blugri

Вчера заходила Чжиын, она принесла овощи и посидела только полчаса из-за отсутствия времени. Юнги был бы рад посидеть с ней подольше и обдумать то, что он в этот момент чувствует. Это ему посоветовал Намджун – да он много чего советовал, а также и рассказал причины возможного появления эмоций, однако Юнги не готов был принимать большинство из сказанного, оттого решил просто попробовать понять схожесть ощущений с теми, что он испытывает от самого на данный момент близкого человека. За эти полчаса дождь за окном закончился, Юнги дал ветровку девушке и разрешил не возвращать, ибо чужое тепло ему намного важнее. Чжиын очень удивилась и с теплотой приняла такой знак внимания, а Юнги пришел к выводу, что ему лишь немного в душе лучше от такого. Он не знает, виною всему их долгое знакомство или реальное отсутствие тех самых эмоций к ней. Но Юнги все еще испытывает слишком много и ничего не понимает при этом, но идентифицировать не является необходимым. В груди что-то и загоралось, но как именно это случалось, он не помнит. Чжиын успела рассказать о новом преподавателе, который моложе ее на год и проявляет уж слишком много внимания. Юнги это заинтересовало, он попросил сделать упор на ощущения девушки, с чем она справилась из-за большого эмоционального спектра на ура, но Юнги это не особо дало пользы. Но он рад, ибо чужая жизнь ему очень интересна. Девушка витает чуть ли не на седьмом небе от счастья, рассказывая об их общении и о том, как ее проводят до дома. А потом Чжиын уходит, и Юнги остается наедине с собой и желанием сесть за работу с Хосоком. В перерывах он набросал пару акварельных букетов на небольших листах в полюбившихся ему небесно-голубом цветах. Юнги понимает, из-за кого его так тянет на эти оттенки, и не смеет думать больше, чем о вдохновении от человека, которого он точно может назвать своей музой. Хосок стал занимать одну из важнейших позиций в его жизни. А художник только и рад находить причину просыпаться хоть из-за кого-то и дышать чужим присутствием, не идентифицируя это пока что никак. Он знает, что ошибается в таком, да и Намджун говорил это, но Юнги так не хочет брать ответственность за себя и свои действия, за свое поведение и слишком долгие взгляды, за то, что смотрит на него как на нечто отделенное от мира сего и только его личное, в его личном обителе, где от земного остаются только образы, а правила и понимание и трактовка отсутствуют. Юнги любит не относить свое поведение ни к чему, ибо ему так легче жить. Понимание своего поведения вешает на него камень с как минимум названием, а как максимум создает повод для рассуждений и совершение выводов без участия самого Юнги. Юнги отчасти поэтому и не любит как-либо раскрываться перед людьми в обществе, и это стало правилом, которого он придерживается, а не когда-то задетой чужим человеком душой. Юнги сразу примерно ощущает, как пойдет дело с тем или иным человеком и какую модель поведения лучше всего применить. Хосок своей открытостью разорвал все шаблоны и встал рядом с Чжиын, тем самым дав ощутить незнание о выборе дальнейшего поведения. Юнги в моменты незнания и растерянности закрывается и старается остудить чужой пыл этим холодом, но не особо получается: Хосок с его выпечкой греет душу, каждым своим появлением отдается в душе слишком приятно и провоцирует желание остаться на подольше. Юнги поддается, но все еще не осмеливается просить большего присутствия, хотя ему вроде как и хватает и внимания, и времени, и сам он не понимает, чего еще бы хотелось. Сегодня ему Хосок писал о возможном появлении, и Юнги отложил все свои дела и засел за кухонным столом, посматривая в окно и слушая музыку, настраиваясь на работу. Ему особо-то этого и не нужно, он пытается скрыть за подготовкой эмоциональную нестабильность и волнение. Юнги редко переживает, ибо в своих работах уверен всегда, однако рядом с причиной желания творить и не тонуть в