***
Юнги залетает с пачкой газет. — Смотрите, банк «Силиконовая долина» обанкротился. — Почему тебя это удивляет? Ты же знал это ещё несколько месяцев назад, — Тэхён вопросительно смотрит на раскрасневшегося Мина, эмоционально размахивающего газетой перед носом Кима. Тот немного тушуется. Наливает себе виски и садится на диван. — Ну, знал. Но всё равно, как-то не верилось. А тут такое… — Отец-то твой доволен, что прислушался к твоим словам? — Да он в шоке, никак не может в себя прийти. Всё допытывается у меня, откуда я это предвидел. К тому же его акции, в которые он вложился по вашему совету, растут в цене. Так что у него всё в шоколаде. — А у тебя? Как обстоят дела у тебя? Ты не передумал ехать на встречу? — Нет! Нет! — энергично отрицательно машет головой. — Уверен? Ты ведь понимаешь, что у вас с большей вероятностью ничего не получится. Отношения на расстоянии, как правило, ничем не заканчиваются. А тут не только расстояние, тут время. Надежды, которые ты лелеешь, могут не оправдаться, ты разобьёшься на множество осколков и уже не сможешь склеить себя. — Знаю, я всё понимаю, но сейчас я живу от встречи к встрече, — Юнги обречённо опускает голову. — Пусть хоть несколько минут, часов, я счастлив. Как никогда и ни с кем. Тэхён тяжело вздыхает. Сердце болит за них. Глаза ищут своё, вспыхивают ясным светом, натыкаясь на потрясающие искорки любви, изливающие из глаз его счастья. Чонгук — источник его жизненного огня. Тэхён шалеет от мысли, что мог больше не увидеть их, что эти пляшущие огоньки могли погаснуть. Чонгук подходит к нему, отбирает нож, которым орудовал Тэхён, разрезая овощи для обеда. Обвивает его шею руками, притягивая к себе. Он понимает, чувствует, что творится сейчас на душе Тэ. — Боже, может не будете лобызаться при мне, совесть имейте. В ответ получает два красноречивых средних пальца от Чонгука за спиной Тэхёна. Юнги остаётся только театрально шумно вздохнуть и прибавить громкость плазмы, чтобы заглушить чмокающие звуки поцелуев. Скорей бы вечер, тогда он оторвётся по полной. Чимин… Чимини… Чим… как сладко перекатывается это имя на языке. Юнги с грустью смотрит на часы, ещё три часа до назначенного времени. Не терпится увидеть снова глаза полумесяцем, когда он улыбается, полные губы, маленькие пальчики, которые могут жёстко схватить за волосы, прижимая к себе при поцелуе. Воспоминания будят мирно спящий доселе член, который решил, что самое время заинтересованно дёрнуться. — Да блять, — Юнги хватает близлежащую диванную подушку и прижимает к паху, прикрывая свою деликатную проблему. Но никто не обращает внимания на его суетливое движение.***
Мин выезжает пораньше, оправдываясь тем, что не хочет торопиться, лучше спокойно подождёт на месте. Чонгук понимающе хмыкает. Тэхён даёт очередные наставления, Юнги только согласно кивает головой. И теперь он сидит, развалившись на сидении, и уговаривает себя не нервничать. «А вдруг Чимин не сможет и вместо него пошлют другого? Нет, он обещал». Когда дверь ангара открывается и Мин видит спешащего и ищущего его взглядом Пака, с облегчением выдыхает, выпрыгивает из машины и бежит навстречу. Подхватывает Чимина и с радостным криком кружит его. Тот, смеясь, держится за плечи, но Юнги никогда не уронит и не позволит упасть. Он опускает его осторожно на землю и в ожидании замер, не решаясь сделать следующий шаг. Чимин берёт его лицо в ладони и целует глаза, кончик нос. Губы. Они мягкие и податливые. Усиливает напор и уже жадно сплетаются языками. Юнги тянет Чимина к машине, тот жёстко припечатывает его к дверце пикапа, ведёт в поцелуе, шарит лихорадочно по телу, стремясь коснуться оголённой