Отпустив, обретёшь

Обратно они ехали уже в полном безмолвии. И пусть оно все так же не было неловким, ощущалась в нем какая-то безапелляционная завершенность, окончательность. Притом столь отчетливо и явственно, что поинтересоваться у Александра, сможет ли он остановиться где-то неподалеку от ее нового жилища, Катя с самого начала как-то не решилась. Собственно, так же как и попросить высадить ее у любой попавшейся на пути станции метро. Воропаев вел машину, словно пребывая в каком-то трансе: состоянии совершенно непроницаемой сосредоточенности. Хотя, учитывая, откуда именно они возвращались, разумнее было бы предположить, что этот фасад непоколебимого хладнокровия служил лишь заслоном отчаянным стараниям мужчины держаться собранно и спокойно. Попытаться как-либо потревожить его в этом потоке внутренних переживаний Катерине казалось сейчас немыслимым, а потому девушка сидела молча, то бросая осторожный взгляд на Александра, то глядя в окно на пролетающие мимо здания, пестрящие освещенными изнутри окнами. Эти зажигавшиеся каждый вечер по всему городу мозаики из разномастных осколков: горящих где теплым, где мертвенным иссиня-белым светом, таинственно занавешенных и нараспашку открытых, — завораживали ее, наверное, с самых ранних лет. Мысль о том, что за каждым из стекол — отдельный мир, крохотный, но в своей глубине бесконечный, была по-детски наивной и вместе с тем ошеломительной. А потому и не отпускала, копошась где-то в глубинах сознания вечно пульсирующим вопросом о том, удастся ли ей самой когда-нибудь создать для себя такую крохотную вселенную — оплот безопасности и свободы, покоя и равновесия. О том же, чтобы однажды разделить этот малогабаритный универсум с кем-то еще, — на равных, а не из позиции пожизненной закредитованности родительской заботой, — порой представлялось нескромным даже помыслить. Сейчас все эти робкие чаяния казались откровенной блажью: да, перспектива так никогда и не ощутить, каково это — довериться другому безоглядно, и в этом самом доверии не обмануться, когда-то и правда угнетала девушку. Но вот обрести с кем-то подобный уровень близости, чтобы затем утратить… Не только поделенное на двоих чувство, но и самого человека, успевшего стать всего дороже, — как Александру удалось собрать себя по кускам после, у нее сейчас совершенно не укладывалось в голове. Сам же Воропаев между тем, казалось, и вовсе позабыл, что находился в машине не в одиночестве: очнувшись от раздумий, Катерина осознала, что они уже ехали по Ленинскому, приближаясь к его дому. Нестрашно, до метро отсюда было недалеко: даже если Александр вспомнит о ее присутствии, лишь припарковавшись у собственного подъезда, добраться до своего нового пристанища ей не составит решительно никаких проблем. Что действительно начинало терзать девушку, заставляя ногтем едва ли не до крови раздирать заусенец на большом пальце, так это вопрос о том, как именно им предстояло сегодня проститься. Любая из дежурных фраз сейчас, пожалуй, застряла бы у нее в горле: то, что мужчина вообще был готов приоткрыть для нее эту страницу своей жизни, до сих пор казалось Кате непостижимым. Впрочем, — промелькнула в голове догадка, от которой вдруг захотелось зажмуриться, стыдливо вжимая голову в плечи, — что, если он таким образом, ощутив, как именно изменилось ее к нему отношение, решил вот так наглядно обозначить границу? Показать, что, пусть их общение и стало куда менее формальным, есть на карте его жизни зоны, к которым он ее, — да и, возможно, кого бы то ни было, — никогда не подпустит. Глупо, ей-богу: все-таки Воропаев явно был не из тех, кто не нашел бы нужных слов для того, чтобы разом пресечь любое нежелательное для него внимание. Однако это сомнение, теперь будто сжимавшее своими ледяными пальцами все внутри нее, уже почувствовав свою власть, рассеиваться ни в какую не хотело: лишь чуть ослабило хватку. Силы на то, чтобы вновь повернуться в сторону Воропаева, она нашла в себе, только когда картинки за стеклом, отделявшим ее от мороза и слегка успокоившегося снегопада, перестали сменять друг друга. Они приехали. Склонив голову к скрещенным на руле рукам, мужчина сделал несколько глубоких вдохов, после чего, медленно отстегнув ремень и вынув ключ из замка зажигания, вышел из машины. Поспешно выскочив следом, Катя в нерешительности сделала пару шагов в сторону выхода с территории жилого комплекса, однако, услышав негромкий курлык автосигнализации, все же подняла глаза на Александра. Испытующе глядя на нее, он то сжимал, то разжимал пальцы на ручке двери в подъезд. — Мне подняться с вами? — если и брякнула глупость, с упоением измочалит себе нервы чуть позже. Не сейчас. — Только если хочешь узнать, как это случилось, — вполголоса проговорил мужчина, не отводя взгляд.

