* * *
Арсений просыпается рано. Ему совершенно не свойственно вставать в это время, даже так: болезненно неприемлемо. Но в один момент он открывает глаза, видит неутешительное время на циферблате часов и понимает, что больше не заснёт. Встаёт, несколько минут просто сидит, рассматривая стену перед собой, затем покидает кровать окончательно. Принимает душ, чистит зубы, неторопливо расчёсывает чёрные волосы, пальцами приглаживает, ленясь укладывать их серьёзнее. Переодевается в спортивный костюм и белоснежную футболку, последний раз смотрится в зеркало, чтобы наконец-то покинуть своё убежище и спуститься вниз. В шесть утра, особенно после всего того, что он пережил, Антон точно не должен отсвечивать какое-то время и путаться под ногами, поэтому Арсений, даже насвистывая, без задней мысли спускается по лестнице, предвкушая завтрак в полном одиночестве. Несмотря на то, что беспокойство на сто процентов не покидает его, так как пока непонятно, где находится Майя, мысль, что хотя бы Шастуна он отыскал, греет. Неприятным огоньком, даже слишком. Морщится, с отвращением вспоминая вчерашнюю сцену с объятиями. Предпочёл бы вырезать этот позорный факт из своей биографии, да и Антон, который постоянно распускает сопли, начинает раздражать. В глубине души понимает, что не каждый смог бы справиться с происходящим хотя бы даже как Антон, но слёзы в его мире равно слабость, поэтому он старательно воспитывает в себе отторжение на подобные реакции. Мужчины не плачут. И это не подвергается сомнению или опровержению. — Ты издеваешься, что ли? — Арсений неприятно вздрагивает от неожиданности, когда заходит в кухню. — Будет в моей жизни хоть одно утро, которое не будет начинаться с твоей рожи в кухне? — закатывает глаза и облокачивается ладонью о стол, во второй руке сжимая телефон, с осуждением разглядывая Шастуна. — Мог бы не искать меня, прожил бы спокойно всю свою бессмысленную жизнь и дальше в гордом одиночестве, — невозмутимо парирует Антон. Он оборачивается к Попову и сердито смотрит на него. В одной руке у него сковородка с яичницей, во второй — крышка. Затем возвращается к плите, водружает на неё сковороду, следом крышку и регулирует интенсивность. Отряхивает ладони. — Тебя забыл спросить, щенок, — огрызается Арсений. Он мельком видит перебинтованные запястья Шастуна, синяки, что выглядывают из-под чёрного поло. Пластырь на носу уже новый, а фингалы опухли даже чуть больше, чем вчера. И он злится не сколько по той причине, что так раздосадован тем, что его одиночество потревожили, а скорее потому, что вид Антона снова и снова напоминает ему о том, что он жёстко и безапелляционно проебался. И по-другому это никак не назвать. Сцепляет челюсть и тяжело вздыхает. — А чем мне ещё заниматься? Я, к слову, даже другу позвонить не могу! — От чего же, — не выпуская телефона из руки, складывает руки на груди, — разучился? — Потому что эти идиоты у меня телефон забрали, — раздражённо объясняет он. — И разбили. Арсений удивлённо приподнимает бровь, встречаясь взглядом с зелёными расстроенными глазами. Его начинает неимоверно бесить тот факт, что Антон постоянно, целенаправленно, специально или даже не нарочно напоминает ему о том, что случилось из-за его собственной ошибки. Хуже того, что его тычет кто-то носом в это дерьмо, ещё нужно поискать. — Ну, ладно, поживёшь без телефона пока, — неловко шутит он, совершенно не имея это в виду всерьёз, потому что, ну конечно же, никак иначе быть не может, он возместит ему все потери. Антон подходит к нему вплотную, несколько секунд смотрит прямо в глаза. Попов хмурится от его близости, стараясь не концентрироваться на его побитом лице. От этого становится ещё более неуютно. Ловит себя на неизбежной мысли о том, что раньше, в их первую встречу в клубе, он словно был другим. Высокомерным, да, но более спокойным, расслабленным, потому что в его жизни не было Арсения и всех проблем, исходящих от него. И всего этого. — Тогда ты, — Шаст вдруг неожиданно улыбается совершенно беззаботно и очаровательно, — тоже побудешь без телефона. И прежде чем тот успевает среагировать, ловко и молниеносно выхватывает из пальцев правой руки телефон, размахивается, швыряет его об пол. Тот с треском врезается в начищенный до блеска кафель. — Ты сдурел, что ли? — рычит и практически набрасывается на него Арсений. Он замахивается, чтобы сделать первое, к чему он привык; то, как обычно решает все проблемы, но Антон даже не вздрагивает. Вскидывает глаза снова на него и ухмыляется. И эта ухмылка, может, и не такая злобная, какой выглядит из-за разбитого лица. — А что мне сделаешь? Изобьёшь? Ну, давай, бей! — он выкрикивает это прямо в изумлённую физиономию Попова, а у самого сердце уходит в пятки. Разумеется, всегда есть вероятность, даже не нулевая, что тот выйдет из себя и поколотит его, да так, что мать родная не узнает, но он слишком тонко, несмотря на всю неприязнь, чувствует людей, поэтому догадывается, что Арс ни