Цветы в паучьих сетях

Сцепив зубы, она яростно барахталась под ним, пытаясь освободить руки, и упрямо молчала. — Ты демон? Екай? — хрипло выдохнул Харада, глядя ей прямо в лицо. Снег падал на его плечи и спину, оседал в темно-каштановых волосах. Что-то во взгляде копейщика говорило, что он уже знает ответ. Прежде чем шокированная девушка успела задать ему вопрос, он быстро проговорил: — Я знаю, что они существуют. Ширануи и их шайка поведали. Несколько раз пришлось скрестить с ними мечи. — Не все демоны такие, как Ширануи Киë! Я не служу Сацуме! — пылко выпалила Бурадо, наконец, совладав с собой. Щеки её покраснели, став розовыми. Мокрые кучерявые волосы разметались на свежевыпавшем снеге. — Знаю, — Харада ослабил свою хватку на её запястьях, позволив девушке высвободить руки. — В нашем штабе живёт девушка… одна из вашего рода. Бурадо медленно кивнула. Правда была куда ужаснее, поэтому она позволила Хараде поверить в собственные выводы. — Тогда… это объясняет многое, — продолжил копейщик, изучая её глазами, будто в одно мгновение у неё должны были вырасти рога и клыки. От его любопытного взгляда она покраснела ещё сильнее. Казалось, глубоко внутри он уже знал этот ответ, стоило только впервые ее увидеть. Теперь же встали на место разрозненные фрагменты, будто части цветного узора собрались в целое, — и странная, броская одежда девушки, и уродливая маска у нее на голове, и пронзительные, желтые глаза. Несмотря на мягкие, все еще юные черты, было что-то в ее ауре, отчего мурашки бежали по коже, при этом Саноске никогда не считал себя чересчур впечатлительным. За долгие годы службы сёгунату он уже привык видеть кровь, человеческие смерти. — Т-ты прав, — ответила Бурадо угрюмо, будто могла читать его мысли. Холод начал сковывать её руки и ноги, — он был совсем не таким, к какому обычно привыкла шинигами. Проклятье мучало ее годами, и она уже научилась его не замечать. Эти же болезненные ощущения были такими… живыми? Будто из ее прошлой жизни. Снег пропитал полы её монашеской робы, и зубы начали стучать. Харада глянул на неё удивленно, будто только сейчас понял, что заставил девушку лежать на мерзлой земле, и резко поднялся. Она была рада, что он оставил без внимания её неуклюжее, скомканное признание. Ещё пару мгновений назад девушку переполняло желание убежать как можно дальше от Харады Саноске, поставить жирную точку на их коротком знакомстве, но сейчас её сердце разрывало от желания остаться с ним так долго, насколько это возможно, чувствовать его тепло, запах, его всего, пускай и холодный рассудок подсказывал, что это невозможно. Перед её глазами возникла смуглая, мозолистая ладонь. Смущенно вскинув взгляд на Хараду, она наткнулась на его теплую улыбку. Рассудком она понимала, что если не уйдет сейчас, то не сможет покинуть его никогда, но эгоистичное сердце колотилось в груди, хотело продлить это мгновение еще на немного. В этот раз решиться было гораздо проще, чем всего несколько мгновений назад, когда шинигами, поцеловав Хараду, со всех ног рванула на улицу. Поцеловать Хараду было все равно, что решиться на прыжок со скалы — набравшись смелость, ухнуть вниз, не зная, подхватят ли тебя потоки ветра, либо камнем бухнешься о землю. Бурадо уже однажды сжирала чёрная пропасть, и она не боялась её когтей. Наконец, она схватилась за его горячую руку, при этом слегка отступил мучающий ее холод, Харада помог девушке подняться и критично оглядел её с ног до головы. Оледенелые комки свисали с полов её монашеских, тонких одежд, и Бурадо крупно трясло. Не говоря уже о том, что ее пурпурные, мерзлые стопы по