***
Николас распахнул глаза, резко втянув воздух и тут же зашедшись кашлем. Чертовы воспоминания, возвращающиеся в непонятном, хаотичном порядке, невесть кем выдуманном — он видел то сны, то иллюзии, которые не поддавались логике все чаще. — Ты теперь настоящий герцог — дрыхнешь посреди бела дня. Из-под вуали не было видно лица Анны, но в голосе слышалась улыбка. Она протянула руку в ажурной, неизменно черной перчатке вперед и схватила лежавшую рядом книгу. — «Сказания»? — она надменно фыркнула. — Большей чуши у Робба не нашлось? Кстати, где он? Видимо, она только пришла и снова без приглашения — к столу не успели подать даже закуски. — Фехтует, — поморщился он от простреливающей виски боли. — Его это не спасет, — вуаль полетела на кресло, и Анна размяла затекшие в карете плечи. — Тристан прекрасно осведомлен о его ноге. Странно, что о ней не был осведомлен он, казалось бы, законный, хоть и фиктивный муж. — Ноге? — Он повредил ее, кажется, в последнем походе. Не мог ходить почти год. — В смысле? — он даже спросонья удивился. — Разве ты не могла… — Чтобы его вздернули за магию? Его выбили из седла, и лошадь протащила почти милю — в таких случаях помогает только чудо. А чудо у нас приравнено сейчас к магии, — пальчик за пальчиком, вуаля, перчатка полетела в кресло за вуалью. — Но оно и лучше, — Анна смотрела на него подозрительно спокойно, без своей извечной игривости. — Я хотела поговорить с тобой наедине, Николас. Это и напрягало. — Твоя память, — ответила она на его вздернутые брови вверх, — постепенно возвращается, я чувствую это. Поэтому и обсудить теперь есть что. Николас предпочитал не бежать впереди паровоза: — Нет, я… — слегка приподнялся он на кушетке. — Мне нужно кое-что от тебя. — Неудивительно, — выдохнул он, ухмыляясь, и наконец опираясь локтями о колени. — Кое-что еще, помимо того, на что ты уже готов. В голове не укладывалось, что она, молодая и красивая графиня, завернутая в траур, проживала не первую из своих жизней и, видимо, далеко не последнюю. Не укладывалось, а душу все-таки бередило. — Я долго размышляла над этим, — положив ногу на ногу, она откинулась на спинку бархатной кушетки, оглядывая поистине великолепную столичную библиотеку герцогов Пемброков. — И пришла к выводу, что ты был тогда прав. Нахмурившись, Николас решил уточнить: — В чем? — В том, что клятва не из нашего мира. И принадлежит только тому миру, в котором находится. — Клятва… а, ты про культ. — Если обет тебя не достал в том новом мире, получается, что мы там бессильны. — Ну, магии там нет, хотя от телепорта я бы не отказался… Ты не поверишь, какие порой мучения вызывают пробки и часы-пик. Анна не выказала никакого воодушевления непонятными словами: — Сколько бы я не думала, — продолжала она, будто бы не слыша, — сколько бы я не жила, мне тоже стало казаться это странным. — Взгляд со стороны! — развесело хлопнул себя по бедрам Николас и сжал кулаки. — Люблю такое, давай, жги! — Один из моих людей был схвачен варварами, не помню ни имен, ни лиц. Один проводник в обмен на свою жизнь… обещал провести нас тропой, о которой знали лишь охотники. Он не обманул, и я оставила ему глаза, вырвав только язык, чтобы он не посмел никому рассказать о том, что случилось… они прятали его в пещере, в совершенно обычной. Ничем непримечательной. И чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что меня завели в ловушку. — А как ты вообще… Робб говорил, — Николас пытался вспомнить, — что это что-то вроде камня? — Да, очень напоминает трон… вернее, его обломок. — И? Ты думаешь, что тебя завели туда, чтобы… даровать бессмертие? Как-то не похоже на обозленных варваров. — Даровать ли? — Анна насмешливо вздернула подбородок. — Я не бессмертна, Николас. Я просто перерождаюсь. И с каждым разом я чувствую, что мои силы покидают меня. Раньше я двигала горы одним своим взглядом, сейчас Жозефина может меня даже ранить. Подумать только, меня… — Но воспоминания же с тобой… — Вряд ли это можно назвать даром. — Хорошо, допустим, — он прикрыл глаза. — Но что дальше? Как я тут могу