«Божьи люди говорят, что наша природа частью от Бога, а частью от Старика с копытами. Знаешь кто такой Старик с копытами?» «Это дьявол»
Двери лифта с противным «Дзынь» разъехались в стороны, и Дженни наконец увидела последний на пути к выходу цех. Это был настоящий Рай для любителей шоколада, ведь даже водопад здесь был им. Усеянные травой и деревьями поля отвлекали девушку от действий своим изобилием красок и пряностей, будто бы она находилась не в жутком логове маньяка, а в настоящей Стране Чудес, как Алиса. Вот только безумец слишком хорошо обустроил этот мирок, так что шансы выбраться безнадежно таяли с течением драгоценных секунд, а происходящее снова напоминало параноидальный сон. И все-таки «Финиш» почти светился неоновыми вывесками и гирляндами, призывая вкусить сладость победы, выстраданной и почти достигнутой. Не мешкая, Дженни поддалась корпусом вперед и поспешила к выделяющейся на противоположном от реки берегу двери. Она, не думая, перемахнула через мост и прямо, и когда до выхода оставалось совсем чуть-чуть, сигнализация включилась, тут же оповещая о нарушителе порядка. Закрыв ладонями уши от пронзительного воя сирены, Райт зашипела себе под нос, но все же не прекратила движение. Страх непреодолимо двинулся на нее снежной лавиной, потревоженной неясным тихим шорохом, стуком ее сердца. Перед глазами вмиг задвоилось, и Дженни устрашилась, глядя себе под дрожащие ноги, что вновь наткнется на опасность, раскачивающуюся маятником впереди. Или на что-то мягкое. Человеческое. Вот что было самое страшное. Что если Вонка уже начал преследование, идя по ее следу, по запаху, исходящему от содрогающегося тела? Она не думала о каннибализме, как о звере в нем, затаенном ужасе, готовом зубами порвать лоскуток ее кожи за содеянное. Она видела это в Вонке как черты лица, как нос или глаза неестественного, вытащенного на свет фиолетового цвета. Дженни мысленно поразительно точно воссоздала перед взором обезумевшего от гнева магната, сосчитав количество едва видимых морщинок около глаз, уперев взор в плотно сжатые от недовольства пухлые губы, готовые изречь проклятия в ее адрес. Она задумалась и о том, как он морщится в отвращении, а кончик его носа свисает вниз. Его квадратное лицо с широкими скулами вмиг принимает хищные черты — вытягивается, точно зверь во время прыжка, безжалостно глядя в ее налитые страхом глаза лани. Если просто смотреть на него, это не вызовет омерзения. Надо приглядеться. Дженни не боялась, что он вывернет ее наизнанку — убьет, изнасилует, съест, — без разницы в каком порядке, сделает что угодно. Боялась лишь в общем плане, как за милю отходят от незнакомых мужчин к освещенным улицам поздно вечером. Это привычка, адаптация к окружающей среде, как у девочек, что тут же, заприметив движущийся за ними силуэт, начинают звонить подругам и нести чепуху, по типу: «А меня брат встретит. Кстати, он коп». Даже если нет брата, то это может сработать даже как самовнушение — и страх постепенно уйдет, растворяясь вслед за силуэтом, мелькнувшим в противоположную сторону. Райт не боялась, потому что за время свыклась с одной мыслью — она должна была умереть здесь, без прелюдий в виде снятых вещей, в четырех стенах, тихо и безболезненно для него. Наверное, он крепко обшивал стены, раз ее криков никто так и не слышал. Мысли о собственной кончине со звуком сирены вдалбливались в голову и не приносили ни капли эмоций. После смерти она станет тяжелой, запахнет гнилостно-сладко, но это не помешает оттянуть ее за воротник и празднично упаковать в черный пакет (если он не решит оставить ее навсегда себе в подарок в одном из цехов, заточив бездыханное тело в горький шоколад), чтобы однажды спустить в мусоропровод, который ведет в печь. Ее прах навсегда останется здесь, так и не повидав долгожданной свободы. Или же он одарит своей снисходительностью и попробует вытащить некрепкую субстанцию на свет, чтобы развеять на площадке перед фабрикой — хотя бы так, под солнцем, которое дарит тепло, но не сжигает издали. Дженни медленно — не сходила, нет, — сползала с ума, будто мысли из адекватной формы перетекли в чистый абсурд, заставляя отсчитывать количество ударов сердца, словно в последний раз она могла слышать в ушах этот стук. А потом потерянно оглядываться назад в немом вопросе: «А я точно все делаю верно?». Райт затормозила, так и не добежав до двери и застыв на месте от неожиданных мыслей. «Неужели ты бросишь его? А если он действительно мертв? Кто кроме тебя у него есть?» Бредовые идеи вновь завладели воспаленной головой, словно мигрень, пробравшаяся в черепную коробку и медленно принявшаяся прогрессировать, — Дженни поклялась, что у нее поднялся жар. Холодные капли пота катились по раскаленной до предела коже, и она жестко смахивала их в сторону, ощущая липкость. Наверное, это должно было отрезвить, помочь успокоиться и хорошенько подумать, прежде чем все-таки раскрыть чертову дверь и рвануть на свободу. Она уже представила, как выбегает на улицу, прямо так, в одной рубашке на истерзанном чудовищем теле, и прохожие будут определенно точно недоуменно пялиться вслед убегающей в сторону девчонке. Они в отличии от нее, конечно же, кинут непонятливый взор на фабрику, сочтут это интересным, и следующим же номером утренней газеты ее лицо кляксой запляшет на первой полосе: «Спасена». И какой-нибудь офицер обязательно припишет себе эту заслугу, ее победу, первым добравшись до дома на Черритри-Хилл и вытащив в отдел, где пройдет самый долгий допрос, а следом разговор с психологом, что выдаст неумолимый вердикт: «Отклонение психики, потеря действительности, дорогуша, тебе надо полечиться и таблеточки