— Отойди! — выкрикнула Тирис, грубо оттолкнув Гарри. Парень завалился на бок, ударившись локтем о дощатый сырой пол.
В душе разливался ужас, отчаяние. Эмоции затопили разум, вернули в тот ненавистный день, когда погиб Дамблдор… день, когда все изменилось. Тирис вдруг почувствовала себя такой слабой и беззащитной. В своей жизни она столько раз проходила через отчаяние, что теперь оно превратилось в простой рефлекс.
Она упала на колени рядом со Снейпом, одежда мгновенно пропиталась расплескавшейся кровью, рука скользнула на покалеченную шею из которой все еще пульсирующей кровавой волной выходила жизнь. Он дышал хрипло, прерывисто, то и дело судорожно сглатывая, его грудь тяжело вздымалась.
— Профессор! Профессор!
Черные запавшие глаза оторвались от Поттера и медленно скользнули к ее лицу. Тирис сжала зубы, стараясь сдержать слезы, но те все равно текли из глаз. Беспомощно смотрела как кровь толчками выплескивается из его горла. Как он хрипит, пытается вдохнуть, но не может. Видела, как он умирает, видела, что он не хочет умирать. Как он хватается за горло, пытаясь поймать глоток воздуха, но лишь захлебывается собственной слюной и кровью.
Как в замедленной съемке. Не в силах пошевелиться, даже не в состоянии отвести взгляд. Руки ходили ходуном, то и дело норовя сорваться с раны под пульсирующим потоком крови.
«Тирис…» — хрипло произнес он. Хотя не мог. Просто не мог издать ни звука!
Девушка дернулась, резко вскинув голову и рассыпав по мокрому лицу волосы. Наверное, ей просто показалось. Определенно. А может быть, ее имя прозвучало в ее голове?
— Нет, нет, нет. — едва слышно прошептала она и затрясла головой, пытаясь собраться с мыслями.
— Тирис… — неуверенно сказала Гермиона где-то позади.
— Проваливайте, — рявкнула та на троицу, сдергивая окровавленной рукой с шеи россыпь стеклянных шариков, оплетенных джутовой тесемкой.
— Тирис, не надо! — прошептал Гарри, пытаясь унять дрожь в голосе. — Ты ничего не…
Взгляд скользнул на зажатый в руке парня флакон с такой знакомой светящейся жидкостью. Воспоминания. Она не допустит, чтобы от него остались лишь воспоминания!
— Проваливай, я сказала! — в ярости выкрикнула девушка.
Рука в волшебной палочкой взметнулась в воздух. Так просто, она училась этому столько раз. Она видела, как он исцелял. Он ее учил. Затягивать раны, порезы. Натягивать кожу и мышцы, чтобы они срастались быстрее. Не всегда, правда, получалось. И все-таки он ее учил, хотя она и не хотела. Потому что для нег это было важно. С помощью магии можно остановить кровь, если она уже течет, можно было притупить боль, если рана болит.
Сложные нити заклинаний затанцевали над покалеченной шеей, стеклянные шарики с зельями растаяли и слились с пульсирующей кровью, влились в русло, пытаясь вернуться обратно, в еще теплое живое тело. Такие знакомые, отработанные чуть ли не до автоматизма движения.
«Он не умрет, не умрет». — билось в голове.
Кожа на шее натянулась и стала расходиться, словно занавес на сцене, то и дело открывая взору очищающуюся зияющую рваную рану — Тирис стиснула зубы, чтобы не закричать от отвращения. В голову так не кстати пришло воспоминание о беспомощном морском котике умирающем на пляже, точнее о тех чувствах, которые она в тот момент испытывала к тому несчастному зверьку.
Угольная волшебная палочка была как никогда послушна, чуть ли не звенела от готовности выполнить любое заклинание. Лишь бы исцелить. Лишь бы помочь. Тонкие пальцы перебирали нити волшебства, словно струны. Из-под них вылетали искры, а в воздухе кружились крошечные частицы, похожие на пыль, — то ли кристаллики, то ли песчинки. Они проникали в кровь, кожу. Она чувствовала их. Они становились то сильнее, то слабее, то исчезали совсем.
Тирис чувствовала тепло, которое поднималось вверх по телу. От кончиков пальцев к ключицам, от ключиц к шее. Заклинание было простым, она знала его наизусть и даже с закрытыми глазами могла повторить. Но вот получится ли…
Сзади хлопнула дверь, они остались в хижине вдвоем.
— Я не позволю вам умереть, — бормотала Тирис, словно мантру, но его глаза уже были давно плотно закрыты.
