«Иногда то, что мы знаем, бессильно перед тем, что мы чувствуем.»
Стивен Кинг
Отстранившись, они соприкоснулись лбами и не смотря друг на друга улыбнулись. Держа руки в своих, Юнги большими пальцами оглаживал костяшки Чимина. — Я так счастлив рядом с тобой, Чимин, — его шепот сливался с выплескивающимися волнами, но его все равно было слышно. — Я тоже, Юнги. — Мне нужно тебе рассказать, кое-что важное. Ты выслушаешь меня? — взглянув в шоколадные глаза спросил он. — Конечно. Усевшись на плед, Юнги налил Чимину апельсинового сока и пододвинул тарелку с кимпабом. — Мой любимый сок, ты запомнил? — он был приятно удивлен, что Юнги запомнил такую мелочь. — Как я мог не запомнить? — усмехнувшись ответил он. Облокотившись на холодный камень, Юнги взглянул на небо. Оно такое же, как и всегда: полное звезд, яркой луны, и сливающееся с горизонтом в одну линию. Все так же, как и в тот день, когда он приходил к папе. Воспоминания опять нахлынули рекой, но их оградил только тихий голос под боком. — Ты хочешь рассказать про то, что случилось 15 лет назад? — Да, боюсь, это будет долгая история, — отвечал он с задумчивым видом глядя на звезды. — У нас нет ограничений по времени. Начинай. — Хорошо. «Шли предновогодние дни. За окном медленно падал снег, а я сидел в абсолютно темной комнате и наблюдал за маленькими падающими снежинками. Школьные дни кончились, экзамены сданы и больше нечем было заниматься. Находиться дома одному было совсем скучно, поэтому я решил позвать к себе Мухёка. Познакомились мы с ним совсем неожиданно. Тогда, за школой, меня избивали старшеклассники, за то, что я им должен был денег. Мне приходилось занимать, потому что карманных не было, а покупать себе обеды и продукты было сложно, так как на подработки не брали из-за возраста. Я умолял их стоя на коленях не убивать и не трогать меня, пока к моему горлу был приставлен нож, но им было все равно. Они исполосовали мою одежду до ниток, избили ногами до потери сознания и оставили в темной подворотне. Тогда вечером, я очнулся в совершенно чужом доме, а рядом со мной на кровати сидел он. Мухёк был старше меня всего лишь на два года, ему было семнадцать, а мне пятнадцать. Мы нашли общий язык, общались на абсолютно разные темы: игры, комиксы, книги, учеба. Он был умнее меня во всем, и меня в нем это очень сильно привлекало. Мне нравилось слушать его рассказы о точных науках, о строении человека, животных, законах физики и химии, он знал несколько языков и мог свободно на них разговаривать, даже когда он пересказывал прочитанную книгу я слушал его как завороженный и внимал каждому слову. Он относительно заменил мне отца. Заботился, защищал, кормил, покупал одежду. Я жил у него в квартире, потому что в свою возвращаться было страшно. Везде лежали бутылки и банки спиртного, где-то под ковром или матрацем дивана шприцы, а на некоторых столах могли остаться следы от порошка. Его семья меня очень сильно полюбила, они также трепетно относились ко мне, как и Мухёк, могли побаловать сладким или купить что-то из одежды, но достаток их семьи не бил ключом. Совесть не позволяла жить у них дома, я считал, что не заслуживаю того, что для меня делают эти люди. Поэтому в один момент я собрал все вещи, и пока никого не было дома вернулся обратно к себе. Перед тем как Мухёк должен был прийти ко мне, я несколько дней убирался «дома», хотя скорее его можно было назвать свалкой или помойкой. Большими мешками выносил мусор, в основном выкидывая посуду, что стояла на плите или лежала по всей квартире с ужасным нагаром и остатками пищи. Все эти вещи оставались после приходов матери. Обычно наш дом выполнял функцию притона и кочевания таких же как она, поэтому после них оставалось куча хлама, к которой было страшно прикасаться. На остатки денег купил немного продуктов и принялся готовить. Так как за