Сказки Холландского леса

Военкомат тонул в документации на следующий призыв. Избавившись от осеннего, слуги стелажей и архивов решили не задоливать до нового года и подготовится заранее к весенней стрижке. Метрики, списки, адреса, явки, пароли всё это тщательно собиралось в одном помещении чтобы послужить общему делу. Только теперь все двигались не так охотно. Угроза войны сбила былой ажиотаж. Никто не хотел умирать в эпоху мира и благоденствия, да и быть причиной чьей-то смерти тоже. Дурные слухи о скором вступлении Верлины в заварушку в Полонии и массовой мобилизации старались отметать, продолжая усердно работать на благо великой Родины. Казимир даже для успокоения стал отращивать усы, как в юные годы, когда пытался казаться старше. С ними он чувствовал себя отцом, просто его уменьшенной копией, однако такой же бесстрашной и способной беспрекословно выполнять свой долг перед семьёй и отчизной. Но как раньше не получалось. Не было больше того азарта с пробежками по коридору и санитарами. Медбратья отправились в свой родимый настоящий дурдом, а военные чиновники остались в искусственном, наедине с самими собой и мыслями о том что парни сорок второго года рождения могут не дожить до девятнадцатилетия… на такие размышления в их головах надеялся нажравшийся безумия за осенний призыв Казимир, но у начальства были другие планы. — Вносите-вносите! — голосил Пискревич, погоняя рядовых, тащивших по коридору вместительный баки обвешанные странными счётчиками. От всего этого так разило спиртом что догадка пришла сразу. Её тут же подтвердил жадный до горячительных напитков Никлос. — Тесть Артура получил из-за нашей роты Норден-бергенцев внеплановую проверочку из минздрава, так что его самогонный аппарат пока у нас поживёт! — умилённо поделился военком и тут же доверительно добавил: — В нём механизм специальный! Зверь-машина, сам гонит, сам сцеживает, сам бутылки крутит, только знай дрова закидывай… — Так вот к чему обвес… — вздохнул Бржиржинский, представляя во что превратится лишившийся груза прошлого призыва военкомат с свободным доступом к халявному алкоголю в предверии зимы. Дрова, вода, сахар, вроде всё что нужно для самогона? Всё это можно было за бесценок купить на армейских складах, которые даже под угрозой войны разбазаривали добро на право и налево. «Ну в военкомат-то, явно на право!» — мысль была пошла и не оригинальна. — Да! Там даже пароль специальный как на сейфе, который работу начинает и останавливает — автоматика! — важно крякнул Никлос и тут же, почесав лысеющий затылок, добавил: — Как там его… А! «Герр Шочек, не вари!» Вот! Аппарат называется «Самогон три тысячи»! — Номадок что ли инженером был? Уж больно фамилия странная… — во вред себе удивился Казимир и тут же получил исчерпывающий ответ: — Вроде и намадок, но ты запомни, а то мало ли, я на изнанке кепи написал, но всякое бывает… — загадочно заметил военком и, сверкая глазами как голодный кот, скрылся в кабинете. За три месяца осеннего призыва, обработки всех документов, бесконечных комиссий и прочим, его коньячные запасы сильно истощились. Не было больше того ящика Аухлицкого. Это ещё при условии что он постоянно делился с верным помощником. И теперь «Самогон три тысячи» мог легко заставить его забыть о печали, о войне в перспективе и о десятках тысяч призывников которые могут пройти через его руки, оставляя на пальцах и запястьях капельки своей крови и пота. Пароль он тоже мог удачно забыть так что стоило запомнить. Казимир знал про армейский идиотизм, но верил в совесть. И после этого призыва понял что многие офицеры мирного времени так много пьют не только от скуки. Да, от страха, но сейчас мысли его были не об этом… Он был предателем. Не только принца, который так ловко ему доверился. Но и того императора которому давал присягу. Императору который подарил ему страну покоя, мира и карьеры. Да этот могучий старик построил страну, где нормализовал среди женщин прикрывать бёдра сапёрными лопатками и носить гранаты-лимонки промеж грудей, что нивелировало попытки в отношения и создание семьи, но в основном то всё было хорошо… Вот только он влюбился в ведьму, которая была куда страшнее всех Верлинок с офицерской учебки с их знаками внимания. Та что послала императора, его власть и армию к чёрту, та что грабила его караваны, та что прилюдно раздела военного комиссара. Любовь к ней была похоже на психическое отклонение и на идиотизм. Казимира устраивало это, но его советь — нет. Как и в случае на приграничном КПП почти с десять лет назад нужно было решать с кем ты. С готовящейся к бойне родиной, или с семьёй. Теперь случай был таким же. Новая родина конечно не спешила бросаться под гусеницы броневика очередной мясорубки, но вот семья уже вполне вырисовывалась. Бржиржинский хотел этого. Он понимал что если не спасёт ведьму, если не сделает её своей, а себя её, то перестанет уважать своё "я" и даже разговаривать сам с собой перестанет! Да и до такого дошло. Нет, конечно всё было не так и плохо, он просто разговаривал с Ингваром, но всё равно получалось будто сам с собой… — И что мне