blugri

В процессе самостоятельной сушки картина регулярно не находилась в одиночестве, ведь его скрашивал художник, проверяющий готовность полотна только на глаз (ведь прикосновением можно потревожить процесс высыхания и испортить шедевр) по нескольку раз в день. Юнги задернул шторы плотнее обычного, чтобы никакой солнечный свет не посмел навредить маслу, игнорируя свои планы повесить картину на стену и осознанно расположить её так, чтобы утреннее солнце играло в нарисованных радужках глаз. Это иное, как и ощущения от Хосока сейчас, чем когда они встретились: сейчас Юнги уже не бережёт себя, прячась за шторами одиночества, а смело подаётся навстречу лучам и почти не боится обжечься. Чон же вышел из коробки созданного хорошего себя для публики, которой он не хочет наносить проблем, и открылся лунным касаниям и пониманию с чужой стороны, которая потрескали его долго выстроенную ложную вечную улыбку, чем освободило давно наболевшее и не принятое другими людьми. Юнги знает о Хосоке не так уж много, но достаточно, чтобы проникнуться. И на этой ступени лестницы к чужой душе он не остановится. Он писал об этом психологу, намекая прозрачно, что ему страшно до чёртиков и смерти, но при этом точно также и желанно. Юнги понимает, что Намджун уже давно все распознал и скромно ожидает откровений, который всё не лезут чистой истиной из глотки, которая громко реветь не особо хочет. Хосоку старается не звонить из-за страха сказать лишнее и чтобы не отвлекать от работы. Он сам дает о себе знать одним поздним вечером, разговаривая о мелочах и бессмыслице, которые так греют душу, так греют, что Юнги плавится под тёплым одеялом, в котором утонул полностью и которое воображением ощущается как присутствие Хосока. Юнги ненароком, лежа на правом боку, обвивает себя за талию правой рукой и ощущает себя переполненным, стоит подумать, что Чон мог его так касаться. И Хосок делает ровно также, но не по ткани, а запустив под футболку и поглаживая ребра кончиками пальцев. Немного стыдно за такие наглости, ведь Юнги немного отличается от Хосока и не так легко готов дать себя коснуться не как друга. Ему хочется думать обратное, ведь влюблённый разум покрыт липкой розовой оболочкой, за пределами которой всё слишком красивое и подходящее под его желания. Желания вполне приличные — любимый человек рядом, касания друг друга, множество диалогов и простое счастье, для которого достаточно взгляда глаза в глаза и теплой улыбки, — от представления подобного, особенно поцелуев, Хосоку так хочется коснуться чужих губ, прижаться и никуда не отпускать хрупкое создание в агрессивном и мрачном мире, чтобы им было хорошо вместе, в его доме, чтобы во время помощи Джину он изредка видел присутствие Юнги за дальним столиком с закинутыми на него ногами и миниатюрным холстом на коленях, который художник покроет краской и изобразит фрагмент реки с того места, где они гуляли ночью. Хосок зарывается лицом в подушку, стоит голосу на той стороне отключиться, скуля от бьющего по телу и сердцу одиночества.

***

— Намджун, я хочу его поцеловать. Голос уверенный и спокойный. Совсем не то, как Юнги глагольствовал о Хосоке после третьей их встречи. Он смотрит перед собой, сцепив руки в замок и почти не сгорбившись. А потом на Намджуна, вроде бы не так ярко и эмоционально, как раньше, но всё ещё открыто и доверчиво, прося помощи и терапии. — Помнишь, как я возмущался и отрицал то, что у меня ёкнуло? — Усмехнувшись, Юнги смотрит в пол и тепло улыбается. За окном опять темно, Намджун опять не отказал в сеансе. Он сидит за столом в пижамных штанах, футболке и очках по привычке и пьет кофе, чтобы мозг не уснул. — Тогда я солгал. Впервые, наверное, потому что особой причины не было и я всегда говорю всё честно — что морю себя голодом, что думаю о смерти и не могу спать, — и я себя ненавидел за это и за то, что я испытывал. Сейчас же признаюсь, что ёкнуло. И развилось до желания поцеловать. А еще обнять и остаться одним в мире. Об ориентации я рассказал тебе лет в шестнадцать, да? — И получает кивок. — Мне в тот момент было легче признаться в том, что я путём просмотра порно пришел к выводу, что