квартиру платить было нечем, я в основном экономил на всем, свете, электричестве и воде. Но ради него в последний новогодний день я оживил свой дом, как будто поставил на ноги и очистил от всей нечисти, что там происходила. С нетерпением и переживанием ждал, когда он придет. На окнах горели гирлянды, что достал из подвала, там же и лежала небольшая искусственная елка, которая красовалась в центре гостиной. Она была не так пестро украшена, потому что многие игрушки потерялись и разбились, но все равно создавала некий уют и легкое ощущение праздника. Когда он появился на пороге трепету в сердце не было предела, он был невероятно красив в черном костюме, что аккуратно облегал его ноги и худощавые плечи. В его руках был подарок в виде небольшой серой коробки перевязанной лентой. Мне было так неудобно перед ним, что не смог купить ему подарок, что в такой праздник был с пустыми руками и не мог порадовать самого близкого для меня человека. Он попросил меня открыть его, пока я стоял и обливался слезами только лишь от вида подарка, и подняв крышку я увидел маленькую записку. В ней он написал много приятных слов для меня, что я ему за столь короткое время стал самым близким человеком на свете, что он ради меня готов свернуть горы, уехать на другой конец земли, подставить плечо, утешить и самое главное было написано в конце, что он любит меня. Я не мог остановить текущие слезы, которые рекой вырывались из моих глаз. Записка тряслась в моих руках, а я смотрел в прекрасные зеленые глаза напротив. Продолжая стоять в коридоре, он утирал мои слезы, успокаивал, а у меня внутри бушевал океан чувств. И я понял. Я понял, как могу доказать, что он тоже для меня многое значит, что я тоже его люблю. Я притянул его к себе и поцеловал. Внутри меня тогда перевернулся весь мир и казалось, что душа отделилась от тела. Просто провалившись в другое измерение, я ощущал, что это все не в взаправду, может быть он мне снился, может и вообще не существовал. Где-то на подкорке сознания мы понимали, что созданы друг для друга. И если с одним из нас что-то случится, мы не сможем остаться одни, просто не выживем. Убежав в мою комнату, как маленькие дети, мы упали на кровать и продолжили. В кромешной темноте, только лишь фибрами, кончиками пальцев, телом об тело мы чувствовали друг друга, объединялись и соединялись. В тот момент, когда Мухёк нависал надо мной выцеловывая шею дверь в комнату распахнулась и включенный после свет дал увидеть, что внезапным гостем стала родная мать. Ее гневу не было предела. Она переворачивала мебель, била все что попадалось ей под руку, кричала на Мухёка, меня, гнала его ногами из дома. В страхе ему пришлось выбежать оттуда, в этот раз, он просто не смог меня защитить. Оставшись с ней наедине мне стало еще страшнее, за три недели ее отсутствия они стала еще тоще. Мать постепенно угасала на глазах, в некоторых местах на ее теле уже были видны кости, мышц и чего-то большего совсем не осталось. Кожа на ее лице стала бледно-зеленой, она покрывалась волдырями с каждым разом все больше, под глазами образовались мешки и темные синяки. «Она перешла на что-то серьезнее прошлого». Выражаясь только оскорблениями она гнобила меня и обвиняла во всех грехах, она говорила, что это я виноват в том, что отец умер. Я виноват в том, что наша семья стала бедной. Я виноват, что она начала употреблять. Затем она перешла и на Мухёка, называла его сторченным наркоманом, что из-за него я стану таким же и не смогу жить нормальной жизнью. Я кричал на нее в ответ, утверждая совсем обратное, но она меня не слышала. За мои слова она огрела меня пощёчиной и выставила за дверь. «- Мамочка! Мамочка, прошу тебя! Не выгоняй меня! Мама-а, — крик переходит в истерику, по щекам ручьем стекают слезы. — Пошел прочь из моего дома! Никогда не возвращайся сюда и забудь, что я твоя