капли не раскаивается, ведь все хорошие чувства в нём атрофированы давно, но почти наверняка он понимает, что не прав. И это осознание сдерживает всю имеющуюся в нём ярость, потому что понятие чести, пусть грязное и искажённое, у него определённо есть. И Антон просто банально чувствует себя уставшим от этого дерьма, из которого не в силах пока выбраться, поэтому пытается любыми доступными способами выплеснуть и свою обиду, злость, чтобы хотя бы на чуть-чуть стало полегче. И становится. Он прерывисто и жадно вдыхает в себя воздух, не сводя взора с руки Попова. На лице того играют желваки, глаза темнеют, а брови буквально сходятся на переносице. Медленно опускает кулак и сглатывает. Шастун молча обходит его и идёт в сторону лестницы. — Яичница, — мрачно бросает ему вслед мужчина. — Я не голоден, — в два шага поднимается наверх. И в сердцах хлопает дверью. Арсений, тяжело дыша, молча осматривает кухню. Ему становится дурно от того, насколько много в нём ярости и безумия, которые не вышло обрушить на Антона. Ещё несколько минут он стоит неподвижно, справляясь со всем, что он чувствует. Затем неторопливо подходит к плите и выключает её.* * *
— Я хочу убить его, — цедит Попов, сжимая и разжимая в руке гранённый стакан. — Арс, — вздыхает Матвиенко, — ты сам виноват во всём. При чём тут вообще этот пиздюк. Забей на него. Будешь так распаляться — совсем с ума сойдёшь. Арсений и вправду больше не пьёт. И если отсутствие никотина он переносит спокойно, то с алкоголем дела обстоят хуже. Пятьдесят грамм коньяка, джина или рома — вот что очень просто решило бы его проблемы с негативом. Но именно так же он думал в тот самый злополучный день. А потом напился до чёртиков и забыл закрыть проклятую дверь. Сейчас уже кажется, что всё это будет преследовать его в кошмарах. — Что там с Майей? — Ищем, — кивает Сергей. — Вы их квартиры проверяли? Майи и Антона. — Зачем? — безэмоционально откликается Арсений. — Ну ты даёшь, Арс, детский сад! — Ну так проверь сам, — отмахивается он. — И телефон мне привези. Два, точнее. Матвиенко ничего не отвечает, просто с интересом смотрит на друга, который сидит перед ним за компьютерным столом, опустив голову на грудь, барабаня пальцами по кожаной ручке, смотрит перед собой. В другое время он бы сказал что-то типа: «Я тебе не мальчик на побегушках» или иначе, более философски а-ля: «Иди нахуй, Арсений. Тебе надо, ты и ищи», но не в текущей ситуации. Сам, в отличии от друга, ощущает вину остро. Ведь именно с ним он набухался, а потом в одиночестве поехал домой. Разумеется, Сергей не его личный телохранитель или нянька, но именно так работает совесть у обычных людей: иногда они чувствуют себя сильно виноватыми там, где доля их вины не столь велика. Арс просто «понимает», что виноват, но не чувствует этого, именно данный факт скорее всего злит и обижает Антона. Конечно, цель Попова — защитить Шастуна, а не подружиться с ним и не обижать его, это уже немного другая история, но как будто невозможно защищать человека, который тебя ненавидит, потому что в любой рандомный момент он, допустим, назло может ослушаться, рискуя своей и чужой жизнью. В случае текущем ставки слишком высоки. — Арс! — осторожно касается его плеча. Мужчина встряхивает головой и выпрямляется. — Тебе нужно наладить отношения с Антоном. — Ещё чего, — упрямо бурчит он и снова хмурится. Теперь морщины на его лбу становятся глубже. — Я что, идиот? — Нет, наоборот, — голос Матвиенко сменяется на почти вкрадчивый. Он подсаживается ближе, заглядывает в лицо Арсения. Иногда нужно переступать через себя, чтобы помочь кому-то. Это делает он для него и надеется, что Попов сделает это же для Антона. — Это мудрый поступок. Пиздюк один раз уже сбежал от тебя в лес. И его частично можно понять. Если для тебя такие разборки и суета — пусть и неприятная, но норма жизни, то он проживает это впервые. Несмотря на то, что он сын Голоса, он тепличный ребёнок, для него всё происходящее — это прям пиздец. — А я-то тут при чём? — А ты будь мудрее, — увещевает Сергей. — Не для него даже, а ради самого себя. Чтобы выполнить обещание. Он же обидится на тебя и съебётся опять куда-нибудь страдать в ебеня. Тебе это надо? Арсений молчит. Понимает, что лучший друг прав, но как же, чёрт возьми, не хочется, совершенно выше всех имеющихся у него сил — налаживать отношения с Шастуном. Во-первых, желания — ноль, во-вторых, он уже задолбался, а в-третьих, вчерашний эксцесс не прошёл бесследно. Изголодавшийся по сексу мозг просто безо всякого разрешения рисует ему полнейший разврат. И проблема в том, что отъехать куда-то он теперь панически боится. Даже если и отъедет, то расслабиться вряд ли получится, так как сначала требуется найти Майю, вернуть всё как было, насколько это возможно, а потом уже расслабляться, если получится. — Ладно, разберусь, — кивает Попов. И, встав одновременно с Матвиенко, коротко и по-братски обнимает его, хлопает по спине. Просто большое