***
На часах было без пятнадцати полночь. Холодно было, мороз сильный. Пушистый снег падал на волосы каштановые, обещая скоро заменить шапку, которую он и не брал никогда. В машине постоянно, не нужна она была. Да вот только не завелась она сегодня ночью. Покряхтела несколько секунд да и сказала ему: "К чёрту катитесь, товарищ Сеченов". Пожалел он, что разрешил на платформе безобразие такое. Что разрешил с климатом этой зимой баловаться. Сейчас бы минус десять отрегулировали, да и нормально для зимы. Но нет, Новогоднее настроение. Давайте, мол, праздник настоящий для людей, для народа. Минус двадцать было, дрожал директор, от центрального до дома шагать начиная. Съёжившись и руки в карман сложив, топал он теперь прочь от машины, на главную выходя. Тишина была, только фейерверки переодически взрывались далеко, да музыка приглушённо играла где-то на заднем плане. Дома народ был, с семьями праздник справляли. Один Дмитрий Сергеевич, сам не поняв как, в кабинете засиделся до полуночи. А когда опомнился, понял, что в Новый Год страна готовилась входить. Не особо доволен он был. Новый Год да Новый Год. Стрелка часов делает свой очередной круг, не было в этом ничего особенного. Каждый день он это видел. Да и дома не ждал никто. Не с кем было разделить глупые радости бесполезного празднества. Спать, правда, хотелось. Вот и ковылял он теперь. Не успел он далеко уйти, как увидел человека одинокого, у ёлки большой и нарядной стоявший. Узнал он его, узнал мальчишку Нечаева. Остановился Дмитрий Сергеевич, не зная, что делать ему. Уж больно плачевная картина выдалась. Не мог он агента своего вот так вот оставить, когда до полуночи десять минут оставалось, не спросив в чём дело было. Осторожно дошёл он до фигуры одинокой, робко до спины дотронувшись. Развернулся Сергей сразу же, удивление на лице завороженном, да просиял как будто бы. - Ты что здесь делаешь, мой мальчик? - спокойным тоном поинтересовался Сеченов. - Дмитрий Сергеевич! - Десять минут, Серёжа, тебя ждут, наверное. - Ждут? Никто не ждёт, шеф. Заметил профессор бокал игристого, который Нечаев в руке держал. Позавидовал перчаткам его, которые самому бы ему пригодились. И шапке тоже. Тепло Сергей выглядел, уютно. - Так Новый Год же, Плутоний. - И что же? - Думал я, с отрядом в Столицу вы махнули. Нет разве? - Остаться я решил, шеф. - Для чего? - совсем изумился профессор, разглядывая агента своего, будто с ума тот сошёл. - Не хотелось мне. Чего я в той Москве не видел? Странным майор был. Но почему-то Дмитрий Сергеевич сейчас несказанно рад был, что не поехал Нечаев никуда. - Ну зачем ты так, Сергей? Теперь в одиночестве праздник справляешь. - В одиночестве? Я же с Вами сейчас, нет разве? Улыбнулся Нечаев красиво, и залился академик румянцем, списав всё на мороз зимний. Дрожь пробежалась по телу его. Но улыбнулся он точно так же, от всего сердца. - И правда… - А Вы сами что здесь делаете, Дмитрий Сергеевич? - Работа, мой мальчик, работа. - Слишком много Вы работаете. Так и здоровье подорвать недолго. - Ну, должен кто-то о народе думать. - задумчиво произнёс учёный. - Думайте. А я о Вас буду. Поднялись карие глаза, со светлыми встречаясь, да утонули в них в который раз. Хорошо Дмитрию Сергеевичу было, даже несмотря на холод, пробирающийся под куртку, заставляя дрожать. - Замёрзли Вы? - Я не такой хрупкий, как кажусь, Серёжа. - заробел Сеченов, стыдно становилось. - А вы руки покажите. Вынул Дмитрий покрасневшие кисти из карманов, на свет фонарный представляя. - Видишь? Всё не так плохо. Снял Нечаев с себя перчатку зубами, да чужую