Приветик, Смерть!

      Вжик-вжик-вжик! Усердно драю унитаз. Не жалею ни ершика, ни демонических конечностей, надежно укутанных в резиновые перчатки. Полностью сосредоточен на унизительном занятии. Дожили! Демон моет гостевой туалет. Я что, юнга? Палуба какая нашлась, тьфу! Ну а вдруг кому приспичит сбросить балласт… А тут не прибрано. Непорядок!              Без понятия, какая неведомая сила меня сюда притащила… Как котенка за шкирку принесла, ей-богу! И вот я пыхчу-дрочу над унитазом. Ойюшки! Вы не подумайте, ничем таким постыдным я не занимаюсь. Хе-хе. Просто от негодования бес попутал. Несу первое, что на ум взбредет. Я же до этого еще и пол везде наполировал до блеска. Мы со шваброй буквально озверели. Я тер, тер, тер, точно потерпевший. Вспотел весь даже. Так старался, так старался, словно от этого зависела моя судьба. Обхохочешься! Какая же нелепица… Но мне будто на ушко нашептывали: Анку, надо бы навести марафет в нашей скромной обители. Давай-давай, поторапливайся. Очисти совесть и помещение. Угу, будто я где-то провинился. Чу-де-са!              Еще и дурацкий клининг не приехал. Видите ли, у них там что-то приключилось. Господи Иисусе! Кругом засада. Все самому делать приходится. Меня стоически продолжают не баловать. Гады! Ну почему? Возмутительная несправедливость. Я же хороший. Не заслужил же сего наказания. Я паинька вообще-то. Ой, вы согласны? Спасибо, очень приятно. Хоть кто-то не жаждет моей эксплуатации, уже что-то. Хех. Ладно, драим дальше!              Раз, два, три! Анку, поднажми! Осталось чуть-чуть — и мучениям конец. Всего-то парочка финальных движений ершиком. Угу-угу, потом для чувства выполненного долга еще тряпочкой пройдусь — и красота! Можно будет спокойненько перекурить. Заслужено! Совесть и помещение очищены, невиновный отработал наказание. Еще несколько минуток — и долгожданная свобода. Ура!              Торжественно провожу по белому ободку ярко-малиновой тряпочкой. Финальный штрих. Все! Марафет на твердую пятерочку. Доволен, навязчивый неведомой голос? Нашептал так нашептал! Котенок имеет право передохнуть? Хвала небесам! Неистово признателен. Рывком стягиваю резиновые перчатки и швыряю за спину. Ой, я же тут чистоту навожу, а не наоборот. Мусорить запрещено! Вот же я балбес. Ух-ух.              Шумно выдыхаю, вытираю испарину со лба и разворачиваюсь на пятках. Синие перчатки сиротливо валяются у двери. Вероятно, тоже стремятся поскорее покинуть уборную. Понимаю. Великодушно поднимаю, вешаю на раковину. Повисите пока тут, хорошо? Перчатки ничего не отвечают, но и не протестуют. Прекрасно! А то на пререкания у меня уже не осталось энергии. Уборка! Уборка! Уборка! Человеческая рутина крайне выматывает, скажу я вам. Это же бестолковая суета. Эх, нелегко вам приходится, бедолаги. Впрочем, и меня никто по головке не гладит… Ой, в балду!              Короче, пойду я, обдышу улицу по квадрату. Проветрюсь и освежусь! Я, честно говоря, сегодня взвинчен. Причина? Хех, вечерком мне предстоит очередное свидание с Эллой. Вот вроде не первое, а я до сих пор как наивный мальчишка, блин. Волнуюсь, предвкушаю. Ладошки мокнут от трепета. Тело прошибает сладостная судорога. Я — комок искренних эмоций, которые, точно побочный эффект счастья, зудом нервного нетерпения скачут по коже. Любовь! Любовь! Любовь! Ох уж эта сокрушительная новизна, нахально перекраивающая демонический скелет и мозги! В общем, кроет меня с непривычки. Кроет. Архангела мне в задницу! Снова я разболтался, словно цыганка на ярмарке… Харе трепаться! Я пошел.              Хвала Владыке, я все-таки вываливаюсь на свободу. Приветик, мир, кактус и цветочки в клумбе. О! Здравствуйте, миссис Нортон. Неугомонная леди на своем неизменном посту, как обычно, метет-метет-метет. Шорх-шорх-шорх! Стабильность эхом разносится по улице. Вжух-вжух-вжух! Зато за чистоту асфальта — ни полразочка можно не волноваться. Миссис Нортон неустанно бдит за его стерильностью. И при свете солнышка, и под покровом ночи. Зачем? Кто ее разберет. Она как самурай. У нее есть только путь. Такие дела.              