***
На работе пришлось взять больничный. Катя не стала углубляться в проблемы Литовской, довольно быстро поняв, что та не хочет их обсуждать, поэтому по дружбе скинула ссылку на врача, без проблем оформившего ей нужную справку за пару тысяч. Уйти со смен без объяснения причин на неделю иначе бы не получилось. Саше казалось, что она опустилась на самое дно, позволив себе чувствовать боль каждой частичкой своего тела. Она едва справлялась с рутинными делами, не находя в них никакого смысла. Несмотря на то, что поговорить с Евой так и не удалось — и, по правде говоря, не очень-то хотелось — в своей голове она была уже уверена в правдивости слов Олега. К тому же его слова подтвердил и Игорь. Вряд ли Абрамов такой стратег, придумавший эту небылицу еще полгода назад, да и если задуматься — ничего странного или необычного не было в его словах. Саше стало казаться, что Ева вполне подходила под роль жены, способной хохотать рядом с мужем, рассказывая ему все грязные подробности их с Сашей взаимоотношений. От этих мыслей физически тошнило. Литовская смотрела на свою незаправленную кровать, вспоминая, что именно они с Евой делали в ней, и как та, извиваясь как змея, горячо нашептывала, что не желает уходить. Саша смотрела в собственное отражение в зеркале, видя себя такой раздавленной и униженной, что, казалось, падать ниже уже некуда.***
Ева едва подкрашивает ресницы тушью, чуть размазывает под глазом и нервно вытирает ватной палочкой огрехи. Даже под толстым слоем тонального крема, нанесенного, само собой, после холодных патчей — скрыть уставшее, чуть припухшее от слез лицо, не удается. Пальцы Евы дрожат, и Ева злится, не в силах совладать с собой. «Соберись, впереди четыре лекции», — одергивает себя Абрамова, в надежде, что внутренняя собранность возьмет вверх, но вместо этого в груди по-прежнему неприятно тянет от тревоги. Олег ничего не рассказал, не сдался под пытками, угрозами и манипуляциями Евы — пожал плечами и лишь кинул пренебрежительное: «Саша ранимая девочка. Может, из-за Игоря обиделась». Ева знала, что дело не в Игоре. Дело в чем угодно, но не в нем. Саша бы не молчала, сказала все как есть, а тут — полный игнор, приправленный: «Не смей мне вообще писать. Больше никогда». Червячок сомнения прогрыз артерии, настойчиво пробираясь к самому сердцу. Могло случиться всякое, но не это. Не это. Машину Ева брать не стала, заказала такси и выехала по утренним пробкам на Ваську, в надежде, что добраться получится без приключений. За окном гололед, ресницы мерзнут при минус двадцати, Алиса подсказывает, что пробки восемь баллов. Наверное, стоило бы поехать на метро. В университете привычно живо, Ева чувствует себя сонной мухой — обжигается чуть пролившимся кофе из автомата, выслушивает нудную ерунду от коллеги-преподавателя и чувствует, как живот сводит спазмом. Тревога бьет обухом по голове, не позволяя никуда сбежать. — С вами все хорошо? — лекция еще не началась, а кто-то касается ее плеча, и сквозь какой-то необъяснимый вакуум в голове Ева слышит голос Кондрашовой. Обычно эта студентка раздражает своей дотошностью, но в этот раз будто спасает. Может, Ева успела отключиться? Подняв голову, она, слабо понимая, что происходит, кивает. — Вы просто вся бледная. — Не позавтракала, нужно съесть что-то сладкое, — вяло улыбается Абрамова, сама не понимая, почему оправдывается. — Спасибо, Алёна, все в порядке. Кофе и завалявшийся в сумке сникерс приводят в чувства. На лекции расслабляться нельзя, и Ева изо всех сил старается не думать о Саше. С утра она не стала писать Литовской, даже не зная, что добавить. Она хотела позвонить, пока ехала в такси, но поняла, что разговаривать при таких обстоятельствах — не лучшая идея, а в университете ее повсюду окружали люди. Несколько раз проверив телефон и убедившись, что никаких новых сообщений не пришло, Ева отключила его, чтобы не соблазняться лишний раз и не отвлекаться от работы. Она искренне надеялась, что, сконцентрировавшись на лекциях, сможет чувствовать себя лучше, но уже после проведенных трех пар и перерыва между ними осознала, что не может перестать думать о Саше. Она не может позволить ситуации остаться такой, словно ничего не произошло, не может позволить Саше молчать, когда Ева даже не в курсе происходящего. Обычно Ева была прилежной преподавательницей, которая дорожила своей репутацией и никогда не пользовалась ей, но оставаться в университете больше не было сил. С каждой минутой она чувствовала, как тревога становится физически ощутимой, и если она не поговорит с Сашей прямо сейчас, то, вероятно, умрет прямо в стенах университета. В глубине души Ева знала, что Саша не захочет ее видеть. Даже в самом эмоциональном состоянии Литовская никогда бы не заявила, чтобы Ева больше никогда не писала ей. Значит, что-то серьезное. Кое-как добравшись на такси до дома Саши, она не была даже уверена в том, не на работе ли Литовская. Входную дверь ей открыли выходящие жильцы дома, Ева заскочила пулей в лифт и нажала двенадцатый этаж. Что она собиралась сказать Саше? Извиниться? Но за что? Выяснить, что произошло? Саша возненавидит ее за то, что Ева все-таки приехала. Наверное, это абсолютно провальная идея. Миллион