***
Свободное время приходится учиться проводить по-новому. Оставшись с принцессой в огромном замке, где раньше было место их большой семье, утопически печально. Оксана старается быть рядом, но сам Антон понимает, что не может нагло навязываться в компанию молодой девушке целыми сутками. Самозабвенно занимается управленческими делами: собирает Совет, как было при отце, и выслушивает все прошения, новости и отчёты. Удивительно, никто не смеет высказать недовольство его пропажей. Больше делегаты радуются возможности наконец сдвинуться с мёртвых точек, на которых буксовала принцесса. Старейшинам западных провинций Шастун поручает управление захваченным куском королевства. Обсуждает вскользь возможный союз с Севером, но мнения делегатов о том не спрашивает. Закрытые границы теперь данность, ограничивающая не только товарооборот, но и элементарные передвижения короля. Собственное королевство, как закрытая на ключ комната, нагоняет тревогу. Вечерами приказывает выносить ему из библиотеки книги всех возможных тематик: от науки до плохоньких романов. Читает в общей зале, пока пианистка наигрывает спокойные длинные мелодии. Музыку он не уважает, хотя играть умеет не хуже. Но другого способа создать искусственно шум придумать пока не может. В итоге прощается с принцессой и делегатами, берёт отряд охраны и отправляется на Восток. — Обсудим с королём союз, — Антон контролирует сбор вещей. Слуги грешат упаковкой ненужного, хотя для них было бы странно осознать, что в последний раз его багаж состоял лишь из тёплой мантии и дневника. — Это зависимая территория. Ты рискуешь, Антон, — Оксана справедливо недовольна очередным отъездом, но такова королевская участь — налаживать связи во благо Континента. — Всего три дня. Может быть, четыре, если приём окажется горячим. Отказываться невежливо, Чаузи любит нас, — улыбается и ласково гладит по голове сестру. — Чаузер любит всех, — фыркает она. Миролюбивый король — таким его знает Континент, поклонник больше развлечений, чем войн. Богатый до умопомрачения и вовсе не землями — Юг до самого горизонта укрывают леса, а неприступными стенами служат горы, — на Востоке куда ни глянь — одна выжженная солнцем степь да лазурное море, омывающее по краю белого света. С точки зрения политики и товарооборота Антон боится даже подумать, как можно было превратить глухую пустошь в самый невероятный уголок мира, где даже воздух пропитан пряным удовольствием. На Восток едут отдыхать, когда голова трещит от дел, едут торговать, мечтая заработать на год вперёд, едут исполнять мечты, потому что только в жаре, среди роскоши и цветных одежд, кроется настоящая сказка для души. С королём Чаузером невозможно поссориться, потому что он умён и щедр. Если и существует где-то купальня, что наполнена не водой, а звенящим золотом и драгоценностями, то она точно спрятана в его дворце на открытой веранде, чтобы упиваться богатством и глядеть на бескрайний простор своих владений. Антон хотел бы навестить доброго друга и не винить его в покровительстве со стороны врага, но не может. Увенчанный короной, он задирает голову к вершине ступеней и мягко улыбается. — Я кислые мины обложу пошлиной, Шастун, — он, обёрнутый в белоснежную тогу, раскрывает широко объятия. — Или теперь мне стоит говорить Ваше Величество? Каким ты стал большим и грозным, пресвятые Фелиды! Антон бросает взгляд на Позова, которому ещё десять лет назад вся атмосфера нескончаемого празднества претила: тот морщит лоб. Надо и ему организовать ванну с душистой пеной, на его суровое лицо в окружении радужных пузырьков и служанок он бы с удовольствием взглянул. — Дорога была долгой, да и жара Востока меня извела, дорогой друг, — хлопает по плечу и отстраняется, глядя чуть сверху вниз. У него курчавые тёмные волосы, ухоженная борода и голубые хитрющие глаза, будто опалённые светом солнца. — Но как бы там ни было, я рад видеть короля в добром здравии. Ты всё тот же, Чаузер. — Цветущая молодость мне теперь только снится! — машет рукой, игнорируя дурные вести. Вручает приветственный кубок с травяной настойкой. — Выпьем за… счастливые времена, чтобы поскорее духи наградили нас беззаботной жизнью во дворцах и шелках! Антон пьёт, морщится от крепости, но осушает до дна, наивно полагая, что суеверия хоть как-то помогут. И всё равно проводит с королём часы, узнавая дословно о визите Лады на Восток, предложении преклониться, которое Чаузер принял без лишней гордости. — Моему народу не нужна армия, мы не воюем. Своего достаточно, а чужое нам не надо. Всё, что пожелаю, я могу купить, Антон, — пространно рассуждает он за очередным бокалом. — Дело не в деньгах, королева жаждет господства на Континенте. Она — зло, которое нам не получится игнорировать, — Антон садится на мягкий диван напротив, оставив карты в стороне. — Востоку хорошо, пока у неё есть, с кем ещё препираться за власть. Но как только вопрос с Югом решится, я уверен, твоя голова станет следующей добычей. Чаузер хмурится. Ему сложно понять амбиции девушки, желание в ущерб всем проложить дорогу к трону по трупам. — Перед северянкой я поклялся сохранить нейтралитет. Единственное, что я могу предложить Югу, — чёрную торговлю. Оформлять доспехи, как продовольствие, и литые мечи, как столовую утварь, — без прежней улыбки проговаривает он: всё-таки и без армии этот человек стратег, каких поискать. — Я понимаю