везение, что Серёжа решил заехать к нему сегодня. Конечно, совсем без связи он не остался, но всё равно приятное совпадение. Договариваются о дальнейшем плане действий. Адвокат отправляет ребят Арса вместе с Макаром проверить квартиры Шастунов, а сам едет к знакомому барыге, чтобы приобрести новые телефоны. У Арсения паранойя, что его отследят по телефону, так что у официальных российских дилеров он никогда не закупается, только через проверенных людей и из-за границы. Сим-карту восстанавливать нет смысла, у него она виртуальная, а вот с сим-картой Антона сложнее. Но Матвиенко успокаивает друга тем, что связь здесь всё равно глушится, так что потом Шастун восстановит симку самостоятельно, сейчас же достаточно просто телефона. Потому что если Арс в тот же телеграмм зайдет с помощью своего компьютера, то у того шансов вроде как нет. Но это наверняка меньшее из зол. В итоге договариваются просто на любую сим-карту. И нежданный, но желанный гость уезжает.* * *
Антон скучающе листает варианты сериалов в браузере, чтобы наконец-то выбрать что-то определённое. Но одни слишком весёлые, а другие, наоборот, пугающе мрачные, такое он не любит. Кажется совершенно неправильным как-то отдыхать, пока его мать непонятно где и непонятно с кем. Попов, конечно, утверждает, что ищет её, но можно ли ему верить, тоже вопрос. К Майе он относится весьма положительно, так что скорее всего и вправду предпринимает какие-то, видимо, жалкие попытки найти её. Захлопывает ноутбук и перебирается на кровать, поджимая ноги к груди и обхватывая их руками. Раньше он придерживался мнения, что его жизнь — сама никчёмность и скукота. Учёба, работа дома, встречи с Димкой и непродолжительные зависания в гей-клубах с приятным окончанием вечера — вот и всё его существование. Ну и также редкие встречи с родителями у них дома. Сейчас же ничего на свете ему больше не хочется, как просто вернуться к своей обычной жизни. Снова встречаться с Димой, просто свободно гулять по центру, по своему любимому району, писать в мастерской картины, общаться с заказчиками, иногда ездить на учёбу. Больше ему ничего не нужно. Он невероятно соскучился по лучшему другу, с которым они не общались дня три точно. На ноуте, в целях какой-то своей безопасности, он решил не регаться в телеграмме, так что вся его личная жизнь, в том числе и сохранённые пароли от социальных сетей, полностью осталась в разбитом телефоне. Как и все призрачные воспоминания о том, как всё было раньше. В дверь раздаётся негромкий стук. Антон закатывает глаза и утыкается носом в колени, чтобы не видеть опостылевшее лицо Арсения, и ничего не отвечает. — Антон, — тот всё-таки заходит внутрь. Удивительно, как всё-таки решил заявиться сюда после произошедшего. И он смутно надеется, что не для того, чтобы его избить. Хотя имеет полное право. На месте Арса он поступил бы ровно так. — Давай, не притворяйся, что страдаешь, — раздражённо говорит Попов и садится на кровать. Поднимает голову и, прищурившись, с интересом рассматривает его. Он выглядит стандартно хорошо: весь такой накрахмаленный и аккуратный, просто тошнит. Но лицо будто ещё сильнее осунулось, брови сложены в хмурую позицию, уголки губ опущены вниз. Выглядит спокойным, как обычно, но будто бы ещё и тревожным. В его взгляде нет ненависти и злости, он просто смотрит. Смотрит ни-как. Будто в стену. Антон тяжело вздыхает. — Ну, чего тебе? — Я тебе новый телефон купил... — И где он? Не вижу, — перебивает его. — Помолчи, — строго одёргивает его Арсений. Шаст поджимает губы и внутренне сжимается сам. — Серёжа привезёт его чуть позже. Будет тебе телефон. Есть ещё пару наводок по поводу Майи, мы ищем, правда, — Антон понятливо кивает. — Я хотел бы спросить... — на этом моменте он нервно облизывает губы, физически пытаясь заставить себя сделать это. Это претит всей его натуре. Это буквально не свойственно ему. И он сам не ожидал, что произнести это вслух будет настолько трудно. Матвиенко прав, не стоит собачиться с Антоном. Даже если очень хочется. Даже если тот заслужил. Небольшое затишье между ними пойдёт на пользу обоим. Например, каждый раз, ссорясь с ним, молодой человек отказывается от еды. Либо принципиально, либо так просто совпадает. Не то чтобы Попова сильно это беспокоит; точнее, совершенно не беспокоит, но головой он понимает: при таком истощении и стрессе нужно есть. Хотя бы примерный минимум. И, если он хочет, чтобы Антон не сдох под его покровительством, то тот должен хотя бы есть. — Ну? — он смягчается. Ему становится банально любопытно, что там не может выдавить из себя бандит. Арсений морщится и наконец-то произносит: — Что я могу ещё сделать для тебя? — Извинись. Произносит этот моментально, не задумываясь, просто выпаливая. Изумрудные глаза смотрят настороженно, но в ожидании. А он не отводит взгляд. — Я могу, Антон, — наконец кивает. — Но тебе оно надо? — В к-каком... смысле? — теряется парень. — Возможно, я ошибаюсь, — негромко