себе и серости внутреннего мира, которую компенсирует краскам на холстах и замазывая тем самым серые раны на душе, гниющие уже столько времени, что Юнги и поддается их напору и послушается, волнуется о качестве картины. Хосок опоздает ровно на час. Юнги отвлекут от кофе звонком в дверь и он пойдет ко входу, встретив на лестничной клетке Хосока с промокшей под дождем головой. — Вы с Чжи не любители зонтов, — Юнги пропускает того внутрь и идет в ванную комнату. — Сегодня не передавали дождь, — Хосок снимает кроссовки и стягивает ветровку болотного цвета. С нее летят капли на пол, Хосоку неловко и он не придумывает ничего лучше, чем вытереть капли носком, после чего становится еще сырее, холоднее и противнее. — Вы оба такие. Она на днях заходила, вся мокрая, что аж самого холод пробил. Вот прямо как сейчас, — и протягивает полотенце серого цвета с биркой “для гостей”. — Вытрись, — и, бегло осмотрев прихожую, вздыхает, облизнув сухие губы перед тем, как снять тапочки такого же серого цвета, развернув для удобства обувания к хосоку, выпрямляется и кивает. — Вы с ней не родственники? Уж больно одинаково меня своими поступками раздражаете. — Не мог же я оставить тут лужу. — Для этого есть тряпки. А у тебя есть голова и понимание того, что можно заболеть. Пойдем, я кофе еще не допил. — Извини за опоздание, — оставив носки в обуви, он надевает тапочки и следует на кухню. Сев на уже практически родное место, он вешает на спинку рюкзак и возвращается к просушке волос, — Не страшно. Я привык. — Все равно, мы же так не договаривались. — Мы с тобой особых-то условий и не имеем, так что повода для разногласий нет, — поставив каркаде перед ним, он садится напротив. — Ты надолго сегодня? — На сколько нас хватит. Там же уже немного осталось, да? — Да, — Юнги прячет горечь от осознания столь быстрого окончания их работы в выпивании чая. — Пара встреч и дополнительная неделя для высыхания краски и лака, а после можешь спокойно забирать. — Уже не терпится, — Хосок тепло улыбается. — Мне уже на данной стадии все нравится и я не могу дождаться окончания работы. Джиу обязательно это понравится. — Я надеюсь на это. Раз она меня выбрала, значит, она уверена во мне. Я постараюсь оправдать ожидания. — Ожидания уже превзойдены, — Хосок кладет ладонь поверх чужой, отчего Юнги удивляется. Рука выдает секундную дрожь от непривычки таких резких касаний и он сглатывает, ненавидя себя до мелочей. Он не хочет так реагировать на людей. — У… тебя ладонь мокрая, — Юнги отнимает свою ладонь и тянется за полотенцем на спинке стула Хосока, после чего накрывает и теряется в правильности поведения и логичности. А что делать дальше и не знает, оттого решает, что лучше будет закончить начатое и вытереть чужое запястье, которое и правда немного влажное, чтобы не казаться большим идиотом. Устремив взгляд на Хосока, он поджимает губы и кладет полотенце на колени. — У тебя колени от него промокнут, — скромно и тихо комментирует чужое действие Хосока, на что Юнги роняет полотенце на пол и глотает чай. В один момент становится до боли неловко. — Ты очень похож на свою сестру. — М? К чему ты это? — Внешне вы схожи, говорю, — выдыхает Юнги и глотает кофе. — Ладно, забей, я пытаюсь разрядить обстановку. — А, вот ты к чему. Но все в порядке, правда. Можешь не волноваться о таком, хорошо? Я стараюсь создавать атмосферу непринужденности и дозволенности всего, но, видно, не особо получается, да? — Тут дело во мне, — Юнги допивает напиток и ставит кружку на стол, обхватив ее, остывшую, обеими руками. — Тут дело во мне. У меня свои проблемы в голове и ограниченность общения с людьми, из-за чего я ни черта не понимаю и как попало реагирую, а уж тем более себя веду. Просто, знаешь, я кроме как с психологом и Чжиын не общаюсь ни с кем вне работы и не нахожусь дольше, чем во время формальных прощаний, приветствий и обсуждений работы. Возможно, я создаю образ неприятного