Сказки Холландского леса

По всем нехитрым расчётам Казимира, его должны были выписать, когда призыв уже закроют и тонна папок с личными делами перекочует в архив. Ноябрь вступал в свою силу, «Листогной» — шептал лейтенант и радовался что в больнице. Золото осени кончилось. На улице была слякоть и пасмурно, погода не жаловала, солнечные сутки становились короче. Из-за окна виднелся собор и янешианская церковь. Шпили резали серое небо вращающимися витыми флюгерами. Но город казался вымершим, пустой скорлупой в стенах древних стен. Всё это вгоняло в меланхолию и только мысль, что когда он выйдет этот идиотизм закончится, спасала от уныния. Свобода. Как будет прекрасно всю зиму тихонько готовиться к весеннему призыву у себя в натопленном кабинете. Будет больше свободного времени — можно будет чаще видеться с ведьмой. При воспоминании о Хексе у лейтенанта ныл позвоночник, но он терпел. Любовь сильнее боли, ведь да? Кстати ведьме наверное будет холодно одной в замке. «Надо купить ей шубу!» — мечтал Бржиржинский, забывая про конспирацию и аккуратность, они бы сейчас не помешали, но, увы, были абсолютно бесполезны. Ведь они всё поняли. Казимир никогда не раздумывал как это мать понимала сестру с полу слова, как по одному взгляду парализованной бабушки узнавала всё что требуется. Это собственно было можно только увидеть, а понять — нет. Бржиржинский, даже при том что мастер маскировки, всё-таки не был женщиной. Но у него хватило ума увидеть что Левич с Штеклер вынесли слишком многое из баталии с ведьмой. Лейтенант, не участвовавший в этой делёжке себя, теперь проклинал длинный язык Эйб. Нет, ругаться можно было сколько угодно, но вот вопить на весь лес — «Моё!» — было слишком. Хорошо что большинство солдат и оперов подумали что это она про дуб, а вот сержант с капитаном, лично сразившиеся с ней и проигравшие ей же, поняли иначе и поняли правильно. В этом правильно теперь была огромная проблема, разборки с которой Бржиржинский и боялся представить, ведь проигравшие не смирились. Они заключили невидимое перемирие. Левич приходила по нечётным дням, а Штеклер по чётным. Первая резала яблоки кубиками, вторая зайчиками. Обе шёпотом сетовали что очень жаль что у Казимира не личные апартаменты, а палата, которую приходится делить с бородачом Рапунцелем. Обе интересовались здоровьем, делились историями с работы и иносказательно намекали что тоже с нетерпением ждут его выписки. Слова плохого друг про друга не говорили и, казалось, вели себя как приличные люди. Перемирие пошло обеим на пользу, они стали куда уверенней, но, памятуя о губе, аккуратней. Да только вот если Трис решила играть преданную подчинённую и дальше, присматривая за Ингваром и охраняя запасы коньяка в кабинете, то Эрика пошла с козырей почти сразу. — Как же вам не удобно на этих подушках, — её тонкая ладошка прошлась по наволочке, она игриво оскалилась и тихо-тихо проронила: — Как будто сглазила вас ведьма какая, или приворожила… Быть идиотом, быть невозмутимым, быть наивным, Казимир готов был прикинуться любым лишь бы не выдать свой страх. «Хищница, если она почувствует его, продолжит и сожрёт, не подавится!» — подумал лейтенант и глупо брякнул: — Та что ли? Сглазила — точно, раз десять по позвоночнику! Эрика сжала губы и, наклонившись совсем близко, не слышно для Рапунцеля, отрезала: — И по губам. Я всё знаю! А вы отнюдь не глупый человек, лейтенант! «Да знаю я, что ты знаешь!» — завыли реалист, карьерист и юный романтик внутри лейтенанта. «Не глупый, ага, а ты не умная!» — это Казимир, не расщепляясь, адресовал в последнюю очередь. Блефовать было бесполезно. Она пошла ва-банк. Что было делать? А к чёрту! Ведь как приятно всё-таки иногда поблефовать. Да и многие бесполезные вещи являются крайне увлекательными, Казимир решил дурить до последнего и, пугая капитана, громко, чтобы слышала вся палата и коридор, заметил: — Спасибо, но не