попить». Но никакие успокоительные или антидепрессанты не выдворят назойливый образ, вставший перед глазами, как черное пятно при катаракте. Быть может, они и поймают магната, вынудив ее провести опознание похитителя и указать на того человека, который держал ее в плену. Она не дрогнет, вознося указательный палец в воздух и процедив холодное «Это он». Но в этом мире, в этом городе, всем заправляют деньги, так что скорее всего мистера Вонку отпустят раньше, до суда, и он беспрепятственно одарит ее своей многообещающей улыбкой, а на суде под защитой самого лучшего и дорогого адвоката, признается невиновным. Это был вымысел поехавшей девчонки, которая хотела его ограбить и пряталась сама на этой фабрике все это время, вожделенно представляя себя его девушкой. Просто конфликт несостоявшейся пары. Просто бред. И кондитер с чистой душой выйдет наружу, а Дженни останется лишь не свихнуться и уверять, что ей не нужен психотерапевт. И тогда все будет хорошо. Дженни бросится домой и сожмет в крепком, почти удушающем, объятии братьев, вытащив их из вонючей квартирки Бетс (она все еще надеялась, что они там), а следом упакует небогатые пожитки и на последние деньги сядет на автобус до Лондона, а оттуда куда угодно, лишь бы подальше. Она выкрутится, спасется, выживет, ведь если оставит это позади — то что еще может быть хуже? А, может, все это сон, и стоит открыть дверь, как рухнет невидимая стена, возвращая ее сумбурный поток мыслей в реальность? Она подскочит на кровати, закричав в пустоту светлеющей днем комнаты, напугает до чертиков братьев, но тем не менее сделает все, чтобы сон не воплотился в реальность. Дженни отчаянно хотела списать все на треклятый сон, даже глупости, что произошли по ее вине и собственное начавшееся безумие, однако боль была реальной и щипки в очередной раз не могли вытащить ее из этого чертового колеса. — Поймать ее! — раздалось позади, и едва ее рука коснулась ручки на двери, как настигли умпа-лумпы. В руках нескольких притаилась веревка, и они с невероятной прытью накинули ее на девичье тело, быстро опутывая и сбивая с ног. Удар не вышиб мыслей из головы, но заставил поморщиться и начать яростное сопротивление. Вот она — дверь и выход, нельзя проигрывать прямо на финише. Дженни чувствовала себя самой паршивой спортсменкой, которая пропустила пункт с водой мгновение назад и теперь ползет, отдав победу кому-то другому, более лучшему бегуну. — Прекратите! Отпустите меня! — закричала Райт, дергаясь изо всех сил в разные стороны, когда с десяток рук принялось ее связывать. Они были повсюду, неосознанно лапая и причиняя боль, почти забирались под кожу, сжимали внутренние органы и мозг, заставляя кровоточить и пульсировать. Дженни никогда бы не подумала, что они настолько сильные. — А ну не рыпайся! — прикрикнул кто-то из них писклявым голосом, но Райт продолжала вопить и брыкаться, удачно пнув парочку работников в живот. Это была самозащита, но вряд ли бы девчонка стала извиняться за такой выпад даже в более хороший из дней. Она слишком долго притворялась хорошим, покладистым зверьком, но стоит отвести глаза — и вопьется зубами в глотку, подобно своему нерадивому хозяину, который и научил такому приему. — Хозяин будет недоволен, сильно недоволен! Дженни еще пуще закричала, будто сквозь эти непроницаемые стены ее могли услышать полицейские, и тогда в рот была запихана какая-то тряпка. Сознание рассеивалось, когда ее потащили прямо по траве, схватив за ноги, а головокружение усилилось, грозясь отключить ее насовсем. Дженнифер с упорством следила за тем куда ее тащат и испугалась, увидев громадную розовую лодку, выполненную в форме гигантского морского конька. — Свалишься за борт — и поминай как звали, — крякнул кто-то из умпа-лумпов, и Райт почувствовала спиной идеально гладкую поверхность дна лодки. Она мычала, стоило всем рассесться за весла и начать движение. Головокружение усиливалось с каждой пройденной секундой, и когда розовое нечто с плеском ухнуло вглубь тоннеля, то сердце едва не остановилось. Дженни с испугом осознала, что хочет позвать Вонку, который бы мог решить эту проблему, пусть потом ей и не поздоровится, но лучше гнить в его комнате или темнице, чем на этом аттракционе среди жутких умпа-лумпов, чьи сердца не знали сожаления. Но позвать не в силах, и вряд ли он услышит ее мольбы через призму плеска шоколадной реки и хохота работников фабрики. Она продолжала попытки докричаться хоть до кого-нибудь, пока лодка стремительно удалялась по быстро петляющим туннелям под землей. Свет загорался отовсюду, неистового розового и алого цвета, отчего глаза начали болеть. Тошнота подкатила почти моментально на первых крутых поворотах, и Дженни силилась глубоко дышать, чтобы не заблевать себя и дно леденцовой лодки. Она всегда мечтала побывать в парке аттракционов и прокатиться на американских горках, но сейчас казалось, что даже те не стоят в одном ряду с этой адской штуковиной, которая вот-вот и завалится набок, потопив всех здесь находящихся. И чтобы хоть как-то успокоить бешено колотящееся сердце и начинающую истерику, Райт глубоко вдохнула и зажмурилась, предпочитая и вовсе не смотреть на всю эту жуть.***