человека, которому отвратно все людское, но это не так и лишь кажется. Это я к тому, если создаю такое мнение о себе. Не хочу, чтобы ты запомнил меня как холодного художника с лицом, будто его от твоего присутствия сейчас стошнит. — Это вовсе не так, что ты, — Хосок в излюбленной привычке тянется к чужому запястью, а после осознания обрывает возможность коснуться и поджимает губы. — Просто я чрезмерно тактильный, не более. Ни все же привыкли к прикосновениям и прочему, ведь так? Юнги игнорирует желание быть обнятым и вообще простое человеческое желание ощутить чужое плечо, касание. Он давит это в себе так долго, что иногда хочется выть, а после получения рефлекторно шарахается и вздрагивает, ибо он не привык, он боится, он не получал такого раньше. Он не доверяет, боится довериться. — У тебя все с этим в норме, я уверен. Если бы было плохо — то мне с тобой было бы некомфортно. — Хочешь сказать, что тебе со мной комфортно? — Хосок тут же поднимает глаза и встречается с чужими бегающими, отчего они замирают, и ход разговора, как и его осмысление, вмиг рушится. Нет, Юнги не хочет ошибаться и говорить что-то, относящееся не к нему, нет, он не хочет ошибиться из-за того, что вновь опять не так понял, опять это его мнение создаст лишь недоумевание ил смех, как было раньше, тогда, когда он просто посчитал человека другом и единственный раз за всю свою жизнь назвал кого-то так, а на деле все было иначе, бьющимся стеклом внутрь, на самого Юнги. — Я не буду говорить, потому что могу ошибаться. — Я плохо справляюсь? — С чем? — С попытками создать тебе комфортную зону. Я ощущаю, что тебе напряжно со мной работать, да и при первой встрече я прямо очень сильно ощущал дискомфорт. Но это как наблюдение, а не чтобы задеть. И я пытаюсь сделать все, чтобы ты мог творить в комфортной для тебя обстановке. — Спасибо, наверное. Я правда не знаю, что от меня ждут после такого, — Юнги наконец-то отрывает взгляд от чужих глаз. Они и правда слишком красивые. — Но ты же хочешь сказать спасибо, значит, этого достаточно, — пожимает плечами Хосок. — Я надеюсь, что польза от моих попыток сделать лучше будет. — Ты уже сделал. Я себя в принципе не ощущаю как обычно. А для меня это «как обычно» и есть тяжесть присутствия людей, пусть я и очень люблю их рисовать. С тобой у меня получается достичь неформальной обстановки, а это говорит о многом. Даже слишком о многом. Я закончил с кофе, можем ли мы начать? — Да, конечно, — кивнув, Хосок отдаёт кружку. — Так… твои слова говорят о многом, и это положительное, да? — Да. По крайней мере, я так думаю. — Просто ты так резко прервал тему, поэтому я ощутил что-то не то. — Всё в порядке. Не волнуйся. Я правда хочу начать работу, чтобы время не уходило в пустоту и ты не вымотался раньше планируемого. — Да, конечно. Перед уходом мы же ещё сможем посидеть? — Надеюсь на это. Уже поздно, и тут только ты выбираешь, провести время здесь или мне заказать такси пораньше. Сполоснув кружки, они идут в комнату, где Хосок садится на родное место и вспоминает позу. Юнги стоит какое-то время и рассматривает Хосока, а после уходит и возвращается с полотенцем. — У тебя на висках все ещё сыро, — сев напротив, он отдаёт полотенце. — Это новое, не с пола, — пояснив, Юнги обнимает ноги и отводит взгляд, а после возвращает, отпуская ноги и указывая пальцем левой руки на заметную влагу в волосах. И даже уже не по причине ухудшения образа для картины, а просто потому что это может плохо сказаться на здоровье. Хосок кивает и начинает вытирать кожу, перестав опираться спиной о стену. Потом Юнги заводит ладонь за чужую шею и проверяет сбритые волосы у основания линии роста и длинные поверх. — Там тоже, — и убрав руку, садится ровно. — Хорошо, — вытирая, он посматривает в сторону. Юнги дожидается его и сдерживается от того, чтобы самому это сделать. И не потому что из-за этого они теряют время. Хосок заканчивает, все еще