Для нас

      И вообще как бы сильно не хотелось замедлить немного время, оно неумолимо перекало к отметке о полудне. Люди в городе уже давно проснулись и разошлись по работам или убежали на учёбу. Небо и правда принахмурилось скоро, горько злилось будто на что-то. Оно превратилось из беззащитного и чистого дитя, что вечно хотело улыбаться широко, до улыбкой, в серого печального взрослого с стеклянными глазами, что ничего не выражали, огонь вниз задули на день рождения вместе с немыми местами, что не исполнились. Ветер неряшливо и коряво сдувал куда-то в стороны куски яркой оранжевой листвы. Скоро пойдёт дождь.       Но как бы время не шло сменяя минуты циферблате часов казалось, будто наоборот всё замерло, хотя впрочем именно так было всегда. Всегда город был мёртвым не смотря на жизнь, что теплилась где-то в глубине его сердца, мир был будто в вечной коме. В полдень поэтому даже машин и другого общественного транспорта не было среди длинных широких шоссе, потому что все в этом обществе были одинаковы и работали, жили по одинаковую строгому графику. Ну только за исключением всяких столовых, кафе и «обслуживающих» людей, что работали только в определенные перерывы обычного «единственного» графика «нормальной» и «правильной» жизни. Хотя возможно и они исчезнут, чтобы уравнять жизнь здесь. Единственные люди с привилегиями, ходячее отличие от толпы серого скота, это те, кто никогда не отдыхает и «высшие персоны».       Опаздывать или отличаться просто нельзя, такое даже сложно представить. Повсюду, на стенах светлых кирпичных зданий, что похожи были на огромные стопки грязной и исписанной бумаги, на них висели старенькие и немного выцветшие и уже изрядно поблёкшие плакаты, хотя яркие надписи всегда виднелись чёткими красными и темноватыми кирпичного и коричневого цвета печатными линиями, видимо были и те, кто подрисовывал их в почти первоначальный вид, хотя и в обычное время таких рабочих совсем не было видно. Ну по крайней мере, Вова никогда их не видел проходясь по проспектам после всех дел. — Такими темпами меня будет знать вся полиция города, а я даже ничего не сделал. — и конечно же в графике их двоих было еженедельно забирать Лёню из участка за «неподобающее» для единого режима поведение. Ну и Вове просто повезло быть нужного возраста, чтоб забрать злобного пиздюка, что и дальше продолжал говорить о том, что все кругом куски серого безэмоционального говна. А что Вова, он просто идёт рядом и слушает это изредка горько вздыхает, понимая, что за чушь тот говорит. Да и лучше не стоит распинаться на таких темы по улицам, ведь всегда учили что у стен, да и не только у их, а везде и всюду, есть чуткие уши и зоркие глаза. Мало ли, вдруг те люди на плакатах, что по слухам сделаны из крови провинившихся, имели настоящие глаза, что грозно наблюдали сиянием объектива камеры. — Ну станешь знаменитостью, тоже хорошо. — а Лёнька саркастически смеётся, ему всё весело. Он всегда ухмылялся и показывал средний палец властям, даже если те мелькали на газетах. Он мыслил идеями о светлом будущем, когда «все старики, что у властей сдохнут», о том, что именно их уход мгновенно сделает лучше. Эта резкость нередко пугала и выглядела при этом до странного завораживающие. Из-за этого и боялся в первую очередь Вова, мало ли тогда чем закончится этот день. — И стану частью плакатов на стенах? — Приморский глазами проводит по картинкам, что мёртвыми и будто стеклянными глазами наблюдали и смотрели в душу. Да, он верил слухам, пусть те и выглядели максимально нелепо. Нет, ну а вдруг это совсем и не сказки, а реальные истории, даже несмотря на то, что власть не жестокая, она просто строгая. Она говорит, что порядок может быть только при жёсткой строгости, а о жестокости ни слова. Но жестокость это и есть та строгость и контроль режимов. — Ты веришь в эти сказки? Да они зассут трогать нас. — Он громко хохочет, прикрывая рот рукой. Лёня крепко и глубоко уверен, что кругом просто одни глупые тру́сы. Другой рукой он небрежно треплет тёмные волосы парня. — Брось ты, автозаки тоже нормально, особенно если там не наблевал никто и не воняет плесенью и всякой гнилью.       И это он говорил, как будто человек с приличным опытом, не смотря на то, что жил относительно Вовы немного меньше. Хотя почему сразу «вдруг». Это было несколько раз, больше чем пальцев у человека, даже у того индивида с несколькими «лишними». И это только за все время отношения парней. Володя нервно выдыхает и смеётся, будто бы желает продолжить разговор. Не хочет, но видимо так надо, значит можно и наплевать на себя опять. Как обычно в общем после всех заморочек. Остальная часть дороги до дома проходит в немного натянутой и напряжённой тишине. В глубине души остаётся какой-то неприятный и скользкий осадок. Пропускать работу нельзя же, даже по уважительным причинам, стыдно как-то от этого.       