Немного о вредном Лю Цингэ

Он приходил в себя рывками. Потом снова проваливался в скользкую противную темноту. Мгновения, что Цингэ выныривал в реальность окрашивались такой нестерпимой болью во всем теле, что хотелось нырнуть назад и вообще больше не выныривать. Голову будто сдавливал раскалённый металлический обруч, по которому безответственный кузнец бил как попало, то сверху, то слева, а то и вовсе куда-то Цингэ будто внутрь попадал, вены вздулись, кровь бу́хала в ушах, разбавляя перебивчатыми ударами противный, въедливый писк. Он махнул рукой, пытаясь ухватиться хоть за что-то, чтобы не упасть, когда сознание вновь начало ускользать от него, но рука, показавшаяся слишком тяжёлой и как будто, вовсе не своей, отказывалась слушаться и лишь пальцы судорожно дернулись, прежде чем Цингэ почувствовал, как земля ускользает из-под ног и провалился в эту гадкую темень. Новое пробуждение окатило его новой волной боли, пальцы на руках и ногах выламывало, живот скрутило так, что даже от дыхания на глазах выступили слёзы, голову все так же плющило, но он к этому уже хоть как-то попривык. Очередной спазм, от будто скручивающихся в тугой ком внутренностей, не заставил себя ждать и Цингэ вновь погрузился в склизкую тьму. Сколько это продолжалось, сказать он не мог. Просто в какой-то момент он очнулся от знакомой духовной энергии. Отлично, есть шанс, что его услышат и притащат Юэ Цинъюаня ему на помощь. Он постарался шуметь, складывать печати меча, чтобы издавать хоть какие-то звуки, но получался только тихий скрежет. В следующий раз, когда Цингэ пришел в себя он орал. Орал так, что, кажется говорить ещё месяц не сможет. Если он справится с этим отклонением ци. Он видит, как мелькает невдалеке силуэт цвета Цин, это его Шэнь-шисюн крадётся. Цингэ правда старается перебороть в себе этот дикий инстинкт защищаться, но кажется, делает себе только хуже. Чернота вновь поглощает его и тело движется на голых памяти и инстинктах, нападая с, чуть ли не звериным, рыком на старшего брата. Вмиг перед лицом проносится решительный Шэнь, потом испуганный, после чего останавливается на отчаянно-грустном. Он чувствует удар в верхний даньтянь и его снова проглатывает мутная темень. Новое обретение чувств вместе с пробуждением. Теперь Цингэ лежит. Отхаркивает кровь, под судорожные вздохи и просьбы не помирать откуда-то сверху. Поднимая взгляд натыкается на взволнованное лицо Шэнь Цинцю, который, поняв, что он, Цингэ, наконец, пришел в себя, начинает ему угрожать, неся при этом такую чушь, будто они оба не знают, что такое искажение ци, какое у него сейчас случилось не переживают. Никто. Цингэ снова плюется кровью, пачкая одеяния Шэня, пока тот хватает его и укладывает себе на колени, пытается влить ци. Пытается спасти. Хотя кому как ни Шэню знать какие бывают искажения. Кто больше всех их пережил, потому что волнуется из-за своих непутёвых братьев и учеников, что так и норовят чего учудить. — Не смей умирать, скотина! — снова пробиваются в сознание Цингэ сквозь шум в ушах угрозы Шень Цинцю, — не смей умирать, скотина, от искажения ци, а не от моих рук! «Губы дрожжат», подмечает Цингэ, «и глаза на мокром месте». — Я тебя с того света достану, слышал! И собственными руками прибью, если помрёшь! Цингэ смеётся, точнее, пытается смеяться, на деле выходит только хрип, по звуку схожий с чем-то вроде карканья вороны, да скрипом давно не смазываемых петель на двери на складе Байчжаня. — Увидимся, — продолжает хрипеть он. — Не подыхай!!! — Шисюн стискивает ткань его одежды на плече одной рукой, а другой, вцепляется в его пальцы и смотрит с таким надрывом, что Цингэ и не помер бы, будь на то его воля. Но он продолжает: — В следующей жизни... Тьма вновь затягивает его к себе в объятья, но уже нет той боли, да и Цингэ, честно говоря, ей на этот раз даже не сопротивляется. Потому что знает, это — бесполезно. Он плывет в этой темноте. Она так мягко обволакивает его, что уже не кажется склизкой и гадкой, просто теплой, а может это он уже привык? Цингэ размышляет о том, почему он размышляет, если он уже умер. Он ведь должен был отправиться на реинкарнацию...