щиколотки утопали в снегу. — Идем, — решительно проговорил Харада, потянув ее за руку за собой. — К-куда, Харада-кун? — стуча зубами, спросила девушка, в спешке натягивая гэта на задубевшие ноги. Оставалось только неуклюже семенить следом за копейщиком, который в два широких шага преодолел садовую тропинку. На секунду на сердце возникло странное чувство тревоги. Она любила его эти десять лет, но грубый рубец, оставленный на душе в тот день, когда девушка лишилась родителей по вине самураев, когда ей пришлось прыгнуть в холодную реку, не позволял довериться Хараде полностью. Что если он ведет ее к командиру? Что если собирается напасть, когда она этого не ожидает? — Ты вся замерзла, одежда насквозь промокла. Я не могу так тебя отпустить… Тугой узел тревоги, стянувший сердце, чуть ослаб. Нет, Харада не такой. Она видела его в воспоминаниях Шиничи и знает, что он никогда не воспользуется слабостью, тем более слабостью женщины. Но все же осознание пришло к ней не сразу. — Т-ты отпустишь меня?! — Бурадо шокировано уставилась в его спину, так как не видела лица копейщика, пытаясь понять, говорит ли он правду. Резко затормозив пятками, Саноске остановился посреди садовой дорожки. Ничего не ожидающая Бурадо едва не врезалась ему в спину. Обернувшись, он расплылся в улыбке. — Я верю, что ты не лжешь. Свободная ладонь Харады взметнулась вверх, чтобы потрепать ее по волосам, но внезапно замерла в воздухе, так и не коснувшись волос девушки. Бурадо смотрела на него шокировано, будто до конца поверить не могла во внезапную перемену. Он и сам не знал, что сейчас делает. Наконец, сжав ее ладошку, Харада возобновил шаг. Несмотря на то, что зубы стучали от холода, а девушку била мелкая дрожь, Бурадо внезапно почувствовала, как ей становится очень жарко от этой улыбки. Она столько раз видела ее в воспоминаниях Шиничи, полную тепла и света, прямо как ярко-оранжевая аура Харады. Оставалось только мечтать о том, что она и сама когда-нибудь получит эту улыбку, согреется ее лучами. Шагая следом, Бурадо не заметила, как заснеженный двор храма сменился узким, темным коридором, утопающим в тишине, не важно было, куда он ведет ее и зачем, хотелось только глядеть на силуэт широкой спины перед собой и ощущать прикосновение его кожи к своей. — Если кто-то заподозрит Хараду-куна в помощи… — эта мысль яркой вспышкой возникла в голове, когда Саноске, открыв седзи, жестом велел ей зайти внутрь темной, едва различимой комнаты. Переступая порог, она на пару мгновений ожгла его ярко-желтыми углями глаз, горящими в темноте, только сейчас они были полны беспокойства. — Придумаю что-нибудь, — хмыкнул Харада. — Хотя вряд ли кто-то подумает, что у кумичо десятого отряда хватило глупости сначала свидетельствовать против шпионки Ишин Шиши, притащить ее в штаб, а потом отпустить под покровом ночи… Такое слишком даже для меня. Из темноты комнаты послышался тихий, шелестящий смех. Слышать его было так необычно, странно. На ее скорбном, мрачном лице, словно из-под маски, редко пробивались какие-либо эмоции. — Ч-что это за… комната? — пытаясь привыкнуть глазами к темноте, она обвела взглядом помещение: среди темных, неясных силуэтов угадывалась скромная, простая мебель и небрежно сложенный в углу футон. Внутри было не сильно теплее, чем снаружи. — Моя, — улыбнулся Харада, наблюдая за тем, как мгновенно покраснела девушка, и задвинул седзи. Даже оказавшись совершенно нагой с ним лицом к лицу она не была настолько смущенной. Что-то в поведении Бурадо-чан определенно изменилось, будто она все это время не позволяла себе просто быть живой, расслабиться