Дома так спокойно и хорошо, чувствует самый настоящий и искренний уют. Можно не притворяться и быть собой. Хотя наверное это не совсем «собой», но не так и страшно. Как раз только что пошел дождь, весело отскакивая от всех поверхностей, почему-то именно от него становилось так спокойной и весело на душе. В сердце где-то, совсем глубоко, заиграла таинственная мелодия, что похожа на переливающийся звон клавиш печального и умирающего пианино. — На работу ты не пойдешь сегодня? — Уже опоздал, так что смысла нет. — можно сказать, что вышел случайный нелегальный выходной, но Вова потом попросить какие-нибудь бумаги на дом, чтоб компенсировать временный «отдых» и совсем забыть о его существовании. Да и так же станет обязательно лучше, не только для себя, но и для общества. Нужно быть полезным, нужно быть… — Ты опять будешь потом заниматься ей до потери сознания и истощения? — мда, Лёня уже выучил наизусть значения всех взглядов тех глаз, что выглядели только на первый взгляд одинаково. Он хмурится и становится похож на сердитого енота, у которого забрали что-то важное только что из лап. Это заставляет рассмеяться, Володя в ответ гладит Амурского по голове, мол всё хорошо, нечему бояться. На что тот ворчит: Если всё будет, как в прошлый раз, то с кем мне завоёвывать мир?       Нет, господа прослушка и добрые стукачи это была просто детская и невинная шутка. Хотя Лёня далёко не ребёнок внешне, да и по сознанию тоже, чуток за совершеннолетие стукнуло пару месяцев назад. Нет-нет-нет, не надо говорить «высшим» людям о происходящем, такого не было никогда, может вам просто послышалось. И вообще почему вы тогда тоже не на работе и не заняты, нарушители «единого» режима. Может именно вас надо казнить и расстрелять на раннем рассвете. И нечего тут такие рожи строить, всё так и было. Всё здесь законно и хорошо. Именно такое проносилось бесконечной летной монолога в голове Приморского. — Да брось, всё будет хорошо. — он неловко улыбается, надеясь что и правда все слова звучат правдоподобно и это можно счесть за правду. И при этом позже набирает сообщения с просьбой отправить нужные бумаги, что помогут многое решить сейчас, на или завтра. Наверняка ответят только в перерыв, как и вообще бывало, будет огромное гневное сообщение о том, что такими темпами Володя останется без работы и чтобы восстановиться ему нужно очень много работать. Раза в три выше нормы и обычного, а может быть и ещё больше, ведь чем больше, чем лучше.       Нет, хорошо не будет никогда. Ведь всё самое ужасное началось вместе с самым первым криком в холодной больнице и каким-то словам врачей. Мозг всегда забывает всё плохое, видимо и это тоже относилось к категории «неважно и страшно». Может и правда рождаться в этом месте было ошибкой, ведь здесь надо быть «правильным» человеком, забыть о себе навсегда. Он этого так не хотел, но приходилось. Так будет проще, так будет лучше, так всем будет спокойнее.       Вова чувствует как его обнимают, совсем не крепко и не навязчиво, как вообще почти каждый раз бывало. Он любил когда его обнимали, как-либо касались в добром и таком безобидном контексте, любил чувствовать чужое нежное тепло от которого становилось так хорошо и беззаботно на душе, пусть и на короткое время место где бы это ни происходило становилось ненужным и неинтересным. Кажется, будто вот-вот вырвутся все сдержанные за всю жизнь эмоции, будто что-то внутри так и рвётся, ломается на множество крохотных осколков. Он робко отвечает на объятия, слабо улыбаясь, может и правда с ними всё хорошо, хотя верного ответа всё так и не было. Они же почти ничего такого плохого не сделали, ну за исключением некоторых не единичных подавленных бунтов, но это так, по мелочи.       Немного хотелось спать, несмотря на несколько чашек крепкого утреннего чая и желание не засыпать как можно дольше. Было просто как-то слишком хорошо и спокойно, может быть из-за этого. — Знаешь, давай если здесь не получится, то попробуем убежать отсюда. — Лёня говорит как это, как запасной вариант, так беззаботно и немного по-детски наивно. Он не распускает объятий, просто терпеливо ждёт ответа, пока Вова пытается обдумать эту информацию. Ему всё это кажется таким немыслимым. — И бросим всё? Мы получается предатели? — несколько лет вбитых и потраченных на обученнентем патриотизму и любовью к Родине тут же полетели в мусорку вместе со всей ненужной хренью. — Ну это если я не захвачу страну и не сделаю в ней больше свободы. — это звучит так странно и максимально коряво, нелепо. Изменить то, что действует много лет и преподаётся как что-то хорошее и вообще «именно это нам надо». Кажется в голове что-то хрустнуло и с треском и крошками распалось и теперь все уже не кажется таким светлым и хорошим. Стучит по вискам мрачное странное предчувствие чего-то очень плохого. Он хотел убежать от всего этого, не видеть кошмаров больше никогда. Он хотел бы быть счастливым, чтобы они были счастливы. Счастливы и вместе.       Сейчас он верит, пусть и немного слепо и в розовом свете, но верит, что всё будет хорошо. Да и люди существа самонадеянны и местами глупы, стремятся к нереальным ожиданиям и романтизированным образам. Но планов же много, значит вариантов ошибок не так много. Или это опять слишком положительные и мысли о том, что «обязательно всё будет хорошо». Сомнения, сомнения, сомнения. Они всё шли и шли своим ходом кружа голову своими злыми языками. Неужели быть собой это так плохо, так ужасно что-то чувствовать. Нет-нет-нет, лучше стоит просто взять немного работы и опять забыться. Так будет лучше, наверное, может быть, скорее всего.