ладонь в свою взял. Парализовало академика мама не горюй, дыхание перехватило, стон в горле застрял. Пальцы чужие нежно по коже его проходились, будто согреть пытаясь. - Не плохо, говорите? Да окоченели Вы совсем, шеф. Держите. Протянул майор перчатку свою без колебаний, совсем Сеченова смущая. - Мой мальчик, не нужно… - Берите, берите, шеф. Как бокал держать будете? - Второго я не вижу, Сергей. - пролепетал академик, на агента своего с нежностью глядя. - Мы с одного, шеф. Если не против Вы. Не был Сеченов против, совсем не был. Хотя сердце его давно о грудную клетку билось. Принял он перчатку, на себя надел, тепло чужой руки чувствуя. Улыбнулся глупо сам себе. А Сергей вот уже вторую протягивает, будто не из плоти он сделан был и холода совсем не чувствовал. - Сергей, я не могу… - Конечно можете, я настаиваю. Знал академик, что переспорить сейчас майора было невозможно. Тепло кистям его стало. Да предпочел бы он тепло рук чужих настоящее, нежное. - Спасибо, Серёжа, не стоило. - Защищать я Вас обязан. Даже если погода это. Хмыкнул Сеченов, агенту своему умиляясь, в перчатках теперь нежась. И несказанно рад был, что машина его не завелась. Кому нужна она была, машина та. - Давайте и шапку отдам, а то правда замёрзнете. - Себе хоть что-то оставь, Сергей. Пожалуйста. Не хочу, чтобы ты обледнел из-за моей глупой ошибки. Глупый был Сергей… Так же и обморозиться недолго. Считанные минуты оставались до Нового Года, и замирало у академика сердце. Не любил он праздники, но вот сейчас готов он был хоть всю ночь здесь простоять. Пусть хоть замёрзнет насмерть. - Дмитрий Сергеевич, хотите? Исчезла рука Сергея на мгновение в кармане куртки, вытаскивая затем маленький мандарин, Сеченову предлагая. Да так и застыл тот, не зная, что сказать. - Ты всегда с собой в карманах фрукты носишь? - Нет, шеф. Но куда же в Новый Год и без мандарин. - улыбался Нечаев, академика смущая. - Нравятся тебе? - уж как-то тихо спросил Сеченов. - Мандарины то? А кому ж они не нравятся, шеф? Сладкие, вкусные. Пахнут безумно. Не каждый позволить ещё себе их может. Совсем зарумянился профессор. Представлялось ему, что не о мандаринах так Сергей разговаривал, а о другом чём-то. Сам то он не любил их, да не ел никогда. Не нравился ему их запах, забыть хотел. Но от предложенного Сергеем отказаться не мог. Разделили они с майором цитрус на пару, мило беседуя о чём-то, совершенно ненаучном. Нравилось Дмитрию Сергеевичу вот так просто стоять, и не думать о проблемах своих, о человечестве не думать. Позабыл он и о холоде, словно Сергей печкой был, жаром окутывая. - Дмитрий Сергеевич, сейчас бить будет. Минута отделяла их от следующего года и почему-то именно сейчас, спустя столько лет, Сеченов пожалел, что мало книжек детских читал. Брату своему позавидовал. Наверное, вот так выглядело чудо, которое художественные авторы всё объяснить пытались. В шапке, с бокалом шампанского в руке, с улыбкой светящейся и с запахом мандарин, до самого утра который останется у него на пальцах. Часы Челомеевские забились в последнем для этого года круге, с каждым звоном заставляя сердце учёного отзываться с такой же силой на каждый удар. - Вы желание загадайте. Услышал он чужой шёпот. И правда.. так принято было, желание загадывать. Самое сокровенное, такое, от которого дыхание перехватывало и душа наружу просилась. Смотрел он на Нечаева, глаза закрывшего. Загадывал он что-то, и хотелось Сеченову узнать, о чём же мечтал его мальчик. А его желание вот оно было. Стоило только на носочках приподняться, да губами коснуться. В каких-то