мыслей лопнули, как мыльный пузырь, стоило Еве выйти из лифта и пройти к знакомой двери. Чувствуя себя полной идиоткой, она прижалась ухом к двери, пытаясь услышать хотя бы что-то: музыку, шаги, звук телевизора, но в квартире царила полная тишина. Собравшись с духом, Ева глубоко вздохнула и нажала на звонок. В первые секунды ей хотелось закрыть глазок, чтобы Саша не увидела ее, но затем поняла, что Литовская с ее мнительностью и вовсе испугается, сделав вид, что никого нет. Прошло несколько секунд, но к двери так никто и не подошел. Ева поджала губы, вновь нажимая на звонок и зачем-то несколько раз стуча костяшками пальцев по двери. Ее сердце моментально подскочило к груди, когда за дверью едва уловимо послышались тихие шаги, но даже после этого ничего не произошло. Саша не проронила ни слова, а дверь так и не открылась. Не зная, чего ожидая, Ева дернула ручку двери в какой-то тупой уверенности, словно она может быть открыта. — Я слышала твои шаги, ты не откроешь мне дверь? — громко произнесла Ева, оглядываясь и опасаясь того, что кто-нибудь из соседей выглянет, посмотрев на нее как на полную идиотку. В ответ последовала тишина. Вновь нажав на звонок, Абрамова не собиралась так просто сдаваться. Сердце тяжело билось в груди, в грудной клетке ощущалась неприятная дрожь. — Саша, прошу, давай поговорим как взрослые люди, я ничего не понимаю! — сложив уже руку в кулак, Ева постучала в дверь, надеясь, что Саша все-таки одумается. Но даже после этого ничего не произошло. Чувствуя себя глупо и раздавлено, Ева уперлась лбом в дверь Литовской, не понимая, что делать. Открывать та, очевидно, не собиралась, но и отпускать ситуацию, бросать ее вот так — Ева не хотела. Она не знала, сколько времени простояла у двери Саши, пока ее телефон не пиликнул, заставляя вздрогнуть. «Уходи, я не собираюсь открывать тебе дверь и тем более разговаривать», — Ева даже пробежалась несколько раз взглядом по тексту, не веря, что Саша ей это написала. Как они могли докатиться до этого? «Ты можешь хотя бы объяснить, что происходит? Я написала тебе миллион сообщений, так и не получив от тебя ответ, и я схожу с ума от непонимания, что произошло. Ты можешь впустить меня, чтобы мы поговорили?» Ева не собиралась сдаваться. В зимнем пуховике было уже адски жарко, но какая, к черту, разница, если на кону стоят их отношения с Сашей. «О, блять, я даже не знаю, что меня больше бесит! Сама ситуация или то, что ты делаешь вид, что не в курсе». «Саша, я ПОНЯТИЯ НЕ ИМЕЮ о чем ты говоришь! Ты можешь открыть мне дверь?» «Катись нахер! И не забудь передать мужу, что я послала тебя нахер!» Чувствуя подступающую истерику, Ева несколько раз нажала на звонок, продолжая стучать в дверь. — Твою мать, мы можем поговорить нормально? Я стою тут, за дверью, почему ты это делаешь? Слыша, как голос за дверью постепенно срывается, Саша ничего не могла поделать с тем, что ее сердце сжалось. В конце концов, голос Евы стал тонким и высоким — наверняка вот-вот собиралась заплакать. Где-то глубоко внутри Литовская почувствовала себя виноватой. Она могла бы объяснить Еве то, что произошло тем вечером, но вместо этого продолжала слать ее куда подальше — а быть может, Абрамова действительно не знала, в чем именно дело. Вновь открыв диалог с Евой, Саша начала быстро набирать и отправлять сообщения одно за другим. «Ева, пожалуйста, уходи» «Я больше не хочу иметь с тобой ничего общего» «Олег мне все рассказал» «И мне жаль, что у тебя не хватило духу сказать мне правду раньше» Ева едва успела раскрыть рот, чтобы спросить, о чем именно говорит Саша, как новое сообщение высветилось на дисплее телефона. «Значит, я для тебя была веселым экспериментом» «Восторг» «Когда ты трахала меня, муженьку тоже рассказала? Успели обсудить?» Глядя пустым взглядом в диалог, Ева не могла поверить, что Олег действительно рассказал Саше об этом. Казалось, это было так давно, мимолетно, словно в шутку — Ева и подумать не могла, что муж способен это припомнить, заподозрить неладное и выдать Саше то, что не имело никакого отношения к тому, что было между ними сейчас. «Какой надо было быть дурой, чтобы и правда подумать, что у закоренелой натуралки могут быть чувства!» «Ева, тебе бы в театр, такой талант пропадает!» Саша старалась задеть каждым сказанным словом, лезть острым лезвием под кожу. Собственная боль казалась пронзающей и перманентной. Саша чувствовала себя так, словно по ней прошлись катком — осознавать, что все это время с тобой играли, как с тряпичной куклой, было крайне тяжело. Ощутив слабость в коленях, Ева осела у двери Саши, едва глотая воздух. В груди все стянуло резкой болью. Олег не мог догадаться, что между ними что-то было — Саша ни словом, ни действием не сделала ничего плохого, а Еве казалось, что она была крайне осторожна в своих действиях. В конце концов, Олег знал, что они подруги и что могли проводить друг с другом больше времени, чем обычно. Пальцы внезапно оказались холодными. Понимая, что Саша все-таки не откроет ей дверь, Ева, едва попадая по буквам, начала набирать сообщения: «Все не так, как ты думаешь» «Пожалуйста, ты можешь впустить меня хотя бы на пять минут, чтобы объясниться?» «Я понятия не имела, что