Вилли болезненно выпрямился на своем стуле и сморщился от моментально пронзившей его череп головной боли, оставленной после удара, которым его наградила наглая беглянка. Цилиндр пришлось отложить, ведь он сдавливал и без того потревоженную кожу, а волосы на затылке слиплись от крови, но он не мог уйти, чтобы принять душ, и не узнать, что же все-таки произошло с Райт. Аметистовые глаза моментально вцепились в фигуру Дженнифер, которую тащили умпа-лумпы в своем собственном цеху, что принадлежал исключительно им. Входу Вонке туда не было, и он с самой постройки не заходил в тот цех, ведь личные границы здесь уважались. И сейчас он гневно шипит, понимая, что шансов выбраться у Дженнифер практически нет, а если он вмешается — то нарушит политику фабрики и потом разговоров не оберешься. Приложив лед к ране, который уже почти превратился в воду комнатной температуры, мужчина яростно соображал как же следует поступить. Дженнифер к тому времени привязали к столбу прямо посреди небольшого, но вместительного тропического городка умпа-лумпов, — хорошо что их домики не закрывали обзор камер. Девчонка брыкалась и рычала на всех вокруг, пытаясь раскидать его работников, но те, точно обезумев, с яростью били по ее рукам и ногам, лишая желания сопротивляться. «Каково тебе без меня, дитя мое? Как долго ты будешь сопротивляться прежде чем станешь умолять о моем снисхождении?» — ему нужно было лишь слово, одно гребаное слово, которое он ждал с явным нетерпением и почти добился в прошлый раз. Но девчонка упорно молчала, позволяя лишить себя сил и воли, оставшись на месте, привязанной к столбу. Вонка откинулся на спинку кресла и возвел глаза к потолку, немигающе глядя на неестественный белый свет, почти больничный и тошнотворный. Он тяжело вздохнул и не ощутил ее присутствия, даже ее запаха на своей коже, ведь всего недавно она касалась его, — и это вновь вызывает его подавленное раздражение. Если бы умпа-лумпы не пришли первыми, он бы убил мерзавку на месте или сломал бы пару костей, чтобы преподать урок. Но он опоздал пока подбирал свою гордость с пола и корчился от боли, приказав одному из помощников убрать все осколки и оставить его. «Жестокая… жестокая Дженнифер Райт» — подумал магнат, качая головой и чувствуя незамедлительную пульсацию в висках. Пустота пробилась во всю смотровую комнату и на первый взгляд ничего не выдавала о Дженнифер. Она текла повсюду. Странная, неопознанная, отталкивающая пустота, забирающаяся во все углы и грозящая стереть отовсюду присутствие девчонки. «Я не могу вмешаться… она спасется, — думал Вилли, напряженно глядя на то, как умпа-лумпы готовят костер и складывают сухие ветви вокруг столба, словно Дженнифер являлась ведьмой. — Обязательно спасется, выберется, как делала это всегда» Однако, время утекало сквозь пальцы, и мучения эти могли прекратиться в любой момент, стоит Райт испустить последний вздох. Может, позволить ей сделать это и отпустить, похоронив навсегда в своей памяти? Что толку цепляться за иллюзию чувств и сплоченности, коей никогда не могло существовать? Неужели он настолько отчаянный чудик, что не сможет забыть о ней, как о десятке предыдущих жертв, имен которых он уже и не помнил? — Ну же, девочка!.. — отчаянно воскликнул он против воли, подскакивая с места и упираясь кулаками в стол. — Выберись оттуда, ну же… Откуда в нем взялась эта вера в ее могущество над ним и фабрикой? Вонка и понятия не имел, но с каждым разом ведь ей удавалось сбегать из его ловушек? Как-то же она это делала? «Это я вел ее… все преграды и препятствия были подстроены… она и понятия не имела, что я сам веду ее, пусть и незаметно, инкогнито… она бы стала моей, если бы не совершила глупость, пойдя против меня и лишив себя безопасности… я бы не позволил ей, черт возьми, умереть!» Магнат был не в силах помочь в этот раз, но что-то надрывно хрустнуло внутри, стоило увидеть такую же жестокость, что проявлял порой он. Он видел с какой яростью умпа-лумпы желают ее сжечь, и видел в этом — себя. Неужели он такой же? Вонка испуганно дернулся и замер на месте, не веря в собственные противоречивые мысли, где одна сторона позволяет работникам творить такое, а вторая желает наказать за подобную жестокость и впредь таким не заниматься. Разобщенность в собственных мыслях и идеях порядком пугала — обычно всегда двум сторонам личности удавалось договориться и прийти к компромиссу, но не сейчас. Эти мысли затмевали зрение и сознание, отчего комната почти поплыла перед Вилли. Мужчина хочет нарушить собственноручно написанные правила, а потому быстро вылетает за дверь, прошипев: — С меня хватит. Он довольно быстро преодолевает расстояние до нужного цеха, не воспользовавшись кнопкой вызова лифта, который все еще находился в Шоколадном цеху. Все мысли забиты кричащими внутри него голосами, что требовали непременного возмездия. Он должен наказать ее, но только своими руками, и не может позволить кому-либо дотрагиваться до ее тела, убивать в ней жизнь, что принадлежала ему. Буквально влетев в нужное помещение, Вонка погрузился в траурное, граничащее с негодованием, молчание умпа-лумпов, что тотчас обратили на него свои взгляды, коих было не сосчитать так сразу. Он даже замер, а затем, будто опомнившись при виде неверующего взгляда девчонки, подлетел ближе, прошипев: — А ну отойдите, она принадлежит мне. Этот зловещий шелест его голоса колоколом повис в воздухе, отрезвляя его работников. Они принялись наперебой что-то доказывать ему и спорить о причине такого поведения, ведь то, что они поймали — их добыча. И он не в праве совать свой нос в их дела. И пока мистер Вонка отчаянно спорил наравне с ними, повышая голос и ехидно отшучиваясь, Дженнифер не теряла времени, пытаясь высвободить руки и ноги от захвата веревок. «Он пришел нас спасти?» — неверующе подумалось ей. «Нет, Райт, он пришел, чтобы собственноручно подкинуть веточек в этот костер и поджечь» — рассудив здраво, Дженни кивнула сама себе. — Ну же… — прошептала она, ударяясь головой о столб и яростно стягивая верёвки с запястий. Она не хотела стать «добычей» для жертвоприношения, и этот мимолетный испуг, что все кончится