делать? — этот вопрос остался без ответа. Кота рядом больше не было. Бржиржинский был вынужден оставить его в штабе и вновь вернуться к своему мастерству маскировки. Кот был слишком явным ориентиром. Да, быть фаворитом принца оказалось куда более затратно, чем потенциальным женихом капитана тайной полиции. Теперь Казимир уподобился Ингвару — у него появился хвост, да не один, а сразу много! Во-первых теперь за ним непрестанно следила Левич с которой разрешить отношения так и не вышло. Она преследовала его явно по зову сердца и поручению Мудриса, так же активизировались подчинённые Бехтеля и просто тайнополы, желавшие ему конечно только хорошего, но лучше не надо. Благодаря им Бржиржинский забыл что такое беспорядок в доме, недостаток продуктов и нахождения вещей, но вообще хотелось бы иногда оставаться наедине, где-то кроме уборной. За ним следили, ему невидимо помогали и даже почту от родителей распаковывали и проверяли как-то нежно и незаметно, особенно письма от сестры… Но он плюнул на эту ерунду, его ждал лес, его ждал замок, ради этого не жалко было пройти через любое дерьмо! — Ну от тебя и несёт! Я скучала! — Эйб не стала зажимать нос, а повисла на его шее как голодная кошка. Скрывавшийся от хвоста через канализацию в уборной Казимир прижал её к себе. Конечно он успел переодеться и под видом простого золотаря посетить общественную баню у пивной Менделя, но Хексе была жительницей леса и нюх у неё был чисто звериным, как и повадки. — Ещё и усики отпустил! Какая мерзость! — нежно пропела она и подобно ребёнку с ногами вскочила на него, скрепив ступни в замок на его копчике и, использовав его плечи как опору. Теперь она смотрела на него сверху вниз, но в глазах её была искренняя радость и счастье. Если бы не тяжесть, он бы хотел чтобы этот момент под сенью Хенкемильского замка длился бы подольше. Она схуднула с лица, но осталась той же его ведьмой, зеленоглазой, беловласой, убивающей станковым пулемётом… — Прости, я не удержалась, они сами припёрлись, деньги в руки пихали, на коленках умоляли… — виновато прикусив губу, спрятала глазки Эйб, когда спустилась с небес на землю. Лейтенант ухмыльнулся. Представил себе эту картину. Целая здоровенная рота Норден-Бергенских егерей на коленях перед красавицей ведьмой в модном пальто (им подаренном). Он засмеялся и сделал то что хотел сделать всё то время пока они не виделись. — Спасибо тебе за эту роту, ты спасла меня выведя их на разбойников… — язык коснулся её аккуратных зубов, Бржиржинский отпустил её губы, усы расстались с пунцовой кожей ведьмы. Он впервые поцеловал её сам, как когда-то его отце поцеловал мать. Вот так внезапно и горячо, без укусов конечно, но всё же. От неожиданности она вздрогнула и сжалась, потом покраснев, словно кошка распушилась, волосы её встали дыбом и зашевелились. Зрачки увеличились от непонимания, руки остановились в мгновении от его шинели. Нет, она была особенно прекрасна в этот момент. Беззащитная и растерянная. Она просто представить себе не могла что её шалость сойдёт с рук и что более того — её, выгнанную из дома за характер, ещё и похвалят за такую неприятность как две сотни раздетых вояк. Казимир широко улыбнулся, нежно взяв её подбородок и заглянув в глаза, поведал ей свою историю про обман королевской комиссии и принца. — Я тоже чертовски скучал! — закончил он рассказ. Очень зря. Конечно же Эйб не могла быть такой очаровательно виновато-мирной слишком долго! Глаза её запылали боевым задором. Пощадив его, Хексе не стала сбивать лейтенанта с ног, лишь нежно, сильным толчком, опустила на камень и оплетя шею руками тоже пристально заглянула ему в глаза и тихо шепнула: — И всё-таки омерзительные усы! — сказав это, она прильнула к нему. — Я люблю тебя, сбрею только после свадьбы… — только и успел перед поцелуем бросить Бржиржинский. Голова шла кругом. Это было так странно и правильно, она не давала ему вдохнуть, пытаясь вытянуть, выцарапать всю ту больничную жизнь, всю ту тоску что он носил во время их разлуки. Хотела отдать ему всё то тепло которое накопила, которое подло отобрала у целой роты Норден-Бергенских егерей. Сердце рвалось наружу. Голова разрывалась, требуя кислорода и хотя бы капли крови, но вся кровь ушла, ушла в руки которыми он обнимал её, ушла в сердце которое сходило с ума и было готово взорваться как притащенный Пискревичем в военкомат «Самогон три тысячи». Вот только самогона им тут и не хватало, в сумке было только вино и провиант на ближайшую неделю, но ведьма судя по всему плотоядно предпочла еде его. Бржиржинский про себя смеялся, понимая что с родителями знакомиться и просить благословения не придётся, ведь Чаррилд и Вайя Хексе сами отдали ему дочь, аккуратно запакованную в мешок. «Только бантика не хватало! Хотя она сама кого хочешь в бантик завяжет…» — эта мысль вытянула Казимира из морока страсти. Нет. Всё-таки надо было действовать по мировым законам, а не по законам леса! «Тем более сейчас осень! Бржиржинские в заброшенных замках не размножаются!» — Это неправильно… — оторвав голову от её, вдохнув, прохрипел Казимир. Красная как рак и разгорячённая