Олег сказал это тебе, клянусь! Я пыталась узнать у него, что случилось, но он не сказал мне ни слова!» Не надеясь, что Саша впустит ее, Ева решила объясниться хотя бы через сообщения, когда замок позади нее провернулся и она едва не упала от того, что Саша раскрыла дверь. Кое-как поднявшись на ноги, Ева обернулась, тотчас чувствуя, как мир уходит из-под ее ног. Такой она не видела Сашу, пожалуй, никогда. Разбитую, пустую, с безразличным уставшим взглядом, словно ей и вовсе нет дела до Евы. Она впустила ее в коридор и захлопнула дверь, оставляя ее незапертой. Сложив руки на груди, дала понять, что слушает, но так ничего и не сказала. Еве пришлось надавить ногтями на внутреннюю сторону ладони, чтобы не предпринять попытку приблизиться к Саше и обнять ее. Сердце ныло, изрезанное в клочья и саднящее от одного вида любимого человека, который был так несчастен из-за нее. — Олег рассказал тебе о том, что я поделилась, когда ты со мной флиртовала? — тихо спросила Ева, чувствуя невероятный стыд, ведь тогда, когда она вывалила это мужу, она и представить не могла, чем это обернется. Саша молча кивнула. — Я не хотела, чтобы это все звучало так… как это звучит. Я была смущена таким вниманием и по глупости рассказала ему об этом, а он предложил пофлиртовать в ответ. Я чувствовала себя ужасно из-за того, что мой собственный муж предлагал мне флиртовать с другой женщиной, но он всегда считал, что такое добавляет перчинку в отношения. Единственное, чего Олег не знал, что всю мою сознательную жизнь мне нравились женщины, и его «одобрение» было чем-то, что перестало меня сдерживать. Я знаю, как дико это звучит, и у тебя есть полное право ненавидеть меня, но, я клянусь, в общении с тобой я не сделала ничего, чего не хотела делать. — Я поверить не могу, что ты на полном серьезе говоришь мне о том, что решила флиртовать со мной только после того, как твой муж одобрил это. — Боже, Саша, это не так! Пожалуйста, не переворачивай мои слова, — Ева чуть сжала виски, ощущая, как голова начинает болеть с каждой секундой все больше. — Я хотела этого сама, ты влекла меня, но ты же знаешь, что я всю жизнь бежала от этого, мне было страшно, а тут будто кто-то подтолкнул меня к тому, чтобы сделать это. — И ты докладывала своему мужу обо всем, что между нами происходило. — Не все! Это было в самом начале, и мне очень жаль. На какое-то время это действительно оживило наши отношения, но чем больше времени проходило, тем больше я понимала, что все это не невинный флирт, что с каждой нашей встречей ты влечешь меня все больше, и я не хочу рассказывать Олегу о том, что между нами происходит. Когда он сам спрашивал, мне казалось, что он наигранно ревновал, и когда я была с ним, я постоянно думала о тебе… — Господи, перестань! — скривившись и чувствуя, как тошнота подступает к горлу, Саша обхватила себя руками, не зная куда деть. — Мне поебать, о чем ты думала, когда ты трахалась со своим мужем. Ты вообще слышишь, как все это безумно звучит? — Прости, я просто хотела сказать… — Ева, пытаясь совладать со всеми переполняющими чувствами, глубоко вдохнула. — Я влюбилась в тебя. По-настоящему. Я никогда не думала о том глупом споре, когда встречалась с тобой, когда мы гуляли и тем более, когда я впервые поцеловала тебя. Это все стало серьезным для меня, понимаешь? — Не понимаю, — честно качнула головой Саша. — Я не понимаю, как я могу тебе доверять, ты буквально выставила меня дурой перед Олегом, который прекрасно понял, что я даже не была в курсе. Ты позволяла ему говорить обо мне гадости, не пытаясь хоть как-то защитить меня. Как я могу доверять тебе, если ты трусиха, которая никогда в жизни не предаст свою жизнь с мужем, насиженное место в университете и шикарную квартиру в центре города? Посмотри правде в глаза, Ева, у тебя есть все, что нужно, а я — это секрет, с которым тебе придется жить всю оставшуюся жизнь. Ева посмотрела на нее без слов, не зная, что сказать, забывая, как дышать. Саша ранила своими словами острее ножа, и самое ужасное — Ева не знала, что ей сказать в противовес. Ей не хотелось давать ложных надежд и обещаний, что она познакомит Сашу с родителями, через неделю разведется с мужем и они к концу года обязательно сбегут в Европу. Саша не хотела этих обещаний. В глазах, где море выходит из берегов, а чайки кричат из-за приближающегося шторма, Ева видела только одно — надежду на честность. Кричащую, необходимую, единственную мольбу. — У тебя так не получится, — в вязкой, растянувшейся тишине, повисшей между ними, Литовская тихо озвучила то, что не решался сказать никто из них. На выдохе голос задрожал, лед треснул, как и мир под ногами. Казалось, словно легкие заполнились песком, мешая дышать и заставляя чувствовать острое желание откашляться. — Уходи. Ева моргнула, чувствуя тяжесть скопившихся слез. Она так злилась на себя, что в груди ощущались пожары. Ей хотелось ударить себя, вцепиться ногтями в кожу, сделать себе больно. Господи, какая же она гребаная трусиха! Жалкая, зависимая, совершенно несчастная женщина, которая до сих пор не может найти в себе никаких сил, чтобы вылезти из своей скорлупы и хотя бы попробовать быть счастливой. Быть собой. Другой — не такой, какой ее знают родители, муж, коллеги, многочисленные знакомые. Собой. С Сашей. — Я люблю тебя, — рот сам собой скривился, губы поджались, а крупная слеза скатилась из уголка глаза по носу, нависая над верхней губой. — Перестань, — Саша вся сжалась, нахмурилась, всем своим видом показывая, что не верит. — Пожалуйста, уходи. Ева сделала несколько шагов к двери, не уверенная в том, встретятся ли они когда-нибудь снова. В таком состоянии она не видела Сашу никогда и могла понять, если та не захочет ее видеть. — Я надеюсь, ты сможешь простить меня. Тенью выскользнул из квартиры, Ева аккуратно прикрыла за собой дверь, чувствуя, что ее жизнь больше никогда не будет такой, к которой она привыкла.***