немного недоумевая, но, скидывая все на чужую натуру, и откладывает полотенце подальше. Юнги садится на родное место, приподнимается и поправляет чужие волосы, поворачивает голову под нужным углом и садится на место, разбирая краски и нанося их на палитру. В этой тишине ему становится комфортно, как и бывает рядом с Хосоком, и его желание заткнуть разум потоком информации пропадает. Сейчас его не особо-то терзают вечно преследующие проблемы: разум самостоятельно развивает монолог о непривычном и слишком близко находящемся. Об интересе не творческом, которое Юнги готов наречь нездоровым, но ему не хочется принимать правду увлечённости в человеке, ибо это делает его слабым и выносит отношения с людьми за пределы холста, а он этого не желает. Скорее, даже не не желает, а пытается убедить в ненадобности, ссылаясь на независимость. А он нуждается, очень. Страх и плохой опыт не дают ему кого-то кроме Чжиын подпустить ближе, но Хосок этот слишком к себе располагающий, что Юнги ненароком начинает скучать и грустить в одиночестве не только из-за желания закончить раньше, которого-то сейчас и нет вовсе. Ему безумно хочется запереть Хосока в этой комнате, оставить его навеки рядом с собой и заполнить комнату его портретами. Он бы это сделал, если бы не пришлось бы нести ответственность за свои действия и как минимум оправдываться, почему Юнги так интересно чужое присутствие. Черт, ему просто хочется копию Хосока, с которой он мог бы коротать одиночество, и от кого мог бы подпитываться энергией и не нуждаться говорить о причинах. Это как персонаж игры, с которым ты проводишь время и который ничего не требует прояснить, а после возвращения из ложной реальности не будет задавать вопросы, будто так нужно, так правильно и это верх идиллии. Юнги часто приходит к выводу, что эти мысли слишком безумны и противны банальным своим существованием, однако в противовес думается, что это нормально и ему просто нужен близкий человек, которому можно довериться, не важно кто. В мыслях не безумие, а скорее тот самый безопасный выход, ибо он не знает, что ему следует делать. Увлекаясь деталями на холсте и их проработкой, Юнги проводит так около часа, смотря на Хосока как можно чаще и стараясь не упустить ни единую деталь под неестественным потолочным освещением. Он старается игнорировать чужой взгляд, который изучает его так же, даже наглее и любопытнее, чем сам Юнги, отчего становится неловко и сложно сконцентрироваться, а пальцы так и норовят уронить кисть. Ему плохо-хорошо внутри, он нервничает и боится ошибиться и показаться уже не таким крутым, каким, скорее всего, его представляют, оттого и поджимает ноги сильнее, оставляя меж чужим лицом на холсте и своим совсем немного расстояния. — А что ты будешь делать потом? — Когда – потом? — Юнги отклоняет холст, чтобы увидеть чужое лицо, приостановив проработку рубашки. — После окончания этой работы, — он стреляет глазами на холст в чужих руках, а затем переводит взгляд на Юнги. — Не знаю, если честно, — пожав плечами, Юнги опускает портрет на пол и вытягивает затекшие ноги около чужих. — Может быть, кто-то закажет у меня работу. Я насчет этого не уверен, но я точно нарисую несколько картин от себя, потом Чжиын их заберет себе и позже их купят. Я в этот момент уже буду рисовать что-то новое или приходить в недельном выгорании, после которого последует всплеск энергии. И так по кругу. — Ты при таком скромном спектре дел и получаемых эмоций все еще остаешься на плаву, это правда достойно. — Почему? — Ты не получаешь ничего нового из мира и при этом продолжаешь творить. Я даже не знаю, как это назвать. Это что-то необъяснимое, правда. Как ты это делаешь? — Я не знаю. Я просто следую рутине, иногда выхожу на улицу и делаю по дороге домой мельком фото, потом что-то могу использовать. Или же Чжиын скидывает мне фото, они у нее очень эстетичные, — откинув голову к стене, он вздыхает. — Я просто