Милые глупости, глупые милости

Огромная залитая жёлтым светом зала, обычно наверняка просторная, заполнена самыми разными людьми. Одетые в лаконичные чёрные фраки слуги снуют туда-сюда с начищенными до блеска круглыми подносами, уставленными закусками и напитками, протискиваясь между представителями высшего света и сиюминутно извиняясь. Помещение пестрит красками и персонами: обмахиваясь перьевыми веерами, но всë ещё не снимая перчаток, мило беседуют между собой знатные дамы в пышных разноцветных платьях и изящных шляпках, а господа в расшитых золотыми нитями камзолах, застëгнутых под самый подбородок, отчего их напыщенные покрасневшие лица выглядят так, будто ещё чуть-чуть и голова лопнет, как мыльный пузырь, неразборчиво бормочат друг другу приветствия и прочие вежливости. И, конечно же, всякие генералы, командиры и прочие носители высоких чинов со своими прямыми спинами, помеченными сединой бакенбардами и в мундирах с неизменными погонами то и дело окидывают тяжёлыми, будто бы даже презрительными взглядами весь собравшийся народ. За свои гордые одиннадцать лет жизни Чонин понял, что делать ему на таких мероприятиях откровенно говоря нечего, люди там все одинаковые, музыка скучная, а еда зачастую не такая вкусная, какой хочет казаться. Однако покинуть забитый людьми зал ему не позволят ни родители, ни статус. Печальными лисьими глазами он то и дело встречается с такими же печальными глазами других выходцев из знатных семей его возраста, но сделать с этим, увы, ничего не может. Остаётся только тихонечко стоять в сторонке и ждать ужина, а после и ухода домой. Вечер только начался, карету ему в скором времени никто не подаст, и торчать среди людей высшего общества ему придётся ещё не менее двух часов. Однако чья-то светлая макушка мелькает в толпе, и прежде, чем Чонин успевает что-либо сделать, его хватают за руку и тащат подальше от толпы. — Нельзя тебя одного оставлять, а то ты совсем потухнешь, — смеясь, говорит мальчишка, что имел наглость так просто увести его с бала. — Здравствуй, Нинни. Перед ним стоит Феликс — мальчик чуть постарше его самого, с перевязанными шёлковой лентой белокурыми волосами, искрящимися карими глазами и усыпанным веснушками лицом. Он одет в почти такой же как у Чонина костюм, и лицо его озарено широкой яркой улыбкой, которой вскоре заражается и Чонин. У Феликса зубы ровные, белые, красивые, совсем не как у Чонина. Чонин немного стесняется своей улыбки и старается улыбаться посдержаннее, не обнажая зубов. — И тебе здравствуй, Феликс. Они стоят там, в стороне от всех, обсуждая всë произошедшее за то время, что они не виделись. Феликс с огнём в глазах рассказывает, как его недавно впервые взял с собой на охоту отец, как он кормил лошадей в конюшне морковью, как их лакей, мужчина с длинными чёрными усами и всегда одинаковым выражением лица, приударил за молодой фрейлиной и оказался отвергнут, а Чонин слушает его, отчего-то чуть ли не захлëбываясь от восторга. — Я хочу тебе кое-что предложить, — вдруг говорит Феликс, заговорщически наклоняясь ближе к Чонину, и у Яна сердце в груди начинает стучать быстрее и громче, так что он даже кладёт на грудь ладошку, чтобы оно ненароком не выскочило. — Давай уйдём, пока никто не видит, и спрячемся с тобою в саду. Там недавно высадили розовые кусты, просто прелесть! Предложение, конечно, интересное, и Чонин, заворожëнный тёплых блеском карих глаз напротив, даже не сразу понимает, что от него требуется, но потом всë же просыпается и задаёт интересующий его вопрос: — А зачем? — Чтобы не потащили обратно на бал! Ну, и на цветочки посмотреть, — отвечает Феликс и хватает его за обе руки, придвигаясь ещё ближе. — Пошли? Чонин соглашается, и они, стараясь быть предельно тихими и незаметными, бегут мимо кладовых комнат в сторону выхода в сад. Однако на пути у них встаёт упомянутый ранее усатый лакей, вернее, его хрипловатый голос и стук каблуков, слышащиеся из-за угла. Недолго думая, мальчики юркают в кладовку. Феликс захлопывает дверь, и небольшое облако пыли поднимается в воздух. В кладовке тесно и очень темно, свет проникает только разве что через небольшую щëлочку под дверью, всë заставлено мëтлами, вёдрами, увешано тряпками, а где-то в углу, кажется, плетёт свою паутину паук. Чонину на секунду становится страшно, но он слышит неглубокое быстрое дыхание Феликса, чувствует, как тот сжимает похолодевшими пальцами рукав его рубахи и видит блестящие в темноте глаза, и всë становится хорошо. Лакей, не замечая ничего необычного, проходит мимо и направляется по своим делам, может быть, к воротам, встречать оставшихся гостей. Как только гул шагов стихает, мальчики выдыхают и шумно вываливаются из кладовки. — Опасность миновала, — смеётся Феликс, и они рука об руку идут в сад. Небо мерцает звёздами, в саду прохладно, свежо и замечательно пахнет цветами, в глубине кустов звонко стрекочут сверчки, а высаженные недавно розы и правда прелестны. Чонин заглядывает в лицо улыбающегося Феликса, и ему самому хочется улыбаться, так ярко, чтобы осветить весь мир со всеми его неровностями, бедами, тёмными углами и мрачными переулками. И, смотря на Феликса, он не скрывает улыбки, пусть и не может похвастаться такими же идеальными зубами. И пускай его новенький синий жилет весь в пыли, а тщательно причëсанные волосы чуть растрепались за время их кладовых приключений, он, наверное, впервые чувствует себя так хорошо на вечере для представителей знати.