мать, — дверь с грохотом захлопывается. Последние слова произнесены с ненавистью сквозь зубы. В горле ком. Слезы продолжают течь и спадают на легкую летнюю рубашку. Босые ноги только сейчас начали чувствовать обжигающий холод. Тело подрагивается от истерики. Дрожь пробегает по всем конечностям. Понимание приходит только сейчас. Я остался один. Без семьи, дома и надежды. На улице, кажется, минус десять и мне некуда идти. — Мама? Но мамы больше нет. Она не откроет эту дверь. Никогда.» — Господи, Юнги, — с болью в глазах Чимину было тяжело смотреть на Юнги, который рассказывал эту историю совсем без эмоционально. После стольких лет вся ненависть и сожаление сошли на нет, никакие чувства больше не просыпаются внутри, когда он об этом вспоминает. Возможно только лишь покалывание в середине груди при упоминании имени Мухёк. — Это еще не конец, Чимин. «В этот же вечер я познакомился с Намджуном в обычном круглосуточном магазине. Он оплатил мою еду и попросил остаться с ним до закрытия. Все оставшееся время он успокаивал меня, кормил и расспрашивал, о том, что со мной произошло. С глубокой пустотой внутри я рассказал ему практически все, и после он не отверг меня, а приютил у себя дома. Ночью мне не спалось, я пытался дозвониться и дописаться до Мухёка, но он мне не отвечал. Я подумал, что он обиделся или испугался того, что произошло, может чувствовал вину за себя, и только позже он мне ответил. Это было одно сообщение, состоящее всего лишь из одного слова «Прости». Я перечитывал его сто раз и в каждый из них внутри кололо и воротило. У меня было предчувствие, что что-то не так, целую ночь я просидел за столом, пока передо мной лежал телефон. Я проверял его каждую секунду, пытался снова дозвониться, писал, спрашивал «за что ты просишь прощение?», но так и не получил ответ, уснув ближе к утру. Разбудил меня звонок, это оказалась его мама. Я так обрадовался, подумал, что она сообщит, что с ним все хорошо, что он просто заперся в комнате и не отвечал мне, или ушел из дома прогуляться без телефона. Но в действительности, я слышал только как она плачет. У самого за секунду спала улыбка, внутри все сдавило и подкатывало, и я понял, что случилось. «- Юнги…он… он упал…с моста, — она громко всхлипнула и ее крик перешел в истерику.» Я плакал вместе с ней. Дрожащими руками я опустил телефон на стол и в немом крике хватался, рвал себя за волосы, бил кулаком по груди, что неистово болела и ныла. Мои щеки горели даже от слез, они стекали по шее западая под воротник футболки, оставались на запястьях, ладонях и пальцах. В последний раз я встретился с ними на его похоронах. Мне пришлось пересилить себя, чтобы прийти туда. Я просто не мог. Как я мог прийти туда, если он умер из-за меня? Как я могу находится рядом с его родителями и утешать их, если все случилось по моей вине? Почему им не противно находится рядом со мной, если они потеряли сына из-за моей глупой ошибки? Я извинялся перед ними тысячу раз, и все эти тысячи осознавал свою вину. Он был таким же светлым человеком, как и его родители, поэтому ни при каком случае, они не обвиняли меня в случившемся. Внутри у меня отложился очень густой, черный и отвратительный осадок, который не давал мне покоя. Я пытался наложить на себя руки. Не ел, не пил, лежал в постели днями и ночами. Я брался за лезвие. Я пытался, но каждый раз мои руки ужасно дрожали и в итоге оно выпадало. Я приходил на тот мост, стоял подолгу в морозную мерзлоту, смотрел вниз, на водную гладь, думал, «было ли ему больно?», «он смирился сразу, или опомнился, когда уже было поздно?». Уходил только тогда, когда не чувствовал лица, пальцев рук и ног. Единственным, кто мне помогал все это время, был Намджун. Я думал, что он будет последним, кому я смогу довериться. Всеми силами он вытягивал меня из пучины небытия в которой я оказался