сейчас, подстегнул действовать быстрее. Девушка даже не замечала красоты этого тропического цеха, сотни маленьких домиков на деревьях и возле них — здесь был целый город, своя инфраструктура и распорядок, в который не хотелось вникать. — Привет, — прошелестело сзади, и Дженни дернулась, округляя глаза, что тут же застелили слезы. Ей не стоило поворачивать голову вбок, чтобы узнать этот немного писклявый голос из сотен других. — Рэй… — с выдохом его имени веревки исчезли, перерезанные ножичком умпа-лумпа. — Какой план? — Осторожно пригнись и иди назад… Райт с испугом и торжеством одновременно глядела на толпу перед ней, которая окружила Вонку, позабыв о своей пленнице. Это давало и фору, и пространство для побега, а потому девчонка пригнулась и отступила назад, едва не свалившись с выстроенного помоста, но удержавшись на полусогнутых ногах. Она решительно схватила друга за протянутую руку и двигалась назад, пока толпа умпа-лумпов не сомкнулась подле Вонки и не потеряла ее из виду. Рэй помчался со всех ног к двери, огибая заросли красивых кустов с цветами и деревья, пока они совсем не скрылись в противоположном концу цеха. Здесь были видны железные стены, и вскоре показался запасной выход. Выскочив наружу из духоты, Дженни прислонилась спиной к стене и выдохнула, избавляясь уже от невидимых оков. Просто не верилось, что ей в очередной раз удалось выбраться и… — Боже, как ты оказался здесь?! — спохватилась она, сев на колени и прижав замершего друга к груди. Он не шелохнулся, но спустя секунду она почувствовала неуверенное похлопывание по спине. — Я думала, что тебя поймали… — Поймали, — невесело крякнул умпа-лумп, выбираясь из крепких объятий и по привычке отряхивая порядком изношенную одежду. — Но я ведь столько лет здесь живу и знаю, как выбраться из темниц. Подумал, что ты мертва и хотел сбежать, но как только добрался до сердца, то услышал сирену. Не часто такое происходит, вот и решил, что ты жива и нужна моя помощь. Вонка бы не стал так поступать, а потому я быстро смекнул где ты. Аргументы были в его пользу, но Дженни не хотела над этим задумываться. Неважно, главное, что они спаслись сейчас и надо поскорее идти к выходу. Оглянувшись по сторонам, девушка снова наткнулась взглядом на порядком надоевшие переплетения коридоров. — Хорошо… так куда дальше? — Идем скорее, здесь недалеко, если знать куда идти. Она подхватила Рэя на руки, чтобы было быстрее, и понеслась прочь от того места, где был Вонка и целая орда его работников, которые совсем скоро начнут преследование. Казалось, по всей фабрике распространилась гнетущая атмосфера в ожидании чего-то ужасного, — того, что разделит жизнь на до и после. Что бы она ни делала, с какими бы странностями не сталкивалась, всю свою жизнь стремясь к побегу, — вся ее жизнь всегда была заточением. Простая формула несчастья Дженнифер Райт. Она не могла расщепиться на нескольких людей, чтобы стало проще, у нее были самые примитивные способы: забиться в угол, сбежать через запасной выход, принять дьявольские объятия и остаться здесь в качестве наказания. Днем — сдерживать нарастающую силу в ногах, эту тягучесть, шепчущую назойливым импульсом, от мышц к мозгу. Бежать. В какой-то степени это было ударом — то, что она так просто зависла перед долгожданным выходом и не смогла воспользоваться выдавшимся шансом, впервые задумавшаяся, а достигала ли она хоть какого-нибудь пункта за все время бесконечного бега? Очевидное бессилие вывернуло её наизнанку. Оно показало ей: ничего, верно. Ничего не изменилось. Она оставалась загнанной жертвой, и способов утешения становилось все меньше. Несмотря на те кошмары наяву, что с ней происходили, Дженни ожидала щелчок, звон монеты — всё, что угодно, что заставит судьбу переменить направление ветров. Наивность и отчаянность. Ей предвиделось, как больному при лихорадке вслед за трагедиями рисуется долгая счастливая жизнь после выздоровления, свое несбыточное спасение. Очередное. Райт даже примирилась с существованием — и теперь доберутся они с Рэем до выхода или нет почти не имело значения. Все выстроенные клетки не рухнут по щелчку пальцев, они продолжат существовать и вне этих стен.***
Когда он открывал глаза, то видел лишь ее образ, сотворенный самыми пошлыми фантазиями и привлекающий к себе адским огнем. Духота и запах сигарет обнимали мистера Вонку трепетно и почти неощутимо, ласкали слизистую носа и пробирались дальше — к легким. Он уже не морщился в отвращении и даже заказал себе виски, полностью погружаясь в хорошую на редкость музыку и жар всеобщего танца. Матовый черный диван уже выучил очертания его фигуры за те месяцы, что он провел здесь, именно на этом месте, но нерасторопная официантка каждый раз забывала его имя, хотя тужилась припомнить и флиртовать. Люди здесь увлечены отнюдь не друг другом, а ощущениями, что создавались благодаря музыке и всеобщему настрою. Они полностью отдавались во власть чего-то невидимого — и грех здесь станет сладострастным, долгожданным. Мужчина тянется в карман за портсигаром, мимолетом замечая освободившуюся официантку, которая приземлилась рядом. Ее откровенный красный наряд вписывался в мрачную атмосферу этого уголка и напоминал ему кровь. Или нелепую кляксу на черном фоне. Она потянулась к нему за одолженной сигаретой, а он мельком глянул в ее лицо. Светлые волосы, пухлые губы и яркий макияж. Он уже было растаял, растягивая губы в ухмылке, но тут в бар влетела подобно тайфуну другая девчонка. Младше и куда симпатичнее. Она приковывала к себе не только его внимание, и он не мог не заметить, как некоторые жадно облизывались. Ее торопливая походка, не знающая изящества. Хмуро сведенные