Тирис Гортензия Бэтт

      Приют с красивым названием «Сиротский приют Цветочной Долины им. мадам Л.», располагался на окраине небольшого тихого молодого городка Литтл-Черри на самом юге Англии графства Дорсет среди пологих зеленых холмов.       Небольшой белый двухэтажный особняк с кое-где облупившейся краской и серой черепицей не только утопал в окружающей зелени и тенях многовековых деревьев, но и сам возвышался над небольшим садом с самыми разнообразными сорняковыми травами и кустарниками — васильками, ромашками, одуванчиками, чертополохом, лопухом, репейником и многими другими неприглядными растениями для которых обычно не было места в «приличном» саду, и которые без какой либо жалости и даже с некоторой долей жестокости вырывались с корнем трудолюбивыми садоводами.       Нынешняя директриса — миссис Бормфилд (дочка той самой основательницы Л.) очень гордилась своей задумкой и тщательно оберегала сад от шаловливых подопечных. Ведь, по ее мнению, это была гениальная интерпретация негласного девиза приюта, вырезанного острым камешком на стене особняка кем-то еще в незапамятные годы: «Даже никому ненужные сорные травы могут найти здесь свой дом». Сорные травы, именно так. Никому ненужные дети с разных уголков Англии обрели здесь свой дом.       Что и говорить, детям, нашедшим здесь кров, давали «цветочные» имена, но уже куда более возвышенные: Камелия, Орхидея, Роза, Оливия, Лилия, Примула, Магнолия… Да даже мальчишек называли вроде Платикодон, Нарцисс, Трициртис… которых, несомненно, вся эта ситуация бесила и которые чуть ли не с ранних лет придумывали себе куда более «мужественные» клички, а в последствии и вовсе бросались с кулаками на всякого, кто пытался обратиться к ним по «цветочному» имени. С фамилиями же дело обстояло гораздо проще — Литтл-Черри, в честь ничем ни примечательного относительно юного сонного городка, в котором и находился приют.       Исключений не было. Ну… кроме Тирис. Нет, точнее ей тоже дали такое «цветочное» имя, но по каким-то причинам оно было лишь вторым. Ее цветком назначили — Гортензию. Первое имя так и осталось — Тирис. А фамилию дали не Черри, а — Бэтт. Тирис Гортензия Бэтт. С такого имечка можно было лишь удавиться. Уже только благодаря ему она выделялась и была среди остальных сирот белой вороной. Иногда это было обидно. А иногда раздражало.       А потому, с самого раннего детства в голове Тирис крутились сотни вопросов. Кто дал ей это необычное и... даже странное имя? Помешанная на цветах директриса? Вряд ли. Может быть, это имя дали ей ее родители? Кто они? Как она вообще оказалась в этом всеми забытом приюте на краю Англии. Почему она отличается от остальных? Где ее настоящий дом? И был ли он когда-нибудь вообще? Что с ней было до того, как она попала сюда? Эти вопросы мучили, не давали покоя. Они то и дело всплывали в голове, а иногда даже ночью, когда лежа в своей маленькой кроватке, Тирис размышляла о том, что с ней случилось и какое будущее ее ждет.       Надо отдать должное миссис Бормфилд, она никогда не придумывала для своих подопечных героические небылицы про пропавших в без вести исследователей или капитанов дальнего плаванья. И на том спасибо. Но все же. Почему она здесь?       Когда Тирис обнаружили на пороге — она была совсем крошкой, ей едва ли исполнилось несколько месяцев. Возможно это была неготовая к материнству молодая девчонка, боявшаяся суровых родителей, а может вовсе она была дочерью каких-нибудь бродяг, случайно забредших в эти места в поисках пищи и крова?       Сейчас Тирис было уже 11 лет (нет, почти 12, ведь до декабря уже рукой подать), самой младшей ее соседке — Розе едва исполнилось 7, а самой старшей — Примуле, одновременно с этим являющейся старостой их небольшого женского коллектива — 14.       За все годы, что Тирис провела в стенах особняка, она не могла не заметить, что отличается от других детей. И дело даже не в странном имени (хотя она до последнего думала, что Тирис это какая-то разновидность Гортензии).       Слишком красивая, она выделялась среди других девочек фарфоровой кожей, ясным взглядом темных, почти черных глаз, длинными пушистыми ресницами, очерченными бровями и копной цвета вороньего крыла волос, сами собой ложащимися красивыми локонами без всяких утюжков и щипцов. Директриса пророчила ей модельное будущее и даже пару раз возила в Лондон на рекламные пробы — ничего хорошего, конечно, из этого не вышло, ведь к этой смазливой внешности достался весьма скверный характер. Был он такой изначально, или был взращен вечными поддевками сверстниц и требовательными наставниками и нянечками осталось загадкой.       Другие дети ее не любили. Называли ведьмой. А многие сотрудники приюта откровенно побаивались. С ней всегда происходили какие-то необычные, странные и необъяснимые вещи, за которые ее часто наказывали, — все знали, что во всех непонятных событиях виновата эта пронырливая девчонка Бэтт, но поймать за руку — не могли, поэтому и наказывать приходилось без суда и следствия. Просто знали, что это она и все.       А еще… у нее был филин. Самый настоящий филин! Филин, который периодически прилетал к ней из леса. У каждой ведьмы должен быть фамильяр, так? А прибавьте к этому еще и какую-то не совсем стандартную внешность… и получается, самая что ни на есть настоящая ведьма. Ведьма, которую в старые времена давно бы сожгли на костре.       Соседки по комнате не хотели с ней общаться, — она их пугала, мальчишки лишь задирали и не принимали в свои игры, а те, что постарше откровенно клеились, чем вызывали раздражение самой Тирис и порой кипящую ревность некоторых ее соседок. Учителя и нянечки же и вовсе старались избегать и игнорировать странного ребенка. Все… кроме директрисы.       Строгая и благородная, этакая «мать Тереза», вечно сующая свой нос во все дела приюта: будь то выбор ножа для масла или же организация трехдневного похода к побережью. Делая что-то из «лучших», как она искренне считала, побуждений, и объясняя это взваленной на нее ответственностью за каждого своего «цветочка», она часто перегибала палку в своей заботе.       Из раза в раз, миссис Бормфилд чуть ли не остервенением пыталась сделать из Тирис обычную, по ее меркам, девочку — «выбить дурь». Возила ту по врачам и мозгоправам, даже пристраивала в больницы для душевнобольных, но врачи лишь разводили руками и выписывали абсолютно здорового ребенка обратно.       А потому большую часть времени Тирис Гортензия Бэтт была предоставлена лишь самой себе, а как следствие — детский приют и его окрестности были давно изучены вдоль и поперек. Она знала каждый уголок, каждый закуток, каждую тропку и дорожку. И даже буйно разросшийся лес, подступающий и чуть ли не заходящий на саму территорию приюта, не обошел вниманием любопытную девчонку. Сутки на пролет в свободное от уроков и строгого взгляда директрисы время она гуляла по его окрестностям, а иногда и вовсе (на свой страх и риск) выбиралась далеко за его пределы.       Это был только ее мир. Мир полный необъяснимого и одиночества.