мне интересна не девушка, а парень, чем сказать то, из-за чего мы собрались, — и смеется, потирая лицо. — Как думаешь, я сделал всё правильно? Я не зря говорю о поцелуе? — Нет, не зря. Ты наконец-то смог это озвучить. Это похвально и о многом говорит. — Еще бы я не говорил, а действовал. — Не всё сразу. Ты принял и осознал влюбленность. Нужно обсудить это с Хосоком. — Ох, нет… — Юнги зарывается пальцами в волосы. — Я… Я не осилю это. Это… Это же признанием будет считаться? Я же не могу хотеть телесного контакта без влюблённости? — Но ты же влюблён. — Да, но это слишком откровенно и нагло. — Почему же нагло? — Потому что я приду со своими чувствами, которые никому не сдались, и буду просить их принять. — Ты придёшь к нему со своими чувствами, но не как с грузом на чужие плечи, а как с подарком. Если бы люди молчали, то никогда бы не сошлись и потеряли бы очень многое. Ты можешь упустить шанс, а можешь подарить свою любовь и стать ещё счастливее. — Ты много знаешь, да? — Но я опираюсь на здравый смысл, а не на слова Хосока. — Думаешь, что он примет меня? Я же не идеальный, с прицепом проблем, загонов, особенностей творческой натуры. — Взгляд стремится на психолога, а верхняя губа закусывается. Как бы он не воротил нос и не находил причин, почему Хосок откажет ему, Юнги очень хочет быть не отвергнутым. — Он уже тебя принял. Принял, получается. В момент слов Намджуна Юнги очень сильно смутился и покраснел, а сейчас идёт домой в полной темноте со спокойной музыкой и поддаёт анализу всё сказанное от начала сеанса и до конца. В душе трепещет желание свернуть у своей многоэтажки в сторону Хосока, ввалиться без проса в дом и попросить выслушать идиотские откровения, но, к счастью или к великой поломке сюжета, смелости не хватает и сон мешается с горечью в очередной раз, заставляя художника сглотнуть ком грусти. Несмотря на достаточно мрачный взгляд на мир и душевные терзания, Юнги много работал. Ряд картин сохнут вдоль стены, совсем небольшие полотна разместились на паре стульев. Заказы пока что брать нет желания, но в директе он не отвечает отказом, а просто ждет лучшего состояния для прочтения сообщений и положительного ответа. За последние несколько дней Мин закончил пять работ, которые просохнут намного быстрее главного творения. Юнги делает заметку о необходимости написать Чжиын с просьбой забрать их. Смелости хватает на прогулку в центр. В пекарню. Грандиозных планов он не строил: лишь скромная прогулка за выпечкой и разговором ни о чём, которыми он насытится до вечера, а ночью опять предастся грусти. Уже шесть вечера, Сокджин покинул работу с разрешения Хосока, который все силы направлял на помощь из любви к делу, а сейчас — из любви уже к девушке — составляет компанию и участвует в разговоре, который продлился до самого прихода Юнги в семь часов. Явная причина её прихода пришла на ум Хосоку сразу же, стоило ей во рваться счастливо-взбудораженной из-под солнечного неба осенней снисходительности, ведь наконец-то у Чжиын появилось время заглянуть. Поприветствовав Сокджина, она следует вглубь помещения и занимает столик в углу. Хосок устало улыбается и на выдохе просит Джина убрать кухню и идти домой. Сам же перемещается к подруге, прихватив кофе для нее и каркаде для себя. Заняв стул напротив, Чон отпивает напиток и смотрит в сторону, ожидая. — На днях у Юнги была? — Да. Мы мило пообщались. После тебя он так расцвел. — Да что ты, — усмехается от безысходности и качает головой. Он рассказал ей совсем малость — что Юнги помог прийти в себя и что они работали вместе, однако ей хватило этого для создания розовых грёз, в которые златые врата почему-то заперты для главных героев мечтаний, — но, видно, курсы психологии нарыли нечто большее, о чём Хосоку больновато думать. — Я серьезно, — она глотает кофе и облизывает губы. — Я так по вам обоим соскучилась, — Хосок кладет ладонь на чужое запястье. — Я привыкла к депрессивным эпизодам Юнги, но не к твоим… — Поджав губы, грустно вздыхает. — Сейчас всё лучше, да? — Ты в прошлый раз это спрашивала, — язвит Хосок в своей привычной манере, которая, как и остальные колкости, проявляются в любом обществе кроме Юнги, с которым хочется нежиться и быть самым мягким существом в мире.