Она чувствовала солоноватый вкус крови на своих губах, его кровь. Капли которой попали, когда он захлебывался. Сглотнула, пытаясь справиться с тошнотой.
Заклинание за заклинанием, смертельная рана начала медленно, нехотя затягиваться, кровь уже почти не сочилась… а может быть, это не результат ее стараний? Может быть, это в нем уже не осталось ни капли? Противоядие из слез Феникса и не менее эффективная при отравлениях настойка из Безоара, уже давно под пульсирующим воздействием магии струилась по его жилам. Тирис молилась, чтобы зелья подействовали, хоть немного нейтрализовали яд.
Она не могла позволить ему умереть. С ним она чувствовала себя в безопасности, он спас ее от самой себя. Не могла его отпустить. Не могла. Он не мог умереть. Не мог!
Прошло несколько безумно долгих минут, но он все еще лежал без движения. Был жив, но не подавал никаких признаков жизни. Тирис не знала, что еще можно сделать, не знала как помочь. В голове проносились самые жуткие мысли. Почему же он не приходит в себя?
У нее ведь получилось остановить кровь, хотя бы на время. И она успела применить антидот, пока его сердце еще билось… Слезы Феникса — жидкая магия, чудесная даже для волшебного мира. Но он… не дышал и она не чувствовала его сердце. Хотелось кричать. Дрожащая рука вновь и вновь с отчаянием пыталась нащупать пульс. Она ведь сделала все правильно. Или нет? Не успела?
Может быть, зелье из слез Фоукса приготовлено неверно? Или… Тирис, резко вскинув руку, до боли прикусила окровавленный кулак, оставив на нем полукружье зубов… Уже слишком поздно?
От нахлынувшего бессилия, она упала ему на грудь, прижавшись плотно, крепко, всем телом. Уткнулась носом в ворот мантии, потянула ткань на себя и обняла, стиснув в объятиях, не обращая внимания на пульсирующую разрывающую боль в груди, на то, что он вновь начал истекать кровью. В голове вновь и вновь проносились картины из прошлого.
— Я люблю тебя, — тихо шептала она, не отрываясь, не чувствуя как по щекам катятся слезы. — Пожалуйста, ты не можешь умереть, я люблю тебя… пожалуйста… Не умирай, прошу тебя. Слышишь, не умирай. Я так люблю тебя, так люблю…
На секунду закрыла глаза, чувствуя, как боль уходит из груди. И вдруг с губ сорвалось заклинание. Древнее, сложное. Заклинание, когда-то в незапамятные годы найденное в глубинах Хогвартса. Непонятное, неизвестное, но так кстати вдруг пришедшее на ум. Почему сейчас, почему именно оно. Но так было нужно. Последний шанс, последняя возможность. И она не должна упустить ее. В голове эхом проносились слова на незнакомом древнем языке.
Прошло всего несколько секунд, и перед глазами все поплыло, а затем мир погрузился во тьму.
***
Густое свинцовое небо, ветер вздымает листву и поднимает в воздух мелкие ветки и камни, с шумом падающие обратно на землю, словно крупицы града. С каждым порывом всё сильнее чувствовалась приближающаяся буря. Где-то вдалеке сверкали молнии, слышались раскаты грома.
Впереди небольшой дом из глины с соломенной крышей, скорее сарай, выкрашенный белой известкой, который на фоне серого неба казался ещё более мрачным. Рядом небольшой сад и пожухлые деревья, покрытые мхом. Их голые сухие ветки свисают вниз, а на них сидят совы. Сотни рыжих сов. Словно листья. Не мигая смотрят своими желтыми глазами.
— Профессор! Профессор! — надрывается Тирис.
Знакомая черная, раздувающаяся словно парус, мантия впереди замерла. Мужчина оглянулся на голос.
— Профессор!
Ноги, слово набиты ватой, она не могла бежать, не могла сделать даже пару шагов, как в ночном кошмаре. Оставалось лишь кричать, вопить, прижав руки к губам.
— Сев! — мягкий мелодичный голос. Красивая рыжеволосая девушка стоит возле крыльца. Она смеется и манит его рукой. — Эй, Сев!
Тот медленно оборачивается в ее сторону и делает шаг к дому.
— Профессор! Профессор!
Еще шаг и тучи сгущаются, пугающее свинцовое небо вот-вот раздавит. Но он больше не оборачивался, шел на манящий, звенящий, как утренняя роса голос. Вокруг все громче раздавался нарастающий гул приближающейся бури. Его уже нельзя было назвать просто громким, он заполнил собой все пространство.
— Северус! — захлебываясь слезами кричит Тирис. Он замер. Ревущий ветер трепал волосы, мантию. Снейп посмотрел на нее. Удивленно, осознанно, словно очнувшись.