поголовно, поддерживал, выслушивал и оставлял одного, когда это было нужно. Именно он поставил меня на ноги, дал шанс на продолжение обучения в школе, помог закончить университет, и просто вырастил меня. Намджун стал моим вторым отцом, самым любимым, самым заботливым, самым добрым и веселым.» — И как раз-таки он свел нас вместе с тобой, потому что хотел, чтобы я полностью избавился от всего, что со мной происходило, — теперь Юнги мог выдохнуть, он никогда не забывал всю последовательность событий, хранил ее в памяти, но обращался лишь изредка, потому что вспоминать было тяжело. — А почему он…? — Чимину было неудобно спрашивать, он так не хотел копаться внутри Юнги. Потому что этот вопрос может быть подобен ножу, что вставлен в сердце, а после его еще и прокручивают. — Мы не знаем. Никто не знает. Никто не решался заговорить. Им хотелось ненадолго сохранить тишину, послушать шелест листьев, скрипение стволов деревьев где-то позади, шум прибоя и солоноватый запах моря. — Это он привел меня сюда, показал это место и сказал, что приходит сюда, когда ему хочется побыть одному, подумать или поплакать. Я воспринял это как шутку, но после его ухода понял, что он был абсолютно прав. Теперь я прихожу сюда, чтобы поговорить с отцом и тоже побыть одному. Вся окружающая атмосфера так расслабляет и окунает, что о насущных проблемах не хочется думать вообще, — он говорил это с воодушевлением, как будто Мухёк отдал крохотную частичку себя и поместил ее в Юнги, которая теперь идет и делает то что сделал бы он. — Он был хорошим человеком, — Чимин слегка поник, ему было очень жалко, что судьба молодого парня так быстро оборвалась. — Наверное, он не хотел, чтобы моя жизнь стала еще хуже с его приходом. Но даже если так, то это полный бред, — он усмехнулся себе под нос. — Просто, бред. — Юнги, ты самый сильный и замечательный человек в этом мире, и я уверен, что он думал точно так же, — Чимин положил ладонь на рядом лежащую руку Юнги и крепко сжал. — И перед тем как сделать это, он знал, что ты сможешь с этим справится. Он понимал насколько тебе дорог, что тебе будет очень больно от этого, — он поглаживал запястье большим пальцем. — Но точно знал, что ты пересилишь все это, и обязательно справишься. Юнги лишь кивал головой в знак согласия, утирая правой рукой подступившие слезы. Он соглашался со всеми словами Чимина, но посмотреть ему в глаза не хватало сил. Теперь он понимает, что сейчас, его окружают самые добрые, теплые и верные люди, готовые ему помочь, ведь ему этого не хватало с раннего детства: веры, поддержки, любви и заботы. Юнги перехватывает ладонь Чимина и сжимает сильнее, он боится вновь потерять кого-то важного для себя, он вновь боится утонуть. — Поехали домой, Чимин, — обращается хрипловатым голосом, смотря на него сквозь прорези темных волос. — Поехали. На пустых и глухих дорогах летнего Сеула разноситься оглушающий рев спортивного мотоцикла. Темноволосый водитель в шлеме и хрупкий пассажир сзади несутся вдвоем по просторной трассе, второй крепче вжимается в подкаченное большое тело и ловит момент, пока его толстый свитер развивается на ветру, оголяя спину. Страх как никогда присутствует, за себя, но в первую очередь за Юнги. Обычная и развившаяся привычка Чимина, которая уже давно присутствует у него — переживать за других людей больше, чем за самого себя. Издержки работы психолога-психотерапевта, когда проблемы пациентов стоят выше твоих собственных, когда ты сам их проживаешь и даже по приходе домой не забываешь, прокручивая у себя в голове. Хоть и работа, должна оставаться на работе. Оставив мотоцикл на внутренней парковке стеклянной высотки, Юнги подхватил Чимина за руку и повел за собой. Он шел очень быстро, не переставая часто дышать и тянуть второго за руку. Внутри что-то сжималось до боли, голову переполняли мысли, которые не