***

Квартира Александра сейчас ощущалась еще более необжитой в сравнении с впечатлением, сложившимся у Кати за время ее недавнего пребывания здесь. Теплый приглушенный свет торшера, выключателем которого мужчина будто машинально щелкнул, войдя в гостиную, поправил положение лишь отчасти. С гулким выдохом Воропаев едва ли что не свалился на стоящий в центре комнаты диван, запрокинув голову на спинку и устремив глаза к потолку. — Когда я подвозил тебя, — еще тогда, впервые, после показа, — ты вполне закономерно спросила, зачем я вообще выдвигал свою кандидатуру на президентскую должность, если занять ее, по большому-то счету, и не горел особым желанием… Молча кивнув, девушка покосилась на стоявшее напротив дивана кресло: разделявший предметы мебели журнальный столик сулил возможность выдержать с собеседником дистанцию, мысленно отгородиться, если потребуется… Да и напоминал о том вечере, когда она сама, схоронившись за ним, решила рассказать собственную историю. С того момента прошло меньше недели, однако сейчас стремление подобным образом забаррикадироваться казалось Кате диковатым и абсурдным, а потому, аккуратно опустившись на краешек дивана на некотором расстоянии от Александра, она, развернувшись к нему вполоборота, продолжила внимать. — Я ведь действительно до двадцати лет совершенно уверен был в том, что с ЗимаЛетто, кроме, разве что, пакета акций, — и то в перспективе, — меня ничего связывать не будет. Амбиции ли, или попросту гордыня, — тут уж выбирай на свой вкус, но хотелось чего-то своего. Немудрено в целом, учитывая, с каким энтузиазмом папа всю дорогу рассказывал, сколь ценно выстроить с нуля и выпустить в мир какое-то собственное начинание, не приходя, что называется, «на все готовенькое». Сейчас я понимаю, что он, конечно, отчасти лукавил: если бы не нажитые непосильным дедовским трудом профессорские привилегии, кто знает, насколько удачно компании бы удалось в свое время стартовать… Да и Павел, прямо скажем, тоже не из семьи среднестатистических рабочих. Короче говоря, в то время желание продираться по некоему собственному пути вгрызлось в меня как-то уж особенно цепко, однако, когда родителей не стало, вынуждено было обрыбиться. Я тогда третий курс заканчивал… Пришлось резко занырнуть в ворох забот, о специфике многих из которых я раньше даже понятия не имел. Кира была, хоть уже и не ребенком, но все же очень юной, а Крис… Не считаю себя вправе вдаваться во все подробности, — едва различимо вздохнул мужчина, — но так уж вышло, что в «функциональном» состоянии тогда пребывал лишь я. Впрочем, в моем случае это, похоже, просто особенность работы механизмов преодоления, а вовсе не заслуга никакая, — чуть усмехнулся Воропаев себе под нос. Казалось, весь этот монолог он сейчас проговаривал в первую очередь перед самим собой, будто в пустой исповедальне, и лишь во вторую — желая чем-то с ней поделиться. Это, однако, делало для Кати столь внезапный порыв откровенности, полный уязвимости и совершенно, на первый взгляд, несвойственной Александру хрупкости, только ценнее. — Во мне тогда такое обостренное чувство ответственности за всех и вся раскочегарилось: да, на первое время у нас троих была довольно солидная финансовая подушка, были даже активы, потенциально способные с течением лет ее преумножить, но после таких потрясений, знаешь… Если система координат, когда-то задававшая ясность всему твоему существованию, однажды вдруг уже осыпалась, как высохшие иглы с лысеющей новогодней елки, — удавишься, но сделаешь что угодно, дабы подстраховать все, что тебе дорого. На тот момент чем-то, что отнять у человека невозможно, мне казался профессионализм: знания, компетенции, — которым, как водится, грош цена в отсутствие реального прикладного опыта. Ну а ЗимаЛетто, как нетрудно догадаться, было наиболее осуществимой возможностью этот самый опыт скорее заполучить. Павел меня тогда принял буквально с распростертыми объятиями, тут же кинувшись вводить в курс дела едва ли не всех производственных и управленческих процессов. В принципе, на фоне переживаний от потери близких друзей более чем объяснимо… Во мне самом тогда, разумеется, тоже сантименты взыграли: я ведь понимал, что отец, несмотря на то, что поддерживал мое желание идти своим путем, где-то в глубине души сожалел о том, что к жизни компании я был довольно равнодушен. Примерно так меня с головой поглотило то, к чему я раньше не собирался иметь никакого отношения. Выныривал, только когда на горизонте начинали