— И да, я в норме. С отцом попрощался и меня не тревожат мысли о нём. Мама недавно звонила, но ничего дельного я не услышал. Но она, вроде как, не планирует вообще сюда приезжать. Оставила и дом, и пекарню на меня. Я не против и не жалуюсь — уже смирился с её отношением. — У твоей мамы эмпатии никогда не было. — Поэтому я таким и вырос, — он жмёт плечами. — Шикарным вырос, — Чжиын берет кружку в обе руки. — Я честно тебе говорю. — Я понимаю, правда. Всё хорошо, не волнуйся. Позади слышен уход Джина. — Но что-то не так, я права? — Теперь одиночество помещения позволяет пооткровенничать. — Не думаю. Просто я себя накручиваю. — А о чём? — Обо всём: работа, жизнь, одиночество. Я хоть об отце и не думаю, но это место всё равно давит. — Может быть, снять квартиру? Или обратиться к кому-то из близких? — Ты у нас взрослая госпожа, парней всяких небось водишь. Чего мне их смущать и тревожить, тетя Чжиын-ни? — Не называй меня так! Я старше тебя на год только! — Ладно, ладно, — тихо смеясь, он делает глоток. — А к Юнги? — Явно не поддавшись плану Хосока по отвлечению от её стратегии, она задаёт вопрос напрямую. — У него просторная квартира, светлая и вдали от центра. Тебе было бы полезно побыть там. И Юнги на тебя очевидно влияет. Как и ты на него. И я говорить не перестану, ты и сам понимаешь. — Я не думаю, что буду к месту. — Почему? — Потому что Юнги просил перерыв. Он устал от общества и кого-то видеть у себя он не хочет. — Ты принимаешь всё слишком прямолинейно. Я была у него и он очень нуждался в общении. Кстати, он очень тепло отреагировал на твои слойки и просил передать привет. Мы много говорили и ощущалось то, что одиночество его пожирает. Конечно, ему так спокойнее жить, но этого мало. — Если бы я попросил перерыв, то, скорее всего, мне было бы сложно и дискомфортно просить прийти того, у кого я и просил. Ты Юнги знаешь лучше меня, однако упустила этот вариант. — Тебе в первую очередь не хочется его тревожить, а не не хочется увидеть? — Ну да, — сдавшись, соглашается. Чжи слишком хорошо знает Хосока, чтобы тот пытался утаить что-то или сделать вид, будто у него не возникла сильная привязанность. Чжи с ним всю жизнь рядом идёт, она была рядом во время отношений, но не знала о них ничего — лишь изменения Хосока и нынешний Хосок похож на того себя. Правда, более загруженный и менее жизнерадостный. Девушка гладит его безмолвно по волосам и, поджав губы, тяжело выдыхает. Чжиын хочется дать совет, но её воздействие слишком слабо. — Работа даже такого сильного воздействия не оказывает. Ещё раньше в доме была семья, а сейчас я один, еще и в прибранной комнате. Мне всё напоминает о Юнги. Но так страшно сделать что-то не так. С тобой я могу вести себя слишком грубо и прочее, но Юнги — это другое. Трепетно к нему хочется относиться. После расставания Чжиын призналась Хосоку, что предполагала, с кем у него отношения и дала понять, что она не осуждает и похоронит этот секрет вместе с собой. После расставания они так и не вспоминали с того самого момента. — И ты понимаешь причину, я права? — Как тут не понять, — усмехнувшись грустно, кивает и глотает чай. — В этот раз всё тоже должно остаться между нами. — Я надеюсь, что до Юнги тоже дойдет. — Я готов к… Я хочу назвать это отношениями. Если, конечно, Юнги когда-то будет готов. Я обсуждал это с Намджуном на сеансе и он не возразил. Он знает Юнги лет с десяти, вроде бы. И мне кажется, что он бы дал хотя бы тонкие намеки, если бы всё сказанное испортило бы Юнги. — Тут ты прав. У них с Намджуном очень доверительные отношения. Так что, полагаю, волноваться не о чем? — Я не знаю. Я готов сделать тебе предложение встречаться, если бы меня это интересовало, также любому человеку, но с Юнги это более трепетно. Значимость слов и действий увеличивается и из-за этого у меня мандраж. Я словно встретил того самого, с кем и до конца дней прожить хорошо и, может быть, даже предначертано, поэтому и боюсь допустить ошибку и упустить шанс. — Без слов вы не сдвинитесь с места. — Угу. Времени полно и, мне кажется, нужно дать