густые брови к переносице. Нервное подергивание левого уголка губ. Это уже было когда-то. Давно. Она всегда приходила сюда в это время, на буднях — редко, но точно каждые выходные. Вонка каждый раз прослеживал любые изменения и гадал сколько же ей лет. Восемнадцать? Двадцать? Она слишком юна для такого места, но… пожалуй, самая дерзкая из всех — он не раз наблюдал некоторые перепалки с посетителями, в которых она постоянно побеждала. Или Дэвид Уоррес — ее друг и «наставник», который так же привлекал к себе внимание своей яркой персоной. Магнату бы сплюнуть яд, но он терпеливо сглатывает, ведь знает, что Дэвид слишком стар для девчонки и семьянин. Это, что, ревность? Нет, скорее желание обладать сокровищем, к которому никогда не прикоснутся чужие руки. И откуда в нем это? — Как ее зовут? — вопрос слетает с губ неожиданно, стоит копне буйных волос мелькнуть к сцене. Отсветы неона обняли стройную фигуру, заточенную в джинсы и мешковатую черную кофту. «Сегодня она так закрыта…» Официантка… Эмма, вроде бы, отмахивается, улыбнувшись накрашенным ртом. — Дженнифер. Она постоянно здесь ошивается у Дэвида, могу сказать, что они не разлей вода. Мистер Вонка кивнул, перекатив на языке имя той, что начала петь, и хищно улыбнулся. Дженнифер. Сладко, долго и с щепоткой стали. Это имя ластилось к его губам и призывало повторять из раза в раз, будто бы это могло сработать как призыв, и она явится — сядет ему на колени и прижмется к губам, одаривая томными поцелуями. — Неплохо поет, — прокомментировал он, пригубив виски и глядя на беснующуюся на сцене особу с натужным равнодушием. И тон его показался холодным, от того официантка не растерялась и хихикнула. — Да, подает надежды. «Подающая надежды, значит» — весело откликнулся он в своих мыслях. Магнат не понял в какой момент стало так интересно наблюдать за, казалось бы, обычной девчонкой, ловить каждый момент ее существования в этом огромном мире. Поначалу он хотел разорвать ее на куски, завладеть ее телом и услышать запах ее разложения, но после… он не знал, как предотвратить то чувство, которым заразилось его гнилое сердце. Не любовь, нет. Желание приручить и оставить себе навсегда. Чтобы она пела так только для него, чтобы каждый яркий, жадный взгляд послан лишь в его сторону. Она не может оставаться здесь, не знающая природы истинных чувств. Он не хотел оставлять ее здесь. Мистер Вонка ловит каждое ее слово, необычно вкрадчиво вслушиваясь в посыл песни, а после наблюдает за тем, как девчонка выбегает из бара, тепло попрощавшись с Уорресом. Он притягивает официантку к себе и пихает несколько крупных купюр ей под платье в зону декольте, — а она хохочет, желая дать свой номер. Но Вилли убегает прежде, чем она опомнится и исчезает в тени, плотно запахивая пальто и вышагивая навстречу весеннему ветру. Влажность царила повсюду, как и темнота в такое время, но это не мешает кондитеру бесшумно следовать за Дженнифер и почти ощущать тепло ее дыхания. Он улавливает запах недорогих духов, но не смеет приблизиться, — так будет продолжаться еще не один месяц, пока он не потеряет контроль окончательно. «Ты свихнулся, Вилли…» — думает он про себя, не смея упустить тонкую фигуру из глаз. Улица Черритри-Хилл, где и жила Дженнифер, располагалась в самом конце города, и чтобы добраться до туда потребовалось немало времени. Вонка уже хотел плюнуть на все и развернуться — ведь ветер зябкий и, кажется, начинается дождь. Но все-таки добрался вместе с Дженнифер до ее дома, оставшись позади и наблюдая, как она заходит в подъезд. «Не заметила…» — мысленно проговаривает он, слушая биение сердца в ушах, которое, казалось, перерастало в чечетку. Он может войти внутрь и вытащить ее из этого затхлого места, предложить все, забрать себе, но… стоит, прислушиваясь к дому. Стены здесь не плотные, а потому он неясно расслышал чью-то ругань и брань, а затем и возгласы каких-то детей. На втором этаже зажегся свет — Вонка отступает чуть дальше, на другую сторону дороги, чтобы увидеть, что происходит в окне. Он видит Дженнифер, окружающую заботой двух непоседливых сорванцов девяти лет. Внезапно в голове вспыхивает осознание. «Родителей нет… да еще два брата». Он с более ярым любопытством наблюдал, как дети поздно ужинают, попутно что-то рассказывая Дженнифер, но та упорно молчит, почему-то хмурясь. Вонка уходит, решив разузнать об этом намного больше, и вскоре поиски увенчались успехом. Мать девчонки умерла, отец тоже, она осталась с двумя братьями в раннем возрасте и тянет семью сама. Ни кредитной истории, ничего, только приводы по каким-то мелким ограблениям еще до восемнадцатилетия. — Сломленная… — шепчет себе каждый раз кондитер, размышляя об истории девочки и желая узнать еще больше. Настолько, чтобы слиться с ней, стать единым целым и делить одни секреты на двоих. Это захватывает. Как игра, охота, и самое возбуждающее — это ожидание, как наводить прицел на пойманного на мушку зверька и отсчитывать секунды до выстрела. Ему нравились такие, как Райт, поломанные жизнью, оставленные всем миром, который забыл об их существовании. Поэтому Вилли похищает ее, наслаждается этим теплом, возрадовавшись победе. План выносить было проще простого, да и подозрений он не мог вызвать. Девчонка создала себе плохую репутацию в узких кругах, а искать ее не было смысла. Вонка регулярно следил за новостями и о ходе дела, но ничего полицейские так найти и не смогли. В конце концов появилось крепкое убеждение, что мисс Райт сбежала от такой жизни куда подальше. Он даже несколько раз сходил в тот самый бар, не сказав об этом Райт и оставив все в тайне, и понял — девчонку не ищут. Уоррес делал вид, что ничего