Серебро и ртуть

      Тянет в спину сквозняк. Гермиона зябко жмётся, накидывает на плечи тёплый палантин, подаренный Гарри на прошлый День Благодарения. Она подбирает под себя ноги, сидя в удобном, родом из пятидесятых, кресла, обитого бордовой тканью. Берет со столика кружку тёплого, греющего озябшие пальцы, чая, и подносит её к губам. Вдыхает аромат — медовый пряничный ройбуш окутывает теплом изнутри. Когда она отпивает, то немного обжигает губу, и та саднит.       — Надо же, — вздыхает, отставляя кружку, и облизывает губу — та отзывается неприятной болью.       Гермионе лень вставать со своего уютного места и идти на кухню, чтобы выпить немного прохладной воды и намазать губу гигиенической помадой, но губа болит, и ей это всё-таки необходимо сделать.       В квартире, которую она снимает, кухня очень маленькая, в ней нет места даже крошечному столику. Старый английский дом, который со временем поделили на несколько квартир, не подразумевал, что кухня — это место, где хозяева будут проводить время. Тесное пространство заставлено кухонной мебелью и утварью. Гермиона открывает дверцу небольшого холодильника, достаёт из него бутылку воды, открывает крышку, глядя на улицу. Туманный поздний вечер, фонарь совсем не улучшает видимость, с третьего этажа ощущается световым одуванчиком. Тёмные человеческие фигуры встречаются довольно редко. И хоть на дворе середина октября — на улице не только сыро, но и холодно. Отопление в старом доме не очень хорошее, да и включили его только вчера — дом не успел прогреться.       Наброшенное на выпечку, испечённую в обед, полотенце — единственное белое пятно на чёрной столешнице из искусственного камня. В доме очень тихо, настолько, что слышно не только лёгкое дребезжание холодильника, дверцу которого Гермиона всё ещё не закрыла, но даже едва слышный скрип половицы под ногой девушки.       Когда Гермиона делает глоток, она слышит внезапный и оглушительный хлопок из своей гостиной. Автоматически вытягивает свою палочку из заднего кармана джинсов и направляет её в сторону входа в кухню.       Холодильник дребезжит более отчётливо, холод из него лижет щиколотки Гермионы.       Губа саднит.       Она медленно идёт в сторону гостиной, так и не закрыв дверь холодильника и всё ещё держа в другой руке бутылку с водой. Прислушивается: кто-то садится в её кресло — скрипят сидение и ножки. Расслабленный глубокий вдох и медленный выдох.       Когда Гермиона входит внутрь, она видит Гарри, сидящего в её кресле. Шрам, идущий на половину его лица, всё так же притягивает взгляд девушки, как и пять лет назад.       — Привет, — Гермиона прячет палочку обратно и вспоминает про холодильник. — Я сейчас вернусь.       Она ставит бутылку обратно в холодильник, закрывает дверь и идёт прямиком в прихожую, чтобы достать из сумочки гигиеническую помаду с запахом карамельного яблока с корицей. Красит губы наощупь давно заученными движениями, пока идёт в гостиную.       — Привет, — Гарри наклоняет голову вбок, когда Гермиона вновь входит в комнату. — Ты опять меня испугалась?       — Просто… — Гермиона села на диван и обняла в руками декоративную подушку, — я испугалась того, что ты так просто трансгрессировал сюда, хотя я наложила сильную защиту на квартиру. К тому же это маггловский район, здесь подобное делать не стоит.       Гарри хмыкает.       — Я сегодня слишком устал, чтобы ещё и тащиться через весь город на своих двоих. — Спустя небольшую паузу добавляет Гарри: — Прости.       Удивительно, но поверить ему всегда было легче лёгкого, ведь это же её Гарри.       Война оставила кучу шрамов на теле и на психике, особенно у них двоих: потеря друзей, потеря привычного образа жизни, потеря возлюбленных и себя, а ещё приобретённое посттравматическое расстройство.       