your beauty (never ever) scared me

Всё идёт хорошо, а потом элементов в коллекции счастливых обладателей паразита прибавляется. Это делает всю ситуацию несколько сложнее; эту самую ситуацию делает сложнее Уилл. Он появляется и просто становится проблемой для… всех остальных? Нет, только для Астариона. Так уж исторически сложилось, что у него обостряется аллергия в присутствие кого-либо хвастливее, чем он. Уилл хвастается не без повода — он, твою мать, действительно хорош, это вам говорит Астарион, научившийся за годы собирательства жертв для Касадора отделять зёрна от плевел. У Уилла мужественный вид, брутальные шрамы и шарм, в общем, всё то, что заставит всякую дамочку возжелать быть распятой на пышных облаках постельного белья этим самым Уиллом. Да и, скажем честно, не только дамочку — любой обладатель зрячих глаз и хорошего вкуса здесь бы не отказался от как минимум любовных прелюдий. Даже в природных условиях, где полно клещей, комаров и прочей гадкой живности. И Астарион, видимо, слишком придирчив по отношению к Уиллу, раз Уилл в какой-то момент времени говорит следующее: — Знаешь, Астарион, ещё немного, и у меня возникнет ощущение, что ты хочешь меня съесть. Он шутит, конечно. Астарион смеётся, конечно. Астарион действительно хочет его съесть. И старый добрый голод едва ли является первичной причиной, нет, Астарион самым банальным способом хочет устранить Уилла и вновь переманить всеобщее внимание на себя. Так уж получается, что теперь не он главная звезда. Не самый красочный объект повышенного интереса со стороны представителей их компании. Со стороны небезызвестной тифлингской девчонки с рогами что искривлённые спины кинжалов. Просто это как-то выходит у Уилла сразу: быть к ней ближе всех остальных, что раздражает Астариона неимоверно; заставляет действовать слишком поспешно, не обдумывая последствия. Уилл, конечно, сетует на методы Лекс, на то, как она решает проблемы (ну вы помните — с фонтанами крови из разорванных артерий и протараненными копьём телами). Говорит ей что-то про рубку с плеча, необдуманные действия, а она… ладно, не внемлет каждому его слову, но точно не скалит зубы злющей волчарой, чующей дерзкую плоть. Вот, например: — Нет, — говорит Уилл как-то раз. Плоть наутилоида успевает протухнуть за время их странствий, пустить трупные яды в почву, воду и воздух. В общем, запашок здесь дурной, а трупов вокруг всё также много. И воронья много. А могил — ни одной. — Не будем заниматься мародерством. У этих бедняг итак отняли всё. Для контекста: их замечательный отряд вернулся к началу, чтобы отыскать хоть что-то, что способно поменять их плачевную ситуацию в сторону… менее плачевную. Какие-то зацепки, записи, исследования — словом, хоть что-то, так как, по словам Гейла, большинство болезней содержит в себе то, что способно их нейтрализовать. Поэтому было принято не самое разумное — по скромному мнению Астариона — решение прогуляться по ярмарке мёртвой плоти ещё раз. Предложение Уилла, кстати. Он аргументировал это тем, что их недуг, скорее всего, неисцеляем народными методами, а значит — ответы нужно искать в месте его зарождения. — Им это больше не нужно, — доблестная натура Уилла не находит отклика в душевных потёмках Лексиэль; она не разделяет его сантиментов и не ценит умерших — для неё они ничто иное как вместилище быстро размножающихся бактерий. Ровно как и для Астариона. К слову, об Астарионе. В этот совершенно бесполезный поход он напросился — это не назвать по-другому. С появлением Уилла, как уже было сказано, ему стало сложно, некомфортно и, в целом, небезопасно. Видите ли, у каждого здесь есть своё место. Лексиэль берёт на себя роль кровавой садовницы — она подрезает ненужные головы, выкорчёвывет кривые корни костей из плоти, удобряет почву органическим компостом. Шедоухарт, тем временем, незаменима примерно по всем причинам: она умница, умеет и врачевать и истреблять, выступает в качестве щита для души и тела. Именно поэтому они с тифлингшей ещё друг друга терпят, гавкаясь примерно по пять раз на дню. Это в лучшем случае. Они обе