blugri

Юнги жутко неловко было оставить Хосока на полу, но поднять его он бы не смог, а отнести — уж тем более. Но он положил под чужую голову свою подушку, волнуясь, что гость проснётся, и Юнги опять ошибется, сделает что-то не так и ощутит неловкость. А также он укрыл его своим одеялом, натянув после толстовку на себя, чтобы не было так прохладно. В комнате стало менее комфортно спать, но, обняв себя руками, Юнги ощущал, что такое поведение было правильным: ему было приятно осознавать, что Хосок спит не в холоде, который мог бы быть, но и грустно из-за малых возможностей. Да и если бы он смог отнести случайно уснувшего, он бы не смог его положить к себе на кровать: дискомфорт от лишних людей в его доме, а уж тем более в его комнате присутствует, но художник игнорирует это и старается устранить эти ощущения, ибо Хосок дарит куда больше положительных ощущений, которые уж очень хочется ощущать и не унимать в этот момент дрожь в теле. К своему же удивлению, удалось быстро уснуть, даже без особой тревожности в квартире, где после смерти наставника никто кроме Юнги не ночевал. Ему в какой-то момент из-за мыслей о Хосоке на холодном полу захотелось лечь там же и остаться наравне, но в другом углу. Но Юнги бы не пошёл, да и не смог бы там уснуть, ибо Хосок лежал бы прямо перед глазами и страх ощущался не из-за того, что его могут убить, а из-за того, что будут спрашивать о поступках. Юнги просто не мог бы разбудить уснувшего, который даже в такую погоду пришёл ради портрета и сидел до последнего. Юнги больно такое делать, да и сам он ощущает Хосока слишком хорошо и понимает его чувства: он и сам часто засыпает на полу перед холстом или листом акварельной бумаги. Его волнуют чужое пробуждение и страх, что Хосок будет злиться или недоумевать, за что Юнги придётся отвечать. А ему страшно. Страшно до смерти. Да что там до смерти — даже она перенесётся легче, чем разговор о таком. Беззвучно пройдя по коридору до рабочей комнаты, он выглядывает из-за угла и видит Хосока: тот завернулся в одеяло как в кокон и сопит в край, а подушку потерял где-то позади, оттого, наверное, ему немного неудобно. Рядом лежит полотенце. Юнги хотелось вытереть им чужие волосы, но не из-за того, что они мешали бы полноценности образа. Появляется желание пройти вглубь, положить подушку на место и потрогать щеки, чтобы узнать, насколько ему холодно. Закусив губу, он выдыхает с облегчением и идёт на кухню. На кухне Юнги ставит чайник, надеясь, что это не разбудит гостя. Чуть позже он нальет себе кофе, развернёт стул к окну и начнёт медленно пить. Внешне и не скажешь, что внутри бушуют эмоции и руки опять трясутся, но внутри все именно так. Ему тревожно, ибо в первый раз кто-то остался до утра, кто-то знает о Юнги довольно много, этот кто-то даже не Чжиын, оттого на душе тяжело и Юнги уже не знает, куда себя деть. Потом он встаёт и следует с кофе в соседнюю комнату. Сев на пол на родное для них обоих место, Юнги поджимает ноги и глотает кофе. Хосок лежит к нему спиной – оттого немного грустнее. Желание прийти сюда он объяснил для себя тем, что так будет легче встретиться лицом к лицу с Хосоком: ожидание на кухне разодрало бы душу и увеличило волнение. Запах кофе растекается по прохладной комнате, Юнги в той же толстовке, ноги в тапочках и носках, он смотрит на чужую фигуру и дует на кофе, надеясь хотя бы в этот раз потерпеть достаточно и не глотать большое количество горячего, обжигая и без того не заживший язык. В голове и комнате пусто и заполненно, он старается дышать ровно, а по рёбрами ударяется кривейший ритм, отчего бросает в жар и становится страшно. Хотя, с другой стороны, ему постоянно страшно за себя и за то, что с ним может случиться, в особенности его волнует чужое воздействие, ибо Юнги себя не трогает, а другие могут поранить. И Хосок не похож на такого человека, но все равно, Юнги рулят предрассудки и опыт, которые не дают дышать спокойно. А Хосок дышит ровно и спокойно. Ему тепло в меру, но разум так и просит найти что-то тёплое и оберегающее, что кроме как во сне и не радует. И ему этого мало, ибо