сантиметрах, да исполнилось бы. Нужно было только дотянуться... Последний удар прошёлся по ушам оповещая, что в Новый Год они вошли. Фейерверки слышались теперь отовсюду, где-то даже свист и радостные крики. А Сеченов всё на парня перед собой смотрел, уже глаза открывшего. - С новым Годом, Дмитрий Сергеевич. - С Новым Годом, мой мальчик. И один на двоих бокал ледяного шампанского согревал нутро, как никогда и ничто до этого не согревало. - Шеф, а что Вы загадали? Улыбнулся смущённо Сеченов, да взгляд отвёл на ёлку куда-то. Не верил он ни в сказки, ни в предрассудки, но ответил: - Если скажу, Серёжа, то не сбудется.***
Первое, что увидел он, когда открылись медленно его глаза, это капельница, отправлявшая один из растворов прямиком ему в вену. Сеченов несколько раз зажмурился, пытаясь сфокусировать взгляд и затем огляделся. В палате он был один и это почему-то пугало его, словно ребёнка, который остался без матери. Шум за окном привлёк его внимание и он обернулся. Как из ведра на улице шёл дождь, раскатами грома порой сопровождаемый. Это успокаивало, дождь Сеченов любил, даже очень. Он приподнялся на локтях, снова оглядывая комнату беспокойными глазами, будто ожидал, что кто-то с ним был внутри. Но не было там никого, совсем один академик был. Неуклюже уселся он в изголовье кровати, пытаясь понять происходящее. Оглядел запястья свои, сейчас замотанные бинтами. События начинали вихрем проноситься в его голове, заставляя ужаснуться. Сергей на руках его нёс, спас его. Слова говорил, от которых спрятаться хотелось и помнилось Сеченову, что так и было. В крепкую грудь он лицом утыкался, пока майор его с лестницы спускал. Помнил он, как запахом его наслаждался, как рад был, в буквальном смысле этого слова, умирать в руках его. Почувствовал внезапно Сеченов что-то нехорошее внутри себя. Плохо ему было и знал он, что не только от кровопотери большой. Не знал, сколько он в кровати этой провалялся, а последний раз приём таблетки он пропустил осознанно. Приложил он руку слабую к груди, сейчас начинавшая вздыматься, унять пытался. Чувствовал, как волна жара прошлась по телу, а за ней вторая. Всё очень плохо было, нехорошо. Невовремя. Понял он вдруг, как чуть Нечаеву не сказал то, что скрывал от него все эти годы. Понял, что щебетарь Катин в офисе оставил, вместе с курткой агента своего, о которой тот вряд ли помнил, но неважно это было. А вдруг Сергей туда пошёл, вдруг нашёл, прослушал? Вдруг знает теперь, как долго о нём Сеченов мечтал? Не знал Дмитрий Сергеевич, почему страшно ему так было, стыдно. Не хотел он, чтобы знал Нечаев. Боялся. Пытался он беспокойный голос майора из головы выкинуть. Неправда это была. Не мог он его любить. И не было Сергея здесь, рядом с ним. Да и с чего бы быть ему тут. Столько всего Сеченов натворил, что не заслужил он ничего, кроме ненависти. Слёзы подбирались к уголкам глаз. Больно было профессору, но сам он виноват был. Течка непрошенная набирала силу. Позабыл он ощущения эти, двадцать лет, тридцать прошло с последней, не помнил он. Один он сейчас был, от чего страшно становилось. К одному человеку хотелось, да и не хотелось одновременно. Боялся Дмитрий Сергеевич. Боялся звериный оскал увидеть, боялся, что превратится его Сергей в бездушного монстра, готовый взять его на этом самом месте. А если другой кто учует запах его? Паника смертельная застилала ему мысли и соображать Дмитрий Сергеевич адекватно вряд ли сейчас способен был. Подорвался он с кровати, сразу же на пол падая, за собой капельницу утаскивая, с громким стуком рядом упавшую. Врачом он был, да