— Северус, пожалуйста… — голос уже дрожит, срывается. — Пожалуйста…
Он вновь смотрит на девушку позади. Рыжеволосая бестия. Она манит, улыбается, машет ему рукой. И вновь оборачивается на замершую в ужасе, облитую с ног до головы кровью черноволосую семнадцатилетнюю девчонку. Его кровью. Она, что-то кричит, но он не слышит ее слов.
Тирис подняла голову. Слезы катятся по щекам, смешиваются с ветром.
— Я не могу без тебя, Северус. Я… я так люблю тебя, — прошептала она.
***
Тирис с трудом открыла глаза. Все плыло, качалось, вибрировало. Она лежала, прижавшись виском к груди Снейпа, носом уткнувшись ему в шею. Плотно сжимая в кулаке его влажную мантию. Неотделимы. Он — это она. Она — это он. Он и она, оба, как и весь мир, который они даже не помнят. Даже не знают, что такое время.
По спине пробежал холодок и девушка теснее прижалась к мужчине, пытаясь согреться, пытаясь почувствовать тепло его тела. Сил, чтобы встать… да даже, чтобы поднять голову, не было, как и сил хотя бы попытаться осмыслить происходящее. Словно во сне.
Темно и невероятно тихо. Пугающая тишина. Ее и его одежда — насквозь пропитаны кровью, которая кое-где даже уже успела подсохнуть, склеив плотную ткань между собой.
Спину холодило, сквозняк уже пробирал до костей. Наконец, околев окончательно, Тирис слегка приподняла голову, прижимая подрагивающую руку к лицу и вздымая волосы у корней.
Что… случилось? Сухая ткань нехотя отделялась с тихим шорохом и скрипом, а все еще влажная, прилипшая к коже — хлюпала и холодила кожу.
Голова раскалывалась, отказывалась работать. Мысли тяжелые. Неподъемные. В голове гудел набат… и Тирис чувствовала, что если она сейчас не выпьет чего-нибудь, то просто рухнет без сил. Во рту и носу разливался противный привкус железа. А в скором запах крови вытеснил все остальные. С новой силой противно заныло и гулко застучало в висках. Не выдержав, Тирис отпустила голову обратно на грудь Снейпу, чувствуя, что её сейчас стошнит.
Немного легче. Так тихо. Лишь в далеке отголоски каких-то бессмысленных звуков. Далеких, глухих, а может это и не звуки вовсе, а сквозняк задувающий в щели хижины.
Тошнота отступала. Медленно. Неторопливо.
Наконец, вторая попытка. Тирис с трудом поднялась сначала на колени, скользнув распущенными, склеенными кровью волосами по груди Снейпа, затем попыталась устоять на дрожащих подкашивающихся ногах. Покачнулась. В голове вакуум, по мышцам разливались волны усталости.
Девушка полубезумным усталым взглядом обвела темную мрачную хижину, распластавшегося на полу Снейпа, подсвеченного полосами лунного света сочившегося сквозь забранные досками окна, бордовые, поддернутые пленкой разводы вокруг, свои окровавленные руки, и не только руки… она буквально искупалась в его крови… крови…
Вспомнила. Она вспомнила все, что произошло. Волна осознания накатила безжалостно и беспощадно. В груди что-то защекотало. Тирис не могла вздохнуть от горя, осознания, ужаса. Потеря того, ради чего жила. От потери того, что было для нее смыслом жизни. А смысл жизни был в любви. В любви, которую хранила глубоко в душе.
Змея — символ ее факультета. Существо, которое умеет приспосабливаться к любым условиям. Змее все равно, где питаться, главное — что есть. Змеи независимы. Горды. Хитры. Змеи — одиночки. В этом и была их сила. Змеи не любят людей. А люди не любят змей. И все же они… теплолюбивы.
Да, Змеи — существа, которым не хватало тепла и в отличие от других это тепло они брали сами. Брали, чтобы жить. В этом и заключался смысл их существования.
Глаза застилали слезы. Боль потери. Тирис сгорбилась, закрыв руками лицо. Такие привычные, ставшие уже чем-то естественным и даже родным за столько лет слезы душили в свои объятиях.
Негромкий стон разрезал удушающую солоноватую тишину. Рыдания смолкли.
Дышит. Он дышит Неужели жив? Жив! Это не сон?
Тирис полуослепшими от слез и темноты глазами вглядывалась в его лицо. И вдруг увидела, даже скорее почувствовала, как из его груди вырывается дыхание в такт с хрипом.
Волна облегчения прокатилась по телу. Всхлипывания с каждой секундой становились тише. Губы беззвучно шептали: «Жив».