начинает Арсений, — но суть извинений в том, чтобы действительно раскаяться. А не для галочки. Я имею в виду настоящие извинения, — делает нажим на предпоследнее слово. — Я могу извиниться, но в этом нет никого смысла, потому что я не чувствую раскаяния. Внутри Антона что-то обрывается. Он кусает губы, исподлобья сверля взглядом Попова. Ему не было до конца точно понятно и известно, почему тот даже не пытался перед ним извиниться, попробовать попросить прощения. И всегда казалось, что это ему банально не нужно. Но проблема оказалась глубже. Он не чувствует себя виноватым. И осознавать это так неожиданно больно. Хотя, казалось бы, ожидаемо, да и кто они друг другу? И какая вообще разница? Но его избивали сутки, а его мать до сих пор неизвестно где — неужели это не находит отклик в его загрубевшем сердце? Неужели ему ни капельки не жаль? А что он тогда скажет Майе? Солжёт? — Я понял, тебе плевать. — Нет, ты не понял, — Арсений мотает головой и пододвигается к нему ближе, — мне не плевать. Я знаю, что я виноват. Я понимаю это головой, я же не идиот и не дурак. Но я просто... не чувствую этого. Я чувствую злость или ненависть, но я не чувствую раскаяния. Это не значит, что мне плевать. — А по-моему, это одно и то же, — тихо отвечает Антон. Он рассматривает изящные пальцы, которые тот, видимо, нервно, сжимает и разжимает, вены, бегущие по его рукам, исчезая под засученными рукавами, часы на запястье. Удивительно, но теперь ему не обидно и не больно, будто кто-то резко переключил тумблер. Это холодное и стягивающее душу чувство называется разочарованием. Ему и нечем было очаровываться, в Арсении будто нет ничего от нормального человека, только пустота и вечная мерзлота, которую невозможно отогреть. Разочарование, вот удивительно, ощущается намного приятнее, чем всё то, что он успел почувствовать до этого. Чем меньше ожиданий, тем меньше люди смогут задеть тебя. Он знал об этом давно, но абсолютно точно познал это именно сейчас. — Ты не ответил на мой вопрос. Он и вправду машина. Только полный моральный инвалид может продолжать вести разговоры как ни в чём ни бывало. — Да, ты можешь кое-что сделать для меня. Оставь меня в покое. И найди мою маму. Мне больше ничего не нужно. Не переживай, я больше никуда не сбегу и не создам тебе лишних трудностей. Ты же этого хотел? Арсений машинально кивает, а затем спохватывается. Как будто да, но по итогу совсем не да. Словно он получил то, что хотел, но ему это больше совершенно не нужно. Никакого удовлетворения. — Хорошо, — растерянно отвечает. — И телефон побыстрее, пожалуйста. Хочу с Димой созвониться. Давно не общались. Мужчина снова кивает, как китайский болванчик. И, помедлив мгновение, встаёт, выходит прочь. Спускается вниз на первый этаж. Чистота и тишина — всё, как он и мечтал. Но почему-то это больше не удовлетворяет его. Он хмурится и раздосадовано оглядывается. Снова злится. Опять злится. Подходит к барной стойке в столовой. Хватает стеклянный гранённый стакан, который принёс из кабинета, и в ярости швыряет на пол. Тот с характерным звоном рассыпается на осколки. Арсений сжимает кулаки, ощущая, как прилипшие к ладони кусочки стекла рвут и царапают кожу, проникая внутрь плоти. Стряхивает их с рук и с отвращением рассматривает окровавленную ладонь. Идёт к раковине, чтобы помыть руки. Холодная струя приятно успокаивает, смывая и смывая без конца кровь, что, смешиваясь с водой, светлеет, но не прекращает идти. Приятно почувствовать хоть ч т о - то.* * *
— Мы что, в детском саду, Арсень Сергеевич? — белокурая девушка очаровательно ему улыбается, перевязывая ладонь. — Ну куда вы, стаканы бить? — Да нормально, — хрипло возражает тот, наконец-то вырывая из её цепких пальчиков свою руку. — Я вам подмету тут! — она вскакивает со стула и оглядывается. — Или лучше, знаете что, пылесос! Мелкие осколки всё равно остаются на полу, потом поранить могут. Даже не заметите, а затем хоп! И заражение крови. Это вам надо? Попов равнодушно пожимает плечами. Может и надо, думает он про себя. — У меня есть робот-пылесос. — А обычный? — И обычный есть. Вон там, в кладовой, бежевая дверь в конце гостиной. — Давайте сначала обычным пройдусь, потом робот-пылесос включим! Мама давно к вам не заходила, я смотрю! Она суетливо спешит к небольшой кладовой, чтобы без труда достать оттуда ручной пылесос и следом выкатить автоматический. За считанные секунды разбирается в управлении и без труда разбирается с осколками на полу, осторожно кружась вокруг Попова, который примирительно подтягивает под себя ногу, дабы ей не мешать, и молча следит за происходящим. — Откуда в тебе столько энергии? — мягко спрашивает он, криво улыбаясь. — Ой, да бросьте! В двадцать пять у вас почти наверняка было столько же! — она хихикает, затем ловко расправляется с внутренним мешком пылесоса, аккуратно, в отдельный пакет, высыпает туда осколки. Затем завязывает крепкий узел. — Это выкинем отдельно. Арсений равнодушно