вплоть до смерти одного из участников — по итогу решили не более трех раз каждому либо до достижения решительного результата, каковым может считаться неспособность держать оружие. Андрея опять затошнило. На поляне отмерили расстояния в тридцать и внутри него в двадцать шагов, крупными камнями обозначив барьеры. Андрей, подкладывая серые, обточенные когда-то морем камни куда указывал Евграф, чувствовал, будто строит Саше надгробие. — Господа, вы уверены? — спросил напоследок Евграф. — Да, — отрезал Александр Владимирович. — Ну коне-ечно! — протянул граф с улыбкой. И дуэль началась. Противники сняли сюртуки и разошлись к крайним точкам. Граф лихо перекрестился стволом и встал, держа пистолет у бедра. Александр Владимирович также замер, опустив оружие. Трое свидетелей заняли позицию посередине, возле старой березы. — Господа! — крикнул Евграф. — …С богом! Граф зычно хохотнул и пошел на противника, боком, переступая неравномерно и рвано. Целился при этом он в грудь. Александр Владимирович, почти сразу же после команды, медленно двинулся навстречу, держа графа на прицеле и даже не пытаясь прикрыться. Всё ближе был каждый к барьеру… Наконец, спустя, казалось, целую вечность граф подошел к серому ряду камней. — Барьер, граф, барьер! — Евграф в волнении замахал руками. — Вы переступили! Тот с презрением улыбнулся, опираясь на камень ногой — и вдруг выстрелил. В ту же секунду Александр Владимирович выстрелил тоже, и гром разнесся двойным гулким эхом. Андрею хотелось умереть, не быть, не видеть ничего, не знать, что значит этот страшный звук; превратиться в какое-то растение и стоять себе здесь бессмысленной ивой или березой… Однако он был и он знал. — Оба мимо?.. Ну что же вы, господа! — в сердцах воскликнул Евграф. Александр Владимирович стоял выпрямившись, очень бледный, но спокойный. Граф тоже пытался сохранять невозмутимость, однако, запустив руку в карман, видимо, ощупывал себя, цел ли. Или искал козинак. Пистолеты зарядили опять. Андрей готов был валяться у Саши и графа в ногах, молить, чтобы оставили свою затею, раз уж Бог их пощадил, но знал, что они не послушают, и просто тихо обмяк, вцепившись в кору. Рядом сидел на земле немой кучер и радостно играл с большой гусеницей, посадив её на палец. Стали сходиться второй раз. Теперь Александр Владимирович первым достиг барьера. Он стоял у самых камней, прикрывая сердце рукой с пистолетом. Граф как-то неестественно медленно двигался на него — и вдруг выстрелил снизу, почти от бедра косо вверх. Андрей мог бы поклясться, что видел летящую пулю. Серебристо-черная, она мелькнула и скрылась в ветвях. — Князь, вы ранены? — крикнул Евграф. Александр Владимирович вдохнул сквозь сжатые зубы, и коснувшись левого плеча, быстро поднес руку к глазам. На пальцах алела кровь — видимо, задело по касательной. Яркое пятно медленно поползло вниз по рукаву. — Саша! — Андрей с криком бросился к нему, но его удержали. Евграф зашептал на ухо: — Князь еще может стрелять… Он должен стрелять. И Андрей покорился. Евграф скомандовал застывшему где стоял графу: — К барьеру! — Что? — переспросил тот с видом полнейшей невинности. — По законам дуэли вы должны так же подойти теперь на минимальное расстояние и ждать выстрела противника! Граф помахал на него растопыренными пальцами, мол, хорошо, хорошо, и на чуть согнутых ногах стал приближаться к серой каменной линии. Александр Владимирович дал ему подойти — и спокойно подняв пистолет, разрядил, целясь в голову. Андрей снова, казалось, видел пулю, или то была лишь иллюзия, но вдруг произошло нечто возмутительное. Граф пригнулся. Траектория разорванного серого воздуха пролегала точно через его лицо, и пуля бы вошла между глаз, однако граф как-то мигом присел, наклонился, и тем уцелел. — Я… я заявляю протест! — закричал Евграф. — Это нарушение правил. Нельзя прятаться! Слышите?! Граф пожал плечами с видом искреннего сожаления: — Внезапные судороги. Андрей с дрожью перевел взгляд на своего бедного Сашу. Тот стоял, зажимая рану в плече, и смотрел на графа с таким бесконечным презрением и каким-то… облегчением подтвержденной идеи, что Андрей понял: не зря. Всё не зря. Граф доказал, что он бесстыдный трус и мерзкий человек… — Заряжай! — Граф пихнул в руки кучеру свой пистолет. — Стреляемся в третий раз. Евграф опять протестовал, и к нему присоединился Андрей, но Александр Владимирович сказал: — Да. И постарайтесь наконец унять свои трусливые порывы. Если вы на это способны. Неожиданно от этих слов граф аж раздулся, сделался огромный, красно-серый, будто проступили в его лице черты какого-то тучного покойника. Он быстро заговорил, чуть брызжа от волнения слюной: — Говоришь, я трус? С д-десяти! Стреляемся с десяти шагов, хочешь?.. Я не боюсь и покажу тебе! — Нет, Саша, нет… — Андрей тоскливо застонал. — Не надо. Пожалуйста, Сашенька, милый! — Это неприемлемо — менять условия в ходе дуэли, — пытался Евграф. — Вы не можете… Даже детина-кучер что-то мычал, видимо, миролюбивое и запрещающее такой произвол. — Я не боюсь, — повторил граф, раздувая ноздри, совершенно с видом маньяка. И вдруг за этой маской разъяренного чудовища, зверя, Минотавра, Андрей увидел на миг лукавый блеск глаз и тень легкой