Раньше Ева никогда не знала, что дни могут быть такими безвкусными, пролетающими мимо бесполезными часами ее жизни, и погода за окном не добавляла к этому очарования. Питерская зима — серая и суровая, погружала ее все глубже на дно, где собраться на работу — уже было огромным подвигом, а выбрать что-то на ужин занимало не меньше получаса. За последние два месяца встретиться с подругами в субботу удалось всего дважды — в первый раз в ближайшую субботу после разговора с Сашей, а второй — на прошлой неделе. Ева понимала, что если не вытянет себя на встречу, то вновь затянет себя на целый день в самобичевание. Ей казалось ненормальным то, как один человек — а точнее его отсутствие — способен был лишить ее всякой опоры, яркости и желания жить. Весь смысл ежедневных дел словно терялся, ждать было нечего, а все хорошее растворялось в фоновой тревоге моментально. Ева почти перестала есть, наслаждаться едой не получалось, а вино, вместо привычной легкости, погружало ее в еще большую тревогу и мыслительную жвачку. После вина Ева не могла не то что целоваться с Олегом, склоняющим ее к сексу — она не могла думать ни о ком, кроме Саши. А потом трезвела, злилась на то, что так обходится со своим мужем, собирала ему ланч и вяло обсуждала, что приготовить на ужин. Иногда было так тяжело от невозможности поделиться всеми эмоциями и переживаниями, скопленными под сердцем, что Ева всерьез задумывалась о том, чтобы пойти к психологу. Думала, что будет обязательно плакать и выглядеть как жалкая дура, которой всего мало в жизни, сложно, все не так — и в конечном итоге на эту идею забивала. «Справлюсь как-нибудь сама», — надеялась она, пропадая на весь вечер в чтении книг. Несколько раз она писала Саше с очередными извинениями, но ответ так и не получала, хотя в инстаграме видела, что Литовская продолжает смотреть ее истории. Хотя бы что-то грело сердце Евы, что было малейшее напоминание о Саше. Встреч она больше не искала, потому что знала, что Саше это не понравится, она сочтет это преследованием и пошлет Еву на три буквы. Наверное, будь Ева на ее месте, то поступила бы так же. Месяц назад Ева думала, что станет лучше. Что время все наладит, Саша остынет, и все станет как прежде, но вместо этого — Литовская продолжала молчать, а Ева превратилась в тень самой себя. Она погрузилась в такую тревогу, что на этом фоне начала принимать успокаивающие таблетки, а по вечерам — снотворное, иначе сон был крайне поверхностным и прерывистым. Ева стала забывчивой, часто была сама в себе, вызывая постоянное подшучивание со стороны коллег: «Абрамова у нас снова в облаках летает», стала серой и строгой со своими студентами, раздражаясь от каждой мелочи. Олег сначала делал вид, что думал, будто бы у жены плохая неделя, и лучше бы он продолжал строить из себя идиота, чем в какой-то момент, подловив Еву на кухне, внезапно заявил: — Это ты из-за Литовской сама не своя? Не думал, что она так близко воспримет все к сердцу. Ева сама не понимала, почему у нее не хватило духа поговорить раньше. Приехать от Саши, закатить скандал и объявить мужа самым ужасным человеком года. Ева ехала домой, злясь и едва сдерживая слезы, прокручивая в голове все то, что скажет Олегу в лицо, а когда зашла домой — прикусила язык и выдохнула. Скандала так не хотелось. Не хотелось выяснять отношения, отвечать на вопросы, чего она взъелась и предположения: «Так вы все-таки трахнулись?». Протянули они всего неделю. Видимо, Олег и сам хотел поднять эту тему, но ходил вокруг да около, никак не комментируя внезапно изменившийся настрой жены. Плохая неделя. Удобное оправдание. — Какой же ты козлина, — бросила Ева в сердцах, не поднимая взгляда. На секунду после сказанного стало страшно, как он отреагирует, ведь Ева никогда не опускалась до такого. Но Олег лишь улыбнулся — грустно и понимающе. Явно осознает, что жена-то права. — Зачем вообще надо было говорить ей об этом? — плечи Евы напряглись, взгляд метнулся к мужу, расслабленно сидящему за столом. — Да сам не знаю, это должно было быть шуткой, а она так психанула… Я бы задумался. — Над чем? — Над такой реакцией, — чужой взгляд впился, не отпуская. — Может, она на тебя глаз положила? Игорь мне как-то намекнул, что она и по девочкам была. Ребра затрещали под натиском ударов сердца. Еве за секунду стало страшно. За себя, за собственную свободу, честность, семью, их семью. Благо вилка не может трещать в сжатой руке. — Я думаю, тебе стоит подумать о том, что ты сделал и как в итоге