Я почтительно перебрасываю через дорогу пожелания доброго дня женщине-метле, но меня игнорируют. Правильно, где я, а где асфальт? У миссис Нортон четко расставлены приоритеты. Я не обижаюсь, меня устраивает сей расклад. Лучше избегать зрительного контакта. Так сохраннее. А то, не дай бог, заражусь от нее манией странных действий. Не-не-не, упаси господи! Мне и без того геморроя хватает. У меня собственный путь. Не надо меня ничем заражать, умоляю. Фу, бяка! Миссис Нортон, извините, помогать я вам тоже не имею никакого желания. Лимит деятельности на сегодня исчерпан. Осушился до дна. Чувствую себя выжатой тряпкой, едрить! Да и в целом, думаю, миссис Нортон лучше поостеречься. Пугает такое рвение. Пугает. Честное слово. Я, конечно, не трус, но экспериментировать не стану. Ну нафиг! Вперед, женщина-метла, но, пожалуй, без меня. Хе-хе-хе.              Выуживаю портсигар из кармана, цепляю зубами сигарету. Щелчок! Наконец-то наступил заслуженный перекур. Бла-го-дать! Правда, на улице душновато и освежиться в полной мере не получается. Увы. Погодка прохладой не балует. Нет. В принципе меня все утраивает, просто от уборки извилины и тушка закипели — внезапно возникла потребность приложиться ко льду. Мохито, что ли, замутить? Или в холодильник залезть? Анку-Анку, дурак дураком. Я нервно хихикаю и выпускаю бархатистое облачко дыма из болтливого рта. Серые завитки танцуют в воздухе и исчезают. Я остаюсь на месте. Разумеется, у дыма нет никаких забот-хлопот, в отличие от меня. Ух-ух-ух!              Недовольно нахохливаюсь и смотрю на часы. Вот опять! Скоро придут клиенты. Ни секундочки покоя. Время никогда не дает расслабляться. Ишь какое беспощадное! Блин, когда уже вечер? Хочу к Элле, а не это безобразие. Я соскучился. Овчарка изгрызла косточку на крошки. Срочно необходима новая порция поощрения. Иначе верный пес загнется от тоски. Знаете ли, подыхать желания не имею. Не начинайте! Я уже слышу немой вопрос, мол, а кто имеет, Анку? Ой, все!              Выбрасываю окурок в урну и лениво плетусь к двери. Пора приниматься за работу. Мир, кактус, цветочки, аривидерчи! Еще увидимся. Позже. Сейчас меня зовет под бок рутина. Требует к себе сосредоточенного внимания. Срань господня! Да иду я, иду! Вновь эксплуатация, эксплуатация, эксплуатация! Госпожа в черном, я так-то в рабство не сдавался. Давай как-то уважать друг друга. Нормально же сотрудничали. Что за беспредел начинается?              Смерть крутит пальцем у виска и немилосердно сообщает — драить унитаз меня заставила не она. Конечно-конечно. Охотно верю, твою налево. Я же самостоятельный и взвинченный. Все сам, все сам. Ах, ну и науськавший неведомый голос, очевидно, мой соучастник. Непозволительное вероломство! Меня буквально подбили на демонстрацию домовитости. Меня обманули! Я возмущен. Не заказывал же припадков трудолюбия. Даже мысли такой не водилось. Я клининг заказывал, а он… В сраку! Вероятно, это нервное. Где мой чай с мятой? Повторюсь, в сраку!              По-хозяйски вхожу в бюро. Ну а как еще? Я же его владелец. Деловито переворачиваю табличку с гостеприимной надписью: Добро пожаловать! Удовлетворенно хмыкаю, затем привередливо осматриваю сверкающее чистотой помещение и хмыкаю повторно. Да, я молодец. Не зря пыхтел. Хех.              Довольный собой, топаю за стол. Плюхаюсь в кресло, беру мятный леденец из конфетницы. Негоже благоухать табаком при клиентах. Незачем им знать о моих вредных привычках. Божечки-кошечки!!! Я только сейчас проснулся! Вы же никогда еще не наблюдали меня во всей красе. Ну, в процессе работы. Не видели, как мастерски держится амбассадор Смерти при клиентах. И улыбку мою отточенную, профессиональную не оценивали. Хе-хе, не беда! Вот сейчас и исправимся! Клиенты придут с минуты на минуту, так что… Устраивайтесь поудобнее, берите конфетки. Сейчас я буду красоваться. Складываю ладони в замок, нетерпеливо перекатываю языком леденец по небу, впиваюсь пытливым взглядом в дверь — поджидаю. Давайте уже, врывайтесь в мою скромную обитель. Демон наготове!              