кивает, соглашаясь. Она заливает фильтрованную воду в робот-пылесос, с минуту рассматривает скромный выбор кнопок на дисплее. — У него управление на телефоне. А телефона пока нет. — Ничего страшного, я так включу. Смотрите, работает! А теперь не будем ему мешать, — она прикладывает пальчик к пухлым губам и игриво подмигивает мужчине. — Пойдёмте, кого вам там нужно посмотреть! Без всякого стеснения подцепляет Арсения под руку, помогая ему слезть с высокого барного стула. У неё на плече висит кожаная синяя сумка с медицинским крестом, на худеньком теле весьма мило сидит чёрное длинное платье, которое наверняка из почти любой девушки сделало бы монашку, но только не из неё. Зелёные глаза горят весёлым и задорным огоньком, так что ему становится очень непривычно рядом с ней. Будто весь дом загорается яркими лучами солнца от её веснушек. Практически в обнимку поднимаются на второй этаж. Хочет было сказать ей, что он совсем живой, его не надо так поддерживать, но сдаётся, позволяя её руке обнимать себя за талию. — Вот эта комната, — бурчит Арсений, наконец-то отлепляя гостью от себя. — А вы что? — А я не пойду. — Нет, так не пойдёт! — она хмурится и хватает его за руку, Попов морщится. — Ой-ой-ой, простите-простите! Совсем забыла! — виновато поджимает губы и растерянно гладит его ладонь, будто утешая её. — Ну давайте, пойдемте, вместе будет веселее! Арсений хочет что-то весьма решительно возразить, но не успевает, потому что она уверенным жестом широко распахивает дверь, утягивая его за собой, на этот раз бережно сжимая запястье. — Опять ты! — Антон, как и ожидалось, совершенно не рад его видеть. Но умолкает, видя помимо ненавистного Попова еще и нежданную гостью. — Арсений Сергеич, вы нас не познакомите? — девушка скромно улыбается Шастуну. Тот отрицательно качает головой. — Ничего страшного, — она предусмотрительно прикрывает за собой дверь и присаживается на край кровати. — Меня зовут Ира, — протягивает ему миниатюрную ладошку. — А тебя? — Антон, — Антон хмурится и осторожно, будто боясь сломать, жмёт её руку. — А что, собственно, происходит? — Да ничего, — Ира беспечно пожимает плечами. — Я врач. И я тебя сейчас осмотрю. Она снимает с себя сумку, кладёт рядом. Затем встаёт, чтобы сесть поближе к Шастуну, который, наоборот, опасливо отстраняется от неё. Ира — миниатюрная девушка с короткими светлыми волосами. Она улыбается совершенно невинно и искренне. Никогда бы в жизни ни Антон, ни тем более Арсений, не смогли бы дать ей больше восемнадцати. Может быть, исходя из детской миловидной внешности или тоненького голосочка, может быть, из-за её покоряющей открытости и простоты. Попова лично знает давно, ведь именно её мать приезжает сюда, чтобы привезти еды и прибрать этот большой и пустующий дом. Год назад, после окончания медицинского, в один не очень приятный день Арсению понадобилась медицинская помощь, и его домработница сосватала ему Иру. — Ничего не надо меня смотреть, — возражает Антон, но его перебивают: — Очень даже надо! А вдруг у тебя сотрясение мозга? А вдруг инфекция какая, а? Смотри, — она прикладывает ладонь к его лбу, — какой горячий. Надо температуру померить. Расстегивает молнию на сумке, выуживает оттуда градусник, деловито встряхивает его, затем достаёт пачку спиртовых салфеток, протирает одной из них градусник и протягивает его Антону. Тот закатывает глаза, но берёт. — Я могу идти? — интересуется Арсений. — Вижу, вы тут прекрасно поладили. — Идти? Это куда ещё? — девушка вскидывает на него искренне удивлённые глаза. — Вы же тут совсем одичали в одиночестве, Арсений Сергеевич! А тут, смотрите, какая чудесная компания! — на этих словах Шастун тихонько фыркает. — А ну-ка, садитесь немедленно рядом, поболтаем! Попов несколько секунд смотрит на неё в изумлении, будто не веря в происходящее, затем почему-то слушается и неловко садится на противоположный край кровати. Антон вздыхает. — Я чувствую себя нормально, — пытается отвлечь девушку от идеи поболтать. — Ну так прекрасно, значит, мне работы меньше, — она подмигивает ему и деловито начинает осмотр. Светит фонариком сначала в один глаз, затем в другой, осматривая реакцию зрачков. После чего проверяет координацию движений и равновесие с помощью упражнений, которые тот выполняет с явной неохотой, предварительно отдав ей градусник, его она, в свою очередь, передаёт Арсению. — Тридцать девять и один, — негромко произносит тот, машинально бросает короткий взгляд на ртуть. — Садись, — Ира хлопает по покрывалу. — Сотрясения нет, но зато есть температура, — она забирает термометр и задумчиво рассматривает показатель. — Не смертельно, — после паузы выносит свой вердикт. — Давай послушаю тебя. А что вообще случилось? — Подрался, — тихо отвечает парень. Ира легко и без стеснения распахивает его халат, прослушивает сначала грудную клетку, затем спину. Довольно кивает сама себе. — Судя по тебе, — берёт его ладони в свои, осматривая костяшки, — то били скорее