это повлияло на наши отношения. — На наши с тобой? — уточнил Олег. — В том числе. Саша не желает со мной разговаривать из-за твоей идиотской шутки. Разведя руками, Олег лишь пожал плечами. Не говорить же Еве, в конце концов, что это и есть его план. Что Саша забирает у него самое дорогое, близкое, нужное, что он не готов терять Еву, но и драться за нее он тоже не готов. Проще всего в этой цепочке отрезать все пути Саши, ведущие к их семье, чтобы уберечь жену, не дать ей погрязнуть в этом безумии и прийти в себя. — Я не сказал ей ничего, что было бы неправдой, — справедливо, но так хочется повторить о том, какой же он козлина. — Ты же сама радостно восприняла эту идею, бегала ко мне и рассказывала, как она кокетничала. «Потому что я была дурой», — про себя подумала Ева, не зная, что на это возразить. — Предполагалось, что это будет между нами. — Мы это не обговаривали, — Олег смотрел на нее расслабленно, словно это пустая болтовня о погоде, но никак не о том, что самый близкий человек Евы внезапно прекратил с ней общение. — Прекрати быть таким циником, — она поджала губы, выражая всем своим видом отвращение. — Ты прекрасно знал, как воспримет эту новость адекватный человек и в какое положение это поставит меня в его глазах. Не нужно делать вид, что ты удивлен, что Саша не желает со мной общаться. — Ну, надеюсь, из-за этой ерунды ты не хочешь разрушить наш брак? А то ощущение, что свою Литовскую ты уже любишь больше родного мужа. — Тогда, может, родной муж перестанет портить жизнь своей жене? — не дожидаясь ответа, Ева вышла из кухни, чувствуя, как дрожь во всем ее теле усиливается, а тревога вновь окутывает разум.***
За окном крупными хлопьями шел снег. В неясно просыпающемся Петербурге начинался тот самый день в году, когда от влюбленных пар начинало тошнить. Иронично, что именно в этот день Саша проснулась в чужой квартире, с надетой на голое тело чужой футболкой, в комнате, увешанной чужими фотографиями. Девушка позади нее все еще спала, так что Саша облегченно выдохнула. Глупой идеей было напиться в баре, а уж тем более — прыгнуть в кровать с человеком, с которым ты едва знаком. Пытаясь избавиться от непрошеных чувств, Саша не нашла ничего умнее, чем пытаться заместить их кем-то другим. Что она пыталась себе доказать? Что секс с другими бывает приятен? Что духовная близость не приходит вместе с тем, когда ты испытываешь оргазм? Что когда в твоей голове совершенно другой человек, чувства к нему не пропадут от того, что ты перепихнешься с кем-то еще? Жалость к себе удушающей волной сдавила горло. Литовская как можно тише поднялась с кровати, подняла одежду, валяющуюся на полу, и перебралась в ванную, чтобы умыться и привести себя в форму. Выглядела она так помято, словно пила уже неделю и искренне не понимала, чем зацепила вчерашнюю девушку при таком-то параде. Уже собравшись, она лишь на секунду разбудила хозяйку дома, предупредив, что ей нужно идти, на что получила бессвязное: «Сегодня же четырнадцатое февраля?», словно это освобождало людей от всех планов, работы и прочих обязательств. К несчастью, у Саши был выходной — самое время, чтобы купить себе бутылку пива, ведро мороженого и обливаться слезами под «All by myself», как в «Дневнике Бриджет Джонс». — У меня планы, — соврала Саша и ушла без всяких обещаний перезвонить, встретиться как-нибудь еще и прочей ерунды, дающей надежду. Секс был хорош, но это ли на самом деле ей было нужно? За последний месяц, в котором не было Евы, случилось многое. Саша дала себе время страдать и убиваться, позволила себе без конца плакать, чувствовать себя преданной и жалкой, заставляла себя жить, дважды в день перекусывать, не косячить на работе, заглушать свои чувства и много знакомиться. Она хотела чувствовать себя живой, важной, ценной, любимой. Ей хотелось мстить, целовать других, думая о Еве, хотелось, чтобы Ева застукала ее в баре, гладящей колени другой женщины, хотелось, чтобы Ева кричала, злилась, ревновала, чтобы клялась ей в любви и божилась, что бросит мужа на следующей неделе. Ева снилась ей в кошмарах, снилась в снах, где они занимаются любовью, живут у моря, катаются на скейтбордах по набережной, где Ева изменяет ей раз за разом, толкает ее на землю, кусает до крови, клянется в любви и надевает обручальное кольцо. Саше казалось, что она сходит с ума. Ведь не может же умещаться в одном маленьком человеке столько противоречивых чувств. Ева, конечно же, писала ей. Раз, два, три. Словно объявляясь каждую неделю и ставя галочку в списке выполненных дел. Саша не ответила ей ни разу. Даже когда очень хотела. Даже когда писала и стирала сообщения, злясь на собственную слабость. Предателей не прощают, а Еву она видела именно такой — безжалостной и трусливой. Впрочем, Ева не писала ей ничего о любви, никаких длинных сообщений с просьбой вернуться, простить, понять. Из раза в раз она повторяла, что надеется, что Саша когда-нибудь простит ее и о том, что скучает. Никакой настойчивости, никаких: «Я сейчас приеду». «Будь Ева мужчиной, она бы не завоевала ни одну женщину в мире», думала Саша, перечитывая несчастные несколько слов. «Я безумно скучаю по тебе». Если бы за окном был 2013, Ева бы наверняка исписала