не произошло, но словно постарел на добрую кучу лет, утратив всякое дружелюбие окончательно. А о братьях стало известно почти сразу — какая-то Матильда Бетс первое время ухаживала за ними, а потом их забрал Уоррес. Дело оставалось не закрытым, но вряд ли ее найдут. Вонка усмехается подобному раскладу. Ей некуда идти. И незачем. Она поймет это, а пока наслаждается его вниманием к себе. Изучить Дженнифер оказалось не так просто, как и найти ответы на интересующие вопросы. Но вскоре, когда она сломалась для него, он узнавал многие вещи, порой даже ненужные, например, что ее любимый цвет — бордовый, а самый покупаемый шоколад — горький. Она не была отличницей, но и тихоней тоже, у нее было много секретов, но ни одного шрама на запястье (хотя, по ее словам, тысячи раз хотела попробовать). Райт закопала в себе любовь к родителям, когда поняла насколько сильно те травмировали ее, и пыталась жить нормальной жизнью, но каждый раз не получалось. Она пробовала миллионы раз уехать, но проваливалась в пропасть безденежья. Капканы, выстроенные ею же самой и родителями, каждый раз захлопывались на ее ногах, грозясь переломать кости. Вилли знал, какую еду она предпочитает, и даже какая у нее группа крови — порой эта одержимость сводила с ума. Наверное, даже Джессика не встанет здесь в ряд, хотя о ней он посмертно узнал также очень много. У Дженни созвездие из пяти родинок на правой лопатке и родимое пятно на щиколотке левой ноги. Ни одной татуировки. Она не любит носить аксессуары и в первый же день потеряла браслеты, что сейчас находились у него. Ее волосы всегда пахнут мылом, скручиваясь в завитушки на концах. А еще Вонка думает, что у нее раздвоение личности, — иногда он заставал ее врасплох над рассуждениями с самой собой в пустой комнате, и голос ее очень странно менялся временами. Она даже не замечает, не пугается, а просто замолкает и делает вид, что ничего не произошло. Они похожи. Он такой же, как и она, — поехавший, взрастивший в себе демона. В ее суставах трещало одно, ломкое, ненадежное: бежать, бежать, бежать… А другая ее сторона, более сговорчивая, призывала остаться. Дженнифер стала болезнью, долгой и мучительной, что сжигала его изнутри, как рак на последней стадии, и медленно опустошала его треснувшую, как стекло, оболочку. Странно, но с такой болезнью он не желал бороться и идти к врачам за помощью, — ему нравилось то, что она делает с ним. Вонка определенно мог ощущать ее болезненную пульсацию в груди, она словно тянула нити к нему — в такие моменты вены грозились вспороться, чтобы жгучая кровь разлилась повсюду. Он точно знал, что они уже на пределе. В адреналиновой кульминации их истерзанных тел. Его руки на ее теле оставались цепями, надежно удерживающими на месте и не позволяющими шелохнуться или издать вопль. Магнат не меньше нее думал о беге, о сладостном преследовании, с которого и началась их история, и той резкой, ледяной хватке, следующей за жадным клацаньем капкана. А его пальцы все равно что железные зубья. И его сердце бьется в нее. Бежать и бежать, как кролик, выпущенный на мнимую свободу. Она растворялась, и он растворялся вместе с ней.***
Атриум предстал перед двумя бегущими пустынным помещением, и отсюда, с высоты огромного, оснащенного компьютерами центра здания, можно по камерам увидеть все происходящее на фабрике. Дженни немигающе уставилась на сотни различных приборов, будто пребывая на космическом корабле, а Рэй меж делом направился к оборудованию. Она следила по камерам за умпа-лумпами, что бросились каждый в свой цех, принимаясь за приостановленную из-за переполоха работу. Будто их не волновало произошедшее, словно они и вовсе забыли об этом, но шестое чувство подсказывало — ничего они не забыли, тихо затаив злобу за такой поступок Вонки или же побег самой Райт. — Почему здесь никого нет? — Технические неполадки в связи с нашим побегом, — невесело отрапортовал Рэй, даже не потрудившись посмотреть на девчонку, полностью увлечённый процессом сканирования всех кнопочек. — Все хотели посмотреть на жертвоприношение, а потому, так как опасностей нет, оставили «мозговой центр» в покое. — Я его не вижу… Вонки нет на камерах… — прокомментировала Дженни надломленным из-за мерзкого чувства преследования голосом, ощущая, как дрожь пробирает кожу. — Скорее, нам надо поспешить! Рэй уже выискивал взглядом нужную кнопку, и когда та нашлась, то немедленно все переменилось. Дженни ясно почувствовала толчок под ногами, и цеха по ощущениям стали меняться местами — или же это они двигались в нужную сторону. В любом случае, придавать этому значения не хотелось, и она всецело доверилась не раз спасшему ее Рэю. — Идем, — вполоборота крякнул он ей и засеменил к двери в которую они вошли минутами ранее. Теперь здесь оказался коридор с более приглушенным светом и тянущийся не так далеко. Они быстро преодолели расстояние до единственной двери, и запах шоколада окутал обоих, вкупе с шелестом водопада. Дженни не верила своим глазам, что снова оказалась в Шоколадном цеху, но на этот раз не замедлила шаг и быстро понеслась вперед, держа за руку своего друга. — Стой! — ноги затормозили на мягком ковре из травы, и Райт послушно остановилась, ощущая болезненные удары сердца по ребрам и адреналин, разлившийся по крови. Рэй так же испуганно замер, не в силах развернуться или удрать как можно дальше, — казалось, этот голос мог повелевать ими, точно загипнотизированными крысами. — Надо бежать… — шепнул умпа-лумп и что есть сил помчался вперед, сбрасывая секундное наваждение. Но Дженни знала, что бежать от хищника — плохая идея, нужно смотреть ему в глаза и идти спиной к выходу. Звук выстрела почти