следую рутине, ничего нового не пробую, и меня устраивает вроде как. Но это так до тех пор, пока я не произнесу это вслух. Боже, как бредово звучит, — Юнги нервно смеется и закусывает губу, после щелкая языком. — Не бред, а просто нахождение в безопасной для тебя зоне. Это нормально. У всех разный размер этих зон комфорта, у тебя она вот такая маленькая и уютная. — Скорее пожирающая меня. — Может, стоит сделать маленький шажок за ее границу? — Я уже это сделал? — И как же? — Я перешел на более личное общение во время работы, — приоткрыв глаза, он встречается с чужим взглядом. Глаза такие красивые. — Я вообще мало с кем разговариваю вне того, что касается конкретной работы. — Тебе это пошло на пользу? — Скорее да, чем нет. Моя рутина разбавлена, и мне пока не тревожно от этого. — Я могу сменить позу? — Да, конечно. У меня устали глаза, поэтому сделаем перерыв. — Спасибо, — Хосок позволяет себе шалость и ложится на спину, вытянув ноги. Они находятся неприлично близко к ногам Юнги, которому хочется их коснуться. — У тебя настолько много работы, раз ты так поздно приходишь? — Так и есть, — повернувшись на бок лицом к собеседнику, он кладет руку под голову. — Сейчас все на мне и отце, который в силу возраста занимается только не физической рутиной. А в пекарне все готовлю я, иногда мама помогает. Сестра никогда в этом не была замешана, а сейчас она уехала в столицу к мужу. — Она тебя ценит. — Да, очень сильно. Она хоть и старшая, но во мне она видит опору. — Ты располагающий к себе человек, не могу подумать, чтобы кто-то смел тебя не ценить. — Таких предостаточно, но главное на них не обращать внимание. — Меня еще удивляет твое теплое отношение к людям, которое у меня после не самых хороших ситуаций вообще испарилось. Желания даже нет пытаться любезничать как минимум, потому что я всегда натыкаюсь на одни и те же грабли. — Ты роешься не в том саду. — А у меня и выбора нет. — Это потому что твоя зона комфорта настолько маленькая, что ты не пускаешь туда даже хороших людей, которые в принципе являются уже выходом из зоны комфорта, не важно даже, какие именно люди. — Но в другом саду будут грабли уже новые, а к этим я привык. — В этом-то и проблема, Юнги: ты привык к этой боли. А привыкать к отрицательному в принципе плохо. — Ты говоришь тоже, что и мой психолог. — Дай мне его номер, мне нужно поговорить о его бессмысленной работе и о том, что я займу его место. — Не, все в норме, не волнуйся. У нас идет работа, но к слишком больному я даже его не могу подпустить. Я банально не доверяю. — Больно это слышать. — А мне уже как-то слишком обыденно, — грустно усмехается Юнги. — Мне заказать тебе такси? Я просто вижу, что ты уже с минимумом энергии лежишь, не хочу тебя заставлять работать. — Да, пожалуйста, — кивает Хосок. — Я сейчас приду, — поясняет свой уход и следует в спальню, где сев на край кровати, отходит с минуту от своих откровений и комфорта в этот момент, что ему не свойственно, и заходит в приложение, выбирая машину и подходящий сервис. Ждать придется около двадцати минут. Несколько из них Юнги проводит сидя все там же, пытаясь прийти в норму и просто осознать, что ему удалось комфортно говорить с кем-то не с его круга близких людей, да еще и на острую и больную для него самого тему. Черт, этот Хосок своим существованием выводит на откровения, это так раздражает и так греет одновременно. Как же хочется сейчас остаться с ним подольше, пусть и знает, что это бред и такие хотелки в принципе находятся вне доступного. Юнги осознает, что слишком долго сидит тут. Он вроде бы не должен Хосоку ничего, но нет желания проявлять неуважение. Поднявшись, он выдыхает в попытке скинуть все тяжелые мысли и идет в рабочую комнату, после чего замирает на входе. В руке вибрирует телефон, он подносит его к уху. — Извините, но я отменяю заказ, — произносит он очень тихо и отключает вызов, продолжая смотреть вглубь комнаты.