знаю о чём вы, я от этой ведьмы пострадавший! Какая уж тут любовь-морковь? Мне бюллетень положена и значок за боевые заслуги, а грюнитов я терпеть ненавижу, особенно после сентябрьского восстания, аж кушать не могу! — сказав это, он картинно отодвинул тарелку с яблочками-зайчиками и с презрением посмотрел на Рапунцеля. Тот лопая зелёными глазами, сразу всё понял и тут же шепеляво плаксиво подыграл: — Тофно так, на говодофке пока мы с ним вмефте! Повкофник его на кофенях умовял манной кафки поефть! После этого Эрика больше не заговаривала на эту тему, но приходить не перестала и взгляд её стал с загадочно-угрожающим. У неё не было доказательств, Казимир сразу понял это. Значит не успели проследить как он последний раз шатался к ведьме. Какое упущение! «Но это значит что теперь придётся бегать и прятаться как двойной агент…» — эта мысль возмущала Бржиржинского, он конечно был мастером маскировки, но чтобы он — верлинский офицер как мальчишка прятался от какой-то тайной полиции… шпионские игры — низкая штука для военного, но увы, чтобы сохранить место и отношения с ведьмой без них было не обойтись. За окном моросил дождь. Лейтенант в очередной раз безрезультатно продумывал как бы оповестить ведьму о такой подлянке. Послать Ингвара? Или дочь лесничего? В конце концов можно было бы запустить бороду Рапунцеля в сторону замка, при всех прочих этот план теперь казался Казимиру логичным, он даже не сомневался что косищи хватит. Бездействие было подобно смерти. Две недели в лазарете были слишком большим сроком для кормильца, да и для пылко влюблённого мужчины тоже. Он хотел видеть её. Согреть в эту ужасную погоду. Губа зажила, а внутренний голос подсказывал что оголодав, ведьма забудет про своё «Я больше не буду!» Последствиями очередных налётов могло стать обострение в одном месте у всего городского управления. Система страховала сама себя и пока силовые ведомства в виде армии полиции и лесничества перекидывали ответственность за произошедшее друг на дружку, чиновники подсчитывали убытки и вот что им взбредёт в голову — одному Богу известно, у них как известно мозги иначе чем у военных работают, даром что и те и те в Верлине при мундирах. А неизвестность пугает… Именно за такими неутешительными размышлениями Казимира застала новость о выписке. — Мы вас на дневной стационар переводим, это личная просьба герра полковника Мудриса… — виновато опустив глаза, произнёс врач, полюбивший героического лейтенанта и даже втихую продававший билеты «на посмотреть» в часы посещения для зевак. Теперь эта лавочка должна была закрыться и как экспонат остался бы только Рапунцель, а он пусть и обладал огромной бородой, но офицером не был. Доктор картинно скорбел и выдал ошарашенному Бржиржинскому приказ и письмо от начальства. — Ну и дева. Прашдравшляю! — криво улыбнулся Рапунцель, а Казимир, покрываясь холодным потом, стал выхватывать из письма горячие угли ужасных смыслов. Все его расчёты пошли на растопку отопления Божьего цирка. «Призыв продлили до января, через неделю с проверкой приезжает принц Генрих, ты очень нужен на месте. Говорят будет война», — в голове Бржиржинского разорвалась страшная бомба. «Какая на хрен война в стране где на законодательном уровне прописан мир благоденствие и зубастый пацифизм с колотушкой?» — орал про себя горе-эмигрант. Вспомнились вновь долгие ночные беседы родителей, мудрых людей предсказавших бойню в своём доме и вовремя, не умевшие повлиять ни на что, покинувшие его. «Парадиз, край где не притесняют за веру и запрещают разжигать конфликты, колосс мира, и всего-то надо признать какого-то императора!» — так говорил отец и Казимир, притворявшийся спящим верил в этот парадиз. Он познал его когда они эмигрировали. И вправду — империя оказалась словно сказкой с разнообразными свободами, оплачиваемыми лишь почтением к престаревшему правителю и колосс её армии скорее был игрушечным, чем