весь Twitter в собственных страданиях, а Саша тайно читала бы каждое ее сообщение, лайкая его с какого-нибудь левого аккаунта. Игорю она ответила тоже не сразу, переварив его правду и поблагодарив за честность. Что еще она могла сказать? Делиться с бывшим мужем подробностями того, в какой беспросветной жопе она находится, не хотелось, хотя Игорь галатно напомнил о том, что он всегда рядом, и если что — он готов выделить для нее любой вечер, чтобы напиться. Саша сначала посмеялась, но предложением все же однажды воспользовалась, заявившись в их бывшую квартиру и поняв, что ее окончательно отпустило. А может, просто переключило на другую драму. Месяц без Евы казался вечностью. Саша не скучала так даже по Игорю, когда съехала в свою квартиру, хотя их связывало гораздо больше. Ей было сложно довериться Еве снова, словно в любой неудобный момент — она просто сделает шаг назад, струсив. Да и ради чего все это было? Очевидно, что Абрамова не собиралась уходить от мужа и только тешила Сашу пустыми обещаниями и признаниями в любви, потому что сидеть на двух стульях крайне удобно. Решив, что эту историю нужно отпустить, Саша пыталась жить дальше. Впервые за долгое время она позволила себе быть безрассудной и свободной, почти каждый вечер она знакомилась с другими девушками в приложении, флиртовала и иногда встречалась с кем-то на свиданиях, которые так и оставались первыми и последними в их жизни. Не отдавая себе отчет, она не пыталась найти кого-то еще — Саша пыталась заменить Еву кем-то другим, постоянно сравнивая их в голове и злясь, что не испытывает ничего, что могла бы сравнить с ее чувствами к Еве. Вечером того же дня, когда все влюбленные парочки забронировали все рестораны Санкт-Петербурга, а Саша уныло сидела перед телевизором, Ева снова написала ей. Литовская тотчас задрожала как осиновый лист, ее ноги и ладони внезапно стали холодными и влажными, а сердце грозилось вылететь из груди. «Мне без тебя невыносимо. Если бы ты знала, сколько раз я думаю о тебе в течение дня. Я так скучаю по тебе, Саша. По твоим дурацким шуткам, по твоему смеху, по тому, как мы гуляли по Петербургу и я учила кататься тебя на коньках, по тому, как ты смотришь на меня. Никто в жизни не смотрел на меня так, как ты, словно мир проваливается в черную дыру, и в нем есть только мы с тобой. Я думаю о тебе каждый день, о том, как совершила самую большую глупость в своей жизни, не представляя, куда меня это приведет. Если бы я знала с самого начала, что смогу влюбиться в тебя так сильно, если бы я знала об этом еще много лет назад… Каждый день я засыпаю, думая о том, как ты там, вспоминаешь ли ты обо мне хотя бы иногда. Я знаю, что подвела твое доверие, и даже не злюсь, что ты не ответила ни на одно мое сообщение. Хотя каждый раз очень жду и верю, что в этот раз будет иначе. Я очень прошу тебя дать мне последний шанс. Пожалуйста, мы можем попробовать начать все сначала? Прошу тебя, Саша, дай мне последний шанс все исправить. PS Я не люблю этот день, но я бы отдала все на свете, чтобы провести его с тобой.» Казалось, только дочитав сообщение до конца, Саша смогла вздохнуть. Наполнить легкие воздухом, смахивая заблестевшие в глазах слезы. Ева была проницательной, стоило это признать, что Литовской в ту же секунду захотелось плюнуть на все, вызвать такси и приехать прямо к ее дому, вызволив из лап мужа. Саше хотелось написать в ответ: «Сбежишь ради меня сегодня вечером?», ей было интересно, отменит ли Ева свои планы, как будет объясняться перед мужем и что скажет ей при встрече. Любишь ли ты меня настолько сильно, чтобы сорваться ко мне — вот прямо сейчас — безумно, спонтанно, без оглядки? «Встретимся завтра на ужин?», — пишет и отправляет Саша слишком быстро, чтобы не успеть передумать или удалить. Сообщение мгновенно загорается прочитанным. От эмоций Литовская едва дышит, выключает дисплей телефона, боясь увидеть ответ, откидывает мобильный в сторону и вновь находит бутылку пива. «Что я нахрен делаю со своей жизнью?», — думает она, находя отличное место для этой самой фразы в виде татуировки. Карина бы смеялась. «Я забронирую на 8 столик в Моне».***
Ева извинилась за то, что застряла в пробке — на подъезде к Петроградской в такое время это не удивительно, но Саша все равно сжалась и почувствовала себя нехорошо, словно это нелепая отговорка, после которой Ева не придет. Официант принес и поставил перед ней небольшую свечу и уже потянулся, чтобы забрать меню, лежащее на столе, когда Саша остановила его одним жестом руки: — Не убирайте, ко мне сейчас присоединятся. Уже на половину выпив бокал вина, она заметила знакомую фигуру, буквально врывающуюся в ресторан. Ева была так красива в своем повседневном платье, которое она любила надевать в университет, ее волосы аккуратными локонами струились по плечам, сохраняя прическу с самого утра. Хостес, улыбаясь, приняла ее одежду и проводила аккурат до стола, за которым сидела Саша. Время замедлило свой ход. Сердце словно сдавили в ладони, крепко зажав его между пальцев и заставив медленно умирать. Едва ощутимая улыбка сошла с губ, когда Ева присела напротив, бормоча извинения и устремляя свой взгляд в меню, словно так боясь посмотреть