риск! Но и ты меня пойми: не сплотившись против единого врага, мы потеряем всё, что когда-либо имели: что создали наши отцы, деды и прадеды. Династия на Западе истреблена вплоть до детей, — рычит, ища в глазах голубых хоть толику осознания. — Твоя жена носит под сердцем наследника, неужели ты позволишь какой-то девчонке лишить себя этого счастья? — Дай время до рассвета, я должен обсудить решение со своими вассалами, — встаёт, посмурнев вмиг, а потом мотает головой и снова расплывается в улыбке. Хлопает в ладони и двери распахиваются, пуская внутрь поток разодетых людей. — Мальчиков жалуете, Ваше Величество? — заискивающе щурится король, и Антон улыбается, различая тонкие изгибы за полупрозрачными платьями танцовщиц. — Даже больше, Чаузи, даже больше, — согласно кивает, прикрыв глаза. — Тогда не скучайте ни минуты. Отдыхай, выпей вина, средиземное специально для тебя, чтобы утром помнить о той ночи, что подарят самые лучшие из слуг, — кланяется и спешно исчезает. О Восточных оргиях ходят разговоры, о королевских чуть ли не слагают легенды. Будучи принцем, Антон таких удовольствий не знал, а теперь глубоко вздыхает и позволяет в несколько рук стянуть с себя мундир и сапоги. Под флейты народ кружится, мерцают монисты, на всех поверхностях устраиваются разнополые танцовщики, быстро теряя в одежде. Изгибаясь красивыми телами. Под сладостные вздохи с разных сторон руки добираются до него. Интересно, что подумает стража у дверей, наблюдая порочные утехи и традиционное Восточное гостеприимство меж раздвинутых и запрокинутых к потолку ног? Там где восседал Чаузер, двое девушек ласкают груди друг друга, целуются, покачиваясь в ритм музыки. Худощавый светленький парень массирует ему ноги, а другой десяток рук шарится, расслабляя рубашку. Жрица, до сих пор полностью одетая в синий блестящий костюм, хотя и тот едва скрывает прелести женского тела, протягивает горсть винограда и пальцем проталкивает в приоткрытые губы. Сок на языке чувствуется потрясающе. Антон кладёт голову на спинку и вглядывается в чёрные угольки глаз, не скрытые тканью. Они ему улыбаются, будто змеиные вводят в транс. Но Шастун резко вздрагивает, когда одна проворная рука лезет под пояс брюк, а чья и не разберёшь. — Мы здесь, чтобы позаботиться о Вашем Величестве, — говорит она вдруг, вновь возвращая к себе внимание, сама мягко убирает касание с того места, где уже плотно натянута ткань. — Направьте, и мы будем щедры. Прикажите, и мы будем покорны любому велению. Антон сжимает губы, напрягаясь всем телом. Не ожидал, что так среагирует на безобидную ласку и теперь сомневается, был ли готов с самого начала. Сводит брови под внимательным карим взором; лицо девушки так близко, что кажется, платок, закрывающий лицо, задевает голую грудь щекотным контактом. — Расслабьтесь, поделитесь только со мной, — король вдыхает аромат пряный, отдающий восточными благовониями, и кивает, чувствуя, что рук стало меньше и те поглаживают намного мягче. — Я умею хранить секреты. И заберу на век тайну того, что может искусить Кровавого короля. — Не называйте меня так. Боюсь, вам эту тайну не осилить, — хрипло проговаривает он. Большие глаза хлопают ресницами. Как причудливо они вытянуты чёрной краской по краю, чудясь острее. — Отпустите думы, Ваше Величество. Не беспокойтесь о пустом, подарите своему телу каплю блаженства, — шёпот управляет всем вокруг, даже музыка становится тяжелее, глубже. Антон оборачивается на диван, где были девушки: одна из них уже поставлена на колени, задом раскрывшись ко второй. Разглядывает позу, как план, инструкцию по применению. Особенно хорошо укладывается это действие, когда в неё проникают пальцы, причём в зад — её громко и пошло трахают прямо туда, шлёпая ровно загорелые ягодицы. От наслаждения на искажённом лице Антона торкает, сильно так, удивительно точно. Неужели так приятно? Верхняя видит внимание и отыгрывает более чувственно, ебёт сильнее, входит глубже, провоцирует жалобный визг, застилающий десяток других стонов и вздохов. — Вам нравится? — над ухом мелом течет тот самый голос, что уже поселился внутри головы и не вылезает. — Я ничего в этом не смыслю, — неуверенно отвечает, но не отворачивается. Продолжает внимать, становясь отчасти участником процесса. — Прикажите им быть нежнее, Ваше Величество, — глаза вновь улыбаются, крик не умолкает, девочка стонет как не в себя. Антон понимает, что если скажет остановиться — оборвёт нить наслаждения. Потому отворачивается. — Вы принадлежите королю, — вместо приказа оглядывается, тыкаясь носом прямо в платок. Над ним девушка удивлённо порхает ресницами. — Господин хорошо с вами обращается? — Его Величество король Чаузер даровал нам настоящую жизнь, полную любви и блаженства. — Так вы любите его? — чуть щурясь, хочет убедиться в том, что загадочная предводительница ему не солжёт. — Господина святые Фемиды нарекли любить, не может быть иначе, — доверчиво объясняет ему, и Антон ухмыляется. Какая глупость. — Как вас зовут? — Каллипсо, Ваше Величество. — Каллипсо, вы рабыня. Духи призвали любить человека, который использует ваше тело во благо себе. В этом нет ни искренности, ни красоты, — смело рассуждает король, чуть рассеянно поглаживая по волосам парня у своих ног. — Вы говорите так, будто ведаете о том, что такое истинная любовь, — склоняет голову, кормит виноградом, пристроившись