Отлично. Явились, не запылились. Как раз вовремя, молодцы, пунктуальные. Одобряю. Я деликатно улыбаюсь и вкрадчиво произношу:              — Добро пожаловать, — в ответ на свое фирменное приветствие получаю дружелюбный кивок. Начало положено.              Ну что? Вы оценили по достоинству мою профессиональную улыбку. Заметили-заметили? Ни грамма снисхождения к горю не отразилось в изгибе губ и нотки сочувствия идеально подобраны. Ой, благодарю, я польщен. Недаром у зеркала крутился-корячился-тренировался. Пра-кти-ка!              — Прошу, присаживайтесь? — заботливо указываю на два кресла перед собой.              Мои сегодняшние клиенты — брат и сестра. Пришли заказать последний путь папочке. Эх, любящие дети! Миленько. А папочка их был тот еще сорванец. Любопытно? Ну-ну, не торопитесь, все расскажу. Мне надо сосредоточиться на клиентах. Позже все карты вскроются. Разве я вас когда-нибудь оставлял в неведении? Вот и вот-то! Терпение, дорогие, терпение.              — Я могу начинать? — снова два дружелюбных кивка. Супер. Все идет как по маслу. — Как будем провожать покойного? Что желаете? Кремацию или погребение?              — Погребение, — синхронно отвечают брат с сестрой.              — Какой бюджет? Скромные похороны или с размахом? Вот, пожалуйста, возьмите брошюру. Тут расписаны все наши услуги вместе со стоимостью. Гроб вы также можете выбрать у нас. Любой ваш каприз будет исполнен. Мы сделаем все, чтобы ваша утрата протекла легче, — сыплю стандартным набором формальностей и протягиваю ознакомительную брошюру.              У меня сейчас харя треснет, разрази меня гром! Херак! — разлетится по швам. Все-таки тяжело контролировать этот оскал балансирующей на грани обыкновенной вежливости и настоящего участия. У меня свидание вечером, мне нельзя травмировать физиономию. Не хочется оскорблять черешневый взор Эллы неподобающим видом. И надо бы не забыть побриться… Ой, у меня же тут люди. Анку, вернись в реальность! Балбесина, блин.              — Прекрасно! Очень удобно, — восхищается сестричка. Угу-угу, мы тут работаем вообще-то, словно паховые лошади. — Даже костюм можете предоставить…              — Да, мы сотрудничаем с ателье неподалеку.              Отвечаю крайне услужливо, а сам незаметно постукиваю по колену. Мысленно подгоняю. Быстрее-быстрее-быстрее! Говори уже. Я знаю, к чему ты ведешь. Прочитал ваши с братиком мысли. Лучше бы не читал, ей-богу. Героически сдерживаю нервный смешок.              — Понимаете, наш отец был специфическим человеком. Помешанным на всякого рода плотских утехах, — да извращенец был ваш папка, чего уж. — Как бы сказать… — говори уже как есть. Не удивишь. — Эм-м, в общем, наш отец умер во время секса. Откровенно говоря, это всю жизнь было его мечтой. Ну-у, как бы мечта сбылась. И мы уверены он собой очень гордился бы…              Ага-ага, молоденькая девица затрахала вашего папочку до смерти. Маленькая оплошность. Не обращайте внимание на грубость. Может во мне играет зависть. Пф-ф! Вот умора. Сердечко у старика не выдержало бешеных скачек на его причиндале и… Упс! Моя госпожа раскрыла объятия. Ей плевать, кому дарить ласку — извращенцы тоже вполне сгодятся. Смерть всеядна. Ура! Мечты сбываются.              — Да, сестра верно говорит. Наш папа был любвеобильным, — не то слово.— Короче, можно сказать, как есть?              А я о чем тут талдычу уже минут десять?!              — Конечно, нас волнует лишь ваше удовлетворение, — я деловито сдвигаю брови, будто готовлюсь услышать самый сокровенный секрет. Поворот! Иногда из меня получается вполне сносный актер. Хе-хе-хе.              — Нам бы хотелось уделить особое внимание этой теме. Сделать акцент на этой любви отца. Допустим, на прощальном ужине сделать закуски в форме гениталий. Или кексики. — кексики-хуексики, едрить! Сейчас подавлюсь языком. Сука! Вот это ор! Извращенцы всюду. — И да, похороны мы хотим с размахом. Еще нюанс. А вы можете сделать гравировку на крышке гроба? И да, денег мы не пожалеем, — братец доверительно глядит на меня.              