тебя, чем ты. Но ничего, ты ещё юный, успеешь ещё научиться у Арсения Сергеевича. Шастун снова недовольно хмыкает. А Ира вдруг хватает Попова за руку, подозрительно рассматривая его сбитые костяшки. Тот хмурится и вырывает руку. — Это не он. — Я поняла, — она улыбается раз, наверное, в сотый, — тут бил кулак поменьше. Девушка продолжает осмотр, что-то пишет на небольшом квадратном листочке, затем снова роется в сумке, достаёт оттуда несколько вещей. — Это что ещё такое? — Это жаропонижающее. Выпьешь, когда я уйду. Но не борщи. Если температура снизится, лучше потерпеть, организм сам справится! Про промывание антисептиком ты, наверное, и сам знаешь... А! Вот мазь. Чудес не сделает, но заживёт всё побыстрее. Как-то так! Температуру мониторь каждый час. Кушай и спи побольше. Мама вам передала еды. Антон кивает, бросает короткий взгляд на Арсения, который снова сжимает в руке градусник и хмуро разглядывает его, не обращая особого внимания на слова Иры. — Спасибо... — Не за что! Горло у тебя не красное, насморка тоже нет, хрипов в лёгких тоже никаких. Пока посмотрим, как будет вести себя температура. Если что, звоните! — она приветливо машет ручкой им обоим. — Приятно было познакомиться... Антон. Теперь ее зелёные глаза смотрят непривычно серьёзно. Шастун растерянно кивает. А Арс встаёт следом за девушкой, чтобы её проводить.* * *
Арсений своё слово и вправду сдержал. Телефон привезли. Даже модель новее, чем была у него. Что это: попытка выебнуться или просто взял какой был? Это ему неизвестно. Переместить данные из хранилища удалось успешно, как и восстановить все фото и видео. Это сделало день лучше. Пусть и не смогло отвлечь от мыслей о матери, но точно порадовало. Без номера телефона получилось залогиниться по сохранённому паролю только во ВКонтакте, которым он не пользовался лет пять так точно. Нет, иногда заходил, но сугубо по рабочим или учебным делам. И удалось написать Димке, который то ли искренне, то ли в шутку отказывался верить в то, что это его лучший друг. Договорились созвониться позже, потому что тот, видите ли, на учёбе. Антон этому факту немного завидует. Не мог никогда подумать, что будет скучать по парам, лекциям и универу в целом. Да и по одногруппниками. Арс велел залечь тише воды и ниже травы и ни с кем не поддерживать контакт, кроме Позова, наличие которого в жизни Шастуна было непоколебимым фактором. На этом все интересные моменты текущего дня и завершились. С горем пополам сходил в душ, болезненно охая от каждого неосторожного движения и собирая абсолютно все острые углы. Тело всё ещё нестерпимо гудело от боли, которая перестала быть точечной — болело просто всё. Целиком. Как будто он превратился в один большой болезненный синяк. Ожоги начинали заживать, но пока прогресс был нулевым. Остаётся обрабатывать рану, мазать противовоспалительным кремом, его молоденькая врач также выдала, и менять повязку. Болезненно, но не критично. Таблетку выпил примерно через час, потому что голова начала гудеть невыносимо, температура наверняка повысилась. Антон читал, что бывает заражение крови и всякие инфекции, если в раны попадут бактерии, и почему-то фантазия рисует самое плохое. Хотя глубоких ран у него не наблюдается, а сам он, слишком переживая, наложил марлевые повязки на всё, что можно, так Арсений, который столкнулся с ним в коридоре, удивлённо таращил глаза, рассматривая то, что предстало перед ним. Поел с трудом, есть ничего не хотелось. Как говорится, было грустно, но всё-таки вкусно. Новостей от Арсения о маме не поступало никаких.* * *
Арсений просыпается от того, что в его дверь барабанят. Он вскакивает моментально, даже не сообразив, во что одет, бросается открывать. Первая мысль — это люди Витязя. Странно, с чего бы им стучать, но логика не его конёк посреди ночи. Спать хочется неимоверно. — Ты что тут делаешь? — недовольно щурится от яркого света из коридора второго этажа, но тут же сменяет выражение лица, видя Антона перед собой. — Прости, что потревожил, — невнятно бормочет тот. — Что с тобой? — он в один широкий шаг оказывается рядом с ним и подхватывает его, обвивая обеими руками его стройную, даже чересчур, талию. От Шастуна греет, как от печки или батареи. Его щёки горят розовым румянцем, а взгляд сонный и будто бы опьянённый. Арсений поздно соображает, что он в одних трусах и разочарованно цокает, не имея возможности прямо сейчас накинуть на себя хоть что-то. На Антоне только белый халат на голое тело, и Попов мельком думает лишь о том, хватило ли у того мозгов надеть хотя бы нижнее бельё. Хотя сам выглядит не лучше него. — Температура не спадает, — жалобно сообщает Антон. Он опирается на Арсения и грустно располагает голову у того на плече, пока они оба ковыляют в его комнату, которая, к счастью, неподалёку. — Сделай укол, а? — Какой ещё укол? — растерянно спрашивает Арсений, аккуратно возвращая его обратно в кровать. Он обессилено забирается на подушки и укрывается одеялом до