улыбки. Граф, похоже, играл! Ну конечно же!.. Однако Александр Владимирович серьезно сказал: — Я согласен. Давайте сразу на десяти. В этот раз граф долго целился. С минуту он издевался, то поднося пистолет к самым глазам, ты держа на вытянутой руке еще ближе к противнику, так что наконец Евграф не выдержал: — Стреляйте! Нельзя столько тянуть! Но граф еще немного попримерялся, прикусив сосредоточенно губу. — Стреляйте сейчас! Имейте же совесть… — Евграф, всхрапнув, шагнул к нему, и в эту секунду граф выстрелил — небрежно и как-то не глядя. Александр Владимирович чуть качнулся назад, а после ноги у него подкосились, и он упал на колени. — Князь Леонтьев… — Нет! — Андрей хотел бежать к нему, но не мог почему-то сдвинуться с места и только до боли заламывал руки. — Нет… Александр Владимирович держался за левый бок, и из-под пальцев на белый манжет, на жухлую траву лилась яркая алая кровь. — Чего, всё? — весело спросил граф. — Помирились? Он уже шагнул через барьер, когда Александр Владимирович коротко велел: — Стоять. За мной еще выстрел. Граф переменился в лице, причем неподдельно. Он отошел на позицию и замер, как большая нахохленная птица. Александр Владимирович попытался встать, но ноги его не держали, и он выпрямился насколько мог, опираясь окровавленной рукой о колено. — Низко пусть не стреляет, — поежился граф и прикрыл на всякий случай ладонью пах. Александр Владимирович поднял дрожащую руку с пистолетом и направил дуло на графа. Андрей поразился выражению лица того — это был детский страх, и в то же время любопытство. О чем думал он? Готовился ли мысленно к вояжу по аду? Или, может, вспоминал всю свою непутевую жизнь?.. Несколько мгновений Александр Владимирович держал графа на прицеле — а потом резко вскинул пистолет вверх и выстрелил в воздух. Граф издал яростный клекот и мелко запрыгал на месте. Он смотрел в небо, будто в надежде, что пуля его все же настигнет, оскорбленный великодушием и жалкий. — Саша! — крикнул Андрей, наконец бросаясь к любимому. Тот улыбнулся: — Всё хорошо. — А после силы оставили его, и он мягко повалился на бок. Дуэль была завершена. Андрей подлетел к Саше, упал на колени, не смея притронуться. Тот был еще жив, но пугающе бледен, изо рта тонкой струйкой текла яркая кровь. Через секунду подоспели другие. Кучер осторожно перевернул его и усадил, придерживая, Евграф принялся несколько истерично освобождать от одежды. Когда он расстегнул жилет, белая рубашка под ним вся была пропитана алым. Небольшая круглая рана от второго выстрела темнела на груди слева меж ребер — похоже, граф целился в сердце. Она пузырилась розовой пеной при каждом быстром вдохе и выдохе. Андрей в жизни такого не видел. — А вот и пневмоторакс, — с улыбкой констатировал Александр Владимирович. Андрей, обернув ладонь чистым куском рубашки, попытался зажать отверстие, но Александр Владимирович, всё с той же улыбкой, слабо противился: — Пусть… Мне лучше, чтоб так… Андрей, не слушая его, стиснув зубы давил на рану с такой силой, что казалось, прогибаются ребра. Сашина жизнь уходила у него из-под пальцев, и он ничего не мог сделать. В этот момент граф подлетел к ним — совершенно уже обезумевший, оттолкнул Андрея, ударил наотмашь Евграфа и рухнул на колени перед Сашей. — Стреляй! — он пытался вложить в руку ему выпавший разряженный пистолет. — Ну! Давай! Сделай это! — граф схватил Сашу за плечи и безжалостно затряс. Насилу его оттащили, толкнули на траву. Граф, фыркнув, как вышвырнутая кошка, вдруг бросился прочь и скрылся из виду за густой стеной ракит — исчезнув, хотелось верить, что навсегда. Евграф опомнился: метнулся к коробке со своим пистолетом и успел разрядить его вслед графу вслепую через кусты. — Получай, — мстительно проговорил он и сдул дымок со ствола. Андрей обнял холодеющего Сашу, прижал крепко-крепко, уложив его подбородок себе на плечо. Мыслей и чувств больше не было, только уходящее тепло его тела и хриплое быстрое дыхание. — Я люблю тебя, — прошептал Андрей. Саша уже не отвечал. Внезапно раздались шум голосов, хруст веток, и на поляну продрались с полдюжины жандармов. Двое вели графа, полу-согнувшегося с заломленной за спину рукой, а предводительствовал всеми тот молодой энтузиаст, который так и не оставил свой пост напротив квартиры Андрея и Саши.***
Александра Владимировича доставили в Императорскую медицинскую академию, где Альберт, проявив подозрительную предусмотрительность, уже имел наготове всё для операции. Пулю извлекли, а кровотечение удалось остановить. Сутки Александр Владимирович пробыл в беспамятстве, между жизнью и смертью — а потом вернулся в сознание, и с этого дня быстро пошел на поправку, начав крепнуть на глазах. Это был первый в России случай успешного применения метода доктора Карсона по лечению туберкулеза путем пневмоторакса. Через неделю, несмотря на предостережения врачей, Александр Владимирович начал вставать с кровати. Он разработал собственный план выздоровления, и любому, кто пытался ему препятствовать, отвечал совершенно неотразимым образом, со смесью интонаций неоспоримой правоты, занудства и легкого хамства. Очевидно, миновавшая угроза смерти изменила его характер. И Андрею это до ужаса нравилось.