как «Самогон три тысячи», ведьма нахмурилась и положила голову на плечо словно ребёнок. — Я хочу сделать тебя счастливой, а не лесно-походной женой… — Бржиржинский понимал что изъясняться надо проще, но чуял что если разложит всё доступно, то рискует получить по шее, а то и вновь станковым пулемётом. Конечно она ничего такого о нём не думала, но он то понимал что сейчас не тот момент… Вот как ей было это объяснить? — И? Как? — задавая вопрос, она завела растрёпанный локон за ухо, покрасневшие от холода худые пальца смотрели чёрными дугами под обгрызенными ногтями. Каким он был дураком. Нет. Даже идиотом. Что он мог? Как он мог сделать её счастливой? — Я что-нибудь придумаю… — начал он и тут же про себя отвесил себе пощёчину, «Нельзя мямлить, мальчишка! Тебе двадцать семь лет дурень! Нельзя сдаваться! Ты должен убедить её в спасении, чтобы ей больше не пришлось горевать и грабить караваны!» — так наорав на внутреннего юношу и карьериста, Казимир протараторил: — Я сделаю тебе другие документы! Будешь на легальном положении, будешь жить в городе чуть южнее с моими родителями! Я найду деньги, я сделаю всё чтобы ты была счастлива! Она застыла. Глаза её наполнились слезами, лицо сперва побелело, а потом вновь стало пунцовым. Нижняя губа задрожала, она закрыла лицо руками. Всё её тело содрогнулась, голова опустилась, плечи выгнулись, тихие слёзы упали на камни под сопровождением всхлипа. Бржиржинский не опешил и только прижал её к своей груди. Он предал себя ради неё. Какая карьера? Какой император? Какая мирная жизнь? Кажется он родился только ради того чтобы однажды отнести эту девчонку в военкомат в мешке из-под картошки, чтобы потом отбить у неё военкома, чтобы пройти этот ужасный осенний призыв, подаривший ему незабываемый опыт и любовь. Её. Он подарил её и новый взгляд, новый смысл. Чистое безумие в предверии большой войны. Как было здорово тонуть в нём и слушая её тихие всхлипы повторять: — Всё будет хорошо! Всё будет хорошо! — Ага… Хорошо ему… Усы отростил, охальник негодный, да импортный, да словами кидается… — хрипела она, стуча кулаком по его груди, по его сердцу. Стуча мягко и беспомощно. Она была благодарна ему без меры, он чувствовал это. Знание, оно зажгло надежду с новой силой. Да! Так он мог схитрить, обмануть совесть и Бога-императора. Остаться офицером и быть супругом ведьмы и плевать на всех соглядатаев и прочих… — Я не брошу тебя, я никому не отдам тебя! И в обиду не дам. Мой отец умеет играть на свирели, а мама готовит вкусные пончики, да и с сестрой ты поладишь уверен, она такая же заноза… — приговаривал Казимир, всё больше убеждаясь в своей немой правоте. «Миром правит любовь, Бог есть любовь, а не какой-то старикан на троне!» — Правда? — она наконец подняла свои горящие слезливые изумрудные глаза. Да, он использовал запрещённый приём — он подарил ей надежду на новую семью… — Правда! — ухмыльнулся Казимир и ещё раз поцеловал её, без горячной страсти и похоти, нет, тонко и нежно. Поцелуй как клятва. Как обещание. — Ты себя защитить не можешь, а туда же… — прыснула Эйб, толкая его трость. Слёзы высохли, впитались в офицерскую шинель. Урчание в животе ведьмы оборвали эту идиотски долгую сцену. Они поднялись с камня и направились в замок. — Медведя бы слопала, с солёным огурчиком! — смеялась Хексе. — У меня как раз консервы с собой, медвежьи! И огурцы есть! — парировал Казимир, крепко-крепко сжимая её холодную руку с грязными обгрызенными ногтями. В военкомате царило нехорошее тихое предвкушение. Вернувшийся Казимир ожидаемо обнаружил что все сослуживцы собрались в зале собраний, где на столах распластался клокочущей цитаделью баков «Самогон три тысячи». Конечно первую пробу сняли без него, но судя по всему чтобы разобраться как работает машина потребовалось чуть больше времени, потому что на столе пока что стояла только одна бутылка. Между баков носились как два лунных волка Мудрис и Пискревич, они листали увесистый мануал и нажимали на рычаги и кнопки. В это время архивариус и доктор Фердинанд засыпали новую порцию сахара. Аппарат бурчал и шкворчал. Все окна в комнате были открыты. Жар от титана и испарения от железных трубок и змеевиков ударял в ноздри, просил расстегнуть воротник. Казимир картинно рассупонил весь китель и скрылся в кабинете. На это раз разговор со спящим Ингваром не завязался. Нужно было отправить письмо родителям так, чтобы его не прочли… И как он должен был добыть документы? «А ведь это «только» не моя ответственность!» — взорвался снаряд памяти в голове. Картина маслом — полицай, офицер с матерящимся мешком и нагруженный пирожками солдат. — Сержант, позовите ко мне рядового Гурвика! — радостно крикнул лейтенант и схватился за телефон. — Алло, это полицейское управление? А можно лейтенанта Гуго Химмеля к телефону? Завязавшийся разговор просто назначил место встречи, а вот очная ставка с рядовым, который вместе с ним весной участвовал в транспортировке ведьмы в военкомат вылилась в настоящий анекдот. — Герр Казимир, так значит я должен сказать вашим родителям что вы взяли попечительство над сиротой и скоро