кожи. Юнги нащупывает в слепую ручку дверцы, отрывается от желанных губ, рвано дыша, меняется местами и толкает Чимина в салон, на кожаные сидения. Освобождают разгоряченные тела от лишней на данный момент одежды, отбрасывая её небрежно куда-то в сторону. Сейчас Юнги целует невесомо, эфемерно, едва касаясь губами нежной кожи. Этого недостаточно, мало, слишком мало. Пальцы переплетаются с пальцами Чимина, вздрагивающего от каждого прикосновения всем телом. Его целуют мягко, настойчиво. Чимин пропускает горячий требовательный язык себе в рот, тихо постанывая и скуля. — Я хочу тебя до боли, до слёз, — Юнги полустоном шепчет, кусая и оттягивая мочку уха, терзает упругие ягодицы сводящимися судорогой от бешеного желания пальцами, оставляя красные отпечатки на матовой белой коже. Жадно ловит затвердевшие тёмно-розовые бусинки сосков, облизывая и посасывая. Рука прошлась по накачанному торсу, по плоскому твёрдому животу, опускается к возбуждённому паху. От каждого прикосновения к телу кончики пальцев пронзают острые иголочки. Всё так блаженно и желанно: и нетерпеливые поцелуи, и срывающиеся с пересохших губ низкие протяжные стоны, и горячая плоть в подрагивающихся пальцах. Запах Чимина пьянит, от него ведёт, кружит голову. Юнги жадно впитывает его в себя. Рука скользит в ложбинку между ягодицами и палец описывает круги, массируя, вокруг сжатого колечка мышц. Он слегка давит, проникает, продолжая языком исследовать каждый сантиметр вожделенного тела, расслабляя и возбуждая. Кусает до стона, зализывает, втягивает в рот, заставляя прогибаться в спине, чтобы быть ближе, теснее. Насаживается ртом на вздрагивающий от возбуждения член, размазывая по горячему языку выделившуюся прозрачную каплю смазки, ощущает все выпуклости и вздувшиеся голубоватые венки пульсирующей плоти. Чимин, схватив за волосы, тянет, отталкивая его: — Я не хочу кончить сейчас. Давай, войди, сделай меня своим, — прерывисто, с надрывным стоном, еле слышно произносит. Юнги погружается слабыми толчками, разводя в стороны мягкие ягодицы, и когда полностью заполнил собой Чимина до упора, остановился, переводя дух. Внимательно наблюдает за изменяющимися эмоциями на лице Чимина. Тот хмурит брови поначалу, привыкает к наполненности. Из пухлых распахнутых губ вырывается несдержанный стон. Юнги целует, оглаживает, отвлекает внимание. Чимин подкидывает бёдра, требуя продолжение. Осторожно, неспешно качнулся навстречу. Движения медленные, неторопливые, Юнги судорожно выдыхает, пытаясь удержать себя от стремления перейти на бешеный темп. Но усиливающееся подгоняющее удовольствие лишает контроля над разумом, обрывает связь с реальностью. Заторможенные, почти ленивые движения постепенно перерастают в грубые, жёсткие, с оттяжкой. Резко и быстро вторгается членом в горячее нутро, до предела раздвигая узкие стеночки, точно проезжается по набухшему комочку, посылая крупные волны наслаждения по всему телу. Размашистые чёткие толчки выбивают весь дух из груди и Чимин едва успевает рвано глотать воздух. Движения становились хаотичными, сумбурными, ускорялись, напрягая каждую клеточку, натягивая струной каждую мышцу. От полыхающего жара тел и горячего дыхания стёкла пикапа покрылись влажным туманным занавесом. Юнги завёл ногу Чимина на своё бедро, скользил то плавно, то мощными толчками, громкие, звонкие шлепки отдаются в ушах ритмичной музыкой. Чимин закатывает глаза от блаженства. Шарит за что зацепиться, царапая скрипучую кожу сидений. Юнги дрожащей рукой проводит по стволу Чимина, хватает несколько секунд и тот кончает с криком, пачкая ладонь Мина вязкой белёсой жидкостью. Узкие стеночки конвульсивно