Гермиона не выносит громких звуков, закрывает уши руками, как только слышит что-то схожее со звуком взрыва. Гермиона ненавидит магический мир, но не может жить без палочки — она всегда держит её подле себя. Гермиона постоянно оглядывается и прислушивается, не слушает музыку, не смотрит фильмы и каждую секунду настороже.       Её защитная реакция «бей или беги» на максимуме. Но когда Гарри рядом, то комок из нервов немного ослабевает, понемногу распутывается, и она может самую малость поспать. Всё равно кошмары вернутся. Они каждый раз возвращаются. Но Гермиона не пьёт ни одно зелье, потому что это небезопасно.       Когда война не выиграна и не проиграна, когда война поставлена на паузу — нет у неё такой привилегии.       Гарри похлопывает по своим коленям в пригласительном жесте. Гермиона отбрасывает в сторону подушку, встаёт и медленно идёт к нему, садится на его ноги, растягивая губы в улыбке. Он обхватывает её тело руками, оглаживает спину, целует горячо.       Гарри скуп на слова, но, когда всё стало почти невыносимым, а тьма давно похоронила их на своём дне, они нашли в телах друг друга утешение и усладу.       Горький пряный привкус огневиски от его языка, влага и нежность, обострённая болью. Он стягивает её палантин, Гермиона — его серый свитер, оголяя горячую кожу. Она вся холодная, будто её жизненная энергия на исходе, а он — пылающая печь, осенний костёр из осыпавшейся листвы и палок. Гермиона вдыхает его сладостный запах, жмётся теснее, упираясь в его ключицы вставшими сосками. Гарри смотрит на неё снизу вверх и в его изумрудных с алым глазах она тонет.       Гермиона оглаживает его шрам кончиками пальцев начиная от виска, проходясь по скуле, щеке и заканчивая тонкой линией на подбородке. Узел внизу живота туго затягивается.       — Подожди.       Гермиона отрывает пальцы от его подбородка, привстаёт так, чтобы, расстегнув ремень его брюк, пуговицу и молнию, высвободить его возбуждённый член. Гарри стягивает с неё трусики и задирает юбку, оголяя ноги, крепко впиваясь пальцами в бёдра.       Она садится на него, направляет в себя член. Гермиона не предохраняется. Гарри тоже. У неё не будет детей — древнее проклятье семьи Долоховых не прошло бесследно. А так… Гермиона доверяет Гарри больше, чем себе.       Они занимаются сексом страстно. Гермиона двигается на нём, Гарри задирает её футболку, кусает и посасывает соски, сжимает груди. И всё смотрит на неё снизу вверх, а она так и течёт от его взгляда, ей всё мало.       Она никогда не насытится, ведь так пожелал он.       Они заканчивают стоя у окна. Гарри накручивает её волосы себе на руку, тянет их, грубо и быстро двигаясь в ней, кусает за плечо, яростно впечатывает её грудь в холодное стекло окна.       Медальон Слизерина царапает стекло.       В ней и на ней остаются его следы. Так и должно быть.

***

      В очередном кошмаре Гермиона пытается убить Гарри, потому что видит в нём другого мужчину. Этот мужчина пугает её сильнее, чем она могла себе представить, но так же сильно и манит к себе. И Гермиона, схватив нож, пытается перерезать ему шею — тщетная попытка заканчивается окровавленным лицом, прижатой к полу Гермионой, и вкусом его крови в её рту.       — Нет! — вскрикивает она, резко поднимаясь на кровати, сжимая медальон до побелевших костяшек в руке.       Гарри просыпается вместе с ней.       — Я вижу, что тебе плохо. Давай я надену на себя медальон.       Гермиона качает головой. Её пышные волосы освобождаются от плена шёлковой резинки для волос и рассыпаются по спине и плечам.       — Нет-нет, — она никогда с ним не расстанется. — Всё в порядке. Всё в порядке… Гарри.       Ты мой.