привезёте её? — громко интересовался простой как пять крейцеров Гурвик. Бржиржинский прижимал палец к губам и заговорчески шептал: — Да! А за это тебе отпуск и я буду молчать про то как ты выкрал со склада три шпагата для сам знаешь чего! Как ни странно упоминание последнего сделало рядового сговорчивей. Они по сути были в одной лодке. Весь военкомат подстольно судачил об этой истории. Не каждый рядовой был способен на такой героизм и умение прятать краденное. В Дагене Гурвике чувствовалась национальная хватка. Все знали что шпагат, а заодно и проститутку похитил он, вторую при помощи первого, если быть точным. Даже полиция знала, но вот найти её и доказать… «Мне бы взять у тебя пару уроков, но пока только так!» — усмехнулся Казимир, который давно знал что девушка уж с месяц устроена прачкой прямо при военкомате на виду у всех. Вот бы ему так же с Эйб! Но, увы, нет, укравшая сердце Гурвика не раздевала военкома и не грабила караваны… — Документы? Легко! — Гуго осклабился. Их не могли подслушать, ведь они сидели прямёхонько в приёмной полицейского управления, среди типичного для этой полу-военной структуры хаоса и воплей потерпевших, пытавшихся призвать хранителей закона к сочувствию. Здесь можно было говорить что угодно. Беспорядок обесценивает любые доказательства, а в гомоне и оскорбления владыки мира может казаться комплиментом… — Мы эту кашу заварили, нам её и расхлёбывать! — серьёзно проронил лейтенант военкомата и добавил: — За мной не заржавеет, организую тебе ящик элитного самогона «три тысячи»! — Интересное название, как зарплата… — отшутился лейтенант полиции и вдруг тепло заметил: — Рад что всё так разрешилось! Старик переживает за дочку, родна кровь как-никак… Казимир опешил. То есть Чаррилд спрашивал у Гуго про Эйб? Возможно даже ходатайствовал чтобы замедлить расследование сотни дел на её счету, или нет… Ведь это он отдал её в их руки! Да, возможно он бы принял её, но она сама не вернулась в отчий дом… Сложно… Неужели мнение родителей всё-таки стоило учесть? — Что же он к ней не придёт на выручку… — решил не предавать ведьму Бржиржинский. — Гордый, как и она. Их род долбанутый. Они скорее сдохнут чем будут кого-то просить о помощи… — улыбнулся полицейский. «Как это на неё похоже!» — умилился Казимир, а Гуго как надгробную плиту добавил: — Именно поэтому Хексе всегда принимают чужую не прошенную помощь как высшее счастье, они не забывают её. Помнят вечно. Любят до гроба и никогда не вредят другу! — Только не говори что… — хрипнул Бржиржинский, вспоминая как весной переглядывались лесной колдун и полицай. Химмель, кивнув, отчеканил: — Моя мать, в бытность комиссаром полицейского управления спасла старика Чаррилда от королевского гнева, с тех пор мой род присматривал за их семейкой. Я сделал всё чтобы повесить уголовные дела по Эйб на гвоздик… Казимир проглотил язык. Он не знал что сказать. Ничего кроме банального «Спасибо!» не приходило на ум. Хотелось не только пожать руку полицая, но и обнять. Нет. Не время. Вот будет ящик элитного самогона тогда наобнимаются! Безумие это не только когда происходит невероятное, но и когда вероятное настигает в самых неудобных формах и позах. Левич отстегнула штык и сапёрную лопатку тогда, списывать этот фактор и просто упиваться предвкушением скорой эвакуации ведьмы из Хинкемильского замка было очень глупо. Что же. Казимир был глупцом. — За императора! — хохотал Мудрис, поднимая к чёрному потолку полный ковшик живительного напитка, чистого как слеза влюблённой девушки. Не пить было бы оскорблением начальства и Бржиржинский пил при свете свечей. И весь военкомат пил, за закрытыми дверьми и окнами. Ночи становились длиннее, а всё электричество ушло на обслуживание аппарата. Самодельная вентиляция выводила спиртовые пары в сторону проулков, а не перекрёстка. Источник спирта казалось был бездонным и согревал в прохладный вечер. Бутылки всё не кончались, но Казимир отчего-то видел всё очень ясно. — За императора! — восьмой раз поднял стакан Пискревич и был урезонен красным пьяным архивариусом. Фердинанд и вся комиссия поддержали его, бесшабашно молотя кулаками по столу. Безнадёжно пьяные. Безнадёжно испуганные. Безнадёжно неуверенные в завтра. Бржиржинский видел это и сам был таким. Сын военкома капитан Эдмунд взвился над столом тонкой фигуркой и вдруг выкрикнул: — А давайте выпьем за мир! — За эпоху мира! — тут же обнял и прижал к груди сына Никлос. Повисшая минута молчания разверзлась диким гулом одобрения. Офицеры бросились обнимать и целовать друг друга, не забывая закидывать в красный от перегрева аппарат «Самогон три тысячи» сахар и дрова. Казимир не знал как ему себя вести. Это безумие было страшным. Это пиршество пугало его, даже больше чем ведьма. Ведь все они были пьяны, как и страна, не знающая вступать ей из благополучия в бойню, или нет? Дионисиада в чистом виде… "А я думал страх ушёл, ан нет..." — Герр Казимир, — вдруг возникла совсем рядом Левич с улыбкой отчаяния на губах. — Да? — осёкся пьяный лейтенант и не успел увернуться. Сержант, безнадёжно пьяная, повисла на нём и, прихватив губами