помочь? — Мне нужно, чтобы ты уговорил Робба на очередной визит на север. Николас глуповато моргнул: — Я? — Я не хочу отдавать ему приказа. А просьбу он отвергнет. Видимо, имел на это и моральное право, и вескую причину. Трудно было представить себе Пемброка, который бы ответил Анне реальное и вполне серьезное «нет». — Тристан победит в схватке, у Робба нет и шанса. Здоровая нога, магия — все на стороне нашего противника. Это уже походило на комедию. — Удивительно, что за столько лет вы не смогли справиться с… — Удивительно? — Анна криво улыбнулась, как нерадивому дитя. — Николас, позволь задать вопрос. Разве он имел право отказать? Взмахом руки Николас милостиво позволил говорить той, кого было не заткнуть уже какой день. — Жил-был… — боже, снова притчи. У них с Роббом это было в крови, видимо, слишком долго и много проводили друг с другом время, — мечник. Лучший на свете. Все остальные королевские рыцари были для него медленными манекенами. Он был не просто лучшим, он был гением, а как известно гений тот, кто может привнести в нашу скучную мирскую жизнь нечто новое и доселе неизвестное. Его никто не мог победить. И никто не мог его убить. Но он умер. Как думаешь — как именно? Николас вопреки данному самому себе обещанию еще в прошлый ужин больше не пытаться угадать смысл басен бессмертной ведьмы все же решился попытать удачу: — Отравили? — Нет, это был поединок на мечах. — Сдаюсь… — Против него вышло сто рыцарей. Совершенно глуповатых и абсолютно невыдающихся. И он погиб, не сразив и полсотни. — И…? — Мы, ведьмы, есть во всех слоях общества. Графини, маркизы, крестьянки и даже рабыни — магия, к счастью, не выбирает по статусу и родовитости. Маги-ренегаты, использующие черную магию, в основном отбросы общества, долго, как известно, не живут. Ни один уважающий себя альфа, будь то герцог или даже барон, не будет рисковать своей семьей ради парочки ничего не стоящих фокусов. И даже если ведьм половина от всех женщин… и даже если ренегатов чуть больше тысячи, и даже если маркизы ненавидят Тристана… что может сделать ведьма против обозленной толпы? А войска? Я — убегу. Жозефина — тоже. Хлекк, и весь наш культ. А все остальные? В стране начнется гражданская война. Я много повидала в своей жизни, Николас, войн. Хотелось бы обойтись малой кровью. — Как вы смогли… как вы смогли довести до состояния, что ведьм стали ненавидеть? Сейчас бы ты была… — Божеством? — глаза ее лукаво засверкали. Николас смутился: — Я бы сказал почитаемой ведьмой, но… и это тоже. — Проблема состояла в том, что Тристан заручился поддержкой студентов и ученых. А студенты и ученые всегда отвергали магию. Стало модным носить шляпки и ненавидеть ведьм. Стало модным подкрашивать седину и смотреть на горящую женскую плоть на костре, — она развела руками. — Просто я была занята своим горем. По тебе, по своей несчастной судьбе. Многие отвернулись от меня, многие испугались Тристана… Он бывает убедительным. И очаровательным. К тому же… время для меня имеет совершенно иное значение, Николас. Для тебя тридцать лет — безумный срок. Для меня век — всего лишь неделя. Он открыл было рот, чтобы возразить, но тут двери библиотеки распахнулись и им, наконец, подали чай.***
Хоть Анна Элиш и будоражила светское общество столицы своим повседневным трауром по мужу, по всем приличиям затянувшимся, почиталась она все же не в качестве бывшей кронпринцессы, а самой себя. Удивительным образом сохранив собственное положение в этом серпентарии и даже вопреки козням Тристана преумножив личную власть над вассалами, она считалась главной законодательницей мод (ошеломительное количество оттенков черного испугало даже Николаса) и единственной женщиной, приближенной к трону настолько, насколько могла быть приближена та, кто не являлся супругой герцогов, метивших под корону. На нее даже не повлияли сплетни о том, как несмотря на собачью преданность, Роберт Пемброк предпочел-таки омегу. Напротив, кажется, она воспользовалась даже этим. Иначе, как Николас мог объяснить столь недружелюбные взгляды на очередном