Отпустив, обретёшь

Она просто терпеть это в себе не могла… Слезы совершенно непроизвольно начинали катиться по ее щекам, стоило ей испытать действительно сильные эмоции, любые. Абсолютно любые. И только попробуй потом объясни человеку: нет, ей не горько, не грустно, нет, ее не обидели, ее ничто не расстроило… От воспоминаний о таких абсолютно несуразных, ужасно неловких моментах хотелось спрятаться: что было сил прижаться веками к ладоням, будто вытравливая все эти образы из своего сознания. Ха, как же! Сегодня ей суждено было пополнить этот дурацкий архив новыми кадрами. Когда Андрей Палыч в машине сообщил ей о повышении до должности своего личного помощника, на нее разом ухнула такая лавина облегчения, что совладать с собой оказалось просто невозможно — Катя буквально разразилась рыданиями. Последние несколько недель вымотали ее так сильно... Даже дома приходилось засиживаться до глубокой ночи — отчеты, планы, вычитка документов, скрупулезный поиск чужих ошибок и просчетов, унизительное натягивание совы на глобус в попытке подогнать красивые, нужные Андрею данные в сметах. От силы пару-тройку часов на сон, а потом, вскочив с постели под оглушительную трель нескольких заведенных подряд будильников, она вновь с головой ныряла в новый день, выжимавший из нее все без остатка. Старания ее, как водится, воспринимались как должное. Не то что бы она хотела выслужиться перед начальством, но на элементарное уважение-то она имела право рассчитывать? А тут за честь приходилось почитать даже верное обращение к себе по имени: казалось, запомнить, что она не Клава, а Катя, Андрею Палычу стоило просто недюжинных трудов. Внутри что-то предательски встрепенулось: а тот-то сразу запомнил, и не это снисходительное «Катенька», а «Екатерина Валерьевна». Нет, она не будет об этом думать, да и было ли о чем… Боже, еще и родители наседали каждый день, выведывая все, что с ней происходило, журили за поздние возвращения, переработки… Можно подумать, она беспечно развлекалась незнамо где, а не работала, буквально выворачиваясь наизнанку. Горше всего было от того, что она начинала на них раздражаться: знала ведь, что просто волнуются, хотят лучшего, но силы на то, чтобы унимать их волнения, взять было просто неоткуда. Катя поморщилась, вспоминая вечер, когда Воропаев вызвался ее подвезти. Смешно было надеяться, что папа не осыпет ее вопросами о том, на чьей машине она приехала. Знала ведь, что в ожидании дочери бывший вояка будет неусыпно нести дозор возле наполовину отдернутой шторы у кухонного окна. Правда на столь глубокую лекцию в лучших традициях Института благородных девиц она все же не рассчитывала. Хотя, чего было удивляться, будто после прошлого раза от него можно было ожидать чего-то другого… Пришлось сделать пристыженный вид и, пообещав впредь быть осторожнее и ответственнее, шустро удалиться в свою комнату. Будто ей мало было в жизни ответственности! Один родительский кредит на машину чего стоил. И хотя та попытка Киры Юрьевны уволить Катю не увенчалась успехом, внутри у нее в тот день что-то надломилось от осознания того, насколько критичной может оказаться та или иная ее ошибка, и не только для нее, но и для единственных дорогих людей. Это назначение от Андрея Палыча будто стало признанием всех ее стараний, усилий и жертв. Оно искупляло все тычки и усмешки, которые ей приходилось терпеть на работе едва ли не ежедневно, придавало ценность совершенно отчаянным поступкам, на которые она, вопреки всем своим привычкам и убеждениям, решалась во благо компании. Внутри все холодело от одного воспоминания о той поездке с Федей на мотоцикле. Впрочем, от мысли о том, что она пошла на подделку данных в отчетах, и не просто пошла, а упорно продолжала поддерживать так старательно оберегаемую Андреем Палычем и Романом Дмитриевичем иллюзию процветания компании, ее и вовсе сковывало льдом колючего, пробирающего до костей ужаса. Быть может, она все же зря решилась на это? Сначала она была готова согласиться с аргументами начальника о том, что подобная «безобидная» махинация нужна лишь для того, чтобы ослабить непрекращавшиеся придирки Воропаева к его, Андрея Палыча, руководству ЗимаЛетто. И вот тогда они наконец смогут спокойно и продуктивно работать. Только вот ненамеренно подслушанный однажды разговор то и дело подтачивал ее уверенность в планах шефа. Впрочем, едва ли подслушанный: Андрей Палыч частенько элементарно забывал, что каморка в его кабинете теперь была занята не только старыми документами. А потому не заботился о конфиденциальности происходивших