Пиздец-звездец! Прощения просить не буду. Сами понимаете. Уже предвкушаю восторг Шейна. Он к чертям кухню разнесет. А Лука просто уссытся от смеха. Я не хочу намывать пол еще и в святой святых. Сам еле сдерживаюсь, ешкин кот. Судя по всему, я все-таки явлюсь к Элле с треснутым хлебалом, ибо когда эти двое выйдут за порог, дам себе волю. Ржать-ржать-ржать… Боже! Даже не полезу к ним в голову больше. Что там за гравировка? Давайте, шокируйте меня. Добивайте! Делайте контрольный выстрел, чтобы наверняка. Я замер. Я весь ваш.              — Конечно, без проблем. Все к вашим услугам. И ужин, и гравировка. Любые пожелания за ваши деньги. У нас нет предрассудков. Какую надпись хотите? — Анку, держись неприлично ржать в лицо скорбящим. Надеюсь, я не покраснел… Ибо щеки у меня горят адским пламенем. Что ж так смешно-то?              — Отец всегда говорил: секс убивает больше людей, чем смерть, но насколько приятно он это делает! Вот такую. У нашего папы были заскоки насчет спермы. Он называл ее нерожденными детьми.              Щипаю себя за ляжку, дабы не прорвало. Я на пределе. Кажется, из ушей пар свистит. Ребят, у вашего отца в целом были заскоки. Чокнутый он. Чокнутый извращенец, чего уж скупиться на оскорбления.              Неужели вы хотите сказать, что секс тоже дружочек Смерти? Госпожа, я многого о вас не знаю… Смерть, что у тебя за компания такая причудливая? Ты бы как-нибудь поразборчивей… Не-не, я не осуждаю. Просто немного ошеломлен. Ладно, любовь, а этого-то вы нахрена к себе притащили… Достаточно! Отставьте меня, пожалуйста, наедине с мыслями. Я не немного ошеломлен, а в сокрушительном ахере. Дальше ничего интересного не будет. Сначала мы с братиком и сестренкой пожмем друг другу руки. Потом пойдем выбирать гроб. После я озвучу сумму за услуги, а чуть позже — распрощаемся. Моя профессиональная улыбка выпилится, и на смену ей придет гримаса истерики. Я буду ржать как мерин.              Смерть снова крутит пальцем у виска. Пф-ф, я тебя умоляю… Любовь заботливо поглаживает плечи, приободряет, а секс рассказывает пошлый анекдот. Заткнись! Терпи, Анку, терпи. Ух-ух-ух.              Когда уже свидание? Слезно прошу, перемотайте время! Истерика застревает комком в горле, а я работаю дальше в экстремальных условиях. Все еще никто не балует, блин.              До встречи! Увидимся вечером. Если я, конечно, доживу, и комок в горле меня не задушит. Ой, все!       

***

      Ура! Я жив-живехонек. А вы что думали? Я же бессмертный. Вселенная меня не трогала. Приказа не поступало, перед Владыкой не косячил. Я все еще паинька. Да-да, я в курсе — вы это прекрасно знаете. Не надо закатывать глаза. Вы же понимаете, это всего лишь безобидные шуточки. Ну, не фыркайте, я не со зла.              Так вот. Я живой и принаряженный стою рядышком с Эллой в ее комнате. Млею-млею-млею! Счастье продолжает реконструировать демоническую тушку — я не сопротивляюсь. Лишь робкое наслаждение окутывает дымкой разум и пьянит. До безумия приятное ощущение. Я в очередной раз готов замурчать. Любовь! Элла! Любовь! Убойное сочетание, скажу я вам. Демон навечно подсел на иглу. Демон превратился в наркомана. Овчарка прикормлена на тринадцать бесконечностей вперед и намерена служить, служить, служить. Хозяйка, ты же не отпустишь поводок? Я верный пес и… Анку, протрезвей! Элла вон уже на тебя подозрительно косится.              — Неужто! Все же соизволил вернуться в реальность, — она цокает, складывает руки на груди.              — Как день прошел? — суетливо поправляю воротничок на лиловой рубашке с лютиками. Угу, я снова букетик. Тадам!              — Великолепно, — усмехается Элла, — в баре сегодня потасовка случилась. Два ангела поспорили, кто из них добрее. В итоге подрались. Я ржала.              — Идиоты, ничего не меняется, — невольно прыскаю, одергиваю рукава. Прихорашиваюсь, блин.              — А у тебя? — Элла пытливо зыркает на меня своими спелыми черешнями. Самый волшебный взгляд, который мне доводилось лицезреть. Я таю.              — Да так, на предстоящий прощальный ужин закуски в форме гениталий заказали. Или кексы. Не спрашивай, — обреченно качаю головой.              — Ха-ха, весело у вас там, — она звонко хохочет. Очаровательно. Не поспоришь, не скучаем.              — Куда желаешь отправиться? — перехожу к делу. Пиписьки подождут. У нас тут свидание, а не прием у уролога.              — Хочется какого-то праздника. Даже суеты, мм-м, — Элла задумчиво щурится. — Не знаю, сам решай. Удивляй меня!              — Ладно, есть у меня одна идея, — загадочно хмыкаю и оглядываю хрупкую фигурку рядом. — Позволишь, я тебя переодену. Стоп! Ты не подумай, я разд…              — Боже! Да поняла я, поняла, — Элла вновь заливается смехом. — Валяй!              Спросите, чего я удумал? Потерпите, сейчас все станет ясно. Помнится мне свербело освежиться… Хе-хе. Пристрелим двух зайцев одним махом.              Ловкое движение пальцами — и вместо футболки появляется уютный свитер, а взамен кед — ботинки. Следом на голову опускаются белые меховые наушники, а на плечи такая же белая шубка под барашка. Ой, еще кое-что стоит добавить. Щелчок! У меня в руках мохеровый бирюзовый шарф. То, что надо! Я бережно укутываю Эллу, недоуменно хлопающую ресницами. Хех, милота. Выполнено! Ставлю галочку. Моя дама утеплена. Анку, ты ничего не упустил? Нет. Я и про себя не забыл. На мне красуется кофейное шерстяное пальто. Волнуетесь за меня? Так приятно. Благодарю за поддержку. Я же взвинчено-предвкушающий. А ваша забота — будто доза успокоительного. Мысленно даю вам пять. Хе-хе.              — Тебе идет, — Элла красноречиво поджимает губки. — Только что ты нахрен выдумал? Зачем нам это душное тряпье?              — Удивляю, — невинно пожимаю плечами, удовлетворенно улыбаюсь. — Кстати, и тебе очень идет. Готова? — я с трепетом сжимаю ладонь Эллы.              — Давай уже!              Как прикажете.              Щелчок! — мы в Нью-Йорке в канун рождества. Желали праздника и суеты — получайте! Я рад служить. Таймс-сквер мерцает всеми цветами радуги. Сверк-сверк-сверк! Кругом гирлянды и еловые венки. На огромных экранах пестрят кадры с гуляниями и рекламой елочных украшений. Атмосфера торжественности слепит багряным, нефритовым и золотым. Прохожие носятся туда-сюда в предвкушении торжества с подарками и счастливыми улыбками. Воздух пропитался глинтвейном, егермейстером, имбирем и той самой свежестью. Декорации с пряничными человечками и оленями в упряжке на каждом шагу, как и ряженые Санта Клаусы. Люди ликуют. Из каждого уголка доносится музыка, поздравления и заразительный смех. Тайм-сквер источает праздник, точно Старый Свет чуму. Впечатляет, скажу я вам.              — Обалдеть! До сих пор не могу привыкнуть, — Элла поднимает голову к небу, подставляет ладони под пушистые снежинки. Господи Иисусе! У меня сейчас сердце остановится. Восхитительное зрелище! — А нас не снесет эта толпа обезумевших? — она опасливо озирается по сторонам.              Элла-Элла, а я до сих пор не могу поверить в свое счастье. Ты меня не отвергла. Владыка, я сто пудов облобызаю тебе задницу при удобном случае! Счастье-счастье-счастье!              — Не беспокойся. Людей я сделал неосязаемыми. Они как голограмма.              — Хитро, — одобрительно хмыкает моя прекрасная дама.              Сердечко опять пропускает удар. Не сдохнуть бы ненароком от блаженства. Хе-хе.              — Куда пойдем? — я вновь беру Эллу за руку, а она — отвесьте подзатыльник мне копытом! — не возражает.              Да что же я чувствительный такой… Эх! Не щадит любовь взбудораженного демона, не щадит.              — Нуу-у, пошли к той кучке музыкантов сходим.              И мы идем. Не разрывая переплетенных пальцев, топаем к цели. Да, я позволил себе сей романтический жест. Осмелел в край, твою налево! Ну а почему бы и нет, когда не отталкивают? Надо ловить момент! Заметили? Я все больше и больше погружаюсь в мир романтики. Хорошо обучаемый. До одури влюбленный и плененный вовек. Волшебство!              Снег мерно скрипит под ногами. Праздничная музыка становится все громче, а суета только увеличивается. Такси забирает заждавшихся пассажиров. Детишки оккупируют колени всех Сант в округе. Кругом кипит жизнь, точно в огромном муравейнике. Нью-Йорк, не стесняясь, демонстрирует нам суматошный бег стрелок на часах. Город, что никогда не спит.               