так, будто в нём действительно заинтересована. Лучшие из слуг — не поспоришь. — Это неправда, — чуть грустно выходит. Антон жмётся щекой к руке, что гладит нежно, мысленно представляет себя не посреди тускло и томно освещённых покоев, а на пыльной дороге меж высоких скал, где был он. — Знаете сказку о Драконе? — качает головой, взгляд не возвращает, упиваясь чужой нежностью. Каллипсо приникает сама, указывает в середину груди и ведёт по ней причудливый узор. — Однажды Дракон полюбил прекрасную Фелиду, что жила на небесах. Каждый день он расправлял свои крылья и поднимался ввысь облаков, чтобы увидеться. Эта любовь стала для них сложным испытанием. Когда его крылья стали не так сильны, а любовь тяжела, Дракон поднялся на небо в последний раз: он вырвал из груди горящее огнём сердце — Раху — и подарил Фелиде. В знак вечной привязанности она заключила сердце в шар и повесила на небосводе, чтобы оно каждый день освещало землю и помогало людям находить дороги к своим Драконам. — А что случилось с Драконом без сердца? — разморенно вопрошает король. — Дракон без сердца, Кету, спустился на землю и позволил людям одарить себя любовью, той, которую вместе с солнцем послала для него Фелида. Антон медленно пропитывается историей, лишь немного понимая суть. — Хотите убедить меня в том, что плотское наслаждение имеет сокровенный смысл? — его брюки уже с десяток минут расстёгнуты, а бельё ненадёжным препятствием ограждает от активных действий. — Напротив, хочу показать, что Ваше воздержание этого смысла не имеет. Антон облизывает губы и мягко кивает, позволяя продолжить с ним. Каллипсо поворачивает его голову к себе, а множество тел прижимаются к нему мгновенно. Среди касаний и поцелуев он чувствует, как обдаёт дыханием низ живота, а на его члене смыкаются пальцы. — Почему вы скрываете лицо? — меж вздохами смотрит лишь в чёрные глаза, стараясь не сосредотачиваться на всех тех слугах, осыпающих его тело нежностью. — Чтобы Ваше Величество видели во мне собеседника таким, каким позволит воображение, — игриво улыбается и даже смеётся, задирая голову к потолку. — Вы меня вполне устраиваете, — закрывает глаза, когда язык проходится по головке и скользит ниже, утягивая вслед лишнюю ткань одежд. — И загадка совсем не привлекает? — её голос раздаётся где-то далеко, почти эхом, хотя недавно же звенел в ушах. — Я ужасно устал от загадок, — честно признаётся Шастун, и Каллипсо покоряется, развязывает платок, прикалывает его медленно к собранным в причёску волосам сзади. У неё нос с маленькой горбинкой, пухлые розовые губы, впалые скулы, кожа цвета молочного шоколада и эти глаза притягательные так идут всей картине целиком, что Антон испытывает странное удовлетворение. — Вы не участвуете, почему? — Чтобы вы чувствовали рядом с собой кого-то особенного, Ваше Величество. — А Чаузеру позволено возлечь именно с вами? Интересно, что думает об этом королева, — продолжает говорить и изредка лишь вздыхать, когда десяток поцелуев настигает места запредельно приятные. — Госпожа наша духовная сестра. Она всё понимает, — мирно рассказывает и отпивает средиземного вина. Она морщится от терпкости, Антону от этого радостно и смешно. Странный народ Востока. Без привычных предрассудков, терзаний совести и чести. И вместе с тем изводящие счастливый. Чаузер при нём может манерно класть на всех и вся за пределами своего королевства, но внутри… создал невиданной тонкости уклад, в котором нет места серости и тоске. Даже если бы не вера в божественных существ, кажется, поклонялись бы ему одному: королю, который заботится о каждом подданном, как о родном человеке. Все здесь связаны между собой, пропитаны благодарностью судьбе за жизнь пусть и лишённую великих побед, больших свершений, битв отважных за границы, но полную других чувств. Прекрасный, дивный, большой мир. Антон принимает его во всём многообразии и тянется к розовым губам, затягивая в поцелуй. Этой ночью его не оставляют в покое, толкая измождённо стонать и вытягиваться снова и снова. Следующим утром Чаузер появляется в его покоях, чтобы сообщить о военном союзе.***
«Её несравненному Величеству,
Королеве Севера
Прошу простить меня за долгое молчание. Не стану врать, что разбирался в эти месяцы с чувствами, которые поселила во мне Вы. Ни одна женщина на моей памяти не вводила меня в праведный ужас, не вызывала столько ненависти и почтения. Власть Вам к лицу, что бы кто ни говорил.
Искренне теперь принимаю Ваше приглашение. Надеюсь, мы наконец поговорим и безусловно отпразднуем начало новой эпохи на Континенте».