в реальности эмоции тяжёлые и больные дарятся отражению в зеркале, хотя и то зачастую даже противно видеть это. Так Хосок разбил три зеркала. Сейчас он не хранит их в своей комнате – имеется только одно, на входе в квартиру на втором этаже пекарни. В одеяле тепло, однако душа ощущает холод в своём бредовом сне об одиночестве. Он ему снится уже неделю. Подруга детства решила завершить общение после переезда в другую страну. Хосок все это время находится в состоянии самокопания и в надежде найти ошибку и больше её не допускать. Он боится потерять ещё кого-то таким образом и остаться одному. Центр компании, центр внимания, главное связующее звено людей в нечто общее и продолжительное по существованию. Чон Хосок. Боится быть один. Запах кофе даёт напоминание о том, что сон — только иллюзия и его можно завершить, стоит только открыть глаза. Однако запах пусть и реальный, но сбивающий с толку, ибо родители не любят его, а главная кофеманка слишком далеко, чтобы приехать за ночь. Недоумение заставляет открыть глаза – он жмурится от белого пространства вокруг, как от снега на улице после долгого дня в школе, переворачивается на спину и пытается осмыслить свое местоположение. Опустив веки, он тяжело вздыхает и прокручивает день, который закончился ливнем и рисованием. Повернув голову к окну, он встречается взглядом с замершим Юнги, держащим на коленях, прижатых к груди, кружку обеими руками, который словно не дышит. Тут будто все не дышит и жизнь подаёт только пар от кофе, колыхаясь перед чужими губами и привлекая внимание. Сглотнув, Хосок из-за неловкости спешит сесть, а осознав, что тепло ему давало одеяло Юнги, тут же убирает его, ощущая себя виноватым, таким виноватым, будто он сам его взял и внаглую тут лёг, идя наперекор нелюбви художника к людям в доме. Юнги пугается чужой реакции на происходящее и его попытки в проявлении заботы, кофе в чашке немного расплескивается и попадает на кожу и рукав, от чего он одергивает руку и машет запястьем, пытаясь унять боль от ожога. — П-прости, — Хосок кладёт подушку к одеялу и не знает, куда себя деть. Почему его не разбудили? почему его укрыли? почему Юнги сидит тут? — Ты не виноват, — Юнги вытирает руку о толстовку. Появились красные пятна. — Почему я тут? — Хосок неловко бегает глазами по Юнги и окружению, не зная, куда себя деть. — Ты уснул вчера. Честно признаться, мне не хотелось тебя будить. Ты явно устал и устаёшь каждый день, зачем мне было нарушать драгоценный сон? А пока бы ты доехал, ещё больше времени потерял. Тебе было холодно? — А разве тебе не некомфортно в такой ситуации? — Тебе было тепло? — настаивая на своем и будто не слыша чужой вопрос, продолжает он, смотря мимо него. — Всё в порядке, не волнуйся. Так почему я здесь? — Я же сказал, что я не хотел портить тебе сон. — Но ты же не любишь людей тут. Ты сам сказал при первой встрече. — Не устраивает — дверь сам знаешь где. — Да нет же, — Хосок моментально потухает. — Мне приятно осознавать, что ты пошёл против себя и позволил мне выспаться, к тому же, не на холодном полу. — К сожалению, у меня есть только одно одеяло. — Ты спал без ничего? — Это я к тому, что тебе мало было с одним. А плед уже неделю в стирке и мне страшно было о нем даже думать. — Спасибо. Хочу извинится за то, что нарушил твой комфорт и покой. — Всё в порядке, не волнуйся. Я уснул быстрее ожидаемого. Было только немного прохладно, — Юнги опускает взгляд на чужие руки, что подвигают к его ногам одеяло. Сглотнув, он поднимает глаза, ища ответ. — Мне нужно компенсировать дискомфорт. А если серьёзно, то есть ли способ сказать спасибо действиями? Ты правда поступил очень тепло по отношению ко мне. — Тепло поступил? — Ну типо, — отсев к стене, он опускает руки на вытянутые ноги. — Будешь? — протянув кружку, он незаметно закусывет щеку от незнания реакции. — Правда? — Если я что-то и говорю — то значит, что я это хочу сделать или предложить. И так всегда. Юнги может дать кружку. Но он никогда не даёт попить свой напиток. Однако потрепанный, сонный и явно холодный вид Хосока будто сам тянет художника за руку и