Мы по привычке огибаем разношерстные силуэты, переходим дорогу по зебре и по сигналу. Да, мои иллюзии действительно очень реалистичны. Ой, я не хвастаюсь, не начинайте. Бе-бе-бе. Если бы не Элла рядышком, показал бы вам язык.              Мы тормозим у островка с уличными музыкантами. Моя дама с интересом наблюдает за приплясывающим квинтетом. Хмыкает, оценивает. Вот пятой точкой чую, ей что-то не угодило. Я напрягаюсь, стараюсь прочитать эмоции на сосредоточенном лице, по которому скачут разноцветные блики.              — Хорошо, что ты не нарядил меня в такой же дурацкий шарф. Я бы не выдержала, — философски подмечает Элла.              Я хрипло смеюсь. Нечто неведомое внутри разрастается в размерах, обволакивает и греет. Ух, пронесло. Ее всего-то не устроили рождественские шарфы на музыкантах. А я уж испугался.              — Нуу-у, мне нравится, как твои волосы сочетаются с бирюзовым, — пользуюсь моментом, убираю огненно-рыжую кудряшку с щеки. — Хочешь глинтвейн?              Элла благосклонно кивает и продолжает неотрывно пялиться на восхваляющих Рождество трубачей. Щелчок! — у меня в руках появляется парочка бумажных стаканчиков. Ароматный пар щекочет ноздри, устремляется к облакам и звездам, а мое сердце все норовит прекратить биение. Любовь сводит меня с ума. Близость Эллы выбивает из колеи. Впрочем, кажется, я стал держаться увереннее. Говорю же, ускоренный курс романтики. Я смышленый. Хех.              — Держи, — осторожно протягиваю Элле дымящийся глинтвейн. — Аккуратно, не обожгись.              — Спасибо, — она благодарно улыбается и возвращается к неотрывному созерцанию. — И правда, горячий, — тихий шепот опадает на асфальт вместе со снежинками.              — Подержать, пока не остынет?              — Не, наоборот, приятно, — Элла с наслаждением обхватывает ладонями стаканчик и делает небольшой глоточек.              Мы стоим плечом к плечу. Я не слышу ни музыки, ни шума города — лишь свое неровное сердцебиение. Ничего, кроме нас двоих не существует. Все остальное — пар от глинтвейна. В миг испаряется перед глазами. А мне и ничего не нужно больше. Только Элла. Она заставляет меня чувствовать себя как никогда живым. Ее имя высекается вечной истиной на каждом ребре демонического скелета. Проза эйфории татуировками вытачивается под кожей. Теперь и навсегда я познал любовь. Невидимое кольцо на пальце обжигает кожу, а прежний я — сгораю без остатка. Пока-пока!              — Знаешь, я даже никогда не выезжала за пределы штата. Хотя, казалось бы… что сложного. Меня притягивали путешествия, а я… А я ничего не делала. Будто и не жила вовсе. Если бы можно было все изменить… Но! — Элла печально усмехается. — Впрочем, я изменила по-своему.              Нечто внутри затягивает узлы на артериях. Мне тяжело дышать от этих грустных ноток в тонком голосе. Такую мелодию я не заказывал, заберите обратно. Черт!              — Ты все-таки жалеешь? — я щедро отхлебываю глинтвейна, чтобы залить тревогу.              — Нет. Точнее, жалею, но не о том. Да что скрывать, я была дерьмовым человеком. Только и делала, что кусалась. Я не хочу в ад, Анку, — тонкий голосок дрожит. Узлы затягиваются крепче.              — Ты чего? Какой ад? Тебе там не место. Ты туда ни ногой, не надумывай.              Я хмуро смотрю на Эллу, пытаюсь нащупать опухоль колыхнувшегося меланхолией настроения и искоренить. Вырезать. Но Элла не поднимает на меня прекрасных глаз — стоически изучает стаканчик.              — Нет, Анку, я полное дерьмо. Ты просто ебнулся, и не замечаешь в кого ты влюбился. В никчемную неудачницу, которая не смогла жить так, как хотела. Ты вообще в труп влюбился! Хорошо, что я сдохла. Так лучше всем, — Элла шмыгает носом и облизывает губы.              — Ну-ка посмотри на меня!              Вышвыриваю к чертям стаканчик, хватаю ее за щеки и поворачиваю на себя. Не обессудьте, я потом испепелю мусор. Мне сейчас не до этого. Артерии стянуло до нестерпимой боли. Мое сердце обливается кровью. Я сейчас завою.              — Ну ты чего? Господи! Не плачь. Никакой ад тебе не светит. Нет в тебе столько дерьма для ада. Ты хороший человек. Ты даже никого не убивала, — я прижимаю Эллу к груди, лихорадочно перебираю рыжие кудряшки.              Соленые слезы отравляют демоническое естество. Нещадно мочат огненные ресницы человеческой души, стараются потушить пожар надежды. Нет-нет-нет! Владыка мудрый, он не допустит просчета. Эллу никогда не отправят в ад. К глотке подступает гнев. Не допущу! Испепелю все вместе с мусором. Любого уничтожу, кто попробует обидеть мою Эллу. Стискиваю челюсти, снова нежно обхватываю бледные щеки, заглядываю в черешневую радужку.              — Послушай меня, я знаю, что говорю. Ты не попадешь в ад. Я не позволю. Обещаю. Ты будешь счастлива. Все будет хорошо, — я осторожно смахиваю отравляющую влагу с длинных ресниц. — Веришь?              Глажу, глажу, глажу по щекам. С трепетом стираю остатки печали с прекрасного лица. Припадаю к последней слезе губами. Причащаюсь болью Эллы, чтобы растворить ее в себе. Да, я совсем осмелел. Ситуация требует решительных действий. Некогда тупить! Вы же понимаете?              — Ты че, рыцарь на белом коне? — Элла бодает меня плечом и, наконец, хихикает. Я замечаю, она смутилась. Ойюшки! Но как приятно.              — Я серьезно.              — Мне просто музыка не понравилась. Все-таки рождественские песни — полная хрень, — брезгливо фыркает Элла, допивая остатки расплескавшегося глинтвейна. Поразительно, что на шубку не попало. И на мое пальто.              Элла, Элла, Элла! Кого ты пытаешься обмануть? Я хоть и не залезаю в твою голову, все прекрасно чувствую. Телепатия ни к чему. Верный пес с легкостью считывает настроение колючей хозяйки. Ладно, будь по-твоему. Меняем тему. Я покорно исполню твой любой каприз. Дерни за поводок — и я тут как тут.              — Я могу убрать рождественские мотивы. Выбирай любую песню.              — Хм-м. Не-а! Удивляй меня!              Элла топает ботинком, словно маленькая девочка, и выжидательно смотрит на меня. В зрачках сверкает вызов. Элла берет меня на слабо. Что же, если моей даме угодно дивиться — будет исполнено! Есть у меня одна смелая мысль. А я, как вы помните, вконец осмелел — пора творить магию. Я снова собираюсь красоваться и развлекать. Хозяйка жаждет эмоций. Дрессированная овчарка все организует в лучшем виде. Хе-хе. Возможно, сия отважная мысль навеяна ритуалом Луки, но… Была не была! Я, конечно, не Лука, но тоже вполне талантливый. Хе-хе.              Приготовьтесь, сейчас начнется, ебушки-воробушки, мюзикл. На что только не пойдешь ради любви… Ага, простите за мат и все такое. Волнуюсь я, не серчайте. Ой, вы за меня болеете? Мои хорошие…              Щелчок! — и у музыкантов из рук исчезают саксофоны, трубы и флейты взамен появляются скрипки, контрабасы и гитары. Я отхожу от Эллы к своему импровизированному оркестру. С упоением вглядываюсь в заинтригованное лицо. Совсем недавно влажные от слез ресницы теперь подрагивают в предвкушении. Я и Элла замерли друг напротив друга на расстоянии изумления. Щелчок! — смычки и пальцы любовно касаются струн. Объявляю начало представления! Мелодия беспрекословно разносится вокруг несуществующей сцены и устремляется в мое сердце. Ибо петь я буду именно им.              — Продай себя запросто              Ночью и днем              Она движется к струнам дряхлой гитары              Делаю небольшой шаг вперед. Элла, я совершенно даром отдаю тебе всего себя с потрохами. Забирай. Это станет моей наивысшей наградой.              — Двигаясь странно              Говорит ясно              Хохотом шумным себя выдает              Еще скольжение вперед, и я распахиваю объятья. Любовь кружится за моей спиной. Радуется. Празднует.              — Она идет,              О-о-о, а я все один              О-о-оу, о нет!              