утихали, на глаза почему-то накатывались слезы. Он не понимал, что с ним. Мысли и голоса в голове противоречили сами себе: «Нет, не делай этого», «Зачем ты так с ним?», «Это ты виноват во всем!», «Хочешь пойти за ним?», «Ты хочешь пойти за ним?». Зайдя в лифт Юнги резко притянул Чимина к себе и удерживая его за талию между своих ног страстно впился в губы. Но Чимин не сопротивлялся, он отдавал все взамен таким же напором запуская руки под кофту, проводя ими по широкой спине, плечам, втянутому прессу. Внутри Юнги от нежных прикосновений маленьких пальцев все закручивалось в тугой жгут. Перевернув Чимина к металлической стене кабины, он нажал на кнопку семнадцатого этажа и вновь прильнул к пухлым и влажным губам упираясь обеими руками по разные стороны от стройного худого тела. — Юнги, — знакомый голос послышался над ухом, но он не обратил на него внимания, спускаясь поцелуями к шее. — Юнги, — более четче произнесли над левым ухом, что-то в голове щелкнуло, но он до сих пор не понимал кто его зовет, оставляя красные пятная на светлой коже получая в ответ довольное мычание. — Юнги, — вновь отразившийся голос, слишком громко, прямо внутри головы разошелся эхом отдаваясь в каждом отделе мозга. И теперь Юнги узнал его. Мухёк. Отстранившись с испугом в глазах, он осмотрел небольшую кабину лифта прокрутившись вокруг себя, пытаясь найти источник звука, но тщетно. Его глаза бегали по всем углам и не могли найти ничего. — Что случилось? — спросил шепотом Чимин, так же с испугом наблюдая за Юнги. — Ничего, — трезво ответил он, когда двери открылись на нужном этаже. — Пошли, — он вышел вторым оглянувшись на ту же пустую кабину, пытаясь понять, что он только что слышал. Оказавшись в темной квартире, они скинули обувь и взявшись за руки Юнги повел Чимина в спальню. В голове еще крутился голос, что звал его, он не выходил из нее закручиваясь узлом на языке. Уложив Чимина поперек двуспальной кровати, он навис сверху, упираясь коленом между небольших бедер и накрывая припухшие губы своими. Обводя большими ладонями бока талии, сминая и поглаживая бедра Юнги срывал нежные стоны с губ наслаждаясь процессом. Помогая Чимину снять свитер, в котором уже стало неимоверно душно он вел влажную дорожку начиная от ямки за ухом идя по скуле, шее, проходя грудину и спускаясь ниже пупка. Пробуя влажное тело на языке оставался солоноватый привкус, а нос пробивал легкий аромат свежего парфюма. Бледное тело под светом луны, что исходило из наполовину занавешенного панорамного окна извивалось и стонало в знак приятным ощущениям. Чимин потянувшись руками к капюшону Юнги призывал его снять, оттягивая бессильно на себя. Скинув ее через голову, он снова обратил внимание на тело что находилось над ним. При неярком освещении Пак мог лишь видеть небольшие шрамы, которые по виду выглядели очень старыми, они красовались на груди, под ключицами, на плечах, предплечьях и это ужаснуло. Их было достаточно, для того чтобы испугаться и понять, что все не так гладко, как казалось. И ему захотелось прикоснуться, ощутить на себе ту боль, что испытал он. Медленно приближаясь пальцами к первому, на правом плече, он боялся прикоснуться, причинить боль, боялся, что она может пронзить его, как нож в сердце. Касаясь подушечками пальцев, он очерчивал контур, ощущая небольшую выпуклость под ними, переходил к соседнему под ключицей, спускаясь указательным пальцем к тому что на груди. Юнги же остановившись следил за движениями переходящей руки и когда она дошла до середины перехватил, взявшись за тонкое запястье. — Чимин, не нужно, — Юнги твердо и уверено обозначил границы дозволенного, отчего первый почувствовал себя провинившимся и убрал руку из тяжелой ладони. — Извини, ты не знал. — Нет это ты извини, — всполошился он. — Я не хотел, чтобы тебе было неприятно. — Забудь, не хочу