Вопреки желанию королевы для встречи Шастун отказывается посетить холод Северных земель. Обоюдным договором оба направляют делегации на зависимую Западную территорию: приём собирается в имении убитого короля. Не хочется думать, что погиб в войне не только король, — рукой Лады была ликвидирована вся живая династия. Безопасность обеспечивают кропотливо. Позов лично посещает поместье и осматривает каждый угол, следит за приготовлением блюд, оставляет целые отряды воинов по периметру. В этом нет необходимости: Антон уверен, что королева покушений не замышляет. Руководствуясь предыдущими противоречивыми шагами, соглашается с мыслью о том, что молодая правительница ждёт исключительно поддержки и союза. Не с Югом даже, а с Антоном, который по странному стечению обстоятельств ей приятен в роли короля. Дорога выматывает долгими размышлениями. Он выбирает двигаться верхом, потому что в карете скорее всего начнёт биться головой в окна, а в седле хотя бы можно рассмотреть пейзажи новых владений. Антон в короне, алом плаще, по правую руку идёт Позов — это мирный поход, в котором, однако, рыцари не запевают песен и вяло разве что переговариваются за его спиной. Привала всего два: один у реки, чтобы набрать воды, умыться и напоить лошадей, и второй в последнюю ночь перед прибытием. Главнокомандующий пробует несколько раз заговорить с ним о целях переговоров, но Антон интерес не удовлетворяет. Молчит, устремив взгляд вдаль на приближающийся фасад имения. Мимоходом он же пересказывает протокол, который необходимо соблюсти для предотвращения истории в Виверне. Опять же, Антон воспринимает лишнюю осторожность спустя рукава. После дороги заходит в левое крыло и там моется и одевается к ужину. На улицу заглядывает только заслышав делегацию королевы: она приезжает в карете, но на подъездной мелькает в мужских брюках да ездовых сапогах, от стражи отличается только отсутствием меча на поясе и рыжей копной волос в ракушке. Антон следит за каждым движением, пытается выведать детали движений, походки грациозной и лёгкой. Захватывает жест руки в перчатке и отворачивается. Лишний раз выдать свои переживания хочется нестерпимо сильно. Кому-то, кто обязательно поймёт и убедит в иллюзии страха, в пустоте волнения, в собственной властной силе. Последние минуты проводит над потрёпанным дневником, в котором вместо слов рисует круги, а в глубине задумчивости бесталанно выводит очертания до боли родного силуэта. Благо на балконах залы нет зрителей, иначе их встреча стала бы пародией на дикие гладиаторские бои. С обеих сторон двери открываются одновременно. Антон ступает в зал смело и отчётливо видит на том конце королеву. Своих шагов не слышит, всего себя посвящает вниманию к желтоглазой правительнице Севера. Она больше не в брюках: до пола струится ультрамариновая мантия, закрывая плечи и верх шикарного серого платья. Корона сверкает в волосах серебром под стать одеждам, длинные рыжие локоны со знакомыми редкими переплетениями запутывают, пленяют взгляд. Останавливаются по центру, игнорируя накрытый стол. Антон силится что-то молвить, а королева благостно расплывается в улыбке. «И черты у неё совершенно лисьи», — думает Шастун прежде, чем поклониться. Королева ждёт мгновение и аналогично выказывает уважение титулу поклоном — выучилась правильному, по-королевски небрежному. Но сколько же в нём восхищения, страсти особенной, которую не старается в смущении скрыть. — Рада нашей встрече, — наклоняет голову чуть набок, из-под мантии протягивает руку в длинной перчатке. Игнорируя осторожность и страх резкого нападения, Антон принимает руку, бережно обхватывает кисть и подносит к губам, имитируя поцелуй, а сам провокационно смотрит в глаза. Такая будет игра. Королева бесстыдна в своих выходках — Антон хорошо воспитан. Если она позволяет себе писать пошлости в политических изречениях — он с наслаждением посмотрит, что та выкинет наедине. Там, за дверьми, пусть думают, что он пытается сгладить военный конфликт. Конечно, за этим он и явился, но сумасшедшая королева покорится только сумасшедшему королю. — Взаимно, Ваше Величество. Хрипит, тем не менее сохраняя серьёзность на лице. Отводит к креслу и отодвигает его учтиво. — Вы сегодня ослепительно прекрасны, — кивает легко, чтобы начать партию. Первый ход всегда означает преимущество. — Благодарю, Антон Андреевич, — не прикасается к еде, но бокал легонько подхватывает. — Что именно вам во мне сегодня по вкусу? — в тишине звякают десятки цепочек, что прикреплены от мочки уха россыпью до самого хрящика. Ранее Антон такое видел только после свадьбы у северянки. Он старается сохранять зрительный контакт, пока в горле несчастно сохнет от нервов. Искать бокал на ощупь глупо, есть риск залететь рукой в приготовленные блюда. Остаётся надеяться, что со стороны выглядит ничуть не менее величественно и намного более строго. Свой внешний вид он тоже отшлифовал до блеска. — Ваши волосы и этнические украшения в них, — может, мужчина из Антона так себе, зато дипломат превосходный. — Вы должны знать, что на Юге так не принято. И признаюсь, исторический колорит меня особенно будоражит. Заканчивая, всё же отворачивается и хватает свой кубок, чтобы сделать глоток. Но кисловатый сок идёт носом, когда на весь зал раздаётся хохот королевы. Антон озадачен. Звонкий смех пробирается холодом в самое нутро, перед глазами мелькает широкая белозубая улыбка, Лада запрокидывает голову и трясёт плечами, открытая и по-детски эмоциональная. — Давно вы не общались с женщинами в романтической обстановке? — Думаете, что обезличенный особняк и полсотни солдат с каждой стороны способствуют романтической обстановке? — от собственных замечаний смешно, королева стреляет глазами довольная. — Но здесь сейчас только мы, Антон Андреевич. Не стесняйтесь в выражениях, — сладко мурлычет она. Глядишь, залезет сейчас вероломно на стол и кошкой закрадётся в его сторону. Изгибаясь, демонстрируя вдоль длинной столешницы все достоинства фигуры, которых, несомненно, немало. — Как вам моё платье? Лёгким движением распускает завязки и скидывает тяжёлую ткань, оголяя плечи. Под мерцающей с переливами мантией было не разглядеть, зато