настоящим. Так пугало — чтобы коршуны соседей не лезли устраивать войну и украшение для сада императора, которое можно наряжать на парады. Казимир с верой и правдой отдал этому пугалу четверть жизни, Казимир горячо полюбил это пугало и его тихонько дряхлеющее впадающее в маразм командование, полюбил и хотел связать всю свою жизнь до конца. Неужели эти-то старики и решили к концу жизни изменить курсу императора-миротворца и вновь, как пятьдесят лет назад утопить материк в крови? «Нас было двенадцать, а выжила только я, не дай вам Бог жить в военную эпоху…» — именно эти рассказы бабушки сподвигли родителей эмигрировать, они не хотели такого будущего для своих детей и что было делать теперь? Куда эмигрировать? На Авель в какой-нибудь Контурас? — Помни Вевдьму! — эта фраза Рапунцеля вывела Бржиржинского из забытья и придала сил. «А что бы сказала Эйб в такой ситуации?» — Казимир, приободрившись, в очередной раз смирился с идиотизмом ситуации и стал собираться. Пришедшая через полчаса Левич помогла одеть шинель, лейтенант покидал лазарет, опираясь на дубовую трость и духовный костыль из сказочного безумия Холландского леса. Ветеран войны с ветряными мельницами, инвалид умственного мартышкиного труда. — Да не будет никакой войны, дебилы! — орал полковник, гоняясь по кабинету за парой городских журналистов, непонятно как проникших в военкомат. — Да, но в Норден-Бергене учения «Осенний барсучок»! — пищал меньший из них. Больший, пыхтя и кряхтя, добавлял: — И наш МИД всё-таки высказал позицию по Пятиградию… — В задницу себе всё это засуньте! В нашей империи мир! Меч Янеша в ножнах! Богоподобный император почивает на лаврах миротворца! — доорав фразу, военком наконец заметил своего помощника и, прослезившись, бросился обниматься. Журналистов вывел бравый сводный конвой из санитаров и часовых возглавляемый Левич с котом на плече. Лейтенант сжал зубы от боли. Хватка у начальства осталась той же, а вот с памятью были проблемы. Спину нужно было беречь, но не скажешь же об этом в лицо? — Вот смотри что без тебя учудили — Левич пропустила придурков, они прикинулись добровольцами… ты-то бы их сразу разоблачил, как этого Циммера! Представляешь он паровоз почтовый угнал! — лопотал полковник, усаживая лейтенанта за стол и разливая коньяк по стопкам. Бржиржинский не сопротивлялся и только выжидающе смотрел на начальство. Выпив, Мудрис таки сподобился на откровенность: — Прости что так сдёрнул с заслуженной больнички, просто понимаешь, тот генерал, из прошлой проверки, прознал откуда-то про твою травму и крик в столице королевства поднял, мол грамотных офицеров гробят и это когда наша Родина стоит на краю края сарая… ну и ещё кто-то настучал что у нас недобор и половина призыва сумасшедшие-сифилитики, в общем приезжают через три дня нужно что-то решать… По всё ещё ноющей спине Казимира прокатился нехороший такой холодок. И вправду, кто это мог настучать? Такую подлянку устроить? «А поддался бы, сейчас лежал бы в палате!» — эта мысль показалась лейтенанту омерзительной и он скривил гримасу. Полковник скроил аналогичную и, осушив ещё одну стопку, добавил: — Да ещё видишь эти слухи — Первый Маршал Эдуард в столице что-то буянит, воевать де хочет, эрц-герцог хренов! Ему и так трон достанется, а он ещё при жизни Богоподобного права качает… — А Его Величество старенький, ему и не сподручно угомонить, — с пьяной сентиментальностью произнёс Бржиржинский и тихо спросил: — Так как думаете — будет война? — По проверке увидим, если нас всех разгонят к чёртовой матери — значит будет, первым маршевым батальоном и выступим в Пятиградие, или на Штейнберг… — ухмыльнулся полковник и растерянно вздохнул. Лейтенанту было трудно представить что он чувствует, этот шестидесяти трёх летний смешной крикливый начальник прошлое которого было для него туманом, но почему-то именно сейчас он готов был до конца этим проникнуться. — Если