мочку ухо, тихо спросила: — Я бы погибла за вас на войне, а вы за меня? Странное признание в любви. Собственно как и всё в Верлине. Она была пьяна и ни сапёрной лопатки, ни штыка у неё не было. Но всё трезво понимавший, пьяный вдрызг Казимир осознавал что она тоже всё понимает. Пьяными были их тела и умы, но не души и вот она оголила перед ним свою любовь, свои условия договора. — Я бы погиб за нашу родину… — уклонился Бржиржинский и испуганно охнул, стул на котором он сидел покачнулся и они вдвоём полетели на пол. Среди пьяной своры этого никто не заметил, но сам Казимир отлично видел её глаза. Полные слёз и разочарования. — А я? Герр Казимир, как же я? — всхлипнула Трис и так же как ведьма мягко и беспомощно ударила ему в грудь, в сердце. Надо было быть честным. Момент истины наступил, он уже разбил сердце крошечной Штеклер, теперь настал черёд волевой Левич. — И за тебя, Трис, — нежно начал он. В её глазах сверкнула надежда. Боль, как перед тем как перерезать горло любимому телёнку. Он должен был сказать это. Язык едва шевелился в сухом пьяном рте, но голова чертовски хорошо соображала для человека в кондиции, Казимир тихо хрипнул: — И за Штеклер и за всех женщин в империи, но в первую очередь за ведьму! Последний удар в грудь оказался по настоящему сильным. Бржиржинскому показалось что он отдаст Богу душу, но Левич быстро откинула бешеную злобу и, лишь побледнев, спросила: — Она победила? — Да, всё как сказал Рапунцель… — выдохнул Бржиржинский и закрыл лицо руками. Нет. У него не было слёз. Просто было чертовски стыдно. Он заставил плакать ещё одну девушку. Хреновый из него был наследник отцовской мудрости. «Женские слёзы ничего не стоят, но именно поэтому они самое ценное что есть на свете…» — говаривал он после рюмки сливовицы. Ну бред же! А вот… Слёзы Левич капали на китель Казимира, на столе бесновались пьяные перепуганные новостями офицеры и врачи из комиссии, «Самогон три тысячи» шипел и булькал, продолжая фасовать всё новые и новые бутылки с спиртом. Бржиржинский знал что завтра у него будет болеть голова. Но это завтра… Утро началось не с кофе и даже не с разговора с Ингваром, который захмелев от испарений в военкомате, спрятался в шкафу на квартире и спал сном праведника. Лейтенанту же поспать не дали. Нет, не прямое начальство. Кривое, штабное, главное. — Помощник-консультант военного комиссара Холландбурга, лейтенант Казимир Бржиржинский по вашему приказанию прибыл! — выпалил офицер, вытянувшись перед заместителем коменданта гарнизона майором Бехтелем. Не то чтобы он сильно боялся штабных и гарнизонных чинов, которые на самом деле во многом определяли его судьбу, но решил поосторожничать, приняв самый дурацкий и почтительный вид. — Садитесь! — сурово бросил Бехтель, но тут же подобрев лицом извлёк из стола бутылку коньяка и стаканы, — Не желаете начать утро с Аухлицкого? Увидев алкоголь и учуяв его, особенно после вчерашнего, Казимир, позеленев, очень вежливо отказался сославшись на служебное положение. — Меня кот оцарапает, если унюхает… — добавил лейтенант, сводя глаза к переносице. — Вот оно как… — усмехнулся Бехтель и без рассусоливания пошёл в наступление: — Как служиться в военкомате? Помнится когда я определял вас туда вы были не сильно в восторге от той перспективы. Как-никак молодой перспективный офицер — а в провинциальную бумажную богадельню… — Не жалуюсь. Ваше назначение было верным и мудрым. Повышением по службе и положением доволен! — по спине Казимира промаршировал наряд кошачьей военной полиции, отловивший перепившего валерьянки кота-паникёра. Война. Было очевидно к чему ведёт разговор замглавы гарнизона, по совместительству обер-советник при военном штабе королевства. «Быть фаворитом принца или короля, хреново, честно говоря!» — подумалось лейтенанту. — Расслабьтесь и можете быть откровенными. На смотре вы показали себя как профессионала, не вровень с престарелыми военкоматскими чинушами! — улыбка Бехтеля стала похожа на лягушачью. Казимир скривил лицо, стараясь казаться задетым в лучших чувствах. — Не понимаю к чему вы… — Если вас не устраивает ваше место это легко исправить! — вкрадчиво уронил на стол носовой платок майор, — Что думаете о перспективе штабиста? Три года Янешбургской академии и вы уже на хорошем месте, моём месте! "А вы на месте герра Никлоса!" Бржиржинского словно переехал поезд, который вёл жестокий рок. Это был слишком очевидный бесплатный сыр. Офицеру гарнизона был нужен не он, а его липовая близость к монарху, банальная попытка выслужиться, которая ломала планы. Какая на хрен академия в столице империи, когда здесь его ждала ведьма! — Как прикажите герр майор! — закрылся Казимир, показывая свою лживую честность, своё откровенное нежелание самому выбирать этот путь. — Я не имею права вам указывать, я не ваш начальник! — ухмыльнулся Бехтель и аккуратно выложил на стол несколько конвертов. — Одно ваше слово и эти три рекомендательных письма от комиссара тайной полиции Штеклера, коменданта гарнизона генерала Меретихшнапса и меня окажутся в приёмной Его Высочества Генриха и вы, юноша, станете блистательным