в чьем-либо присутствии, довериться. Однако сейчас она едва походила на угрюмую, неразговорчивую девушку, которую он когда-то встретил на летнем фестивале. — Вот, — развернув футон, он усадил смущенную девушку на матрас, укрывая одеялом худые, острые плечи. Задумчиво остановился, соображая. — Бурадо-чан, пожалуйста, сними мокрую одежду. У меня негде ее сушить… согрейся хотя бы немного, и я провожу тебя до ворот. — Н…н-не могу, — она помотала головой, все еще с пунцовыми щеками кутаясь в одеяло. Маленькие тоненькие пальчики мелко тряслись от холода, и Саноске едва преодолел желание сжать их посильнее в своих ладонях. Эта мысль внезапно пришла к нему, как какое-то наваждение. — Не могу уйти сейчас. Я оставила свои вещи в той комнате. — Старая маска и уродливый зонтик? Неужели они так важны для Бурадо-чан? — Да! — внезапно ответила она резко и тут же осеклась. Спрятав нос под теплым одеялом, девушка глянула на копейщика угрюмо и отвернулась. — Я… пожалуй, я все-таки сниму одежду. Кивнув, он уселся в дальнем углу комнаты, отвернувшись к стене. В наступившей тишине необычно громко послышался шелест ткани. Сглотнув, осталось только отмахнуться от навязчивых воспоминаниях о ее смуглой, оголенной коже и о шраме на поджаром животе. Это был уже второй раз за этот вечер, когда Харада оказался в подобном положении, и происходящее казалось ему нереальным. Странно было привести женщину в свою скромную, аскетичную комнату в штабе Шинсенгуми, туда, где ей быть совсем не положено. Будто столкнулись два совершенно противоположных мира, которые обычно не задевали друг друга, существуя по отдельности. Один был миром Шинсенгуми, аскетичная жизнь, полная военной службы, строгих правил замкома Хиджикаты, а второй миром из далекой мечты, недостижимый и иллюзорный, маленькие кусочки которого Харада мог получить в Шимабаре. Но бурная, веселая ночная жизнь Киото, ее никогда не прекращающийся праздник больше походили на искаженное отражение того, о чем он мечтал на самом деле. Так пьяные заварушки никогда не заменят спокойную, семейную жизнь, а куртизанка района красных фонарей никогда не станет той женщиной, ради которой он решится оставить товарищей и данные им клятвы. — Харада-кун, мне очень жаль, что я уже второй раз доставляю тебе хлопоты, — хриплый голос раздался из-за спины. — Я твоя должница. Обернувшись, Харада наткнулся на серьезный, внимательный взгляд Бурадо. Ее темный, сгорбленный силуэт чернел на фоне бледно-серых седзи. Он только нервно сглотнул, прогоняя мрачные мысли о семье и долге, в которые провалился, пока девушка переодевалась, и натянул улыбку. — Тебе не обязательно уходить с рассветом, — он подвинулся чуть ближе, на достаточное расстояние, чтобы привыкшие к темноте глаза могли видеть ее лицо, но при насколько это возможно приемлемое. Демоница или шпионка, для Харады не имело ровным счетом никакого смысла, но Бурадо-чан оставалась девушкой, и он не хотел причинять ей еще больший дискомфорт. — Дождись утреннего собрания, и я объясню все Кондо-сану и Хиджикате-сану. Тогда твоя честь будет очищена, никто из Шинсенгуми не будет проявлять враждебности. — Не могу, — она тяжело, устало выдохнула. В голосе Бурадо слышалось плохо сдерживаемое сожаление. — Как и Харада-кун, я связана обязательствами. Шмыгнув себе под нос, Бурадо поправила сползшее на плечи одеяло. От него пахло Харадой, от этого запаха у нее мгновенно начали пылать щеки. — Что это за долг такой, который вынуждает тебя уйти снежной ночью? — он хмыкнул, сказав это больше в шутку, но взгляд Бурадо нисколько не потеплел, оставшись таким же