разум не слушался. В кровати ему лежать надо было, не двигаться, после кровопотери восстанавливаться, да страх дикий, жестокий, сковывал. Выдернул академик иглу из руки своей, подымаясь обратно на дрожащих конечностях. Спешить надо было. Таблетки нужны были. Никто не должен был узнать про него. Не должен Сергей узнать. Не должен щебетарь найти. Не бывает сказок в реальности. Чуда не бывает. Любви не бывает настоящей. Выскочил Дмитрий Сергеевич в коридор, дыша глубоко, рвано, болезненно. Огляделся он и, убедившись, что не было никого в коридорах пустых, по стенке вдоль двинулся, на выход. Должен был он в офис вернуться до того, как Серёжа первым там окажется. Ноги не слушались, голова кружилась, течка проклятая скоро заиграет в полную силу. Чувствовал Сеченов, как смазка начинала выделяться. Закусил он губу, чувствуя, как возбуждение накрывало его тело, когда сам он чувствовал один лишь страх жуткий, отвращение дикое и чудовищное одиночество. Сквозь стиснутые зубы доковылял он до выхода, вздымающейся грудью вдыхая свежий дождливый воздух. Понятия он не имел, как собирался пешком туда идти. Скорее всего, не дошёл бы Дмитрий Сергеевич, без сознания свалившись где-то через несколько шагов. Но страхом подгоняемый, слушать логику он сейчас не мог. В чём был, спустился он с крыльца, голыми ногами собирая лужи, сразу до нитки промокнув. Машина у входа остановилась чёрная, знакомая. Сам он на этой машине ездил постоянно, возили его на ней. Парень из неё вышел в такого же цвета кожаной куртке, да зонтик раскрыл. Пару шагов он сделал, да беглеца, наконец, заметил. - Дмитрий Сергеевич…? Услышал академик имя своё, остановился. Сергей это был. Так жутко ему не было ещё никогда. Сердце билось настолько сильно, что думалось ему, что остановится оно через секунду. Сам он свой запах чувствовал, сейчас, наверное, по всему периметру разливавшийся силой морского прибоя. Течка теперь играла своей полной силой, приказывая отдаться альфе, напротив него стоящего. По ногам текло и не знал он, дождь это был или его же смазка. Всхлипнул Дмитрий, испугался. Рукой одной сжал себя, словно это могло помочь ему укрыться от всего на свете. Видел он глаза издалека любимые, которые не мог он прочитать сейчас. Смотрел на него Сергей странно, сурово, мрачно. Посылал его взгляд неприятные мурашки вдоль позвоночника. Понял Сеченов, что уже не скрыться, уже не обмануть. Знал он, что почувствовал Нечаев состояние его. Бежать было некуда. Но, наверное, уже и не нужно было. Шаг Сергея был быстрый и уверенный, казалось Дмитрию Сергеевичу, что съедят его. Что надругаются. Используют. Не хотел он так. Только не Серёжа его. Запах родной чувствовал, запах альфы любимый, приближающийся неминуемо. Впервые от него страшно становилось, сжаться хотелость. Отчаянно боялся Сеченов, что после этого не будет запах этот приятен ему, что потеряет он единственное, что счастливым его делало. Но если должно это было случиться, то пусть так. Пусть с человеком, которого любил он всегда. Пусть изнасилует его. Сеченов это заслужил. За всё, через что пройти заставил майора своего. За каждый обман, каждую боль. Если хочет так Сергей, значит так тому и быть. - Что хочешь делай, Серёжа… возьми меня, если хочешь… Тебе можно, мой мальчик… Услышал Сергей судорожный плач и голос смертельно напуганный, когда отделял его от Дмитрия Сергеевича один единственный короткий метр. Закрыл Дмитрий Сергеевич глаза, будто принял свою судьбу. Готов он отдаться был. Готов подчиняться. Была теперь очередь Сергея главным быть. Как и должно было быть с самого начала.