теперь тёмный фигурный корсет не оставляет простора для воображения: платье застёгнуто наглухо под горло, нет ни единого провокационного выреза, пошло оголённого участка тела. Рукавов нет, с плеч в форме эполетов свисают бахромой тоже цепи. Она приподнимает подбородок, вытягивается, показывая длинную шнуровку, что змеёй извивается по груди вниз. Истинным власть имеющим женщинам не нужно демонстрировать своё тело, чтобы удержать внимание. Твёрдого взгляда и гордого стана вполне достаточно, чтобы сбить с ног и заставить там валяться в слезах и слюнях. На это же бестия рассчитывала, когда наряжалась для встречи с ним? — Я действительно ужасен в комплиментах, может быть, поэтому брак оказался мне непосильным испытанием, — улыбается расслабленно и вбрасывает отчасти личную деталь, чтобы ненасытная северянка поумерила пыл. Ставит первое блюдо перед собой и перед тем как взяться за приборы заканчивает мысль: — Даже самое шикарное платье померкнет в лучах вашего собственного, природного великолепия. Пусть то доспехи, последний модный тренд, произведение портного искусства — в любом из них вы будете излучать опасность и первозданную красоту. — Скромничаете, Ваше Величество, — ошарашенно и горячо вздыхает она. — Лучше слов мне никогда не посвящали. — Надеюсь, те поплатились головой. Загорается мгновенно! Ах, какая же бестия эта жестокая и кровожадная, что от Антона замечания чуть подскакивает на месте и распахивает жёлтые глаза. Шастун накалывает кусочек перца и отправляет его в рот, чтобы указать королеве на начало трапезы. Голоден он жутко, и будет неудобно, если живот начнёт урчать посреди очередной их дуэли. — Вы выглядите старше, Антон Андреевич, — прерывает молчание и мерный звон посуды, когда закуска прикончена, а перерыв не успевает затянуться. — Старше, чем полгода назад? — она смущённо смеётся и кивает, поджимая губы. — Ваши игры престолов меня измотали, не скрою. — Посчитайте это тоже моим для вас неумелым комплиментом. Знаете, женщин ведь возраст совсем не красит. А мужчине всегда к лицу, особенно королю, — Антону всего двадцать три, бога ради, о каком возрасте идёт речь? — Рано вам об этом задумываться, — даже через стол, за ширмой грациозной сексуальности, видно, как девушка молода, даже юна. Этим острым чертам чертам ещё десятки лет до морщин и неровностей — сейчас они идеальны, как будто высечены из белого мрамора. — Вы правы, мне всего двадцать пять. Если бы можно было пренебречь манерами и выплюнуть кусок говядины обратно в тарелку, Антон воспользовался бы моментом — лучше не придумаешь. Девчонка совершенно. Антон даже к себе не относился серьёзно и до последнего вздоха отца считал, что времени насытиться молодостью ещё навалом. А теперь сидит на переговорах, уже бывалый на войне, и пытается переиграть вражеского предводителя. — Расскажите мне, как растят наследников, Антон Андреевич. — Не в любви, если о том вы жаждете знать. — Да пустое оно: любовь Коронам чужда. Поведайте лучше, каково каждый день ждать и знать, что власть достанется вам просто по праву рождения? Антон аккуратно прикладывает уголок салфетки ко рту и сминает ткань в кулаке. Королева и не подстёгивает, она доверчиво просит откровения, интересуется о жизни, которой судьба её не наградила. Островато об этом разглагольствовать, не хочется делиться переживаниями, но ложь она раскусит мгновенно. — С каждым днём всё тяжелее. Я не могу пожаловаться вам на титул, но Корона однозначно к детям не благосклонна. К наследникам и вовсе строга пуще любой гувернантки, — облокачивается на спинку, рукой одной упирается в стол, вторую кладёт на колено, чтобы незаметно ассимилировать неудобство щипками бедра и постукиванием пальцев. — Удовлетворить азарт Вашего Величества могу тем, что всегда, по сей же день, титулу я был непокорен. — В той форме, что мне удалось узреть, это безумно сексуально, — салютует бокалом, и Антон делает ответный жест. Изредка косится в сторону золотого колокольчика. После следующего блюда им предстоит позвонить каждому, чтобы завезли документы, карты и перья. Как бы они ни притворялись любовниками, дела ждать не будут. Антон звонит небрежно, Лада раздражённо. И даже закатывает глаза под смешок короля. — Мне тоже не хочется прерывать делами нашу на редкость приятную трапезу, — встаёт, медленно огибает своё стул, чтобы подойти к новому большому столу. — Так не прерывайте! — нагло вскидывается она и упрямо вскакивает с места. Антон устало провожает широкий взмах юбки взглядом. Не хочет, искренне не желает всего этого, когда оба встают по разные стороны и северянка начинает стаскивать с рук перчатки. — Что вы делаете? — тараторит он, хмуря брови, а взгляд оторвать не может от показавшейся из-под шёлка бледной кожи, тонких запястий, изящных длинных пальцев. — Тут жарко. Не находите? Она скидывает перчатки прямо на карты и голыми теперь, аж до плеч руками упирается о стол и смотрит с вызовом на короля. Верх распущенности. Антону тоже в сапогах неудобно, так что же теперь их снять? Может ли он прямо осудить, лицемерно сделать замечание, хотя сам же неустанно облизывает глазами девичье тело то ли с голоду, то ли от удивления? Антону стоило перед встречей вспомнить, как это — общаться с женщинами, потому что от любого закидона королевы уже устал выпадать в осадок. От него скоро ничего не останется, только измученная половая