самого подбородка. Так что теперь на Попова смотрят только два изредка моргающих зелёных глаза, чуть лопоухие уши и нос. Тот едва сдерживает улыбку в ответ на это зрелище. — Ну, такой. Укол, — виднеющаяся половина его головы склоняется на бок. — От температуры. Твоей аптечкой убить можно, такая она огромная, наверняка там есть. Мне мама так делала в детстве. — Да зачем, не пойму? — раздражённо спрашивает Арсений. — Чтобы температуру сбить, зачем же ещё. Лекарство в уколе иногда эффективнее, потому что попадает в кровоток быстрее, минуя пищевод. А высокая температура это, знаешь ли, опасно, если прям долго, конечно... — сонно, но важно сообщает ему Антон. — Тебе-то откуда знать? — Приходится. Когда твой отец криминальный авторитет, бывает всякое... Бывало, точнее, — на этой фразе он мрачнеет. — Ладно, — соглашается Арсений. — Схожу. Он спускается вниз за аптечкой. По пути думает о том, что, наверное, нужно взять что-то ещё. Поэтому задерживается около раковины, чтобы налить воды в стакан. Затем возвращается обратно. — Только никого не надо вызывать, — просит Антон. — Это ещё почему? — Завтра вызовем. Если плохо совсем будет. Найди в аптечке анальгин, в белой коробочке будет, наверное... Или просто в капсулах. Не идеально, но пойдёт. Арс хмурится, но не возражает. Ставит аптечку на пол и присаживается рядом, чтобы отыскать то, что у него просят. Ему не нравится это щекочущее грудную клетку и снова возникающее чувство тревоги, которое вроде как успокоилось до текущего момента. Сам не понимает, почему он это делает, но выбора нет. Скорую вызывать таким людям как он просто категорически противопоказано, а именно это, наверное, сделал бы любой нормальный человек. Но Шастун либо понимает это всё, поэтому просит никого не вызывать, либо просто не хочет этого сам. Первый вариант Арсению категорически не нравится. Да и второй тоже. Обещает себе утром позвать снова эту болтливую девочку Иру, если сейчас всё на время устаканится. Самое главное, чтобы Антон не окочурился до утра. — Оно? — вертит в пальцах небольшую ампулу. А затем и находит шприц. Кажется, аптечка и вправду на любой случай жизни. — Да, — Антон оживляется, скидывает с себя одеяло и садится на кровати. — Тебе нужно будет сломать ампулу вот здесь, — касается его пальцев, показывая место, которое нужно надломить. — Снять эту хрень со шприца и набрать два миллилитра. Не больше. Можно даже чуть-чуть меньше. Затем сделать укол. Вот и вся песня, — он грустно улыбается и вздыхает. Румянец, пусть и болезненный, пусть и на помятом и израненном лице, ему идёт. Он думает об этом мимолётно, когда слушает то, что говорит Шаст. — Стоп, какой укол, ты что, сдурел? — вдруг словно приходит в себя. — Я не умею делать уколы. — Придётся, — бескомпромиссно отрезает Антон. Впервые, кажется, он видит Арсения таким растерянным. — Я понимаю, тебе на меня насрать, но мне на себя нет, так что будь добр, возьми себя в руки. — Да не насрать мне... — пытается было возразить. — Вот это, — обрывает его молодой человек, — задница. Ну, допустим, просто представим, — Попов смотрит на него недоверчиво и с сомнением, когда тот демонстрирует ему ладонь с растопыренными пальцами. — Нужно разделить ягодицу пополам, затем ещё пополам, перпендикулярно, — чертит пальцем другой руки линию. — И в эту верхнюю часть нужно сделать укол. Место укола нужно протереть спиртом, ампулу тоже. Иглу вводишь под углом девяносто градусов, треть иглы остается снаружи. Вводишь медленно препарат и вытаскиваешь бодро иглу. Вот и всё, понятно? Арсений ёжится от сквозняка и запахивает на себе халат, который успел накинуть по пути. Он всё ещё держит в одной руке ампулу, в другой — одинокий шприц и сейчас недовольно пялится на Антона, который медленно и сонно моргает, демонстрируя ему то, что, оказывается, придётся сделать прямо сейчас. Ему, конечно, делали уколы, но он никогда на задумывался о самой механике этого мероприятия, просто не приходилось. И эта непонятно откуда взявшаяся уверенность у парня его отталкивает и настораживает. — Может быть, мы всё-таки попросим кого-то... — с сомнением предлагает он. — Или таблетку выпить? — Ты хочешь, чтобы я сдох, скажи честно? — хмурится Антон, надувая губы. — Не могу же килограммами таблетки жрать. Я бы сам себе сделал, но — он выставляет вперёд подрагивающие пальцы, — у тебя все шансы сделать это лучше меня. Даже с такой убогой историей делания уколов. Точнее с её отсутствием, — последнюю фразу Арсений предпочитает проигнорировать. После презентации данной аргументации, он плюхается на живот, стягивает с себя халат, оставаясь в одном нижнем белье и демонстративно выпячивает вперёд задницу. Арсений осторожно кладёт на закрытую крышку аптечки лекарство и шприц, прижимает ладони к небритым щекам, неприятно для себя осознавая, что они тоже горят. Только не от температуры. — Потом не говори, что я тебя не предупреждал. — Не буду, — мычит в подушку Антон. Вздыхает. Перекладывает