сдавливают твёрдую плоть. Всё тело Юнги бьёт крупная дрожь, он содрогнулся, откидывая голову и выгибаясь полумесяцем, не в силах удержать накатывающуюся мощную волну оргазма. На краю сознания Чимин чувствует, как Юнги вытирает его живот влажными салфетками, отчего от контраста температур по телу разбегаются мурашки. Они лежат, остывая, прижимаются к друг другу. Юнги перебирает мягкие блондинистые волосы Чимина. — Что теперь будет? Я не хочу, чтоб ты уходил, — решается озвучить свои мысли. — Я… я должен… — слова застревают в горле. — Кому должен? — Моя жизнь там, мой дом, моя работа, — Чимин теряется. Он старательно избегал размышлений о том, что будет дальше, потом. И сейчас совсем не готов говорить об их совместном будущем. А есть ли оно? — А я здесь… Зачем тогда всё это? — Юнги приподнялся, смотрит выжидательно. — Ты нравишься мне, очень, — признание Чимину даётся легко. — Если бы мне позволили, я бы пошёл за тобой. А ты остался бы здесь? — Не знаю… — мысли путаются, выбивают из привычной колеи. — Ты не знаешь… — Мин глотает горечь слов. — В этом то и дело. Ты не знаешь, а как мне жить с этим знанием? Чимин отрывается от тёплого тела, натягивает на себя боксеры, глазами ищет остальную одежду, находит, сгребает в кучу. Выходит из машины, передёргивает плечами от прохладного озноба, одевается уже на улице, злясь на себя, на Юнги. Он сам не знает, почему злится. Бессилие. Вот оно. От него ничего не зависит, он не может ничего изменить. Он в тупике. — Мне пора, — Чимин нервно зачёсывает волосы назад. Мин всё это время с тоской наблюдал за действиями Пака. — Надо перетащить груз. Ты поможешь? — Чимин не смотрит на него. Юнги, не проронив ни слова, одевается. Они молча перетаскивают коробки в тяжёлой натянутой атмосфере, Мин пытается поймать убегающий взгляд, но Пак виновато отводит. Растерянность в его глазах говорит о многом. Туманная дымка мнимого сближения, единения рассеивается, растворяясь в ночи. Юнги раздражается всё больше. Обида сжимает грудную клетку. Ему нужны эти пухлые губы. Нужны прикосновения к подтянутому телу. Тепло, согревающее его одинокое сердце. Дыхание на двоих. Но очевидно, только ему. — Я доверился тебе. Моё сердце сходит с ума по тебе, — не выдержав тягостного молчания, Юнги срывается. — Дыхание перехватывает только при одном воспоминании о твоих сладких поцелуях. Я посмел мечтать, что моя любовь взаимна и значит для тебя хотя бы в половину того, что значит для меня. И мы преодолеем расстояние в пространстве и времени. Ведь у меня и у тебя есть пример перед глазами. Твой друг Тэхён. Они смогли, может и у нас получилось бы… идиот, сам всё придумал и сам поверил… Но я не хочу верить, что наши отношения невозможны… не приемлю этого… Я глупец, — сгустки горькой обиды оседают сырым налётом на языке. Он отворачивается, глубоко дыша. — Юнги, прости, если стал причиной твоей боли. Меньше всего я хочу, чтобы ты страдал из-за меня. Прости… — ему бы подойти и обнять Юнги, но не решается. Протянутая рука, повиснув в воздухе, безвольно падает. Разворачивается и почти бежит к ангару. Юн слышит быстрые удаляющиеся частые шаги, хочет, но не может обернуться, позвать, удержать. Его душа, ещё совсем недавно полная безграничной любви, разорена. Щелчок закрывающейся двери звучит как приговор. Мин стоит, обречённо опустив голову, понурая фигура вздрагивает от громкого в ночной тишине звука. Вердикт вынесен и обжалованию не подлежит. Глаза защипало и горький поток грозился пролиться из покрасневших глаз. Ему больно оттого, что он испытал блаженство и оно больше не повторится, никогда. Он впервые почувствовал себя желанным, любимым. Это было, он ощущал это всеми фибрами своей одинокой души. Но должен принять реальность, какой бы жестокой она не была. Холод одиночества окутывает, морозит, ложась тяжёлым грузом в области груди. Юнги с усилием давит запястьями на закрытые глаза, пытаясь стереть из памяти красивое лицо Чимина, но разве его выдавишь оттуда, если оно уже выжглось, отпечаталось на внутреннем веке. Стоит моргнуть и его улыбающийся образ стоит перед глазами. — Я люблю тебя бесконечно…***