приеме в честь почившего императора? — Как-то… — прищурился он, разглядывая всех из-под челки, стоя рядом с Роббом, лицо которого выражало неизбывную скуку. — Некомфортно? — Я не должен был страдать в одиночестве, — пожал плечами герцог. — Мы могли бы не пойти. Пемброк посмотрел на него, как на сумасшедшего: — Все время забываю, что ты до сих пор полностью не восстановил свои воспоминания. Но даже для тебя это звучит абсурдно. — Все считают, — вздохнул Николас, крутя в руках волшебно тонкий бокал ручной работы, — что я увел тебя из-под носа Элиш, и мы с ней теперь непримиримые враги. — Уволь, будь ты ее врагом, уже бы жарился на костре. — Безусловно, чем больше я тебя узнаю, тем больше мне кажется, что ты самый чуткий человек в этой стране, — Николас даже позволил себе ухмыльнуться и тайком стрельнуть глазами в сторону возвышающегося над ним герцога Пемброка. В конце концов, он был омегой, а муж, пусть и фиктивный, но все же самый, что ни на есть настоящий, слыл образцом для всех доминантных альф. Лицо Робба не выразило ничего, кроме досады: — Они не думают, что ты ее враг. Они просто завидуют тебе. Неужели, без меня ты бы никогда не додумался? — Моему положению возможного кандидата на эшафот в случае победы Тристана? Теперь его лицо выражало глумление: — Какого ты высокого мнения о столице. Так далеко никто не заглядывает. Все думают о том, что я трахаю тебя, не вынимая узла, и завидуют, что больше не трахают их. Вот и вся тайна. Не будь они на светском рауте, Николас бы швырнул в него бокалом. Пемброк открывался с новой стороны всякий раз, когда открывал свой поганый, нахальный рот: про эту сторону, отвечавшую за солдафонский юморок посреди оргазмов, черствость в вопросах, где черствость не приветствовалась ни в коем разе, и искреннюю уверенность в собственной неотразимости по многим причинам, к слову говоря, вполне резонным, — в графоманских излияниях Жозефины не упоминалось. Наоборот, ведьма знала о Роббе только то, что он ей показывал. Наглый, самодовольный любитель всеобщего внимания и упругих грудей да попок — герцог Пемброк на людях представлялся именно таким альфой. То, что в реальности Робб предпочитал топорные разговоры и жесткий секс, совершенно не умел общаться с омегами, находившимся подле него дольше недели, и уставал одного только вида Анны Элиш на пороге своего кабинета, никто Николасу отчего-то не сообщил. Впрочем, чего он ожидал от человека, посвятившего жизнь истреблению магов-ренегатов? Видевшего только смерть? Несмевшего ни с кем поделиться самой сокровенной своей тайной? Вряд ли Роберт Пемброк в реальности мог хотя бы напоминать свой книжный образ. М-да, подумал Николас, щуря глаза. У Жозефины Карнейской действительно имелся талант не только к магии. Гений, не иначе.***
Рауты и приемы продлились ровно неделю и не были омрачены никакими незаурядными происшествиями по причине недомогания Жозефины — скорбела или хотя бы делала несчастный вид вся столица без исключений. О крокодильих слезах графини Элиш, у гроба, как и о длине шлейфа ее платья, шепталась вся столица. Особенно резвые дамы, видимо, не имеющие отношения к ведьмовским шабашам или учились плакать так же картинно, как она, скупая по всем базарам лук, или заказывали себе ровно такой же шлейф. В перерывах, конечно же, обсуждалась страстная любовь герцога к безродной выскочке Карнейской — Тристана ни на одном приеме видно не было и, по легенде, он оставался рядом с бедняжкой, едва не потерявшей сознание от осознания, что ему придется сразиться с первым мечом Его Величества, пусть и почившего. Но стоило только гонцам протрубить о начале турнира, как скорбь мигом сменилась трепетным ожиданием зрелищ и пошивом омежьих да дамских шляпок.***