язык. Он не хочет думать и анализировать, он сделает это позже. — Спасибо, — Хосок обхватывает кружку, коснувшись чужих пальцев, держащих ручку. Они нагрелись от тепла напитка. — Только оно горячее, — тихо комментирует Юнги, поправляя одеяло на коленях позже. — Ты сильно обжегся. Прости за то, что напугал. — Всё в порядке, уже почти не жжет. Глупо получилось: я старался не обжечь язык, но все равно обжегся. — Помажь позже, идет? — Это мелочь, нет необходимости. — Но мелочи в большинстве случаев являются самым главным. Юнги кивает. И кладёт эти слова на особую полочку. Хосок отпивает кофе и протягивает чашку обратно. Юнги смотрит на предмет и человека поочерёдно и кивает, принимая и глотая подостывший напиток после тихого спасибо. Потом отдает обратно и задумывается. Спустя пару глотков он возвращает кружку художника и вспоминает об их посиделках с каркаде на кухне и о сумке с выпечкой. Когда Хосок уходит, Юнги чуть ли на пол не роняет кружку от внезапности происходящего и возможной ошибки, желая умереть скорее. Боже, он так пугается, что по приходе хосока с бумажным пакетом, пахшим запеченным тестом, он теряется. Сердце бьётся с ещё большей бешеностью, а на лбу выступает пот. — Я вчера про них забыл. Да и думал, что мы перед моим уходом попьём чай. — Не пугай меня так, никогда. — Что? Как? — Не смей уходить так резко, ничего не сказав. Иначе я в один из таких случаев умру от страха за свою ошибку. Хосок замирает. Юнги выдыхает и откидыает голову к стене затылком, считая про себя до десяти. Он сглатывает подступившую тревожность и складывает руки в замок, вытянув их поверх коленей. Хосок начинает понимать, что сейчас происходит с Юнги. — Дыши только глубоко, — и касается чужой руки, на что Юнги вздрагивает и цокает. Но недоволен он только собой. — Стараюсь, — Юнги и правда пытается, закрыв глаза, однако возобновляемый счёт про себя сбивается и возникает только одна мысль, от которой он смотрит выше рук, сглатывает и вновь опускает веки, боясь даже подумать о переносе в реальность. — Я, наверное, только хуже делаю, да? — Хосок обнимает себя руками и взгляд в пол. Рубашка на его теле помята, а волосы растрепаны до невозможности. — Всё в порядке. Можно тебя о кое-чем попросить? — Юнги поднимает неуверенный взгляд. — О чем? —он смотрит в ответ. — Я попрошу тебя кое-что сделать, а после окончания этого дня забудешь об этом? — Почему забуду? — Потому что мне легче будет. Просто дай мне руку, хорошо? Юнги опускает голову на колени, ощущая противный стыд во всем теле – он так липко его обвил, что тошнит. Теперь ему стало ещё хуже и кажется, что тревожность только увеличилась. Он даже не знает, что можно ожидать. А потом его ладони касается тепло, обволакивающее сначала неуверенно за пальцы, а потом растекающееся по всему запястью. И Юнги замирает, переставая дышать. Хосок тепло ведёт по коже руки большим пальцем, отчего у её владельца мурашки по коже и дыхание замирает, но тревожность уходит на второй план. Раньше он всегда держал Намджуна за руку, валяясь на полу в кабинете и рыдая из-за важнейшей проблемы, после окончания терапии пришёл к выводу, что он не считает для себя комфортный и допустимым коснуться руки Чжиын, чтобы облегчить свое состояние. А Хосок же потом исчезнет, да? Так почему стоит так сильно волноваться? — Спасибо, — шепчет Юнги, спустя несколько минут после неуверенно сжимая чужую ладонь. — Не за что. Мне в принципе тяжело видеть, как кому-то плохо, а тебе ещё и помочь сложно как-то из-за недоверия. — Знаешь, я так хочу от этого избавиться, — он кладёт согнутую в локте руку на колени, утыкаясь лицом уже в неё. — Но я не могу ничего поделать. Только, пожалуйста, давай оставим все мои дурацкие просьбы тут, в этой комнате, а за её пределами этого будто не было. И это как воспоминание на один вечер, идёт? Только мы к тому же его забудем. — Хорошо, — Хосок отсаживается от стены и обхватывает чужую ладонь уже обеими своими. Юнги от неожиданности поднимает голову, смотря на сидящего напротив, растрепанного и помятого, но такого внешне тёплого и комфортного. Минуту погодя Хосок