— Юнги, ты чего такой злой? Случилось что-то? — Чонгук лежит на диване, положив ноги на колени Тэхёна, а тот нежно массажирует стопы по очереди. — Я переспал с Чимином, — Юнги хмуро процедил сквозь зубы. — Что? — они одновременно произнесли и повернули головы в сторону Мина. — Что, что… Я переспал с Паком, мы потрахались, у нас был секс, — громко и отчётливо, почти по слогам. — Теперь услышали? — он подошёл к бару, взяв бутылку, плеснул виски в бокал и глотнул, не морщась. С громким стуком поставил на полированную поверхность. Повернулся и неожиданно жалобно произнёс: — Что мне теперь делать, а? Вот какова вероятность была встретить человека, который стал бы для меня всем? Один на миллионы, нет, на миллиарды. Все Вселенные, какие только есть, смеются над этой вероятностью. Но я его встретил и по сути, по временной шкале я для него древний старик. — Не знаю, как на счёт вероятности, но ты должен был думать, что творишь. Я предупреждал тебя, — в глазах Тэхёна вспыхнул гнев. — Ты хоть понимаешь, что натворил? Чимин, он же… он такой… — Тэхён теряется в словах. — Ему будет трудно пережить это. Если он поддался твоему очарованию, значит, ты ему и в самом деле нравишься. Ты не должен был так поступать с ним. Он будет страдать, ты же понимаешь это? А у него и так жизнь не в радость. — Ну да, а я страдать не буду, не буду мучиться от печали, не буду волком выть от тоски, — Юнги чуть не плачет. Тэхён, расстроенный, откинулся на спинку дивана, шумно выдыхая. Но, почувствовав тяжёлый взгляд Чонгука, оглянулся на него и по глазам понял, что ему пиздец. — У тебя с ним точно ничего не было? Ты слишком уж рьяно переживаешь за него, — Чонгук язвит, не отрываясь смотрит, в глазах опасно плещется злость с обидой и ревностью вперемешку. Тэ видит, как его губы начинают дрожать и он кусает их, стараясь удержать внутреннее переживание. Юнги стало интересно, как Ким будет выкручиваться и, добавив ещё виски в бокал, садится на противоположный диван, приготовился смотреть и слушать. Ирония, чужие разборки отвлекают от боли, которая бьёт молоточками по вискам, туманя сознание, растекается по венам, перекрывает дыхание, застревающее в груди. — Детка, ничего у меня с ним не было. Ты же знаешь, он просто друг, близкий друг. Ооо, Гуки, нет, — Тэхён вскакивает со своего места и падает на колени перед Чонгуком, вытирая слёзы, которые капают и капают. Он слизывает влагу с щёк, осыпает отчаянно нежными поцелуями уже мокрое лицо, держа в ладонях, оставляет на подрагивающих губах солоноватый привкус собственных слёз. — Гуки, жизнь моя, у меня никого не было пять лет после тебя. Совсем никого… Юнги бесшумно выскользнул за дверь, захотелось покурить. Он решил, что ему не надо слушать чужие признания. Потому что завидно, да, завидно, себе-то он может это признать, он хочет такие же отношения, чтобы вот так, через пространство и время, ради него… Ни Чонгук, ни Тэхён не заметили деликатного исчезновения Юнги. Тэ целует руки своего малыша, каждый палец, каждую фалангу. — Я не мог, не хотел. Потом в ночном клубе напился и трахнул какого-то парня. После я два часа не мог выйти из душа, мне казалось, я грязный, всё тёр себя