свои инструменты на кровать, чтобы из ящика достать медицинский спирт и вату, от которой отрывает небольшой кусочек, промакивает его жидкостью, протирает сначала руки, затем новым куском уже ампулу. Сломать её, как подозревает Попов, дело самое простое в этой цепочке его страданий. На минуту-другую он даже думает, что Антон затеял всё специально, чтобы поиздеваться над ним, но отбрасывает это, поскольку тот и вправду огненный. Набрать шприцом лекарство тоже несложно. И после этого шага он замирает в нерешительности. — Переверни шприц и чуть выдави воздух, — подсказывает также в подушку парень. — И что теперь? — недовольно уточняет Арсений. Желание делать какие-либо манипуляции отсутствует полностью. Он переводит взгляд со шприца на задницу Шастуна. Тот облегчает ему задачу тем, что приспускает трусы сам. А он лишь таращит глаза, осматривая эти округлые и упругие ягодицы. Сглатывает и отводит взгляд. — Делай разметку и коли, — Антон поворачивает голову на бок. Теперь его слышно лучше. — Только побыстрее. Главное шприц введи на две трети и лекарство вводи без остановки, но не очень быстро. А вот вытаскивай быстро. И ватку сверху. Но, главное, уколи. До Арса его указания доходят фоном, потому что он снова возвращает своё внимание к его пояснице. Точнее к тому, что находится ниже. Несколько минут молчаливо пялится, Антон, удивительно, но больше его не торопит и позволяет это делать. Попов сглатывает и тяжело выдыхает. Пальцем, не касаясь кожи, делает воображаемую разметку, как ему показывали и находит нужное место. Пальцами левой руки аккуратно придерживает его за поясницу, будто тот планирует сбежать, в правой руке держит шприц. Он же ничего не боится. Успел увидеть многое. Жестокость, кровь, ранения, вывихи, различные переломы, просто кровавое месиво, оставшееся от человека. Но это с ним, поразительно, впервые. Если бы хоть кто-то сказал ему, что он будет пялиться на голую задницу сына Голоса, а потом ещё самолично в эту задницу делать или пытаться сделать укол, он бы рассмеялся в лицо этому человеку. И сейчас в эту реальность, являющуюся самой правдивой на свете, верится с трудом. Снова делает вдох, словно только наличие воздуха в лёгких способно ему помочь, и щурится, прицеливаясь. И всё оказывается намного проще. Попадает в мышцу сразу же, вводит на глаз, но вроде две трети. Антон почти беззвучно кряхтит и цепляется пальцами за простынь. Ввести лекарство — теперь самая простая часть пути. Старается делать это непрерывно, но не слишком быстро, а затем выдергивает иглу. Несколько секунд поражённо смотрит на свои собственные руки, а затем, опомнившись, прикладывает ватку. Откладывает в сторону шприц. Натягивает трусы обратно, на их законное место, хмурясь от того, как прожигает его самого каждое прикосновение к обнажённому телу Антона. Наклоняется, чтобы поднять халат и передать ему. Выходит на несколько минут, чтобы отнести всё на место и выкинуть мусор. — Арсений, — когда он возвращается, пациент уже снова лежит, сгруппировавшись под одеялом и натянув его до подбородка, — спасибо. — Спи, — коротко бросает тот, садясь в небольшое кресло рядом. — А ты будешь здесь сидеть и меня сторожить? — Ага. Чтобы никто не уволок, — утыкается в свой ноутбук, всем своим видом демонстрируя полное безразличие к нему с текущего момента.* * *
Антон спит беспокойным сном до самого утра. Температура спадает и вправду быстро. Арсений несколько часов сидит, практически не шевелясь, за своим ноутбуком, погружённый в работу, лишь изредка отвлекаясь на беспокойное ворочание парня. Тот во сне скидывает на пол одеяло, но Попов не реагирует на это, только хмурясь и погружаясь в созерцание содержимого компьютера, про себя думая о том, как же не повезло тому, кто с ним будет спать. В будущем. Он не может назвать свой поступок актом заботы и внимания. Он вообще никак и ничем не может назвать свой поступок. Просто надеется как-то протянуть в компании Шастуна ещё некоторое неопределённое и, как хочется верить, короткое время. Чтобы тот больше никуда не сбежал, никто его не избил, не похитил и сюда добавляется ещё один пункт, ещё одно условие: чтобы он там не помер от чего бы то ни было. Когда на улице, согласно его внутренним часам, светлеет, он закрывает ноутбук. Задумчиво рассматривает практически обнажённое тело Антона, лежащее на кровати. Его длинные руки и ноги раскиданы в разные стороны, щека впечатана в подушку. Он встаёт с кресла, наклоняется, чтобы поднять одеяло, небрежно кидает его куда-то в центр кровати и вздыхает. Мгновение стоит молча, засунув руки в карманы халата, после чего наклоняется, чтобы коснуться ладонью его лба. Тёплый, но не огненный. Значит, температура спала. Чувствует себя выжатым, как лимон. Невероятно уставшим. И бредёт в свой кабинет с ноутбуком в обнимку, чтобы немного поспать. Чуть взбодриться его щас заставляет вибрация на телефоне.Входящее сообщение. В четыре утра?
Сергей Матвиенко Арс, мы нашли её.