серьезным. Он видел, как напряглись ее плечи. Вместо ответа, проговорила: — Представь себе дело… оковы долга, которые не каждый наложит на свою жизнь, потому что цена им — всеобщее презрение, враждебность. Ты знаешь, что мало кто добровольно сделает такой выбор, что, возможно, и сам бы его не сделал, но жизнь предоставила тебе шанс стать другим человеком, искупить грехи, сделать что-то несомненно полезное. Ты бы воспользовался этим шансом, Харада-кун? — голос девушки звучал тихо, но вкрадчиво, а желтые глаза пожирали Хараду, жаждали увидеть его реакцию. — Несомненно, — спустя несколько долгих мгновений напряженной тишины, выдохнул Саноске. «Я уже сделал», — добавил он про себя, сжав лежащие на коленях ладони в кулаки. Эта женщина и правда была демоном. Она сидела перед ним, с лицом молодым, полным жизни, но мертвыми, ледяными глазами. Остается только гадать, что ей пришлось перенести. Бурадо будто видела его насквозь, будто прочитала и произнесла вслух все те тяжелые, мрачные мысли, которые иногда мучали его в те редкие моменты, когда Харада оставался один. — Но это не значит, что у таких, как мы, нет права на обычную, мирную жизнь… — добавил он хриплым голосом, смахивая с лица растрепанную челку. — Мирная жизнь? — Бурадо лишь хмыкнула, на секунду глаза ее стали такими же насмешливыми, как в тот вечер на летнем фестивале, пока их не затопила тяжелая, неподъемная грусть. Плотно сжав губы, девушка отвернулась, глядя куда-то правее его лица. Все эти десять лет с тех пор, как сердце Бурадо перестало биться, она никогда не переставала чувствовать себя одинокой. Подле нее всегда был Токабо Сигурэ, более надежного напарника только поискать, но даже согласившись на искупление, девушка понимала, что с тех пор на ее жизни поставлен крест. Она навсегда останется шестнадцатилетней, никогда не будет любима, никогда не сможет завести семью… Остаются только бесконечное наблюдение за чужим счастьем и чужой болью, без возможности самой почувствовать что-либо подобное, а после этого спокойная, однотонная вечность в райских садах. Даже сейчас, чувствуя себя невероятно живой рядом с Харадой Саноске, она знает, что у нее нет права на эти чувства, что они обречены в конечном итоге окончиться трагедией. Таков ее удел. Бурадо с ужасом и раздражением осознала, что плачет. Холодная, одинокая слеза сползла по щеке, скатилась с кончика носа и плюхнулась куда-то на одеяло. Она небрежно размазала влагу тыльной стороной запястья, шмыгнув. Все эти годы девушка не позволяла себе жаловаться. Токабо Сигурэ никогда бы не понял ее боли об утраченной смертной жизни, он презирал такую жизнь и считал ничтожной. А больше у нее никого ближе не было. Присутствие Харады странно на нее действовало. — Бурадо-чан! — горячие руки обхватили ее плечи. Девушка была такой маленькой по сравнению с копейщиком, что практически утонула в его медвежьих объятиях. Харада прижимает ее к своей груди, сочувствует ее боли, пусть и не знает, что ее вызвало. Его грубые, мозолистые пальцы гладят ее оголенное плечико, тяжелая ладошка ложится на макушку, успокаивающее треплет по волосам. Какое-то время она сидит неподвижно, позволив слезам стекать по щекам. Сердце бьется раненной птицей и вот-вот выпрыгнет из груди. Она и подумать не могла, что самурай может быть таким. Именно этим Харада когда-то давно и пленил ее сердце, он был таким добрым. Вскинув голову, Бурадо поднимает размытый от слез взгляд на его напряженную, мускулистую шею. Сглотнув, пару секунд борется с собой, пока не касается губами натянутых мышц, чувствует, как они резко вздрагивают под ее прикосновением.