в глаза Саше. «Что же с тобой стало?», — подумала Литовская, чувствую тянущую боль в груди. Ева заметно похудела. Скулы отчетливо выделялись на ее исхудавшем лице, а глаза выглядели безжизненными, словно утратившими свет. Ева приехала к ней после университета, нанося немного косметики, но от Саши все равно не скрылось то, какой бледной, почти прозрачной, была ее кожа под глазами, а на губах виднелась небольшая ранка, как если бы Абрамова осознанно сдирала зубами кожу губы. Ева, очевидно, не выглядела так, как человек, который мог спокойно продолжать жить тот прошедший месяц. «Ты так красива и разбита в этом платье», — про себя вспомнила песню Саша, продолжая рассматривать сосредоточенное лицо напротив. Ева боялась оторваться от куска бумаги, словно потеряла всякую способность связывать слова в предложения. Ее колени дрожали, а в груди нарастала беспричинная паника. Несмотря на всю радость от встречи, Ева так боялась сделать что-то не так, что вновь отпугнуло бы Сашу. — Ты выглядишь сногсшибательно, — улыбнулась Абрамова, чувствуя себя как робеющая девчонка на первом свидании. — Ты тоже. Слова показались лишним грузом. Вымученные, тяжелые, но важные. Какое-то время они обе молчали, изучая друг друга и думая каждая о своем, пытаясь угадать мысли в чужом взгляде. Ева смотрела в чуть покрасневшие глаза Саши, будто бы заплаканные, такие яркие, живые — в отличие от ее собственных — и чувствовала, как ее живот стягивается в узел. — Я знаю, что совершила ошибку, и я готова за нее расплачиваться, — призналась она, как только ей принесли бокал вина и можно было сделать первый глоток. — Ты не представляешь, насколько счастлива я была, когда ты согласилась поужинать со мной. Саша неоднозначно кивнула, не зная, стоит ли завязывать разговор сразу с таких тем. — Как ты? — тут же сообразила Ева, мгновенно переключаясь. — Нормально. Хорошо, я думаю. Много всякого происходило. А ты? Она не думала, что рассказывать о ее бесконечных похождениях было бы такой классной идеей, но во взгляде Евы что-то мелькнуло, и Саша изо всех сих надеялась, что та не станет расспрашивать ее подробнее. — Ответить формально, как ты, или сказать честно? — Ева беззлобно усмехнулась, отводя взгляд. — Это были худшие недели в моей жизни. Я жутко похудела, сплю только с таблетками, пытаюсь справиться со своей кожей, пребываю где-то на грани развода и думаю о том, что выгорела со своей работой. — Мне жаль. Ева вздохнула. «Вечер формальностей», — подумалось ей, но озвучивать эту мысль она не стала. На что еще она рассчитывала, жалуясь на свою жизнь? Блюда для них двоих принесли как раз вовремя. Какое-то время они отстраненно обсуждали Петербург и погоду, некоторые выходные из прошедших дней и путевки в Турцию, мечтая о летнем отдыхе. Это помогло разбавить атмосферу, придав больше неформальности и легкости их общению. Саша изредка улыбалась, заставляя бабочек в животе Евы порхать, щекоча изнутри. Они обе знали, что это лишь вступительная часть, за которой следует тяжелый разговор, который не понравится им обеим. Второй бокал вина был допит, а небольшой ресторан до отказа наполнился людьми. Ева любила это место — уютное, с приглушенным светом и боковыми окнами, выходящими на небольшой канал, покрытый льдом. За окном медленно падал снег, кружась под теплым светом фонарей и неоновых вывесок. Еве так не хотелось возвращаться домой. — Мне важно знать, какими ты видишь наши отношения дальше, — заправив волосы за ухо, Саша попыталась не выдавать свою растерянность. Ева не нашлась с ответом так быстро. Она понимала, что этот вопрос рано или поздно всплывет в их разговоре, она знала об этом гораздо раньше того, как договорилась с Сашей на эту встречу, но так и не нашла подходящий ответ, который смог бы удовлетворить ее. — Не лги, чтобы дать мне услышать, что я хочу, — словно подслушивая мысль, вдруг добавила Литовская. — Просто скажи правду, как есть. — Боюсь, я не скажу ничего нового… — Я так и думала, — Саша улыбнулась сквозь заблестевшие в ее глазах слезы. Она и правда не рассчитывала услышать что-то другое, но все равно расстроилась. — Я бы хотела, чтобы все было как раньше. Чтобы мы по-прежнему встречались, гуляли, вместе проводили время. Может, мы могли бы выбраться вдвоем в какой-нибудь отпуск, это было бы здорово. Мы могли бы сходить в те места, о которых разговаривали и раньше… — А потом ты будешь возвращаться к мужу и врать, что была в спортзале? — губы Саши сжались в узкую полоску, скулы напряглись. — Да, это была моя идея… все эти отношения без обязательств, но так ведь не может продолжаться вечно. Мы обе это понимаем. Я так больше не могу. Не хочу. Ева почувствовала, как ее глаза зачесались, а щеки налились кровью. Если бы слова могли физически ранить, то она бы сидела с кучей кровоточащих ран, которые так и не смогли затянуться даже за последний месяц. Саша даже не пыталась жалеть ее — она хлестко била по щекам своими вопросами и признаниями, загоняя Еву в угол, из которого не сбежать. — Зачем ты так? Ты же сама понимаешь, что я не могу взять и бросить все в один момент, — выдавила она едва слышно. Она могла бы пообещать Саше, что уйдет от мужа уже «завтра», накормить ее обещаниями