оглушает, и Дженни вскрикивает от неожиданности, поддается в сторону и падает на траву. Ее глаза в ужасе отыскивают совсем рядом замертво упавшее тело Рэя с простреленной головой. Кровь вытекала в багряную лужицу, марая чистоту сладкой травы, а безжизненные глаза так и замерли в испуге, глядя прямо на Дженни. Рэй лежал на животе с повернутой в сторону головой, в одной его руке был нож, и Райт цепляется за это как за спасительную ниточку, не отрывает глаз, даже когда чувствует движение рядом. Вонка медленно подошел ближе, бесстрастно поглядев на тело бывшего рабочего одного из цехов. По лицу было непонятно, что творилось в его мыслях, но там определенно точно был космос, сотканный из хаоса. — Тише… — Вилли садится рядом с ней на корточки и показательно отбрасывает ствол в сторону. Он не причинит вреда — так кажется Дженни, но тем не менее тело все еще напряженно, а слезы катятся по щекам, сбиваясь на выдохах в потоки. От его шепота кровь застывала в жилах, а в голове билось одно: что же дальше? Что он сделает за неповиновение и попытку побега? Она уже была готова протянуть ему руки навстречу для того, чтобы он заковал ее в цепи. Почти смирилась с безвыходностью своего положения, если бы не краткая мысль: еще ничего не кончено. Она не помогла воспрять духом, но заставила взять себя в руки и сосредоточиться. В голове набатом все еще звучит звук выстрела, который почти оглушает. Следом за ним появляется звон в ушах, и требуется время, чтобы все пришло в норму. Дженни хочется отползти подальше от Рэя, не цепляться за него, принять факт его смерти, но она не может. Не может еще с пять минут, пока не осознает, что кто-то трогает ее спутанные волосы, тихо шепчет слова каких-то жалких успокоений. Такое вообще возможно? Моросящий ужас пробрал ее насквозь, и меж лопаток скатился пот. — Зачем?.. — голос срывается на истерический полушепот, почти неясный и неразборчивый, но Вилли удается поймать каждый слог, крепко ухватив ее страх за хвост и насладившись добычей. Она отползает подальше, и он движется ближе. Это игра. Шаг за шагом. Сейчас все бы смеялись над Дженнифер Райт. Она с ним, на его фабрике, не в силах подняться и бежать. Они слишком долго пробыли вместе, чтобы вот так просто со всем покончить и сжечь мосты. Казалось, они давно сожгли их, оставшись на одном берегу друг с другом, без шанса на спасение. И если Райт такое положение не устраивало и она порывалась отыскать путь назад, то Вилли нравилось абсолютно все. Дальше он представить не мог, и даже эта мелкая жалкая пародия на идиллию переворачивала в нем устой. Он — с удовлетворенным комплексом Бога. Она — та, кто не покинет его. Он знал, что теперь не заслуживал ни счастья, ни слабого намека на него, что все в нем перевернуто, и оттого он обязан ее отпустить. Обязан, ведь обрел силу, разрывая чужие тела. Пытался найти покой, заграбастав не свое окровавленными руками. Внутри него все смешалось в смердящую багровую субстанцию, сводя с ума. Он уже сам не знал, что делает, кто он такой и что будет дальше. Нельзя было допускать всего этого, надо было прекратить глупую игру еще в самом начале, но слишком поздно. И она еще здесь. Не вздрагивает, не плачет, а тупо пялится на его лицо — не в поиске ответов, а из желания уйти от них. — Нельзя ни к кому привязываться, дитя… — его голос впервые ломается на хрип, будто это ему всадили пулю в череп, — это непостоянное и сомнительное удовольствие, поверь мне. Тебе достаточно любить себя и меня… В его голосе не было ни капли усмешки, лишь сожаление. Но к кому? К мисс Райт, которая вопреки всему пытается найти выход, или к самому себе из-за невозможности удержать все в руках, отчего он чувствует себя слабаком? Дженнифер долго очерчивает его ставшими спокойными черты лица, вглядывается в зрачки и видит свой силуэт. Ей не верится в то, что она видит в нем столько боли, которой априори там быть не может. Он ведь маньяк, он преступник, так почему ему сейчас так… хреново? Он был похож на мистера Хайда и доктора Джекила — непонятно почему так резко меняется, но изменений не заметить невозможно. Сначала хладнокровный жестокий убийца, внушающий лишь страх, но спустя мгновение на свет вылазит другой — сожалеющий о многом, уязвимый и временами нерешительный человек. Если есть такой синдром, то Дженни не сомневалась в его присутствии в Вонке. А она чем лучше? Дженни любила его — извращенной, надуманной и хрупкой любовью, взращенной на боли, — и также сильно ненавидела. Не могла жить с ним и без него; желала наносить раны обоим, взамен на проявление хоть капли любви. Это синдром Мюнхгаузена или Стокгольмский? Возможно, и то и другое, — ей безусловно нравилось его внимание к себе. Они оба неизлечимо больны. И если это кто-то не прекратит, то все продолжится вновь: она — убегает, а он пытается догнать, чтобы наказывать и дарить любовь одновременно. Это чертово колесо, которое нужно просто сломать, иначе оно не остановится. — Знаешь, я предпочту думать, что слишком сильно огрела тебя по голове, раз ты решил поговорить со мной «по душам» после такого, чем то, что ты сожалеешь о том, что я не хочу оставаться с тобой. — Ты можешь верить во что угодно, Дженнифер, что бы не взбрело в твою голову, — безразлично отозвался магнат и поднялся на ноги. Он симулирует и наигрывает эмоции тогда, когда ему нужно. В этом вся суть психопатов — они не способны к эмпатии и настоящим эмоциям, а окружающие люди для них — ничто, лишь куклы, которыми можно управлять. Дженнифер последовала его примеру, сложив руки на спиной и потупив взгляд в пол. Сейчас на нее наденут кандалы и поведут в личную камеру, но он медлит, и от этого голова необыкновенно