ему время и возможность сделать первый шаг навстречу. Я готов хоть сейчас, главное, чтобы Юнги тоже. Разговор мог уйти в очередное самокопание, однако их прерывает открытие двери. Обернувшись, Хосок натыкается взглядом на фигуру человека в тёмной мешковатой одежде, руки которого сунуты в карманы. Юнги становится до одури неловко, ведь за кассой никого нет, пусть и на полках все ещё есть выпечка. Девушка широко улыбается и поднимается на ноги, скоро оказываясь рядом с художником, который глазами смотрит на неё и все также не понимает сути произошедшего, и кратко обнимает его. — Я хотел подышать свежим воздухом, — «я хотел увидеть Хосока», — и решил зайти за выпечкой, —сглотнув, смотрит на Чона позади девушки, который выглядит довольно растерянно. — Я не потревожил? — Нет, с чего ты взял? — Хосоку открывается взор на всего Юнги в толстовке и штанах, ведь Чжи отходит и проскальзывает до стола за сумкой, возвращаясь к друзьям сразу же. — Просто вы сидели тут одни… А пекарня уже закрыта? Я не хотел навязываться, просто выпечка, — и смотрит на момент в глаза, пытаясь доказать честность в словах. — Юнги, ты никогда не навязываешься, всё в порядке, — на выдохе произносит Хосок. — Ты только за выпечкой? — Спрашивает известное, всё-таки надеясь на иной ответ. К сожалению, получает кивок. — Я, пожалуй, пойду, у меня ещё дела есть. Хорошего вечера, ребят. Прости, Юнги, что так быстро ухожу, но, думаю, вы с Хосоком неплохо проведёте время. — Хорошего вечера, Чжи. Будь осторожна, — прощается Хосок, а Юнги молча машет ей и после стука двери обращает взгляд на парня, стоящего напротив. Уединение бьёт по щекам словно мороз, заставляя их слегка покраснеть, с чем Юнги пытается совладать, благо освещение над прилавком частично отключено, поэтому не так заметно. — Я соскучился по выпечке, — «Я безумно скучал по тебе. Мне очень тяжело без тебя». — Это уже стало привычкой, после того, как мы находились долгое время рядом, — сглотнув, он обращает взгляд к прилавку и нервно дышит. — Я не займу много времени: только пару минут на покупку. — Соскучился только по выпечке? — Грустно хмыкает Хосок и обходит прилавок. — Если я скажу большее, то это будет наглостью. — Опять ты за свое, Юнги? — А как по-другому? И… Я могу сказать, что волнуюсь, а ты забудешь? Ну, пожалуйста. — Мы через это прошли. И, вроде как, не запирали наши общие воспоминания в комнате. Что-то случилось? — Я все ещё имею мало опыта в общении, а сейчас я ещё пришёл после того, как сказал оставить меня в одиночестве. Я повел себя грубо. — Это было не так грубо. И я же не уехал в тот вечер, это ли не показатель? — Показатель, — добавляет «наверное» совсем-совсем тихо. — Вот и хорошо. Ты слишком накручиваешь себя. Ты посещаешь Намджуна? — Да, я регулярно к нему хожу и говорю даже больше, чем раньше. — Я рад за тебя. — И ты не испытываешь никаких негативных чувств ко мне? — Юнги перестаёт бегать глазами по остаткам выпечки и смотрит робко на Хосока. — Ох, Юнги-я, почему ты так плохо обо мне думаешь? — Бессильно выдыхает Хосок. — Всё хорошо, правда. Я тебя лишний раз не тревожил, потому что ты отдыхаешь, я полностью это принимаю и понимаю, а когда ты пришёл, я ощутил тревогу, ведь не знаю причину: вдруг тебе тяжело морально или ещё что-то случилось? Одиночество там давит или типо того. Хотя, у тебя не может быть такого, да? — В последнем предложении звучат нотки радости и надежды на хорошее. — Ох, даже так, — Юнги трёт шею, — я в норме, вроде бы. Но твоё отсутствие ощущается, да. Особенно в питании. Не подумай, что мне только еда важна — просто именно это физически проявляется и я постоянно хочу есть твою еду. А ещё я закончил несколько картин. На днях их заберёт Чжи, я ей об этом напишу, а м… наша работа уже совсем скоро высохнет. И я тебе сразу же её покажу. И я начал рисовать планеты, я нашёл новые фото той планеты, цвет которой похож на оттенок твоих глаз.. Точнее, только голубого. А ещё я хотел сменить Луну на что-то другое, но передумал, потому что она похожа на твой и мой оттенок глаз… Но это всё к тебе относится, не подумай, что я себя вписывал. А ещё я решил вспомнить навыки готовки и