бы знал что будет война, никогда бы не согласился стать военкомом… — вдруг брякнул Мудрис, испортив момент окончательно. Бржиржинский, сжав трость, промолчал. Что творилось у него в голове цензурными словами передать невозможно. Через пол часа должно было состояться общее собрание. — А давайте братьев Швайнсвюрстов всех в первый ряд построим, а остальных за ними спрячем? — предложение военного врача встретили с небывалым оптимизмом, но полковник тут же отрезал: — Нам нужна как минимум образцовая рота, а семь человек это даже не отделение, да и вы что герр Фердинанд, фруктами торговали что ли? — А может оркестр покажем, ну тот самый — орденоносный?! — моргнул Пискревич. Мудрис помотал головой: — Оркестр нельзя показывать целый день, часов восемь ещё куда не шло… — А можно этого Кевина Рапунцеля выписать и показать! Принц в восторге будет! — заметил капитан Эдмунд. — Хорошая идея! — похвалил сына полковник. — У гарнизона можно занять роту покрепче… — неуверенно предложил архивариус. — Майор Бехтель настроил всё начальство против нас. Не дадут. Они на нас в обиде после того как я все лавры за взятие Рапунцеля на себя взял… Да и им только в радость меня — старого вояку в грязь окунуть… — вздохнул полковник и внимательно осмотрел всех сидящих за столом. — Если мы ничего не придумаем — пойдём под трибунал, я первый…- напомнил Мудрис, но это не имело ровным счётом никакого действия. Поняв безысходность ситуации, офицеры и врачи решили дружно притворится статуями и только Казимир сидел и улыбался с надеждой на непонятно что. Он понял почему так испугался сидя в больнице — потому что в ней он был простым гражданским в пижаме с логикой и рассудком, а теперь он вновь был офицером, в форме Райхсвера без логики и мозгов, и чёрт подери как это было здорово! Ведьма научила жить его в этом сказочном движении без страха и упрёка. Именно жить, не плыть по течению как до встречи с ней, а жить. И война скорее всего будет абсолютно таким же идиотизмом, только кровавым. Не хотелось расставаться с ведьмой, не хотелось убивать, но для себя Бржиржинский давно понял что совесть на первом месте. Или всё-таки можно взять присягу назад? Интересно как? — Разрешите герр полковник, срочно! — вдруг просочилась в кабинет Левич с выпученными глазами. Офицеры отмерли и тоже в надежде выпучились как стадо жаб. Полковник, обернувшись на портрет императора, перекрестился и махнул рукой: — Вольно, что случилось? — Герр Казимир, вас из полицейского управления к телефону! Герр лейтенант Гуго! — отрапортовала сержант. Все застыли в удивлении, полковник же с надеждой кивнул Бржиржинскому. Тот, улыбаясь, поднялся и, опираясь на трость направился к двери. Он ни на что не надеялся. Его лимит удачи кончился у дуба, ведь кончился, да… — Хочешь хохмочку? — на той стороне телефона заливался смехом подлый, недавно повышенный, поровнявшийся по званию полицейский, с которым они в своё время тащили ведьму в военкомат. Не то чтобы у них после штурма дома Швайнвюрстов сохранились дружеские отношения, но иногда созванивались, чисто посмеяться над тем какой ещё ущерб нанесла их белокурая протеже. — Давай! — беспомощно вздохнул Казимир и через минуту уже истерически смеялся так, что прошла не только спина, но и голова. От похмелья не осталось и следа, драгоценные коньяк казалось вытекает из глаз. — У нас в участок припёрлась рота раздетых мордастых вояк! В Норден-Бергене учения «Осенний барсучок», а эти дебилы заблудились в лесах, их там какая-то колдунья-барсучиха вывела к нам, а потом их разбойники-барсуки ограбили и вот сейчас у нас в участке сто девяносто один дегенерат в кальсонах и рубахах! Злые, голодные и незнающие что делать, на барсуков не похожи… — ржал Гуго, а Бржиржинский продолжал заливаться коньячными слезами про себя представляя как Эйб, обёрнутая в барсучью шкуру, очаровательно улыбаясь, водит за собой целую роту топографических