тянет руку на себя и касается губами костяшки большого пальца, смотря в чужие глаза. Юнги становится трепетно внутри. — Я искренне хочу тебе помочь и мне очень больно видеть, как такой прекрасный человек и творец страдает. Ты не достоин этого. — Я в ожидании, когда вселенная поймёт, что уже перекормила меня стеклом и даст мне за это награду. — А меня можно считать наградой? — Скорее да, чем нет. — Я рад, что у тебя такое мнение. — Вот только у меня вопрос, почему? — Юнги опускает голову. — Потому что ты приятный человек, прекрасный художник. Я всегда думал, что у тебя все намного лучше, чем оказалось. — Всё так думают, просто я не показываю. Так безопаснее. — Да, так и правда безопаснее, но всегда в себе держать — тоже плохо. — У меня есть психолог и Чжиын, но ей я мало доверяю личного. Она скорее создаёт комфортные моменты, а потом уходит. Хосок в ответ молчит, продолжая поглаживать пальцем чужую ладонь. Юнги так комфортно, что он хочет разрыдаться. Это касание отличается от тех, что дарит Джун: психолог даёт руку, даёт за неё схватиться и нарыдаться вдоволь; Джун даёт за себя зацепиться, а Хосок сам цепляется и вовсе не из последней надежды — с желанием сделать легче. У Намджуна это желание, может быть, и от сердца идёт, но показушное и обязанное быть из-за профессии, а Хосоковы руки близко и тёплые по своему желанию. Юнги глубоко дышит, тревожность отступает назад. — Кофе остынет, — разрывает неловкую тишину Юнги, поднимая взгляд и говоря это тихо, будто надеясь, что его не услышат и он сможет продолжить сидеть, однако они в таком положении слишком долго и Юнги готов сожрать себя изнутри и снаружи. — Ты не завтракал? — Я никогда не завтракаю. — Это плохо, — Хосок отпускает руки и разрывает пакетик, кладя его между ними. Булочки уже не свежие, но вида не потеряли. — Кофе отдельный заварить? — Нет, не стоит, думаю, что его хватит, — отрицательно кивает Юнги и убирает одеяло от себя. Сев ближе, он берет одну из булочек. — Хорошо, приятного аппетита, — Хосок отпивает кофе и поворачивается спиной к стене. — И тебе, — Юнги принимает предложенный кофе и пьёт его, после ставя на пол. — Я не буду. Всё равно поеду домой и там позавтаракаю. — Тебе скоро уезжать? — осторожно спрашивает, подняв взгляд и надеясь, что Хосок скажет нет. — У меня гибкий график, но все же я обязан прийти вовремя. Мне же все выпекать. — Только ты этим занимаешься? — Да. Родители в силу возраста не работают. Но отец берет на себя много в плане финансов и многому меня научил в этом плане. — Ясно. — Я просыпаюсь всегда в одно и тоже время в силу привычки, так что не волнуюсь, что проспал слишком много. Сейчас около девяти, ты рано проснулся. — Я слишком рано лег. Хотя, уснул я поздно и проснулся рано из-за нервов. После твоего ухода я просплю, наверное, весь день. — Мне вечером прийти? — Зачем? — Ну, если хочешь, мы могли бы заняться работой над портретом, но, если честно, я хотел бы просто занести тебе выпечку. Даже посолиднее, чем было до этого, — он кивает на пустой бумажный пакет и пьет кофе. — Не, не стоит, — Юнги смущённо отводит взгляд. — Я выйду в ближайший магазин и куплю что-нибудь. Я обещаю. — Хорошо, я тебя поверю. Но, если что — можешь мне позвонить или написать. — Всё в порядке, не волнуйся. А то слишком много чести для меня одного. — Это тебе так кажется. А сейчас её ещё мало. — Тебе налить ещё кофе? — Нет, спасибо. Я ещё немного посижу, хорошо? — Да, конечно, я же тебя не гоню. Если моё лицо говорит об обратном, то это не так. — Нет, все в порядке. Я и так уже долго. — Если бы это было так — тебя бы не было бы тут, — Юнги кидает с тёплой злостью в того подушку. — Я бы тебе также швырнул бы в лицо кроссовки ещё вчера, когда ты уснул. — Боюсь, боюсь, — смеётся Хосок и кладёт подушку рядом. — Бойся, ты меня не видел в гневе. — Часто такие эмоции возникают? — Бывает, — Юнги пожимает плечами. — Как бы меня не ценили, всегда есть те, кто смотрит на меня выше, чем привык смотреть я. А я-то смотрю не из-за самолюбия – да я вообще так не смотрю, это кажется. И как бы я не хотел казаться нормальным, не