у его рабочего места разговоров… — Сашенька, чем мы обязаны счастью лицезреть тебя на этот раз? — Не лицедействуй, Андрюш, у тебя это выходит как-то неумело, даже неловко смотреть. Я все еще не получил финансовый отчет, который запрашивал через некоторое время после последнего совета директоров. До ужаса досадно, вы ведь представили такой многообещающий план развития компании! — Отчет ты получишь на следующем совете, как и остальные акционеры. — Боюсь, я вынужден настаивать… Согласно уставу компании, я имею на это право. — Воропаев, объясни мне, какого хера? Неужели тебе так сильно хочется утереть мне нос, что ты буквально готов из кожи вон лезть, лишь бы подловить меня на любой ошибке? — Андрей, будь поскромнее, твоя персона мне, конечно, малоприятна, и ты прекрасно сам знаешь тому причину, но свое время я трачу отнюдь не для того, чтобы тебя уязвить. Для меня важно, чтобы ЗимаЛетто оставалось на плаву, только и всего. — А почему ты так убежден, что под моим руководством компании неминуемо грозит крах? — протянул Жданов, чеканя каждое слово. — А потому, Андрей, что я умею здраво оценивать ситуацию на рынке и не склонен гнаться за нереалистичными амбициями, особенно когда они несут большие риски. А также потому, что не первый день тебя знаю. Мы оба родились, что называется, с серебряной ложкой во рту, но только ты из нас двоих умудрился не расставаться с ней вплоть до тридцатника. Ты в лепешку расшибешься, лишь бы для всех остаться хорошим, а значит не сумеешь эффективно работать с коллективом. Ты никогда не был по-настоящему самостоятелен, никогда полноценно не брал на себя ответственность за свои действия: за тобой всегда стояли родители, способные, если вдруг что, подтереть тебе задницу. Даже сейчас, став президентом компании, ты ничем всерьез не рискуешь. Самое страшное, что тебя ждет в случае провала, — это разочарование Павла. Для меня же ЗимаЛетто — живущая память о родителях и уверенность в завтрашнем дне для сестер, а потому прекрати строить из себя оскорбленную невинность. Я буду ждать отчет, — поставил точку Воропаев и, не дожидаясь ответа, вылетел из кабинета, гулко распахнув перед собой дверь. Как ни старалась Катя мысленно заставить себя встать на сторону Андрея в этом споре, она не могла не признать весомость слов Александра. Недели, проработанные под началом Жданова, все убедительнее доказывали ей, что нарисованный шефом образ завистливого мстительного соперника соответствовал Воропаеву с большой натяжкой. Мда, что ты там собиралась… не думать? Ну а как тут не думать, если Александр оказался едва ли не единственным человеком из руководящего состава компании, изначально державшимся с ней уважительно и, кажется, даже признавшим ее равной? Нет, конечно, подтруниваний и шуток не удалось избежать и от него, но они никогда не били по больному, не были призваны по-настоящему уязвить. Все его подколки были направлены не на нее лично, а на ситуации, в которых они сталкивались. Да, буквально сталкивались. Да, не единожды. Нет, она не делала этого специально. Ну или почти не делала… Однажды она поймала себя на мысли, что ей ужасно интересно, как он прокомментирует их очередное «ДТП». Боже, окстись, Пушкарева, уяснила ведь уже, что такие неравные привязанности выходят боком. Да и какое ему, собственно, до тебя может быть дело, помимо мимолетных упражнений в остроумии в коридорах ЗимаЛетто? И только одно крохотное воспоминание будто нашептывало: «а может..?» После того, как Кира выдала ее доклад за работу Виктории, Катя, выдворенная с совета в президентский кабинет, не спешила возвращаться в каморку. Основные задачи на сегодня были закрыты, с новыми Андрей Палыч обратится к ней только по завершении совета, а неприятный осадок от произошедшего хотелось чем-то заесть. Разжившись парочкой конфет у девочек из женсовета, она спустилась на улицу, стремясь уловить хоть несколько минут приятного, уже не опаляющего, а почти «декоративного» осеннего солнца. Должно быть, мягкая сентябрьская погода в сочетании с городским пейзажем заставили ее потерять счет времени: когда она, задумчиво глядя под ноги, наконец направилась обратно к злополучной стеклянной вертушке, долговязая фигура, широким шагом двигавшаяся ей навстречу, лишь чудом успела вильнуть в сторону. — Та-а-а-к, давайте в этот раз без соблюдения привычных ритуалов: как ни прискорбно, спешу. — Простите… — Екатерина Валерьевна, а вы меня разочаровали, — вдруг бросил он, едва заметно улыбнувшись, — надо уметь защищать результаты своих трудов! — Что? Но как вы..? — Ой, я вас умоляю…