и ложными надеждами, но вместо этого старалась быть честной, какой бы неудобной эта правда ни была. — Нет, тебе просто удобно сидеть на двух стульях одновременно. — Саша… — Нет, хорошо, ты не можешь все бросить в один момент, я правда понимаю. Я была замужем несколько лет, и это было ужасно трудно — принять такое решение и развестись с самым близким человеком, с которым мы прошли через огонь и воду. И это больно, и страшно, и это невыносимо грустно. Но скажи мне, сколько должно пройти времени, чтобы ты смогла взять и бросить все? И хочешь ли ты этого на самом деле? — Боже, — Ева потерла переносицу, чувствуя себя неловко от того, что столики располагались совсем недалеко друг от друга, и кто-то мог стать свидетелем их разговора. — Ну и место мы выбрали для таких разговоров. Саша ничего не ответила, продолжая гипнотизировать Абрамову взглядом и дожидаясь конкретного ответа. Больше юлить не получится, они выйдут из этого ресторана только при условии полной ясности того, что будет дальше. — Я не могу дать конкретный ответ на твой вопрос. Я понимаю, что это больно и нечестно, что это не то, что ты хочешь услышать, но по-другому пока не получится, — Ева вновь закусила нижнюю губу, заставляя ее саднить, разнося боль по всему телу. — У Олега рак, рецидив. И я не знаю, сколько ему осталось и есть ли еще шансы на повторное успешное лечение. Я знаю, что это такое себе оправдание, но я правда не могу его оставить, так он точно не выкарабкается. На последних словах, ее голос дрогнул, сорвался в пропасть, а одинокая слеза стыдливо скатилась по щеке. Ева тут же смахнула ее, сделав вид, что увлечена видом за окном. Слезы никак не хотели проходить, они вновь и вновь накапливались в глазах, что ей пришлось взять салфетку, чтобы привести себя в норму. Горло словно стянуло тугой проволокой, внутри все дрожало. Она не знала, как обещать Саше счастливое радужное будущее, когда ее мир, ее родной человек рассыпался на части. Как ни крути, Ева любила его. Даже не если не так, как раньше, то хотя бы уважала. Ценила. Вспоминала по крупицам все то, что их объединяло, как они пережили первое лечение, как тяжелый камень упал с души, как она вновь почувствовала вкус к жизни и легкость. Ева любила Сашу по-настоящему, горько, бескомпромиссно. Но еще Ева любила своего мужа и знала, что не может — не хочет — оставлять его одного при таких обстоятельствах. Иногда она думала о себе, что она лицемерка. «Ждешь, когда муж умрет, чтобы потом метнуться к девушке, которая ждала тебя все это время», — злилась она про себя, а потом по-дурацки добавляла: «А если не умрет?». Еве хотелось выть, вывернуть наружу кожу, задышать маткой, открыть третий глаз, чтобы найти ответы на вопрос, как ей жить и как поступать правильно. Саша смотрела на нее не моргая и не дыша, переваривая сказанное и вспоминая тот самый, давно забытый вечер, на котором случайно подслушала разговор двух незнакомок, которые и говорили о том, что муж Евы чем-то болен. Но это было так давно, что Саша бы и не вспомнила, если бы не признание Абрамовой. — Мне очень жаль, я понятия не имела, — едва отлепив язык, пробормотала Саша. Еще бокала вина как раз не хватало, хотя тело уже и так успело расслабиться. В голове бесконечным роем закрутились мысли: «Смогу ли я целовать ее, зная, что она не оставит мужа? Смогу ли я любить ее, зная, что на первом месте у нее всегда будет Олег?». От себя стало тошно. От жалости к Олегу, от жалости к себе, к Еве, которая тоже понятия не имела, что ей делать. Глаза напротив по-прежнему блестели. Смотрели влюбленно, преданно, долго. Но Саша так и не могла найти в этом успокоения — напротив, тревожилась еще больше. Ева оплатила счет, и они вышли на улицу, подставляя лица под вечернее звездное небо. Ева порывалась вызвать Саше такси, но та решила доехать на метро. Ужасно хотелось пройтись, проветрить голову, протрезветь и сказать себе в конечном итоге: «Какая же ты дура, Сашка», а потом прийти домой, поплакаться, пожалеть себя и лечь спать. Идя вдоль застывшего канала, Саша чувствовала, как близко была рука Евы. Коснись ее чуть настойчивей — можно перехватить чужую ладонь, сжать пальцы, переплести их в замок. Но этого не произошло. Она думала о миллионе вещей, не представляя, как все это пережить. — Я не знаю, что нам с тобой делать, — говорит она вместо: «Думаю, ты не сможешь мне дать чего я хочу». — Быть счастливыми? Ева находит ее ладонь сама. На секунду. Всего на секунду сжимает ее руку, а затем отпускает, боясь лишних глаз. Сердце Саши дергается в груди, и она, забывая обо всем на свете, тянется к Еве ближе, хватаясь руками за шарф, обмотанный вокруг ее шеи. Она знает, что вокруг них почти никого, а темнота скрывает лица и фигуры, но когда Литовская приближается к лицу Евы, чтобы поцеловать ее — та резко отстраняется, оглядываясь по сторонам. Это именно то, что и хотела доказать себе Саша. Легко отстранившись, словно ничего и не было, она грустно улыбается. Ева не сможет этого вынести. Сашу. Их любовь — открытую, другую, неправильную. Потому что другие посмотрят, осудят, не поймут. Ева не сможет с этим справиться. Никогда не могла. — Разве можно быть счастливым с тем, кто даже не честен с собой?