получается. Я банально не знаю, что от меня хотят. И как сделать так, чтобы люди не относились ко мне как к кому-то, кто всем своим видом кричит: «ха, смотри, я заслуженный художник, а ты пешка, пришедшая ко мне и заказавшая каракули». — Не каракули у тебя. И ты никому ничего не обязан. Ты не выглядишь так, правда. — Это потому что ты пришёл ко мне и шокировал сначала тем, что ты не Джиу. Да и я ещё более неловко из-за того, что я выглядел ужасно. Я пусть и рисую картины в простейшем виде, но это образ. а тогда у меня даже голова грязная была, камон. — Это все равно не поменяло мое мнение о тебе! — Но идеальность была разрушена, поэтому, скорее всего, все и пошло более легко, чем с остальными. Ещё у меня плохой этап начался, вот и ищу за что зацепиться. — Я рад, что ты нашёл зацепку. — Главное, чтобы мне это больнее не сделало, — Юнги откидывает голову к стене и закрывает глаза. Момент не самый положительный, но ему хочется остаться в нем, хочется запомнить и закрытыми глазами как интереснейший сон в детстве. — Я постараюсь, правда. Это уже можно считать миссией? — Как хочешь. Мне просто нужно выйти из депрессивного эпизода, а там я и сам могу дальше существовать. — Получится? — Не всю ж жизнь за мной бегать. — Чжи же не планирует уходить. — Не могу поставить вас на одну ступень. И я не могу дать объяснения этому. Просто вы — разное. Вы вызываете похожие, но все-таки разные эмоции. Из-за этого не могу сравнить тебя с Чжи. — Как скажешь. Но даже Чжи подтвердит, что я самый верный друг, какой только может быть. Только вот, я хоть и такой, но не всегда люди рядом остаются. — Пользуются? — Не сказал бы, просто, знаешь, я вроде такой вечный друг, что, возможно, им надоедаю. Или ко мне привыкают. Или просто становится скучно, и они рвутся за новым. — Не подумал бы. — Я уже смирился. Но все равно страшно, что я останусь один. — Не верится, что у тебя все так. Мы похожи. — Страхом остаться одному? — Да. — Но, как бы по-книжному ни звучало, если бы я сказал, что мы могли бы быть друг у друга, да? — тихо смеётся Хосок, смотря в пол, лишь бы не встретиться взглядом с чужим. Он ничего в виду не имеет, но все равно неловко. — Ну так скажи, раз тебе хочется, я не против, — усмехается Юнги, решив подыграть. Всё равно это остаётся между ними только внутри комнаты, да? И Юнги может вести себя, как ему вздумается? — И ты не выставишь меня за дверь? — Нет. — Но все произошедшее останется в этой комнате, да? — Всё верно. Я не готов развивать даже банальное общение с людьми. — А я смогу все вывернуть так, что ты будешь готов и сам захочешь? — А чего это ты так интересуешься? — Юнги жалеет, что выкинул подушку ранее. — Всегда хотел иметь в друзьях крутого художника. — Я приму к сведению. — Подумай об этом, пока я буду отсутствовать, — Хосок встаёт. — Уже уходишь? — Юнги поднимает с вместе с ним. — Да. Я слишком задержался. — Иди в ванную, волосы в порядок приведи, — хозяин дома ведет Хосока за собой. Открыв дверь, он пускает его в чистое помещение. — Спасибо. — Полотенце возьми серое. Юнги оставляет его наедине с собой и идёт на кухню, где берет чужой рюкзак с ярким брелком в виде цветка с разноцветными лепестками, и возвращается, ожидая напротив двери. Вышедший Хосок выглядит уже не так помято, он принимает вещь и кивает, кладя рядом на пол и принимаясь натягивать кроссовки. Он надевает их на голую ногу, так как носки не просохли. — Я позвоню, когда смогу зайти, хорошо? — Хосок выпрямляется. Юнги стоит напротив. Юнги не любит, когда ему звонят. Но Хосока он готов слушать. — Да, конечно, — приподняв слегка подбородок, он смотрит на чужое лицо. Ему очень хотелось посмотреть именно так. — Надеюсь, ты выспишься. Ещё раз извини за инцидент, — он трёт шею и неловко смотрит в ответ. — Я тебя не выставил – значит, что все в порядке, — Юнги зависает на момент. А когда опоминается, делает шаг чуть назад. Он завис. — Я пойду, пока. — Пока. После закрытия двери Юнги становится холодно. И мир вновь сереет, а комфорт утекает все дальше, оставляя художнику лишь душераздирающую тишину, от которой хочется вскрыться.