маячить зачеты и сессии. И потом, когда к нам фотографом устроилась племянница Ольги Вячеславовны… Ева, — да ты и сама догадалась уже. Я… не знаю, правда… Захлебнулся бы, пожалуй, всем, к тому времени на себя взваленным, если бы не она. Александр на несколько мгновений замолчал, шумно втягивая носом воздух. Да сейчас она и сама ощутила, как к горлу подступил ком, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть. — Я ведь тогда только рядом с ней почувствовал, что в жизни есть еще что-то, кроме куда-то бесконечно подгоняющего тебя долга, меру которому сам в то время все никак не решался для себя обозначить: после окончания универа любая передышка и вовсе начала казаться непозволительной роскошью. Думаю, к мысли о собственном деле я всерьез вернулся именно после того, как Ева сказала, что беременна… Странно: казалось бы, наоборот, — в преддверии такого ответственного этапа уцепись себе за имеющуюся в жизни стабильность… Хотя бы до поры до времени. Но для меня это стало каким-то долгожданным импульсом к изменениям, что ли. Я бы даже сказал, дало на них право, причем далеко не только в работе: мы присмотрели квартиру, побольше моей, в которой жили до этого. Так, чтобы было просторно… всей семье. Старую продали, чтобы сразу полностью закрыть сделку по новой, без кредитов, и успеть к рождению дочки закончить в ней ремонт. Можно было бы, конечно, делать все это поступательно, ни за чем не гонясь, никуда не спеша, но я будто огреб жизненной энергии за все проведенные в трудовой несознанке года. Да и сама Ева всегда была легкой на подъем. В ЗимаЛетто как раз в это время наступил довольно сложный период: Павел даже попросил о возможности на время привлечь часть активов и сбережений отца, — потому, собственно, и пришлось продать квартиру раньше завершения работ в новой. Понятно, что в этих обстоятельствах резко покинуть компанию я не мог себе позволить: в ЗимаЛетто подхватывал что-то срочное и параллельно вел переговоры с первыми потенциальными клиентами будущего агентства. Сперва их было, конечно, немного, но наступало как раз то время, когда те, кто в девяностые вел дела, мягко скажем, не слишком прозрачно, начинали задумываться о том, чтобы «легализоваться». И некоторые, естественно, не представляли, как самостоятельно к этому подступиться. Я поначалу, к своему стыду, никаких задач не чурался, не задумываясь особо об этической стороне вопроса, да и о возможных рисках, на самом деле, тоже. Нет, не так: думал, что, если они и имеют место, то грозят исключительно мне самому. Насколько я был тогда самонадеянным, осознал довольно скоро: на меня каким-то образом вышел владелец одного из крупных казино, печально известного весьма радикальными методами решения проблем с должниками. Словом, не чета тем порой незадачливым, да и, положа руку на сердце, чаще все же довольно безобидным «бизнесменам», с которыми я имел дело до этого. «Наладить контакт» со мной он отчего-то вознамерился в неформальной обстановке: на открытии одного ночного клуба. Отказать ему тогда, — сама понимаешь, — было бы признаком суицидального поведения. Собираясь на вечер, мандражировал я, конечно, знатно. Ева это заметила. О том, с какими именно клиентами приходилось работать, в курсе я ее, разумеется, не держал: волновать было совершенно ни к чему, особенно тогда. Возможно, о чем-то она и сама догадывалась, но никогда не напирала, а тут... Начала настаивать, что одного меня не отпустит, и все тут. Идти вместе, конечно, было совершенно немыслимо: прямым текстом тот воротила никаких угроз не бросал, но напряжение в его словах чувствовалось всегда. Нормально объяснить ситуацию я Еве, понятное дело, не смог. Мы впервые тогда по-настоящему друг на друга буквально орали… Уже опаздывая, я ушел, хлопнув дверью. Весь этот «Бал Сатаны» прошел, на удивление, вполне спокойно, а потом… Подъехав к дому, где мы временно снимали квартиру после продажи моей, думал, упаду замертво, пока дойду узнать, что случилось: МЧС-ники, менты, скорые, — кого там только в тот момент не было… Взрыв бытового газа. Одиннадцать пострадавших. Угадаешь, сколько погибших? Лицо Александра медленно рассекла совершенно безумная кривая усмешка, сопровождаемая приглушенным гортанным клекотом, а у внешнего края глаза, — рядом с едва прорисовавшимися сейчас морщинками, — в рыжеватом свете торшера блеснула крохотная капелька влаги. Не в состоянии выговорить и слова, Катя лишь с силой прижалась тыльной стороной ладони к своим дрожащим губам. — Верно.