знают: они дополняют друг друга, являются главной оборонительной конструкцией для всех остальных. Но ладно, мы отвлеклись, Гейл — тут и говорить нечего — главный мозг, голос разума и уравнитель всех отвратительных ситуаций. А Уилл… А что Уилл? Ему даже не надо, в теории, иметь какие-то выдающиеся таланты, потому что разве быть Клинком Фортнира — это мало? Он просто чудесный сам по себе, и этот факт удовлетворяет всех. Но не Астариона. Астарион хочет плеваться ядом от вот такой вот складывающейся ситуации и наносить тем самым критический урон всем, кто приблизиться на расстояние ближе двух метров. Потому что Астарион, говоря откровенно, вполне себе заменимая деталь в этой социальной ячейке. Это делает его тревожным и нервным, это заставляет его опасаться приближающейся темноты. Объективно рассуждая, в этом походе в нём не было никакой нужды. Здесь уместен Гейл и все остальные, но не он; видите ли, Астарион не врачеватель, не тяжелая артиллерия и не рыцарь в белых доспехах. Он так бы и остался на скамейке запасных, если бы Гейл не подцепил что-то вроде кишечной инфекции, выведшей его из строя. Ну знаете, условия дикой природы могут быть поистине жестоки. Ладно-ладно, Астарион — не семь пядей во лбу, конечно, но разбирается в ядовитых растениях. Ничего. Скоро оклемается. Иными словами, Астарион подменяет, но не имеет своего постоянного места обитания в этой компании. Проклятье! Но вернёмся к нашим… кхм, баранам. Один из этих баранов имеет высокие нравственные устои и гордо поднятую голову. У него большое сердце, не вмещающееся в грудную клетку, и желание сделать мир лучше. У другой баранши, что ж, характерные рога и нехарактерные для… ну, баранши, плотоядные клыки. Она вся в оппозиции и контрнаступлении, когда Уилл в очередной раз принимается читать ей лекции о правилах поведения. Как… трогательно. Астариона, занимающегося нудными раскопками, сейчас стошнит. — Это неважно. Не стоит их тревожить и осквернять подобным образом. Лексиэль плевать на честь и достоинство мёртвых. Говоря откровенно, на всё то же самое ей плевать и у живых. Когда ты — тифлингское отродье, рождённое в мире, где эти самые тифлингские отродья не в почёте, такие слова как «доблесть», «благородство» и прочая херня незнакомы. Короче говоря, Лексиэль невежественна в плане моральных ценностей, которые водятся у нормальных рас, и вся она — воплощение одного сплошного выживания. А свои манеры и моральные кодексы оставьте при себе. — Это можно продать, — упорствует Лекс. — У нас ещё будет возможность отыскать ценные материалы, — терпеливо нравоучает Уилл. У Астариона тошнота становится всё явственнее. Того и глядишь, блюститель порядка переманит инфернальную бестию на светлую сторону. На свою сторону. Гадость. Астариону только вот этого и не хватало. — Какая прелесть, — встревая в разговор самым острым гвоздём, мурчит Астарион. — Мы, оказывается, теперь заботимся о всех, кроме себя самих. — Тяжёлые времена не должны лишать человечности, Астарион. — О, прошу, избавь меня от этого. Видишь ли, у меня иммунитет к подобным речам. Уилл смотрит на него так красноречиво, что аж бесит. — Быть может, в том и проблема. …сукин сын! Желание вырвать ему второй глаз рождается моментально и без излишних внутренних противоречий. Быть может, это собьёт с Клинка Фортнира избыточную спесь. Но, видите ли, Лексиэль всё ещё здесь. Наличие что одного владельца золотой ложки во рту под боком, что другого бывшего представителя знати, действует на Лексиэль угнетающе. Она без лишних разговоров выпускает из рук сапоги, ставшие яблоком раздора в этом походе. Она выходит из радиуса взаимодействия участников двух разных, в общем-то, фракций без пререканий. В конечном итоге, адское отродье делает то, что и требовал от неё Уилл. Этот факт не проходит мимо Астариона. Этот факт бесит его. Ведь того и глядишь: это войдет в привычку. Того и глядишь, Астарион потеряет те крохи влияния на тифлингскую девчонку, которые имеются у него сейчас. Он слишком привык к собственным мыслям, где она играет немаловажную роль. Он просто не может её упустить.