кретинов, и приговаривает — «А вот здесь у нас берёзки, а вот здесь ёлочки, а здесь схрон партизанский с пулемётом, да!». «Больше не буду! Больше не буду!» — дразнился про себя лейтенант. Выглядывающие по очереди в коридор офицеры уже начали шептаться не сошёл ли он с ума. — Разрешите доложить — я знаю где взять роту крепких ребят! — Казимир сделал самое серьёзное лицо на которое способен человек, которому рассказали самый смешной и свежий анекдот в мире. — Где? — выдохнули все, глядя на лейтенанта как на волшебника. — В полиции! — осклабился Бржиржинский и, видя толику разочарования, артистично раскинув руки, трость была как раз кстати, как палочка фокусника, объяснил: — Никакой уголовщины, в полицию обратилась целая рота из ландвера соседнего королевства! Они заблудились во время учений, их какая-то ведьма заблудила, а потом ещё и разбойники ограбили, в общем — в гарнизоне их послали, в тайной полиции чуть за отсутствие документов не заперли, сейчас они сидят в королевской полиции без ничего, в одних кальсонах и рубахах… Глаза полковника засверкали от слёз счастья. Офицеры, вскочив с мест, утопили Казимира в аплодисментах. Даже думали начать качать, но Левич загородила начальство и напомнила что у лейтенанта ушиб во всю спину прикладом от станкового пулемёта. — Ты ведьмовод — самородок! Счастливчик! — возопил Мудрис и бросился напролом через сержанта целовать своего помощника. Дело ещё не было обстряпано, но все уже верили в его успех. — Думаю если мы им предположим ночлег, форму и прочее они согласятся, а там и домой как-нибудь отправим! — тут же заявил Пискревич и важно добавил: — Да в гарнизонные казармы их никто не пустит, но вот мой тесть глава псих-лечебницы, можно и на пару дней туда! Там и кормёжка дешёвая! — А формы списанной у нас полно, на смотре никто и не заметит! А заметят — скажем во всём Бехтель-вор виноват, вот! — сказал врач Фердинанд, а следом за ним и весь офицерский состав военкомата бросился жать руку Казимиру. — Значит решено! Швайнсвюрстов — в первый ряд, оркестр на полную громкость, Норден-Бергенскую роту как образец! — подытожил полковник, поднимая победоносную стопку коньяка. — Вы наш спаситель! — командир роты-потеряшки бухнулся перед Казимиром на колени. К радости последнего она представляла собой не такое уж и жалкое зрелище. Да пару часов на морозе никому хорошо не делают, но с первого взгляда можно было понять что эти ребята солдаты. Крупные, сильные с наивными как у детей глазами. Они радовались ему как Святому Николаю, который приехал к ним с целым караваном машин и цистерной спирта. — Я сам от ведьмы пострадавший, — отчеканил Бржиржинский и дал сигнал сопровождающим. Те тут же стали раздавать раздетым шинели, ботинки и прочий антиквариат который лежал на складах и ждал своего часа. Именно этого часа. — Да что там ведьма, на нас эти разбойники когда мы выдохлись набросились! Семеро Бучей, всё отобрали! — плакался командир принимая солдатскую шинель, — А говорят в Бергене нас нордбергенов не любят… — Любим, и очень скучаем, — кивнул лейтенант и скрылся в кабинете Гуго. — С меня ящик коньяка… — обещал Казимир и обнял полицейского. Тот, недавно навешавший его в больнице с жалостью глянул на него и не весело вздохнул: — Не милуют тебя, черти! Дали бы отлежаться! — Враг не дремлет, — пожал плечами Бржиржинский и добавил: — Меня капитанша из тайнополов сдала… — А! — только открыл рот лейтенант полиции и сочувствующе разлил коньяк. Портрет статс-секретаря Берригольда казалось подмигивал синим глазом. Бржиржинский решил расставить точки над «i» так как был мужчиной, пускай и мастером маскировки. Нет конечно можно было ловко игнорировать капитаншу и её козни, дальше прикидываясь идиотом, но это было слишком удобно, душа требовала боя, и раз настоящая большая война стояла под вопросом, то война ведомств могла возобновится. «Так пусть возобновится явно, чтобы