тряпка. Даже пусть Лада рассчитывает в итоге разложиться на столе — он, мягко говоря, от читаемого между строк намерения не в восторге — в жизни этого себе не позволит. Потому не отвечает и всячески игнорирует порхающие перед носом ухоженные руки. — Здесь черновик Мирного договора с местом для наших правок. Я предлагаю союз Севера и Юга с сопутствующим разделением Западного королевства. Они сообща чертят на политической карте новые границы. Королева усмехается и чисто от себя предлагает отдать выжженное Отрядом поле Южной стороне, хотя равенство от того перевешивает не в её пользу. Антон силится не выказать изумления, но теперь окончательно становится понятно, что вся эта карта и войны для молодой правительницы не более чем игрушка, развлекательное и познавательное мероприятие, в котором она стремится и подружиться с соседями, и самоутвердиться, и выиграть непременно. Шастун записывает координаты контрольных точек и городов внимательно, иногда даёт Ладе свериться. В документах она плоха. И вся в общем соткана из противоречий. Антон не может уловить настроения. Понять и принять изредка мелькающее умиление. Ещё больше претит и удивляет неприкрытая наглость, сексуальность, открытость. Иногда кажется, что говорит с ним честно и не умеет врать, а в следующий миг затягивает такими манипуляциями, что не выпутаться — только выдыхать и тонуть. Заканчивает и двигает к королеве за подписью. Вот сейчас всё и закончится. Он примет на себя статус захватчика и союзника психопатки, но предотвратит сотни и тысячи смертей. Антон сможет позаботиться о новых землях и людях, что остались без будущего и потеряли прошлое. Всего две закорючки предрешат ближайший век или больше, если удастся. Он чутко следит за пером, что замерло в миллиметре от бумаги и вот-вот капнет чернилами. Он смог сейчас, у него получится и дальше играть в эти игры и не обжигаться… — А вы помните, о чём я просила в обмен на мир? Острый оскал вновь растягивается на лице королевы, а перо надламывается в её пальцах и падает на пол. Шастун хочет орать. Но вскидывает голову и щурится. — Я вам не преклонюсь. — Тогда и мира не просите, Антон Андреевич. — Нравится вам держать Континент на кончике ножа? — рычит, хлопая по столу в порыве эмоций, наклоняет голову, вглядываясь в наглые глазища. — Ваше Величество, — едко продолжает давить король, — лучше заберите по договору честно отвоёванное. Покажите тем, кто на вас смотрит, что на трон Севера взошла сильная и благоразумная королева. — Оно и так моё. Меня боятся, со мной хотят союза. Вы, король Юга, хотите меня! Преклонитесь и получите всё, что пожелаете. — Вашему народу не выжить за закрытыми границами! — Мне подвластна половина Континента, — ловко парирует она, приближаясь над столом. — Ненадолго. Выплёвывает в лицо Антон и отворачивается, рвёт бумагу в пыль и бросает за спину рассыпаться ошмётками назло королеве. Которая питается злостью, как Горгона растит одну голову за другой. И стоит отрубить старую, там вырастает другая и заходится в злорадном смехе. — Будет вам, Антон Андреевич, — ласково лепечет, снова занимая место за столом. — Отведайте тортика, говорят, сахар лечит нервозность. Убийства лечат нервозность, а тортики для наивных дураков. И тем не менее двигает к себе тарелку и приступает ковыряться в медовом креме. — Бешенство идёт вам больше притворной вежливости, — будто вскользь замечает она, заглядываясь на пустынную обстановку. Ни цветов, ни диванов, даже штор нет, только два стола и кресла — глядеть не на что. — Время от времени вы кажетесь мне интересным соперником, — задумчиво говорит Шастун, на ходу придумывая новую тактику. — Грамотным, расчётливым, амбициозным. Но такие вот препирания ошарашивают. Не хочу думать о том, что я вас переоценил. Королеву спокойный и немного насмешливый тон задевает. Она невольно хмурится и поджимает губы: в реакциях пока не контролирует себя или забывает, от чего читается легко. — Хотите сказать, я глупа? — Антон кладёт ложку в рот и смакует приятный мягкий вкус. А потом качает головой. — А вы считаете умным поступком приехать сюда, как ваш отец, и наивно предлагать мир на своих условиях? — Получается, что нам обоим есть над чем поразмыслить, Ваше Величество. Фыркает, опускает глаза на торт, к которому даже не прикоснулась, а зря — вкусный зараза. Ещё несколько минут король наблюдает за шумными выдохами, наполняющими размышления королевы. Она спорит сама с собой, продолжает обижаться неудавшемуся плану вывести Антона из себя, сетует на провалившийся акт соблазнения, а потом успокаивается. — У меня для вас приготовлен подарок, — чуть более дружелюбно проговаривает и поднимается со своего места, что Антон тут же повторяет, — резкие движения по протоколу встречи запрещены, потому такой выпад грозится переступить шаткую грань пресловутой безопасности. Стоят пару секунд, чтобы удостовериться в намерениях друг друга, и оба тянутся за колокольчиками. Порознь их сопровождают на второй этаж к балкону. Здесь он длинный, огибающий всё имение с задней стороны. Королева появляется опять же одновременно и приглашает смотреть что-то внизу. Когда Антон бросает взгляд на задний двор, где-то в лёгких застревает выдох: сад под корень вырублен, на открытой площадке, огороженной ненадёжным забором, только камни да пеньки. А посреди всего две клетки. — Сомневаюсь, что вы зверушками