мочалкой, тёр, пока гель не кончился. Плакал, просил у тебя прощение, что изменил тебе. За все эти пятнадцать лет я могу по пальцам пересчитать, сколько у меня было сексуальных партнёров и только на одну ночь. И никогда никого я не приводил в наш дом. В нашей кровати спали только мы с тобой и я один, без тебя. Чонгук всхлипывает, тянет Тэхёна на себя, прижимаясь, чувствует, как бьётся родное сердце и млеет от тёплых ладоней, поглаживающих его волосы, скулы, шею, плечи. — Юнги вышел. Позови, надо как-то успокоить его, — Чонгук смотрит, улыбаясь сквозь слёзы, на Тэхёна, нежно стирает мокрые дорожки с его щёк. — Иди. Он нуждается в утешении. Тэхён целует любимые губы, поднимаясь, подходит к окну и стучит по стеклу. Юнги кивает головой, делая последнюю затяжку. Заходит в дом, садится на диван и всё-таки не выдерживает. — Какие вы противные, ненавижу вас, ваши эти сюси-пуси, раздражаете, бесите, — бурчит под нос. — Скажи, что завидуешь, честнее будет, — Чонгук смеётся довольный, откинув голову на подушку. — Конечно завидую. Я хочу, чтоб и у меня так было с парнем, как у вас, на одной волне. — С Чимином? — Да, нравится он мне, очень нравится. Но я понимаю — это нереально, — Юнги судорожно выдыхает. — Я с вами плаксой стану, всё время ныть хочу, — он деланно улыбается, закусывает губу, удерживая всхлип. — Я даже согласился бы пойти за ним, но сомневаюсь, что мне позволят. Тэ с сожалением качает головой. — Никто не позволит. — Да знаю я, — Юнги вскакивает с места, обходит диван, делает круги, не находя успокоения. — А может Чимин захочет остаться здесь? — Чонгук робко делает предположение. — Ведь не важно, где ты, важно, с кем ты. Мин отрицательно качает головой: — Он не хочет. Я предложил. У него работа, дом, друзья, а я так, временное увлечение. Как курортный роман, захватывающий, интригующий, но слишком скоротечный. Я для него ничего не значу. Моя любовь ему не нужна, — он без сил падает на диван. — Какого хуя вы спасли меня от тюрьмы и от смерти, если я сейчас хочу сдохнуть? — Слушай, свет что ли клином сошелся на Чимине? Найди себе парня здесь, в этом времени. — Чё ж ты не нашёл другого? На Чонгуке свет клином сошёлся? — с ехидцей вопрошает Юнги. Тэхён что-то хотел сказать, открыл рот, но так и остался с открытым ртом. Захлопнул молча. Потому что да, сошёлся клином, на нём, на одном. На Гуки. — Вот, — Юнги переводит указательным пальцем с Тэхёна на Чонгука и обратно. — Для вас обоих никого других нет, только вы и всё, остальных не существует. Вы жизнями пожертвовали друг для друга. У вас такая тесная взаимосвязь, иногда мне кажется, что вы разговариваете между собой телепатически, без слов, молча. В ваших глазах я вижу отражения чувств друг к другу. Вы настолько находитесь в гармонии с собой и окружающим вас миром, что когда вы вместе, вы излучаете удивительный свет и радость. Любой, находящийся рядом с вами, может увидеть и прочувствовать это. А я так и останусь одиноким несчастным геем, без любви, без семьи, без парня. Ради меня никто не пойдёт на такие жертвы, — Юнги отвернулся и уткнулся носом в спинку дивана. — Может это послужит тебе утешением, но и в наше время нам многие завидовали. Говорили, что таких отношений ни у кого больше не видели. — Ага, вот вас и сглазили, меньше надо было вокруг себя радуги с бабочками раскидывать, — Юнги повернулся к ним, нос покраснел и глаза подозрительно часто моргали. — Ладно, Юн, хочешь приготовлю тебе пулгоджи? — у Тэхёна сердце сжалось, как он понимает Мина. — А кимчи? — проводит ладонями по лицу, стирая то, чего на лице мужчины вроде как и не должно быть. — Ну, как же без кимчи, будет тебе и кимчи.