штабным офицером, но… — Но? — Казимир обрадовался этому обороту. Как раз вовремя. Ещё минуты искусительных медовых речей он бы не выдержал, его тошнило от вчерашней попойки, запах которой он едва замаскировал кофейно-мятным ароматом. — Вы будете должны забыть о всём что связывает вас с военным комиссариатом Холландубрга! — торжественно припечатал Бехтель и, крякнув от удовольствия, закурил. Ему явно доставляло удовольствие такое положение вопроса. Обычное предательство. Хотя нет. Не обычное. Такое, увы, нельзя засунуть в глотку предложившему. Придётся соблюсти приличия. — Я вынужден отказаться от вашего ходатайства. Меня устраивает мой чин! — отчеканил Бржиржинский и поднявшись, всё-таки не сдержанно добавил: — Я не предаю друзей и наставников! Лицо Бехтеля отчего-то не переменилось, осталось таким же угрожающе самодовольным. Расплывшись в кресле, тучный и улыбающийся он всё ещё напоминал лягушку, хотя теперь скорее жабу. Как оказалось жабу с очень длинным языком, способную превратить в муху и королевского фаворита. — И ведьму не предаёшь? — с тёплой фамильярностью вкрадчиво спросил майор. Лейтенант, опешив, застыл… — Сядьте! — приказал Бехтель, вновь перейдя на официоз. Бржиржинский подчинился. — Вы не докажете… — сделал жест последней надежды Казимир и был вынужден замолкнуть на ближайшие пять минут. То что прохохотал майор не укладывалось в голове, но было правдой. — Не докажем, но при первой же возможности сцапаем споличными! Рядовой Гурвик уже арестован и допрошен моими людьми, на лейтенанта Химмеля управа тоже найдётся, с Штеклером я переговорю, а с стариканом Никлосом и остальными всё понятно, они вряд ли будут защищать такого предателя как вы, если узнают про связь с ведьмой! — заливался Бехтель, хлопая в ладоши и стряхивая пепел себе прямо на брюки. — А что скажет принц, когда узнает о вашей интрижке? Мы знаем где она и сами доставим её в военкомат или тюрьму, что там суд решит! Если не согласитесь на мои условия уже сегодня в Хенкемильский замок войдёт рота гарнизонных егерей… — наклонился к лейтенанту майор. Казимир не ответил. Его сознание тлело. Оно сгорело за секунду. Откуда они всё это узнали? Кто навёл? Неужели… Нет… Он рисковал потерять всё или получить всё. Выбор. Что надо было выбрать? Стать пешкой зарвавшегося полудурка или пожертвовать собой ради светлой любви? А к чёрту всё! Он обещал ей что спасёт её! Что сделает её счастливой! — Я дам вам ответ, только при одном условии, — извернулся Казимир, желая подтвердить догадку, вырвавшую кусочек его сердца не принадлежавший ведьме. Бехтель согласно кивнул. — Кто ваш информатор, кто крот? — тихо, но чётко спросил Бржиржинский, заглядывая прямо в душу майору, желая услышать какой угодно, но только не этот ответ. Замглавы гарнизона ослабился. — Ожидаемый вопрос! Отвечаю с превеликим удовольствием: Ваша помощница, Трис Левич! — хрюкнул от радости Бехтель и тут же испуганно вжался в сиденье. Казимир с размаху рубанул саблей в ножнах по спинке кресла на которой он сидел. — Мой ответ остаётся прежним! — хрипнул лейтенант. — Вы что творите? Я охрану вызову! Вы ответите! — завопил Бехтель, но было уже поздно, Бржиржинский уже возвращал ножны на месте и скептически любовался на результат своего труда. Вбежавший адъютант с вопросом заглянул ему в глаза. — Алекс, ты представляешь, тут такая огромная крыса на герра майора чуть не набросилась! Вам нужно быть осторожней, а то придётся заводить щелкунчика! — подмигнул знакомому с учебки офицеру лейтенант и направился к двери. — Разговор не окончен! Я вас в порошок сотру! — орал вслед майор, но Казимир лишь смеясь отшучивался: — Окончен! Я опаздываю на приём к Его Высочеству! Угрозы, угрозы, угрозы. Оказывается многие способны исполнять их особенно тщательно и скурпулёзно. Не успел Казимир добраться до полицейского управления, как оказалось что Гуго услали на другой конец города расследовать утопление коровы в отхожем месте. Поиски Гурвика тоже не увенчались успехом. На вокзале сказали что он не появлялся на платформе. В здании тайной полиции не оказалось ни Штеклера отца, ни дочери. На квартиру идти было опасно, там могли поджидать доброжелательные мстители, в военкомат тоже, там сейчас не было трезвых умов. До обеда Бржиржинский скитался по пасмурному городу, отлично осознавая что его хвост теперь снабжён ещё и ордерком на его арест. В предвоенную пору одного подозрения достаточно чтобы засадить даже самого благонадёжного офицера под замок. «А то вдруг он списки призывников врагу передаёт и тогда король Лузитанский узнает что у нас оркестр ровестник императора!» — смеялся про себя Казимир, в отчаянии скрываясь в очередной подворотне. Древние стены города не спасали, кончались. Его брали в кольцо. Они были всё ближе. Агенты хотели лишить его главного — оружия, офицерской чести. Да, он мог бы покинуть город и без них, но сейчас это было опасным. Нужен был человек который бы рассказал ведьме об ситуации и перевёл её на новое место, да хоть в сам дуб… эта мысль обожгла Казимиру мозг и он поспешил в сторону лазарета. Нужно было опередить