позвали хвастаться, — натянуто сообщает девушке, а та усмехается и машет рукой в сторону. Клетки открывают, вернее расстёгивают замки и прочь убирают с… арены? Из первой выходит человек в плохоньких доспехах с сетью и мечом в руках. А из второй — ох, из второй раздаётся звериный рёв. Как там говорили в старину, «panem et circenses»? А кушаний они уже отведали. Антон в который раз убеждается, что Северная королева просто дикарка, вылезшая на трон с самого низа эволюции. — И так развлекаются на Севере? — с деланным равнодушием складывает руки за спиной. — По-разному, но бои нравятся мне больше остальных. Медведь лохматый и уже потасканный жестокой жизнью вываливается из клетки. Человек по сравнению с ним — букашка. И есть у бойца шансы остаться в живых только при условии, что косолапый слаб или болен, и то разозлить такого можно с полтычка. Антон продолжает смотреть, хотя внутренности уже делают десятый оборот внутри, предчувствуя, что другие внутренности того самого смельчака окажутся на виду. — Вы же понимаете, — очередной рёв перебивает его: медведь, раззадоренный парой неудачных попыток нападения, полосует лапой по верхней части, провоцирует болезненный вскрик и первую кровь, — человек протянет недолго. Этот бой заведомо предсказуемый, так в чём удовольствие? — Как это в чём? — удивлённо переспрашивает Лада, искренне при всём. — Посмотреть на борьбу за жизнь. Она бывает разной, Антон Андреевич. Мне вот пришлось отравить отца и убить брата, чтобы не сгинуть бесславным никем. Обычные люди работают круглыми сутками, изматывая себя, чтобы прокормить детей, и всё равно хоронят тех пачками. Иногда, — человек накидывает на передние лапы сеть, медведь падает навзничь, запутавшись, и режет мечом по морде, — благородные рыцари на дуэлях умирают, чтобы не посрамить чести и не навлечь на себя несмываемый позор. А это, — очерчивает жестом происходящее, где человека одолевает инстинкт, и он безуспешно пускается бежать, — самое естественное проявление борьбы за превосходство. Первозданная, как вы выразились, красота. Под жуткие крики королева поглубже вдыхает запахи наступающего вечера. Рычание и хруст переломанных костей заглушают пение цикад. Месиво из шерсти, крови, рук и ног, размажженой в кашу головы — сегодня их зрелище. Антон не испытывает и капли наслаждения. Ему даже стыдно перед самим собой за то, что оказался свидетелем животного — и то вовсе не о медведе — обращения с природой и чудом творения. Что пытался наладить контакт и понравиться женщине, погрязшей в благах, извращённой властью, которой не достойна. Когда бой прекращается, пока зверушка королевы кормится добычей, а сама хозяйка впитывает энергию страха, отчаяния и смерти, Шастун смотрит вдаль, на горы с той стороны лесов. И мысленно просит Бога наградить силой продолжать бороться. — Вам не понравилось? — зовёт в спину с усмешкой, а Антона напротив подташнивает съеденным недавно ужином. Кажется, королева вдыхала вовсе не вечернюю прохладу, а запах — запах крови и мяса. — Нет. — Вы уходите? — догоняет уже на пороге, куда бездумно сворачивает король, забывая и о сигналах, и об охране, и даже путь обратно вниз — поскорее бы убраться отсюда. — Всего хорошего, Ваше Величество… Лада за руку резко дёргает, налетая сзади. Страх нападения выкручивает реакцию на максимум, он готовится уклониться от клинка, но вопреки всему непреодолимая сила тянет его за грудки, и королева впивается в губы. Настойчиво, агрессивно, с каким-то голодом таким же диким, как и подарок этот мерзкий. Антон отворачивается, пробует встряхнуть головой, но Лада предугадывает всё и ладонями держит с обеих сторон. Целует. Снова и снова, добиваясь ответа. Терзает его нескончаемо и не хочет осознавать или правда не замечает активного сопротивления. Антон рыкает. Определившись со своим местом в пространстве, через вязкую смолу секунд и мгновений перехватывает королеву за шею и отрывает от себя. Вдох проясняет сознание. Реальность взрывается красками. По жилам течёт чистый адреналин, и Антон пересекает полкомнаты, чтобы впечатать лёгкое изящное тело в стену и там же приподнять над землёй. — Ты с ума сошла?! — не своим голосом орёт, вмазываясь в улыбку эту бешеную. — А мы уж… так сблизились, Антон? — Психопатка! Ты грёбаное адское отродье! — продолжает сыпать все слова, которые находит в красном мареве перед глазами. Королева отмахивается от вбежавшей стражи, позволяя эту всему продолжаться. Она не человек — она питается им, как вампирша. Отрывает руку, понимая, что жёлтые глаза уже наливаются краснотой и та делает последние полувздохи. Руку вытирает демонстративно о себя и хочет снова уйти. — Что, Шастун, мужества не хватит взять силой? Хоть с женщиной-то ты можешь себе это позволить, — гадко ухмыляется, когда Антону остаётся лишь открыть дверь и переступить порог. Он тормозит и медленно поворачивает голову в сторону. — Что ты сказала? — Я люблю, когда угрозы исполняют, Антон Андреевич. А от милого придушивания, увы, не кончила. Антон не слышит бесполезный шлак, видит, как двигаются пухлые губы и пальцы поглаживают тонкую шею. В два шага настигает её снова и хватает за челюсть, сжимая так, что точёные косточки лица упираются больно в ладонь. — Повтори, сука! — Хотите что-то от меня получить — возьмите силой. Там за спиной у двери стоит охрана. Здесь, глубоко в комнате, Антон валит королеву