останавливаться, — шепотом опустившись к нежной шее, что сам Чимин так безответно подставлял он продолжал оставлять невесомые поцелуи попутно расстегивая ремень на джинсах. — Ты же любил только меня, — громкий и четкий голос оказался совсем рядом. — Что? — запыхавшись спросил Юнги. — Я ничего не говорил, — ответили под ним. Темно-синие брюки улетают в дальний угол темной комнаты, и за ними летят следующие. Взяв инициативу на себя Чимин переворачивает Юнги на спину, оказываясь на его бедрах и начинает целовать в тех местах, куда не мог дотянуться и прикоснуться до этого. Оставляя мокрые поцелуи, он переходит на внутреннюю сторону бедра оглаживая второе рукой, прикасается к возбуждению, отчего Юнги шипит и выгибается навстречу. — Это все из-за тебя. Я умер по твоей вине! — кричит голос в голове. — Нет, я не виноват! — кричит в ответ ему Юнги и сам же пугается оттого что произнес это вслух. Глаза распахнуты, сердце бешено стучит, а в уголках глаз вновь скапливаются слезы. — Юнги, что случилось? В чем ты не виноват? — Чимин подползает ближе и садиться сбоку, заглядывая в глаза, пытаясь отыскать в них ответ. — Чимин, — голос содрогается. — Я же виноват в том, что он умер? — Конечно же нет. Почему ты так думаешь? — он, не понимая, что происходит берет ладонь Юнги и держит в своих двух, показывая, что рядом и бояться нечего. — Он мне это сказал. Зачем же так, что я сделал? — он хватается руками за волосы, тянет на себя, пытается вырвать, закрывает руками глаза и обмякает всем телом. Ему хочется растворится в этой кровати, стать ничем, обычной пылинкой в воздухе, ни на что не способной. Перестать кем-то или чем-то являться в этой жизни. Не хочет чувствовать абсолютно ничего, никаких эмоций, чувств, прикосновений. Хочет просто исчезнуть. Юнги чувствует, как место рядом пустеет, Чимин ушел. «Ну и хорошо», думает он, хорошо, что не собирается его больше терпеть. Хорошо, что уйдет сейчас, ведь дальше будет хуже. Лучше оставить его одного, так никому не будет больно, так никто не пострадает. — Выпей, — возвращаясь с кухни просит Чимин и протягивает стакан воды, держа во второй руке небольшую белую таблетку. Убрав руки и открыв глаза, которые наполовину привыкли к темноте, он без всяких вопросов выпивает то, что ему дали. Возможно, Чимин это еще одна галлюцинация в его голове. «А точно ли он существует? А существую ли я, на самом деле?». Задает он вопросы сам себе, не зная, кто ему может ответить. — Чимин, ты же настоящий? Ты не плод моего воображения? — Конечно настоящий, не переживай. Я всегда буду рядом, давай лучше ляжем спать. То, что принес Чимин было снотворным, которое также по свойствам помогает как успокоительное. Он надеется, что это поможет Юнги справится со всем прямо сейчас, а потом он приложит больше усилий для его лечения. Лежа рядом он слышит спокойное сопение, а в голове крутится поток вопросов, как и почему ему стало хуже. Может ли он винить себя в произошедшем, если довел его до такого состояния? Чимин старается ответить на все вопросы, но почему-то именно сейчас мозг напрочь отказывается работать. И от дневной усталости он проваливается в сон. Открыв глаза, сквозь темные шторы Юнги видит рассвет. Он смотрит на электронные часы на тумбе, что гласят о времени — пять утра. Приняв сидячее положение, он оборачивается и видит мирно спящего Чимина, вновь переведя взгляд на щель между шторами он смотрит подолгу вперед, зависая взглядом. Поразмыслив двадцать минут, он принимает четкое для себя решение. Юнги встает, тихо одевается пока идет в студию звукозаписи. Вырывает небольшой листок из блокнота и пишет сообщение. Возвращается обратно в комнату, кладет его на тумбу рядом с Чимином и задерживается на его белоснежном, спящем лице. — Да, я полностью уверен, — подтверждает сам для себя в голове, в которой до сих пор раздается голос Мухёка.