кружится, а мысли складываются в неправильном направлении. — Хочешь сказать про еще одну свою немыслимую щедрость по отношению ко мне? — ее голос не сочится ядом, но тем не менее заставляет кондитера пошире раскрыть глаза и сделать шаг назад. Он пытается уложить в голове все произошедшее от удара до выстрела в спину умпа-лумпу, но не выходит. В черепе болезненно пульсирует, и он напуган. Впервые за столько лет напуган, ведь… он мог убить ее сотни раз, даже сейчас, но теперь не может. Не хочет. Не знает, что делать дальше. Продолжать и каждый день с опаской следить за любым движением, чтобы она не убила его? Или отпустить и… попробовать забыть о ее присутствии? Любое из предложенных вариантов не устраивало, и он снова хочет построить машину времени. Дженни не хочет замечать его дрожи, наивысшей точки его потери себя, его безумного сжатия ее в своих руках и нашептывания, заколдованного, чарующего и… жалкого. Она почти утыкается носом в его воротник, позволяя убаюкать себя в объятиях, безмолвно разрешая ему нервно поправлять ее пряди за уши и шептать: — Останься… ты не выберешься отсюда, Дженнифер… что тебя там ждет? Просто останься со мной, пока я… пока я в силах просить об этом. «Он говорит это пленнице… надо бы записать… как все печально» — но у Райт изначально не было выбора — его же слова. Она все еще помнит их первую встречу, — не ту, что в парке и с тряпкой у лица, — их первый разговор, неосторожный взгляд и боль от пощечины. Это все сводит с ума, и Дженни снова мерещатся тени и голоса в голове. Она почти стонет, отстраняясь, чтобы обхватить его бока и беспорядочно затараторить с ясностью умалишенного: — Я не могу… ты отнял у меня все, и я никогда не смогу жить спокойно. Ты отнял у него жизнь, но за что? Почему тебе должны подчиняться другие люди? Почему ты не можешь нормально реагировать на вещи, нормально жить и взаимодействовать с людьми? — Вилли зависает во время ее пылкой, тихой речи и не шевелится, глядя в терзающие его глаза. — Что с тобой происходит, Вилли? Ты болен… нам обоим нужна помощь, ведь здесь… мы оба жертвы, пойми ты это. Мы лишь усугубляем ситуацию и ничем хорошим это не кончится. Ей хочется много говорить и изъяснять свои мысли, по-разному противопоставляя их ему, но сил нет. Когда ты долго копишь в себе что-то, придумываешь сотни объяснений и выводов, то в нужный момент они способны затеряться, застрять в глотке и так и остаться невысказанными и неуслышанными. Дженни хочет… оправдаться?.. перед ним, будто боль была их общей, но не в силах связать что-либо в себе и в голове. Этот настрой уже не распогодится, и темные тучи так и останутся в голове, грозясь перерасти в более суровые и большие. Райт сама полагает, что ничего сейчас не имело смысла. Она почему-то представляет себе беззаботную жизнь за пределами фабрики, уж лучше сухую и безжизненную в начале сентября, чем то, что было до. Но она прошла определенный ритуал, после которого понимаешь — назад не вернешься. Она не грела такие мысли и мечты, как делал это Вилли Вонка почти всю свою сознательную жизнь и сейчас. В нем давится ничтожное «ты мне нужна», но он не в силах связно это произнести. Он пытался любить ее, — по-своему, — но не сумел справиться с этим. Дженни смотрит на него без сожаления, она представляет себе, каково это — рвать его шею зубами, вгрызаться в кожу, всаживая лезвие под ребра и проворачивать, чтобы затем в слезах припасть к мертвому телу и сказать, что любит. Подавила в себе всю лживую колонну чувств, которая появилась из ниоткуда и исчезла в никуда, растворяясь в ворохе мерцающей пыли. Им никто не поможет справиться с этим, поэтому Дженни силится обрести себя в этой заволакивающейся туманом реальности. Райт делает это резко и глубоко, слыша отчаянный всхлип и ощущая тяжесть на своих руках. Вонка почти не шевелится, только оседает, словно молнией пораженный, на траву, хватаясь за грудь из которой торчала рукоятка ножа Рэя. Кровь заливала его белоснежную рубашку и ее руки, но Дженни плевать. Она смотрит долго, прежде чем вытащить нож из его плоти и позволить захлебываться от боли и кровопотери. В его аметистовых глазах впервые застывает ужас и недоверие, словно ему это кажется, и в следующее мгновение он должен проснуться. Боль терзала его тело, но они оба знали — он не умрет, если она не всадит нож под его ребра еще с пару раз. Однако, ее рука дрожит и не в силах вновь взяться за рукоятку. Она не может сломать колесо окончательно, но может позволить себе трусливо сбежать, пока есть время и возможность. Ее это не пугает. И она почти не шатается, когда встает на ноги, сбросив с себя ответственность за содеянное и подрагивающее тело магната. Он что-то бессвязно шептал, хрипя и срываясь на болезненные стоны. Жмурился, проклиная яркий свет, но не ее. Почему? Вряд ли он умрет, ведь помощь уже близка — повсюду вновь завопила сигнализация, оповещая, что за этим театром наблюдали из смотровой. Она оборачивается и едва не сваливается с ног, когда видит его слабую многообещающую усмешку, которая буквально кричит: «Это лишь временная победа, дитя. Я лично позволил тебе победить сегодня». Она не хотела в это верить, но тем не менее напугалась до полусмерти в шаге от желанного выхода. Дженни срывается с места под посмеивающийся взгляд Вилли Вонки, который бледнел на глазах. Она не помнит, как вылетает в последний коридор и тянет за ручку массивных дверей, но они разъезжаются в разные стороны, позволив ей впервые за долгое время вдохнуть свежий вечерний воздух конца августа, который въелся под кожу, а повсюду затрещало победное: «Я выжила». Мир закрутился и распался на сотни осколков, вонзившихся в плоть.