Я растягиваю слова и переступаю из стороны в стороны. Одиночный вальс для единственной зрительницы. Мое сердце танцует для Эллы. Еще широкий выпад — и я застываю рядом с ней. Фуэтэ! Беру Эллу за руку, и мы шагаем навстречу друг другу. Вперед-назад. Вперед-назад. Мое одиночество обретает партнершу. Я понижаю голос, наклоняюсь к Элле, на мгновенье отнимаю меховой наушник от уха и шепчу:              — Медленно, мягко              Хилтер, килтер              Прибавляю звук. Громче-громче-громче! Подхватываю Эллу под талию и веду. Теперь мы кружим вместе с любовью. Шаг за шагом. Ближе — дальше. Я сливаюсь с телом, которое двигается со мной в такт. Суетливые силуэты проходят сквозь нас. Мы два вальсирующих призрака. Минуты замирают и обращаются в бесконечность. Есть только я и Элла.              — На улицу выйдет с гитарой своей              Там ветер завоет              И с хохотом дерзким              Под парусом странным она уплывет              Я ускоряю вращение сквозь мельтешащую толпу. Усиливаю ритм.              — Продай себя снова              Говори быстро.              Резко торможу. Элла откидывается, а я подхватываю ее под лопатки. Я ни за что не дам ей упасть.              — Говори мне, что ты любишь меня!              На секунду зависаю над ней, смотрю в глаза. Улыбаюсь-улыбаюсь-улыбаюсь. Мы выпрямляемся. Я выпускаю Эллу из паутины надежных конечностей и потихоньку скольжу назад.              — Но-о-о, теперь она дрожит              И хохотом дерзким              Сражает меня.              Элла удивленно наблюдает за плавно удаляющимся демоническим маятником. Кокетливо хмыкает.              — О-о-о, и музыка кружит все выше и выше,              О-о-о, и больше не ступит на землю она.              Беру ноты выше и вновь подаюсь вперед. Волны шажков сокращают дистанцию. Пес отчаянно стремится к хозяйке. Псу необходимо быть до неприличия близко.              — Медленно, мягко              Хилтер, килтер              Хрупкая ладонь снова в моей крепкой, и мы балансируем на канате чувственности. Грудь к груди. Лицом к лицу и обратно. Неторопливые качели нежности.              — На улицу выйдет с гитарой своей.              Тем ветер завоет,              И с хохотом дерзким              Под парусом странным она уплывет.              Лала-ла-лала-лала-ла-лала-ла…              Наши стопы скрещиваются. Мы рисуем зигзаги на снегу. Ювелирные линии. Кардиограмма демонического сердца. Музыка замедляется. Смычок признается струнам в любви. Прохожие все так же струятся через два вальсирующих тела. Щелчок! — суетливые силуэты останавливаются. Кладут руки друг другу на плечи и поочередно вскидывают ноги вверх под дружное ла-ла-ла. Я опускаюсь на колено перед Эллой. Пьяно улыбаюсь. Получаю ответную смущенную улыбку. Ура! На ее лице больше нет противной грусти. С трепетом провожу по бледным костяшкам пальцами и осторожно целую. Да, сегодня я совсем осмелел. Финальный аккорд — и я поднимаюсь. Выступление окончено! Как вам? Думаете, удивил? Ой, спасибо. Я старался.              Элла звонко хлопает и продолжает улыбаться. Моя миссия выполнена. Печаль припорошило снегом.              — Удивил? — поправляю мохеровый шарф, рыжие кудри.              — Еще как! Не ожидала от тебя таких выкрутасов.              Мой поплывший взгляд стопорится на надутых губах, очерчивает плавный контур. Так хочется поцеловать… Элла же растерянно отводит прекрасные глаза. Видимо, для такой вольности еще рано. Ничего. Я терпеливый. Главное — Элла больше не грустит. Узлы на артериях развязывает сама Любовь. Крайне признателен. Ты как? Натанцевалась? Замечательно!              Пока я витаю в облаках, Элла нервно посматривает на меня. Мнется-мнется. Пухлые губки надуваются еще пуще. Рывок! Меня притягивают за воротник и чмокают в щеку.              — Спасибо, и с Рождеством! — торопливо выпаливает Элла.              Нечто неведомое внутри ломает последнее ребро. Перестройка прошла успешно. Я ошалело моргаю и потираю место поцелуя. Оно горит. Я заклеймен.              К счастью овчарки плюсуются еще тринадцать бесконечностей. Хозяйка выдала внушительную награду. Любовь подмигивает и оставляет нас без присмотра. Сами разберемся. Неужели я продал себя?              — Пожалуйста, — восторженно шепчу я.              Кардиограмма на снегу подсвечивается всеми цветами радуги. Это лучшее Рождество, которое можно придумать, пусть и иллюзорное.              Элла, я люблю тебя.