без лицемерия!» — решил лейтенант и смело шагнул в кабинет капитана. — Спасибо за такую заботу, к нам проверочка спешит! — он оскалился, обхватив трость обеими руками, садиться, не смотря на предложение, не стал. Она изогнула брови и поджала губы. В её маленькой тонкой фигурке начала собираться обида и скрытая агрессия. — А я думала вы всё ещё в больнице… — наконец пошла на блеф Эрика, отложив письменные приборы. Казимир нахмурился и решил всё высказать как есть, как на духу. Такой разговор ещё предстоял с Левич, но она была менее опасной, нежели эта хищная крошечная особа с макушкой напоминающей щётку для шинели. — Нет, вашими стараниями, — Бржиржинский не дал ей даже оправдаться, — Вы всё знаете обо мне, я ничего о вас. Можно сказать что вы победили и мне крыть нечем, но я не намерен сдаваться в плен или добровольное рабство! Я не Альфонс и никогда им не буду! Делайте что хотите, но знайте — я вас не люблю и вашим никогда не буду, вот! — проговорив это, Казимир почувствовал себя настолько идиотски, что даже «вот» прозвучало не фундаментально, а как-то трагически. Бржиржинский не знал из какого романа спёр эти слова, но понимая что не из лучшего, залился краской. Да, вот так. Он, зам и пом Холландского военкома, особа приближённая к Бергенскому принцу Генриху и конечно отец кошачьей дивизии отшивал девушку, которая даже не успела ему толком в любви признаться, так намекала покровительственно. «Работаю на опережение!» — эта мысль насмешила бы, если бы не реакция Штеклер. Глаза её наполнились слезами и горькой обидой. Сжатые губы задрожали, обычно вздыбленные волосы словно опали, достав носовой платок, она шмыгая, стала сморкаться и причитать: — Вы подлец герр Бржиржинский! Подлец и негодяй, собственно иного от монаршьих фаворитов ожидать не приходится! Все вы такие — очаруете девушку, а потом бросаете… Казимир выпучил глаза и стал вспоминать когда это он хоть кого-то пытался очаровать? Этот опыт остался где-то на далёкой Родине где сейчас четвёртый месяц шла война. А Эрику? Ну при встрече он пожал руку, это считается? А капитана продолжила плача сетовать: — Всё вам экзотики подавай! Ведьм всяких там, котов по средам целовать! Вы аморальный тип, Бржиржинский! По вам департамент здоровья нации плачет! Довели девушку до слёз! Лейтенанту стало чертовски неудобно. Если уж очаровывание осталось только за границей, то намеренное доведение до слёз вообще где-то в раннем детстве, после которого у Казимира пропало какое-либо желание обижать сестру. Вот и что делать в такой ситуации? Он не помнил, а оправдываться при таким обвинениях надо было хотя бы для приличия. — Я приличный человек и связей на стороне не имею, а на ней я хочу жениться! — горячо заявил он, но это не имело желаемого эффекта. Капитан зашмыгала и засморкалась с новой силой. В расстроенных чувствах, подняв на него мокрые покрасневшие глаза, она остро бросила: — Вот и женитесь! Женитесь на вражине! Нет бы на нормальной верлинской девушке, которую очаровали, почти завоевали своим рыцарственным видом, а ему ведьму подавай, врага государства Верлинского, разбойницу и террористку, а ещё офицер! Не совестно? — Вообще совестно, но к подобной шизофрении я уже привык… — признался Бржиржинский и всё-таки сдвинулся с места. В памяти двадцати с лишним летней давности вспомнилось что доведённую девочку нужно обнять, как Лиду, но её то он нечаянно, хотя по сути и эту тоже. Казимир запутался, а капитан Эрика не сильно далеко ушла по росту от девочки. Отбиваться не стала, прижалась к груди и заворчала в предплечье какую-то ругательную скороговорку. Бржиржинский задним умом понимал что если сейчас войдёт полковник Штеклер, то придётся жениться и вообще может Эрика притворяется? Ему было плевать. Совесть есть совесть, а паранойя с идиотизмом сочетается не всегда. — Стоял такой на крыльце военкомата, сильный, статный, отца не испугался, перечил