пока ни разу не отравился. Конечно, не всё так прекрасно, как у тебя, но жить можно. Однако, хочется иногда есть не смотря в стену или экран телефона… И замолкает, осознавая, как много натараторил воодушевленно. Щёки наливаются более ярким румянцем. Всё это время он смотрел на стены, но не на Хосока, взгляд которого был прикован к неуверенной фигуре художника, а улыбка от умиления и влюблённости расплылась на лице - самая настоящая и искренняя. Юнги, заметив это, смущается ещё больше и, нервно кусая губу, ищет силы оправдаться. — Я…. — Я тоже соскучился, — Хосок не даёт художнику сказать предсказуемые оправдания. — И мне очень приятно, что ты делишься со мной эмоциями и произошедшим. — Ты покраснел? — Случайно вырывается вслух у наивно посмотревшего на чужое лицо. — Освещение, — сердечко у Хосока от неловкости бьётся слишком криво и он сглатывает. — Оно и у тебя на лице тоже. — Это от волнения. — Волнения? Вроде бы, мы даже спали в одной кровати, поэтому некое доверие и комфорт должен быть? — Но на твоём лице тоже самое, что и на моем, почему же? — Юнги закусывать щеку изнутри и тычет не глядя на слойки. — Положи мне пять, пожалуйста. — Ещё что-то? — Хосок кладёт булочки в бумажном пакете на стол, на который Юнги тут же облокачивается телом, поддавшись вперёд, чтобы сказать, подняв голову: — Ответь на мой заданный до этого вопрос. — Тогда и ты ответишь на него, — Хосок подаётся вперёд и, сцепившись взглядом, вскидывает бровь. — А то, гляжу, ты осмелел. — Что мне мешает? — Твоя робость до этого, — Хосок жмёт плечами и складывает руки на груди. Сдавшись, он берет ещё один пакет и решает дополнить ванильные коржики слойками с яблоком. — Это твоя энергетика, — Юнги выпрямляется. — А, если серьёзно, то это из-за перепадов эмоций и то, что я… Я ощущаю себя комфортно рядом с тобой? — И смотрит на Хосока. — Мне хоть и тревожно поначалу, но потом я вспоминаю, с кем я. И будто всё отключается. Могу ли я сравнить себя с тобой, а тебя — с сигаретой? Звучит как бред, но меня твоё присутствие успокаивает, как тебя никотин. — Нет. Сигареты мне не особо помогают. Конечно становится легче, но полного облегчения это не даёт. Я, кстати, с того раза больше к ним не прикасался. Временами, конечно, хочется, но это из-за стресса. И на меня это место всё равно давит немного. Думаю, что стоит сходить к Намджуну, но я уверен, что он даст совет переехать хотя-бы на время. — Давай я ему напишу и он завтра же найдёт свободное время? Я готов свой сеанс тебе отдать. Хотя, мой там в девять вечера у него на кухне с чаем и ужином, но это другое. Он, надеюсь, пораньше найдёт. — Вы в настолько доверительных отношениях? Это так неожиданно. — Он первый, перед кем я впервые разрыдался и кому позволил себя коснуться для того, чтобы меня успокоили. Я хоть и не иду у него на поводу и редко поддаюсь манипуляциям, но я все ещё не могу без него и лечусь благодаря нему. Так что, завтра тебя устроит? — Как ему удобнее. Я готов в любое время. — Хорошо, — улыбнувшись, Юнги смотрит на пакетики. — Сколько я должен? — Бери так. — Эй, так нечестно. — Это плата за терапию, ничего не знаю. — Намджун не будет брать ни с меня, ни с тебя плату. — За твоё присутствие. Мне стало лучше после того, как смог тебя увидеть. И умалчивает об горящем румянце на чужих щеках. Юнги бегает глазами по столешнице и кивает, нервно кусая кожицу на губах. Переместив выпечку ближе к художнику, Хосок кладёт ладонь поверх чужого запястья, из-за чего тело Мина обдает жаром. — Не нервничай так сильно, хорошо? Я не хочу сделать тебе хуже. — Помнишь, ты спрашивал причину моего поведения, когда ты сидел в ванной? — Парень поднимает взгляд. — В тот момент я сказал, что у меня не из-за страха и недоверия такое, а из-за иного. И я не могу об этом говорить, как бы не хотел. — Умолчишь и сейчас? — Надеюсь, что не упущу свой единственный шанс открыться, — внезапно улыбнувшись, он берет выпечку. Рука Хосока, слегка сжав чужую напоследок, перемещается от запястья к телу. — Не упустишь, я тебе обещаю. — Будешь ожидать меня - безумно нерешительного? — С ухмылкой спрашивает Юнги. — Я уже ожидаю и не планирую переставать.