преследователей! — Рапунцель… — начал было Казимир и опешил, рядом с койкой Кевина спокойно восседала трезвая как стёклышко Левич с абсолютно бесстрастной физиономией. Она судя по всему слишком буквально поняла их ночной разговор. Хотя он не мог злиться на неё. «Предала предателя, осталась верной себе, молодец!» — сухо, но только так Бржиржинский мог подытожить их отношения. — Ждарова! — улыбнулся грюнит беззубым ртом и только тут заметил скользнувшее меж вчерашних сослуживцев напряжение, — Я пожалуй отойду до ёлочки… — хрипнул Рапунцель и скрылся в коридоре. Лейтенант зашёл в палату и быстрым рывком достиг окна. С третьего этажа было отлично видно как на крыльцо вбегают двое тайнополов в сопровождении егерей из гарнизона. «Это за мной!» — подумал лейтенант и тихо спросил: — Зачем? — За тем… — насупившись огрызнулась она, выпячивая нижнюю губу, и неожиданно сурово отрезала: — За мои слёзы! Подло дурить девушкам головы, а потом сбегать с ведьмой! Казимиру вдруг стало невероятно смешно и радостно. Ну да! Какая трагедия? Какая драма с опасностями и предательствами? Это была всё та же Холландбурская военкоматская идиотская комедия со сломанной логикой. Призыв кончился, а она нет! Это было прекрасно, трагикомично, если точнее. «Ну и хрен с ним!» — подумал Казимир и, резко перемахнув через койку, сжал Левич в объятьях, смял её, неподготовленную, безштыковую, безлопаточную, смял и тихо сказал на ухо: — Прости меня дурака, но я люблю её одну. Казни меня, не её. Она ни в чём не виновата! Она просто запутавшаяся девочка! Пощади её, а я за свои преступления супротив женского рода отвечу на трибунале! — Каком трибунале… — опешила Левич, выпучив глаза, но было уже поздно. Бржиржинский вытянулся по струнке под прицелом карабина с примкнутым штыком. В палату проникли два офицера тайной полиции. — Вы Казимир Бржиржинский? — Я! Вот документы! — усмехнулся лейтенант, с жалостью глядя на перепуганную и ничего не понимающую Левич. — Вашу саблю! — отчеканил лейтенант тайной полиции с до боли знакомой харей с отпечатком от ботинка тридцать девятого размера. Его глаза ликовали, он явно ждал этого мгновения. Месть обидчице и её защитнику… — Вы подозреваетесь в измене императору, шпионаже в пользу Гешпании и превышении полномочий в отношении лиц при исполнении! — чётко произнёс младший лейтенант Эндрю Гитис и протянул ордер, — В виду былых заслуг и личной грамоты от Его Высочества Генриха Бергенского вы остаётесь на свободе с подпиской о невыезде, без права ношения формы! Попробуете покинуть город — будете объявлены мятежником и предателем, а с такими у нас сейчас разговор короткий! Быстрым росчерком пера Бржиржинский обрезал свою судьбу. Он не хотел более оставаться в той палате и смотреть как из-за него вновь плачет Левич. Рапунцеля обратно уже не пустили. Уводили под конвоем, не дали даже перекинуться словами. Собственно — всё было кончено. Сегодня ведьму схватят и конечно она перед этим начистит не одну сотню рож, будет сопротивляться, но её схватят, он чувствовал это. Бехтель не пожалеет средств. Она оголодала в лесу, смягчилась и ослабла, близившаяся зима оголяла лес, ей негде было прятаться от профессиональных егерей. А значит приведут в застенки и конечно она не выдаст его — Казимира. Но ему от этого будет не легче. Ведь он предатель. В любом случае предатель. Не императора, так себя и ведьмы. «Я не могу сейчас сбежать, родители, сестра, что с ними будет если меня пристрелят как собаку?» — пьяный от этой мысли Бржиржинский, качаясь, под конвоем добрался до хиурой серой квартиры, чью дверь закрыл на три замка с цепочкой. Там переоделся в гражданское платье, но никуда не пошёл, скрылся в шкафу вместе с Ингваром, который тут же бросился играться, но не получил желаемого. Хозяину было не до этого, ему было мерзко от себя, от того что довёл своим идиотизмом до такого. Что не смог никакого спасти. Ни себя. Ни ведьму. Никого… — За что? — лейтенант не узнал свой голос. Стоп. Он что? Плакал? Как жалкий мальчишка? Не от пьянства, не от смеха, не от греха, а просто от собственной жалкости и беспомощности перед этой большой суровой страшной жизнью в которой он не смог защитить свою любовь? — А к чёрту всё! — нет, голос всё ещё был надломлен всхлипываньем, но Бржиржинский смёл Ингвара в охапку и бросился к дверям. Расстрел так расстрел! Лучше умереть как собака, чем жить как собака! Логика идиотская, зато вполне человеческая и чистая как безумие любви к чёртовой ведьме! «Она их всех убьёт! Никого не пощадит, она догадается что меня сцапали, ей сердце подскажет, как тогда с дубом!» — орал про себя Бржиржинский, отпирая все три чёртовых замка и сраную проклятую цепочку. Показалось только ступил за порог, как тут же споткнулся о что-то… — Курва! — провыл такое родное и такое забытое за этот призыв слово Казимир и тут же ухватился за предмет преткновения. Да, чёрт подери, это была сапёрная лопатка! Обёрнутая вокруг черенка записка гласила простое: «Вы дурак Казимир и я дура. Прощаю вас и вы меня простите. Я спасу Эйб за вас, а вы спасите военкомат от затопления, герр Никлос кепи вчера в