ему, потом ещё оказался мастером маскировки, тут я голову и потеряла, ты таким невыносимым показался… — сипела, внезапно перейдя на «ты», капитан, стукая маленьким кулачком в грудь. Тут-то Бржиржинский понял ту боль которую испытывала Левич, когда её любимый Гитис полез к не той. А ведь это был выход… — Ну извини, насильно мил не будешь, может с другим повезёт. Я люблю другую и приму от тебя любую праведную кару… — Бржиржинский очень сильно пожалел что сказал это, последний удар в кулачком в грудь оказался настоящим, капитан оттолкнула его от себя и сверкая глазами оскорблённо вскинулась и, сложив руки на груди, возопила: — Какую кару? Я похожа на мстительную? Да я может эту проверку спровоцировала не чтобы тебя загоняли, а чтобы твоё гнилое начальство разогнали! Они и пальца твоего не стоят! Но ты другого хочешь, спасатель чёртов! Невыносимый! Люблю, ненавижу, будь счастлив! Опомнишься ещё, а поздно будет! Уходи по добру по здорову, а то дыроколом зашибу! На второй вопрос Казимир хотел было ответить положительно, но, как чувствуя, оценил лежащий под рукой капитана мощный дырокол фирмы Зингерс. Вся речь Штеклер запала ему в душу. Как это было в духе Холландского идиотизма. «Значит не только в военкомате у нас так!» — усмехнулся лейтенант и поспешил скрыться. — Прошу извинить ещё раз! Будь счастлива, могу познакомить с таким же несносным другом — он в полиции работает… Обратно в военкомат Бржиржинский брёл под дождём в раздумьях. Ну вот а если всё сказанное правда? Он получается сердце ей разбил, достоин ли он после этого счастья с ведьмой? Сложно, да и какое тут счастье. Не Эрика так кто другой прознает про их шашни и всё, трибунал и первым поездом на юга, где великий лес и говорят даже военные действия, от которых он так удачно бегал последние годы. Сам с собой Казимир в итоге договорился что пускай и получилось некрасиво, но зато честно, а последнее смягчающее обстоятельство. «Ещё с Левич разбираться, но это потом, а то два сердца за день это уже изуверство…» — сбивая капельки с козырька, подумал Бржиржинский и заковылял по лужам дальше. Подготовка к королевской проверке весь гарнизон воспринял позитивно. Майор Бехтель быстро донёс до не вылезающих из запоя на даче генерала Ульриха Меретихшнапса и полковника Виктора Беккера чья эта вина, но те памятуя как Мудрис не раз выручал их из переделок и о его родстве с князем Виктором, решили оставить тухлые яйца и дохлых кошек за оградой учебного плаца, где пополнение должно было встать в один строй с гарнизон и показать что в Холланде в армию берут только «цвет» нации. Правда какой никто так и не определился. Верлинофильствующий Мудрис увешал всё имперскими знамёнами и вымпелами. Вогемит Бехтель же желая угодить принц притащил откуда-то здоровенный стенд с гербом Бергенского королевства. Князь Виктор не знал на кого и умиляться больше. Всё это под мелким дождиком мокло и ждало приезда правительственного кортежа, как и целый батальон гарнизона и батальон новобранцев. Вторые правда были расставлены мудрёно, словно фрукты на рынке — первые шеренги самые крупные и сильные, а в задних рядах практически лежали тощие скелеты. Протрезвевшие генералы и офицерский состав вместе с победоносным оркестром стояли под навесом и тоже ждали, но не так отчаянно. — Скажи Никлос, а это правда что тебя в прошлый раз кот в форме от разжалования спас? — участливо спросил у полковника стоявший под навесом генерал, которому перед этим что-то нашептал сам Его Сиятельство князь Виктор. Мудрис хотел было участливо промолчать, но приглашённый на представление полковник тайной полиции Штеклер тут же таинственно закивал и шёпотом добавил: — Герр Мудрис пригрел у себя в военкомате уникума, королевского фаворита, агента влияния, я бы сказал… — Да? — удивился Меретихшнапс и, глянув на Бехтеля, спросил: — А почему я об этом узнаю последним? — А вы у герра Мудриса спросите… — кинул