на колени и с размаху всаживает ей пощёчину. От силы удара та даже замолкает со своим бесконечным шипением и бормотанием заклинаний, выводящих до трясучки, до тёмных пятен. — Ты не достойна ничего из того, что имеешь, — с фантастической мощью одним рывком рвёт платье прямо по шнуровке. Тонкая змея прорезает воздух, обжигает полоской руку и грудь королевы. Антон не знает зачем, просто рвёт, вымещая свою злость. — Жалкая, обиженная жизнью девчонка! В трансе Лада не сопротивляется, но в один момент поднимает руки и валит на ковёр рядом с собой, залезая сверху на бёдра. У неё одна грудь уже сияет на виду молочной кожей, в глазах горит огонь. Антон прикладывается затылком об пол, но боли не испытывает. Лёгкая, она извивается на его теле, как будто дорвалась до чего-то особенно желанного. — А вашей праведной ненависти достойна? — хочет опереться рукой и двигаться на стоящем уже под брюками члене, но Антон хватает запястье и выворачивает за спину, придвигаясь лицом к лицу. — В моей постели было много мужчин: от солдат обычных до высших чинов королевства, но монарха я ещё не пробовала. Такого зажигательного, властного… ох!.. Расстёгивает как-то воротник его мундира. Целует там, лижет холодно до дрожи. — Коли пожелаете, можете представить своего мальчика на моём месте, — она находит безошибочно все незажившие раны, расковыривает в мясо и сладко вылизывает. — Того самого желанного, на которого по любви можете лишь смотреть. — Я придушу тебя, гадюка! — цедит Шастун сквозь зубы, а королева хохочет и стонет, подпрыгивая на нём, платье длинное укрывает ноги, мешает пнуть и свалить с себя. — Боюсь, честь вам не позволит так подло меня убить, — снова целует, снова эти губы проклятые, которые Антон кусает, ими дышит, в нежеланной ласке берёт верх и толкается агрессивно языком в шумный грязный рот. — А поиметь — вполне. Чувствуете, как приятно отпустить контроль? Вы безумец, безжалостный убийца, так не прячьтесь за масками, они вам не идут. Понимает, что Лада не в себе и удержать от активных действий не выйдет. Она хочет, и Антона клинит уже наглухо тем же тёмным и склизским, что настигло на бойне. Он хватает освободившейся рукой беззащитный обнажённый сосок, выкручивает, провоцируя вскрик и толчок в плечо. И, пользуясь мгновенной заминкой, за рыжую копну волос снова скидывает на пол, только не уподобляется и в лицо дикое больше смотреть не хочет, не желает в её глазах видеть своё отражение. Вжимает лицом в ковёр — Лада стонет, — заламывает руки за спину, — выгибается, подставляя себя. Непослушными конечностями выпутывается и рвёт слоями ткань, добираясь до кожи бёдер. На ней и белья нет. Нагибается перед Антоном, разъезжаясь ногами по полу, но вместо чего-то вразумительного Шастун снова бьёт: ладонью по заднице, не как королеву, а провинившуюся служанку. И ей же вставляет унижение — Лада изворачивается, шипит и выдаёт сверху ещё больше пошлостей. Перед глазами темно. На той же бурлящей злости проникает холодными немеющими пальцами внутрь. Там жутко мокро. Мерзко. Рычит, наваливаясь сверху, придавливая грубее, входя глубоко, понимает, что королеве даже не неприятно, — она взвизгивает тонко на каждом толчке, наполовину голая и расхристанная под ним. — Антон, трахни уже нормально, боже! Членом своим, достань! Антон! Задыхается, получает очередной шлепок за язык. Шастун встаёт, подтягивает бёдра вверх изнутри пальцами, как крюком. Может, это даже больно. Себя он слабо осознаёт. Дрожит. Ему страшно от себя, от того, что делает в полубреду. И внутренне просит себя не поддаваться, не вестись на манипуляции рыжей. Представляет, как тяжело будет отмыться снова. Понимает, что власть эта в моменте обернётся победой только для неё, королевы. Он не убийца. Антон не тиран. Это всё не его путь, не его руки, не его мысли. За пределами гнилых стен имения Антон влюблён высокой и чистой любовью. Великодушен, эмоционален, горяч головой, искренен в ошибках, усерден в стараниях их исправлять. Он намного лучше себя того, что сейчас в припадке нездоровых порывов насилует северянку, и сохранит себя таким во что бы то ни стало. Отстраняется и встаёт на ноги, наспех вспоминая слова молитвы хоть какой-то. Смотрит вниз на ворох порванных одежд и голодную королеву, её блестящие с красными отметинами бёдра. «Нужно лишь позвать Бога». С каждым вдохом становится легче, картинка проясняется, он кривит губы, понимая, что повёлся и стал соучастником. «Слушайте ответы». Проглатывает горечь и молча выходит на балкон, но перед тем обращается к королеве: — Посмей сунуться на Юг — я прикажу отодрать тебя всей своей армии. И поимеют твоё тело не только мои люди, но и вся королевская конница. Порыв ветра обдувает лицо, трезвит и посылает мурашки по влажной в испарине коже. У дверей целая дюжина солдат, они выстраиваются в живой коридор пред ним — Антон не обращает на них внимания, рукавом небрежно вытирая губы. «Волны ласкают усталые скалы». Спускается по лестнице, прокручивая его голосом одни и те же слова. Шёпотом сокровенным, глазами голубыми, сияющими в сумраке позднего вечера. — Седлать лошадей! — громко кричит группе Позова. — Убираемся отсюда немедленно! Приказ никто не оспаривает. Главнокомандующий не пускается в расспросы. Растрёпанному виду и бешеным глазам преклоняются, вручают походную мантию и через несколько минут пускаются галопом на Юг. Домой.