карты герру Штеклеру проиграл, ваша сержант…» — Курва! — завыл Казимир ещё громче и, прижав обрывок листка к сердцу, вместе с Ингваром, ломанулся в сторону военкомата. Счастье. Всё его тело переполняло счастье и радость. Сквозь слёзы он видел это — ведьма и Трис сбегают прямо из-под носа у егерей и разумеется Левич разряжена в альпийское снаряжение с двумя сапёрными лопатками и лыжами, а значит ищи-свищи их по Холландскому лесу! «Огонь-дева, землянку вилкою выроет, горящие сани пропьёт!» — думал Бржиржинский. Он не помнил чтобы когда-то бегал быстрее. Он спасёт их всех! Как спас армию от чёртового астматика, как спас музыкантов, как спас семью лесника, как спас Левич, как спас военкомат, в конце концов спас самого себя! И вот теперь он снова спасёт военкомат, а потом уж и ведьму, только не как тогда — от голода и холода. Нет! От одиночества! Он даст ей то чего на лишилась — семью! Ведь это он лишил её этого по сути. Припёрся со своей повесткой, здрасте-распишитесь! «И теперь возьму ответственность! Мы в ответе за того кого призвали в Райхсвер!» — вопил про себя лозунг военкомов Бржиржинский, выходя на прямую улицу к такому родному зданию, чьё крыльцо чернело от влаги, а на ступеньках валялись в разбросанных чувствах часовые. Изнутри здания слышались адские звуки клокотания и бурчания автоматических насосов и котла. — Пропустите, я за хлебом! — врезался в толпу не решавшихся проникнуть внутрь зевак Казимир и перескочив все ступени застыл перед дверью, которая едва держалась на петлях, вздувшаяся от влаги и внутреннего напора. Через порог подтекал чистейший самогон, но дверь держалась на замке. Из-за неё страшно разило спиртом, Ингвар от такого духана продрался сквозь подмышку пиджака в подкладку. «Была не была!» — Бржиржинский пьянея от шибающего в самый мозг запаха, оборвал рукав рубахи и, замотав лицо, рванул на себя ручку. — Божья матерь! — вскрикнула толпа. Дверь слетела с петель и под тяжестью давившего изнутри мокрого вдрызг пьяного майора Пискревича рванула вниз по лестнице вместе с волной спирта. — Чудо! Чудо! — вопили горожане при свете вечерних фонарей собирая самогон пригоршнями ладоней. — Чудо! — смеялся Казимир подскальзываясь на пороге, внутри было по шиколотку спирта, пришлось скинуть ботинки. Мозоли и ранки на ступнях обожгло горячим самогоном. Он чертовски много ходил последнее время, особенно по лесу. Больно? Да ни капли! Военкомат был похож на поле брани. Тут и там валялись поверженные нахлебавшиеся спирта врачи и офицеры. Архивариус героически лежал подрубленным дубом у входа в свой кабинет, где были собрана вся документация на весенний призыв. Использование мундира как изоляции можно было воспринять как героизм. Бржиржинский машинально салютовал, пробегая мимо такого обелиска. — Какой пароль! Какой пароль! — голос пьяного Мудриса заставил прибавить ходу. Там, в тьме коридоров, в зале собраний в окружении свистяще-кипящей адской машины был его начальник, его наставник и лейтенант должен был опять его спасти! Даже если он предатель, даже если любит ведьму, нет, военком слишком многому его научил! — Герр Шочек не вари! — не вдыхая ядовитые пары спирта выкрикнул Бржиржинский и уже приготовился терять сознание, но тут же передумал. Начальник героически сдерживая кран в баке своим телом, не давая спирту разлиться ещё больше смотрел на него с надеждой. Его руки и голова дрожали, по щекам текли спиртовые слёзы. Он каялся в своей жадности. В том что судя по всему весь день только и делал что безудержно грузил сахар и воду. На полу рядами стояли полные бутылки. Да, точно хватит на ящик элитного самогона! — Давай ведьмовод, выключи спиртопровод! — указав на стальную панель с кнопками на главном аппарате, хрипнул Никлос и отключился, упал рядом с сыном. Казимир превозмогая пьяный морок и щурясь, доковылял до бака, в полутьме было ничего не видно, но Бржиржинскому было плевать, он щупал кнопки, буквы отпечатанные на них и нажимал в правильной последовательности. Выбравшийся из подмышки Ингвар подсвечивал зелёным глазом. «Хороший кот, волшебный!» — подумал Казимир и нажал на последний символ. Свист, клокот и хрип прекратился. Мотор невидимых насосов и котлов затих, змеевики перестали свистеть, краны самогона иссякли. Наступила долгожданная тишина. И в этой тишине лейтенант вдруг почувствовал себя. Того самого который геройствовал весь призыв. Да. Теперь этого было не отнять. Герой это всегда сумасшедший. Он и сошёл с ума. Был готов на любое безумие ради друзей и любимой. Душа горела, тело горело, уставшие ноги и покрытые мозолями руки тоже горели. Он весь горел и задыхался в этом спиртовом аду, но ему было так хорошо. Не было ни далёкой войны на его малой исторической родине, ни надвигающейся на новую родину, ни угрожающего трибунала, ни самодовольного Бехтеля и жалкого Гитиса, только эта картинка — Левич с Хексе удирают от егерей по тайной тропе, у одной на плече станковый пулемёт, а вторая сжимает лыжи. Прекрасная же картина! — За такое и умереть не жалко… Да Герр Шочек? — хрипнул Казимир и прошёлся пальцами по табличке с именем инженера.