В любовных романах, а Николас все еще помнил о своем прошлом в другом мире, альфы и просто герои-любовники по обыкновению брали своих избранников и избранниц по несколько раз на дню и ничуть не уставали, жалуюсь на беспомощность жертв своих сексуальных аппетитов. Однако герцог Роберт Пемброк, любитель любовных утех и альфа в самом разгаре физических потребностей, не высказывал к нему никакого интереса, помимо научного. Николас из омеги для наслаждения переквалифицировался, сам того не заметив, в омегу для насмешек. — Я уже ответил тебе: нет, — и Робб снисходительно хмыкал, мотая головой. — Анна сказала, что тебе не победить. — В неравном бою? Согласен, — по обыкновению им накрывали на стол на веранде, и Николас любовался внутренним двориком поместья. Хоть где-то царила гармония и никто особо не доставал. — И что делать, если он тебя убьет? — Не убьет, — поморщился Робб, отщипывая от булки ломоть. — Он же не дурак. Турнир не создан для убийства таких, как мы. Там может сдохнуть барон или свернуть себе шею маркиз. Но Пемброки? Это бы означало войну. Сначала Николасу казалось, что Пемброк хвастается, но теперь он все чаще убеждался, что это было вовсе не хвастовство. — И что ты собираешься сделать, когда он тебя унизит? — Уехать обратно в Зеленое поместье и ждать, пока Анна со всем разберется. Видимо, за годы ему осточертела не только столица, но и сама графиня. — И проигрыш — не унижение, — Робб поднял палец вверх. — Можно проиграть битву, но выиграть войну. Николас не сомневался, что альфа знал, о чем говорит, и все же: — Мы с тобой ругаемся каждый божий день… — Вряд ли это можно назвать руганью. Ты меня не раздражаешь даже. Так, попискиваешь на фоне, — он отмахнулся от него, как от назойливой мухи. — Или ты, — вдруг лицо его прояснилось и синие глаза нехорошо вцепились в него, — расстроен, что я не уделяю тебе так много времени? Твоя дырка привыкла к моему члену? Николас моргнул. Ему точно не послышалось. — Я даже не знаю, как реагировать… — постучал он ногтем по белой скатерти и подпер другой рукой подбородок. — То ли врезать тебе, то ли уже смириться… Мы говорим о серьезных вещах, а ты все время переводишь разговор в сторону секса. — Я не виноват, что ты омега, а я альфа. Вряд ли бы мы поднимали такие темы с каким-нибудь графом Шул… — Фу! — Вот видишь, — щелкнул Робб пальцами. — К тому же, память к тебе не вернулась, и ты не можешь использовать свой авторитет мага. А потому… ты остаешься простой омегой, которая обязана подчиняться альфе во всем. Вот сейчас я хочу, чтобы ты слушал мои пошлые комментарии о своей заднице. Николас закатил глаза: — Интересно, как Анна представляла себе, что я соглашусь отправиться с тобой на север? — Вероятно, рассчитывала на нашу физическую совместимость и что я поведусь на твое миленькое личико, пусть и немного… — Робб скривился, разглядывая его. — Нет, ты определенно похорошел. Все-таки узел — великая вещь. — И ты не собираешься ни отменять поединок… — Невозможно его отменить, я же герцог. — … ни отправлять на север? — Что я там забыл? Анне надо — пусть она и идет. Или же приказывает. В чем была сложность просто рявкнуть: «Ищи!» — Николас не понимал. Пемброк же всегда славился своей собачьей преданностью, но в этом вопросе Анна старалась отмалчиваться. — Тебе неинтересно? — Рыскать по горам в поисках обломков непонятного камня? Отнюдь, — усмехнулся он, макая очередной ломоть в острую подливку. — Даже если ты поедешь вместе со мной, от тебя будет только одна польза, пока ты не вернул себе память… Это греть мою постель. Заботы же о тебе, твоем туалете и удобствах, а уж тем более о твоей безопасности…. Все это ложится мне на плечи. К тому же после того, как я склоню голову перед Тристаном, не думаю, что будет хорошей идеей податься на север. Пойдут слухи, что я отправился то ли в изгнание, то ли в ссылку. — А что, если там мы найдем ответы… — За тысячу лет их никто не нашел, мой дед их не нашел, а мы найдем, — Робб поджал губы. — Прекрати доверять Анне в каждом пустяке. Она так меня на Аргос тысячи раз отправляла, и что? Кого-нибудь я нашел? Только парочку ведьм спас и десятки магов вздернул. Это очередная ее блажь, но я уже не юнец, чтобы по каждому зову подрываться. И так ей уступил, вон, женился. — Но… Робб остановил его ладонью: — А если ты соскучился по моему члену, так и скажи. У нас же с тобой в браке секретов друг от друга нет? М?