стрелку майор, но тут послышался вой сирен. Через народную толпу собравшуюся у военного плаца пробирался, прорубаясь полицейской саблей правительственный кортеж. Генерал забыл про свой вопрос и сделал максимально бравый вид. Никлос, выдохнув, нашёл взглядом Казимира, тот с котом на воротнике шинели стоял невдалеке и смотрел не в сторону кортежа, нет, он смотрел на строй. Перед глазами Бржиржинского проносился весь этот призыв. Да Циммер угнал паровоз, но вчера его уже поймали и вернули домой. Вот стоят старички-музыканты влившиеся в их оркестр. Вот Швайнсвюрсты в первых рядах новобранцев и не такие уж несчастные, вот даже Рапунцель! Да на костылях, но при награде за охрану дуба на бородище. Чего же ему не хватало? Да, не хватало её. Вот если бы она могла стоять рядом, он был бы счастлив. — Войны не будет, кортеж больно мирный… — крякнул вдруг генерал и захихикал, за компанию хмыкнули и городские власти. Старшие офицеры попытались подхалимничать, остальные мрачно переглянулись. Процессия приблизилась. Оркестр заиграл гимн. Весь плац в едином порыве салютовал. — А вот и снова я! — улыбнулся принц Генрих, отчего-то обращаясь к конкретному младшему офицеру. Генерал Ульрих выпучил глаза и только сейчас разглядел что рыжая шерсть на шее лейтенанта это не воротник, а кот в форме. — Ваше Высочество, извольте видеть — пополнение в полном порядке! — подобострастно, после формальностей высокого начальства приступил к принцу Мудрис. — Да я вижу… — закивал принц и вновь совершенно неожиданно для офицерства, аристократии, властей и свиты обернулся к простому лейтенанту и попросил: — Герр Бржиржинский, не проведёте мне как тогда экскурсию, только в этот раз по лесу наших защитников? Генерал Ульрих чуть не упал, все полковники многозначительно переглянулись и стали смотреть на Мудриса с уважением. Майор Бехтель казалось был готов застрелиться, но стеснялся начальства. Казимир невозмутимо вытянулся и жестом пригласил императора следовать за собой. — А я говорил! Говорил! — важно шептался Штеклер, пытаясь заставить парсийскую кошечку сесть на плечо так же как у лейтенанта, но та не хотела из-за дождя. Тот не унимался. Солдаты правда от этого не утеряли бравого вида. Предоставленная доктором Пискревичем цистерна спирта из самогонных подвалов псих-лечебницы его тестя помогла. — Вот это солдат! — восхитился принц, глядя на Рапунцеля. — Да, пускай и грюнит, но защитник Холландского дуба из книги рекордов Бинтуза, — важно заметил Казимир. — Ох уж мне эти предрассудки, — сморщился Генрих и с интересом переспросил: — Защитник от кого? Казимиру стало неудобно. — От врагов имперского лесного порядка! — подсказал Мудрис, который чувствовал себя на коне, а ведьму поминать не хотел лишний раз. Норден-Бергенские солдаты заменяли новобранцев на пять баллов. Принц даже попросил сфотографироваться на память с Рапунцелем. Смотр прошёл просто отлично. — И что жалуются, не пойму! Герой же здоров! — похлопав Казимира по спине, заметил Генрих. Бржиржинский, сдерживая слёзы боли, попытался улыбнуться, получилось страдательно. — Клевещут, гидра мировой демократии пытается втянуть нас в войну с гершпанцами! — авторитетно заметил генерал Меретихшнапс и, глянув на Бехтеля многозначительно провёл пальцем от уха до уха по нижней части подбородка. — Но мы-то понимаем что у нас мир! - вторил ему князь Виктор. — И слава Янешу! Спасибо за службу, документы мои люди ещё раз потом проверят! — улыбнулся принц и на прощание заметил опять-таки лично лейтенанту: — Здоровье вам и рядовому Ингвару, служите честно! Казимир улыбнулся и кивнул. Да он упустил момент когда мог бы попросить у принца прощения для ведьмы, но этот вариант он вообще рассматривал только в порядке бреда, и без того бесконечного военного сумасшествия. — Всё хорошо могущественный конунг! А эти солдаты наши! — прошептал он, закрыв глаза козырьком, дождь и не думал кончаться…